***
Мутная вода в тазике, а в ней большая рыба плескается, разбрызгивает воду. Повернула голову — в песке ничком лежит Амен, спина в крови, нож добротный меж ребер торчит. Шаг сделать не может, кричать не может. Вода в тазике мутная, рыба плавает брюхом кверху. Амена покрыл песок. Проклятые кошмары. Эвтида резко открыла глаза, дышала глубоко, быстро, потянулась за успокаивающим теплом, но Амена уже не было в постели, ушел. Эвтиде стало совсем одиноко, не привыкла просыпаться одной, привыкла находить утешение в сонных объятиях мужа. Жестокое детство научило Эву надеяться только на себя, никому нет дела до чужих проблем, помочь себе можешь только ты сам, и сложно было открыться другому человеку, даже если это любимый. В первое время, просыпаясь от кошмаров в их постели, Эвтида молча глотала слезы, ведь боялась разбудить Амена, боялась его раздражения, равнодушия, злобы. Все стало на свои места в одно утро, когда, задыхаясь от страха, сжимая пальцы, Эва почувствовала сильные объятия, утешающие слова, такие нужные, правильные. Для поломанной поганой жизнью души этот жест был намного важнее признания в любви. Постепенно кошмары отступили, может из-за того, что кто-то был рядом, было кому утешить. Если же случалось, что Эва резко просыпалась, она без раздумий бросалась в объятия мужа, находила успокоение лишь так. Плотнее закуталась в простыни, в нос ударил любимый запах дорогого масла, им вечером Эвтида смазывала покрасневшую от солнца кожу плеча Амена. Приятные воспоминания помогли успокоиться, сердце перестало бешено стучать, окончательно выравнивая дыхание. Но заснуть больше Эвтида не смогла, лежала, всматриваясь в покачивающиеся от ветра пальмы в саду. За окном медленно наступал рассвет, стали слышны разговоры служанок, веселый смех, обсуждалось что-то слишком интересное. Встав с постели, с наброшенной на голое тело простыней, Эвтида аккуратно подошла к окну, стала слушать. — Вот почему она поносить ребенка не может, — голос принадлежал молодой служанке. — Тощая-то тощая она, родить было бы сложно, тут дело в другом, — чтобы расслышать дальнейшие слова, Эве пришлось полностью напрячься, но она так хотела узнать. — Хозяйка прислужница Сета, поганая шезму. Знала людей, больше они слова не скажут, что хозяйку видели в облачении. Явно смогла нашего любимого хозяина околдовать, да теперь выжидает, хочет показать Фараону, как обвела великого Эпистата. — Далила, ну ты выдумщица! Госпожа у нас хорошая, не вредная, только может разлюбилась господину, поэтому и нет у них ребеночка. — Языки бы вам поотрезать! — громким басом прикрикнул охранник. — Нечего под господскими окнами с утра разводить базар. Доложу господину, пускай высечет каждую, бездельницы. Девушки разошлись по делам, одна поспешила к корзине грязного белья, вторая направилась на кухню, где заканчивали выпекать к завтраку хлеб. Для них это было обычное обсуждение хозяйской жизни, не больше, и лишь Эвтида ощутила какой-то укол страха, люди знают, что она шезму, люди говорят, что Амен ее разлюбил.***
— Дети же появляются от большой любви? — непослушными руками перебирала цветки акации, придирчиво выбирая самые красивые, те, у которых были идеальные бело-желтые листочки. — Если люди разлюбили, то и детей не будет? Подслушанный утром разговор внес в привычную жизнь некий сумбур, заставил Эвтиду чувствовать себя неуютно в собственном доме впервые за три года. В голове кружились мысли, что Амен разлюбил, что больше не нужна, снова останется одна. Идти на разговор к нему боялась. Вдруг окажется правдой, не сможет вытерпеть таких слов, точно с ума сойдет, с горя жить не захочет. Благо Ливию обещала зайти, друзья же они, может, поможет чем. — Вроде жена Эпистата, а вроде и дурында обычная, — Ливий скривился в своей обычной манере на глупое заявление девушки. — Не мне тебе рассказывать, как и почему… Подожди, неужели все три года вы ни разу не…. — Даже не смей это произносить. — Милая госпожа, — хотел пошутить, но грустный вид Эвтиды, точно собака побитая хозяином, заставил передумать. В сердцах разозлился на важного господина Амена, проклятый Эпистат, ничего от него хорошего, одни беды, страдания, а Эвтида глупая так верит, любит, ребенка хочет родить. Нахмурился, но ведь он тоже виноват, другом еще называется, фальшивыми надеждами тешит, обманные грезы поддерживает. Не выдержал. — Слушай внимательно. Нет вины твоей, в том, что нет ребенка. Нет твоей вины, и все тут. И Боги не виноваты, дитем бы не обделили, ты настрадалась достаточно. Прекрати терзать себя, больно смотреть, лучше поживи в удовольствие, потрать побольше грошей мужа, покупайся в роскоши. — Не могу я так, Ливий, не могу, –– опустила голову, знал бы Ливий, как больно все слышать, переживать, другим легко судить. Нет причин переживать, конечно, нет, ведь всего лишь не может родить ребенка для любимого, пусть тому уже и не мила. Совсем шуточные переживания. — Хочу видеть продолжение нашей любви. — Избавь меня от вашей романтики, слишком ты мягкая стала, как воск. Где Эвтида, что готова была ради своей цели пролезть в дом врага, украсть вещи? Если хочешь — то старайся, побольше на своего мужа наезжай, пускай головой пустой подумает, как дать тебе желаемое. Пускай помучается, не тебе одной страдать, Эва, не тебе одной. Эвтида хотела вспылить, защитить Амена, но в комнату вошел хмурый Тизиан, наверное, услышал немного разговора, без злого умысла подслушал. — Амен уже весь дворец на уши поставил, что госпожу потеряли, а она сидит, цветочки перебирает, — не стал тратить время на приветствие охотник. — Пеллийский, раз пришел сюда за проблемной Эвтидой, не мог бы ты собрать заказ? Как обычно. — Последний раз помогаю, больше помощи пускай не ждет. Угроз не боюсь, сам могу ими раскидываться, а иные и выполнять, — Ливий немного напрягся, горестно посмотрел на Эвтиду, но отправился выполнять просьбу. — Кому это так противится помогать наш знаменитый лекарь, о чьем добром сердце знает каждый? — с интересом спросила девушка, сгребая в банку отобранные цветы. — Неужто нашелся какой прокаженный. — Нечего жене Эпистата думать о таких мелочах, лучше подумай, как будешь объясняться, чего вышла гулять без охраны. — Пускай следят лучше, — отгрызнулась Эва. Собственничество оказалось не самой лучшей чертой личности Амена, он был одержим идеей обеспечить полную безопасность Эвтиды, контролировать каждый шаг, чтобы быть уверенным, что никто не посмеет навредить, забрать и, в конце концов, убить. Сначала такое поведение душило привыкшую к свободе Эву, с течением же времени привыкла, потому что в какой-то степени сама ощущала страх потери Амена, глупо привязалась. Ливий злобно кинул на стол готовый заказ: жалобно зазвенели стеклянные баночки, забулькали жидкости разноцветные, но ничего не пролилось или разбилось, качественный товар предоставлял лекарь. Запахло шалфеем, мятой, сушеные листы которых были бережно завернуты в папирус, в нескольких пакетиках виднелись высушенные красные ягоды, дольки лимона, апельсина. — Деньги вперед, господин помощник Эпистата. Пока мужчины разговаривали и рассчитывались, Эвтида рассматривала заказанные скляночки, по очереди доставала из корзинки, изучала переливающиеся жидкости. Некоторые ей были знакомы, Амен пользовался точно такими, тут была густая мазь от ожогов, для увлажнения кожи, специально изобретенное Ливием масло с охлаждающим эффектом, для чувствительной кожи Эпистата, что беспощадно покрывалась ожогами стоило немного дольше положенного постоять на солнце. В заказе были и любимые аромамасла Эвтиды, ни одно лишнего, будто сама выбирала. Не Тизиана был заказ, Амена, вот что поняла девушка. Перебрав все известные масла, стала просматривать незнакомые, которые не видела раньше. Рука сама потянулась к баночке с жидкой настойкой, цвета пожухлой травы, что выгорела на солнце, хотела поставить назад, но решила почитать маленький кусочек папируса, что был прикреплен к крышке. Точным аптекарским почерком было выведено «Пустое семя». Задумалась, но все поняла правильно. — Как ты мог! — Сорвалась, оттолкнула от себя корзинку, непонимающе уставилась на Ливия, ведь доверяла больше всех, а он змеей оказался, больно ранил предательством. — Стой, дура, стой говорю, — Тизиан попытался ухватить, но Эва умело выкрутилась, побежала вон из комнаты, без оглядки. — Что ты наделал? — Я? — Ливий рассмеялся. — Рано или поздно все раскрылось. Дурак твой господин, и я дурак, что решил помочь. Бежала не разбирая дороги, пока взгляд затуманивали слезы, врезалась в прохожего, не удержалась, упала. Колени сбила, кровь тонкими струйками потекла по ногам, счесала ладони, но даже не отряхнув мелкие камни, продолжила бежать к Амену, немедля хотела услышать объяснения. Задыхалась от жары, пыли, больно хлестали по лицу волосы, но она упорно бежала, и Тизиан не мог догнать, выкрикивая ругательства, требуя одуматься. Заметила издали — Амен с хмурым лицом отчитывал перед входом во дворец охрану, приказывал найти Эвтиду. Видно вернулся домой, не застал, испугался, что ушла без охраны, вот и теперь заставляет всех искать беглянку, но, к его счастью, девушка сама влетела во двор. Удивился, бежала так, как будто гнались за ней охотники, будто от смерти убежать пыталась, и как только не запутались ноги в складках платья. Все же запуталась, заметил разбитые колени, кровавые пятна, и сердце заныло от боли. — Эвтида, — широко распахнул руки, хотел укрыть, защитить, спросить от чего такая тревожная. Не потребовалось, девушка остановилась на расстоянии вытянутой руки и посмотрела полным ненависти взглядом, от которого у Амена перехватило дыхание. Даже будучи шезму и охотником, Эвтида никогда не смотрела так, никогда. — Ненавижу тебя, Амен, пускай Ра будет свидетелем моих слов. Речам твоим верила, тешилась надеждами, пока ты упивался моим доверием, — шипела, злобно выплевывала слова. — Эвтида, прекрати. Поговорим внутри? — спокойствие было сложно сохранять, но на то Амен и был воином, выдержка была в крови, в костях. Сделал шаг, но Эвтида отпрянула, грозно выставив руки вперед. — И шагу не сделаю. Я ухожу, иди ты сам в свой проклятый дом, о Великий Эпистат. — Эвтида, не дури. Не слышала, развернулась, противно было смотреть на лицо любимого, который умело врал все три года. Шаг, почувствовала руки на талии, попыталась отбиться, но Амен с легкостью закинул на плечо, понес в сторону дома. Закричала осипшим голосом, попыталась выкрутиться, но руки держали крепко, не отпускали. Оставляла на спине кровавые полосы ногтями, кусала до боли в челюсти, брыкалась так, что слетели сандалии, оставив хозяйку босоногой, а Амен все терпел, молчал. — Дала гневу выход? — проговорил, бережно опуская девушку на ноги перед кроватью в их комнате. Запер дверь, предусмотрительно достав ключ, не отпустит, пока не узнает всей правды. Стоило только опустить Эвтиду, как она, не задумываясь, не страшась последствий, замахнулась. Хрупкая женская ладонь звонко ударила Амена по щеке, оставила краснеющий след, принесла отрезвляющую боль. Позволил ударить, стерпел, понимал, что заслужил наказание хуже. Любимая Эвтида могла вспороть острым хопешем ему живот, разломать ребра и проткнуть любящее сердце, перерезать артерии, вены, мышцы на шее, могла с наслаждением упиваться видом истекающего кровью, умирающего с булькающим звуком, лжеца. — Худо тебе будет, — не позволил ударить второй раз, перехватил за тонкую кисть уже занесенную руку. Нет, не боялся боли, больше переживал за Эвтиду и последствия ударов, что в порыве гнева та норовилась оставить своими израненными после падения ладонями. — Не трогай меня, Амен–Ои, иначе прокляну тебя, не найдет душа упокоения, будешь мучиться, — гордо вкинула голову, показала глаза заплаканные. — Эва, даже в мыслях не было, обещал, что больно не сделаю. — Сделал, Амен, сделал! Радостно было смотреть на страдания, наслаждался слезами? Два года потешался, пока я наивной дурой ходила, о ребенке грезила, — резко вырвала руку, что закрыть лицо, заплакала громко. Горечь обиды душила сильнее, на проклятого Амена, который использовал, обнадеживал лаской, заботой, а сам потешался, прикрывался маской заботливого мужа. Еще говорят шезму коварны, вот он истинный пример коварства, человеческого лицемерия. — Убери руки! — крикнула, громко шмыгая носом, когда Амен попытался дотронуться. — Убери руки и не смей меня трогать, Амен–Ои. — Эва, пойми. — Пойми? — перебила. — Просишь понять, а пытался ли ты, господин, за эти годы понять меня? — Эвтида. — Молчи! Понимал, когда лекарей посещала без конца? Понимал, когда просила Богов дать ребенка? Понимал, когда винила себя? Не тебя, а себя. Искала все хворь неизвестную, кляла тело, что не может дать ребенка, а ты все знал. Потешался? Доволен? — опустила взгляд, сжала руки в кулаки. — Нет у нас ребенка. И не будет. Не будет, Амен, у тебя детей, ни от меня, ни от другой женщины. Желанное наказание: слова ударили больнее острого ножа, с хрустом проломили твердые кости, выбили весь воздух из легких, когда кольнули трепещущее сердце. Амен дернулся, было больно такое слышать, но заслужил каждое сказанное слово, заслужил. Принимая настойку, что подавляла возможность семени давать жизнь, Амен испытывал муки, страдал от собственного решения, но не мог изменить, внезапно появившаяся в равномерной жизни Эвтида имела слишком большое значение, была настолько любима, что страх потерять затмевал собой все. В те минуты, когда девушка горевала, он утешал, и мысленно ненавидел себя, был противен сам себе. Лживый эгоист, заставляющий любимую страдать во благо своего спокойствия, наконец получил по заслугам. — Думаешь мне не хотелось дитя от тебя, Единственной полюбившейся женщины? — Сказал так тихо, что Эвтида едва расслышала за плачем. Вздрогнула, осела на кровать, все еще прикрывая руками лицо, а крупные слезы катились по опухшим щекам, оставляя черные разводы от косметики. Прогнулась кровать, Амен присел рядом, аккуратно убрал тонкие женские кисти от лица, прижал ладонь к мокрой щеке. Вздрогнула, но позволила. — Зачем? Почему? Если не хотел делать хозяйкой, своей женщиной, сказал бы, ушла. Без упрека ушла бы, — прошептала, заглянула в серьезные голубые глаза напротив. Гнев сменился разочарованием, обидой, непониманием, что сделала не так, почему любимый мужчина так поступил. Два года страданий, мучений, унижений, слез, два долгих года вранья, скрывались под вуалью счастливой семейной жизнью. — Боялся. Боялся потерять тебя, — наконец смог сказать, что было на сердце все это время. Притянул к себе обессиленную девушку, приобнял хрупкое тело, погладил по плечам, спине, успокаивающе. — Когда ты сказала, что хочешь дитя, был счастлив. Не мог мечтать, что сама попросишь, — улыбнулся воспоминаниям. В то ленивое утро Эвтила нагая лежала на животе, пока холодные пальцы Амена гуляли по выпирающим косточкам позвоночника, чертили узоры на ребрах, плечах, обводили родинки. Девушка нежилась, улыбалась довольно, громко вскрикивала, стоило задеть место, где было щекотно. В один миг сбросила руки, приподнялась, и полностью нависла над Аменом, глядела серьезно-серьезно, а у него дух захватило от красоты лица родной Неферут. «Ты выглядишь, как отец моих детей»: прошептала, будто их могли подслушать, нервно перекинула волосы через плечо, улыбнулась глуповато. «Давай заведем ребенка»: все еще шептала, всматривалась, пыталась понять, как отреагирует, а Амен молчал, его переполняло чувство умиротворения, любви, безмерной радости. Думал, никогда не захочет становиться матерью, знал все подробности страшного детства, а тут такое заявление, необычное, радостное. Утянул Эвтиду в долгий поцелуй, слов не находил правильно ответить, и оба были счастливы. — Потом понял, что лучше бы не просила, — заявление больно резануло слух, Эвтида даже попыталась высвободиться из плена теплых рук, удержал. — Хрупкая, любой удар расцветает на теле синяком, а тут ребенок, роды, стало страшно, что могу потерять тебя. С лекарем, другом твоим, говорил, тот сказал, что ребенок может быть крупный, в отца своего, не сможешь разродиться. Потеряю двоих. Желание Эвтиды быть матерью воодушевило Амена, в отдельные моменты в нем просыпалось стойкое желание иметь собственную семью, с детьми. Нет, потеря родителей полностью не заглушила это желание, наоборот, в нем таилась жажда воссоздать тот мирок, где царило спокойствие, где можно было любить и быть любимым. Эвтида могла и стала бы матерью его детей, если бы Амен вовремя не осознал всю суть этих слов: она будет носить его дитя, а затем рожать. «Печальная участь любой женщины. Эвтида сильная, выносить ребенка сможет. Только родить будет трудновато милой госпоже, таз узковат, да и выбрала в мужья тебя, обрекла себя на крупный плод, дурында» — важно заявил Пеллийский, когда к тому неожиданно пришел Эпистат. Хватило слов о трудных родах, чтобы Амен почувствовал необходимость забыть свои мечты о детях и потребовал у Ливия настойку, угрозами заставил молчать. — Не тебе решать это и не Ливию! Я сильная, справилась бы. Справилась, Амен, — вспыхнула, сама обняла за шею, прижимаясь мокрой щекой к мужской груди. Она сама знала, насколько меньше Амена, но не боялась последствий. — Мать тебя родила, значит и я смогу. — А если нет? — ухмыльнулся. — Мать моя двое суток мучилась, я не выдержу такое. Твою, Эва, беременность и роды я не могу контролировать, от этого еще сложнее. — Ты мог сказать мне, почему молчал, господин? Сколько времени заставил меня страдать? — злость уходила, теперь Эва пыталась понять страх мужа. Обдумывала, сможет ли простить два года горького вранья, бессовестность Амена. — Думал лучше так будет. Не хотел тревожить, знал, что ты, Непокорная, попытаешься зубы заговорить. Добьешься своего, — нежно гладил по голове, пропускал волосы сквозь пальцы. Наверное, Эвтида была права, надо было все сразу рассказать, не нести груз, поделиться. — Понимал, что больно делаю, но не хотел терять. Лишусь тебя — лишусь смысла жить. — Не лишишься, буду рядом, обещаю. Резко притянула для поцелуя, не рассчитала, вскрикнула, когда ударились зубами. Любила настолько, что была готова простить. Любил настолько, что боялся потерять. Любил настолько, что уступил ее желаниям, забыв про собственные страхи.***
— Исфет, ты уверен? — Уверен, — Ливий попытался улыбнуться, но вышло слишком грустно. Поставил чашку с чем–то перед Эвтидой, хотел поговорить откровенно, но та сорвалась с места, на улице ждал Амен. Он стоял в тени, прислонившись к пальме, и рассматривал редкие облака, проплывающие на голубом небе. Минул практически год с той злосчастной ссоры, Амен перестал пить настойку, но Эва до сих пор иногда испытывала сомнения, задумывалась над правдивостью слов мужа. Доверие пошатнулось, постепенно они старались выстраивать все заново, строить счастливую семью, но, создавалось ощущения, что сказанные в минуту ссоры слова девушки оказались пророческими. Заметил сразу, стоило только Эвтиде выйти на крыльцо, заметил и слезы, что текли по щекам девушки, они поблескивали в полуденном солнце. Остановилась, растерянно крутила головой, пытаясь найти знакомую фигуру. — Эва, — только смог прошептать, а та уже кинулась сломя голову к нему. Без лишних слов укрылась в крепких объятиях мужа, а он прижал к себе, аккуратно положил руки на плечи. Поверх головы девушки Амен заметил Ливия, тот вышел через пару минут, дав побыть им немного наедине. Лекарь улыбался, а когда их взгляды встретились, радостно кивнул, делясь великой тайной. Случилось то, чего так ждали, с радостью, с надеждой, со страхом, переживаниями. Эвтида носила под сердцем дитя. Сам того не понимая, Амен выпустил Эвтиду с объятий, посмотрел на счастливое лицо, а затем на живот, будто специально девушка сегодня надела наряд, который оставил этот участок тела открытым. Дрожащей рукой потянулся, дотронулся холодными пальцами до еще плоского живота, не мог поверить, что это случилось. Эва же рефлекторно сложила руки на животе, прижав тем самым руку мужчины сильнее, безмолвно подтвердила слова Ливия. Амена захлестнула волна неописуемой радости. Прижимая руку к животу, Амен испытывал несколько эмоций, радость и боль, невероятное счастье и печаль, поскольку дитя в округлом животе неистово пиналось, заставляя Эвтиду недовольно кривиться, стоило удару прийтись на внутренние органы. За месяцы беременности некогда подтянутый живот заметно округлился, покрылся сеткой тонких краснеющих растяжек, и принес кучу неудобств владелице. Изначально Эва чувствовала себя хорошо, с восторгом ждала, когда покажется живот и начнет пинаться ребенок, сейчас же готова была заплатить все деньги ради спокойной ночи, без боли в пояснице и спине. Сложно испытывать радости материнства, когда тебе пытается отбить органы собственное дитя, но Эвтида пыталась, ведь любила безгранично, с замиранием сердца ждала встречи. Амен же наслаждался видом беременной Эвтиды, он еще никогда не видел ее такой умиротворенной, по-небрежному счастливой, любящей. И бывали моменты, когда с ужасом осознавал, что ревнует свою Неферут к собственному ребенку. Последний месяц беременности пришелся на начало разлива Нила, река медленно выходила с берегов, с каждым днем набирая силы, принося столь необходимую влагу всему живому, а Эвтида чувствовала, что постепенно угасает. Живот стал непомерно большой, под его тяжестью ужасно болела поясница, и с каждым днем передвигаться становилось сложнее, от былой прыти не осталось и следа. О долгих прогулках пришлось забыть, единственным развлечением стали посиделки с Аменом, Тизианом или Ливием в саду, последний особенно стал частым гостем в эпистатовском доме. Непомерно большой живот Эвы вызывал у него опасения, которые были скрыты за шуткой, что вероятно у семейства будет двойня, или тройня, Боги решили наградить сполна. Если раньше Эвтида не боялась, то теперь стало страшно. Сквозь толщину кожи можно было отчетливо рассмотреть контуры маленькой ножки, Амен с затаившийся дыханием смотрел на это, пораженный зрелищем. Живот Эвтиды сдвигался то в одну сторону, то в другую, показывая все возможности, вызывая недовольное ворчание матери. — Ливий говорит, что скоро будут роды. Быстрее бы, выспаться охота, — бессонница, частые походы по нужде, и, главное, невозможность спать на животе просто убивало Эвтиду. — Знаешь, господин, твой ребенок так пинается, что, мне кажется, будет мальчик, тем более первыми проросли семена ячменя, — своеобразный тест на определение пола ребенка со знанием дела провела жена Тизиана, никакие отказы не помогли. — Уверена? — Амен никогда не задумывался, кого хотел бы видеть первым, он полюбит любое дитя, ведь оно будет от Эвтиды. — Абсолютно. Удар у него то что надо, — в подтверждение своих слов поморщилась, у них точно родится воин, такой же сильный и большой, как отец. Глядя на свой большой живот, прикрытый лишь легкой шелковой тканью, Эвтида впервые поняла, чего так боялся Амен, а вдруг она и правда не сможет разродиться, ведь даже ощущалось, что внутри ребенок крупный. Нет, она обещала, что все будет хорошо, значит будет, рядом же будет Ливий, в случае необходимости. Пару раз на неделе Эва ощущала, как каменеет живот, и резкие боли, от которых вскрикивала, пугая всех рядом находящихся, устраивая каждый раз нешуточный переполох. Лекарь оказался прав, да и будущая мать сама чувствовала, что скоро встретится с долгожданным дитем, нежно прижмет к сердцу и с восторгом заглянет в светлые глаза, такие, как у Амена. Естественно их ребенок будет похож на него, по-другому и быть не могло. В едва освещенной рассветом комнате Эвтида смотрела на мокрые простыми, живот опять свело схваткой, чтобы не закричать, посильнее стиснула зубы. Рядом спал Амен, за последнюю неделю он впервые спит так спокойно, ложные роды Эвтиды напрочь выбили его из привычной колеи, заставляли подскакивать ночью от любого шума, тем самым практически полностью лишив отдыха. Нахмурилась, дрожащими руками убрала мокрые от пота волосы в косу, не дала их обстричь перед родами, хотя того требовали правила. Следующая схватка застала неожиданно, пронзила такой болью, что Эвтида закричала, разбудив Амена, настало время встретиться со страхами. Все страхи воплотились в жизнь, пошли вторые сутки, как у Эвтиды начались роды, и даже Боги были безучастны к страданиям, не было им дела до простого человека. А ей казалось, что умирает в страшной агонии, болезненной лихорадке, от которой сводит каждую часть тела и нет безболезненного места, и сил кричать, плакать. Дитя разрывало изнутри, требовало выхода болезненными схватками, но Эвтида не могла помочь, она слишком устала, тело ломило, не слушалось, мысли спутались настолько, что она местами не понимала, что происходит, находилась на грани реальности, небытия. Схватка, боль, агония, темнота. Изначально Эва кричала, сейчас же Амен ловил лишь тихие вздохи за закрытой дверью: под роды было отведено специальное помещение, его еще несколько недель назад подготовили для важного события. Переживал настолько, что не мог ни о чем думать, только о своей Неферут, которая своими сладкими речами заставила поверить, что все будет хорошо, заставила поверить, что сможет родить их дитя. Повелся, как глупец, пошел на поводу ее желаний, и, чего тайну скрывать, своих, а теперь пришел горький час расплаты. Амен знал, там, за закрытыми дверями, умирала его любимая Эвтида, умирала и их дитя, и это сводило с ума, заставляло чувствовать все свою беспомощность, бесполезность. Ливий находился рядом, но внутрь не входил, в родах девушке помогали специально приглашенные помощницы, лучшие из тех, что сумели найти во всем Египте. Они изредка покидали помещение, немного приоткрывая дверь, протискивались через узкую щелочку, не давали и возможности посмотреть, что там происходит. Взбешенный Амен, когда услышал протяжный, какой-то неестественный вскрик Эвтиды, попытался попасть внутрь, но не смог, помощницы моментально дали отпор, выгнали. Оставалось лишь надеяться на них, но ни Боги, ни помощницы, никто не мог помочь Эве. — Предупреждал, не послушалась, дура последняя, — Ливий вспылил, не выдержал. — Первые роды всегда тяжелые, а еще ребенок от тебя, — злобно бросил обвинения, хотя понимал, что в происходящем нет виноватого, все это было естественно и ожидаемо, просто Эвтиде не повезло больше. Лекаря никто останавливать не стал, когда тот вошел вслед за женщиной в родильню, возможно понимали, что никто более не сможет оказать помощь. Распахнутые окна не помогали избавиться от запаха воска и немытого тела, первое, что почувствовал Пеллийский. Затем от увидел Эвтиду, измученную, она лежала на специальном ковре, с закрытыми глазами, и вздрагивала от каждой схватки, без сил. Тонкая туника, мокрая от пота, прикрывала лишь верхнюю часть тела, низ же был открыт, полностью показывая набережно измазанные кровью ноги, чрево, живот. — Милая госпожа, — нагнулся, дотронулся до лба, горячая. Эва открыла глаза, попыталась сфокусировать взгляд, не вышло.Устала, она так устала. Умереть, ей бы умереть.
— Давай, милая госпожа, помоги мне немного, сделай доброе дело, — дал выпить воды, попытался привести в чувство. — Амен, — прошептала, облизала пересохшие губы. — Не пустят, да и все хорошо с твоим Эпистатом, не его убивает собственное дитя, — всматривался в измученное лицо, Эва попыталась закрыть глаза, но Ливий заговорил громко. — Сейчас будет схватка, попытайся всеми силами выдавить ребенка. Эвтида, слышишь? Складывая руки поверх живота, наблюдая, как Эва слабо кивнула, на большее просто не хватило сил. Схватка оказалась сильной, Эва сделала, как просил Ливий, стала тужиться, пока тот с сильной начал надавливать на живот. Невероятная боль, будто ее рвало снизу, ломало кости, никогда в жизни еще девушка так не кричала, оглушительно, невообразимо громко, перекрикивая первые возгласы ребенка. В глазах заплясали звезды, боль полностью пронзила ее, а затем медленными волнами все стало откатываться назад, тело успокаивалось, больше ничего не давило, не хотело убить изнутри, стало спокойно. — Моя милая госпожа, посмотри, девочка. Красная, вся в крови и смазке, невообразимо щекастая девочка орала на руках лекаря. Живая, она была живой, да еще и сильной, раз только раскрытые легкие могли кричать так сильно, без умолку. Сил осталось лишь на последний любящий взгляд, но его хватило, что наполнить до краев материнское сердце, простить все страдания, муки. Минута прозрения закончилась, дальше Эвтиду поглотил с новой силой калейдоскоп страданий.***
Иногда, когда человек желает чего–то больше всего, он готов пройти все страдания, отдать последние вздохи, чтобы получить это, или, хотя бы, подержать. На больших руках мужчины этот ребенок не выглядел куклой, прелестное дитя с черными волосами и крапчатыми глазами, что с каждым покачиванием все больше и больше закрывались, тихо засыпало. Амен бережно качал на руках дочку, всматривался в еще младенческие черты лица, и ничего не находил от себя, все принадлежало Эвтиде, даже светлые при рождении глаза, чуть темнее Амена, со временем поменяли цвет, стали точной копией материнских. В силу возрастных возможностей было сложно понять, чей характер унаследовала дочь, но без сомнений любой бы сказал — Эвтиды, такой ни с чем не ступаешь. — Я могу сама, ты не обязан этим заниматься. — Отдохни, за целый день устала. Девочка недовольно вспыхнула, стоило Эвтиде забрать с рук Амена, папина дочка, вечно с ним более спокойная, послушная для своих шести месяцев. Однако были в этом и свои плюсы, Эвтида постепенно восстанавливалась после родов, а носить малышку на руках тяжело, вечно мучается потом с больной спиной, ведь Ливий оказался на удивление прав, дочка Амена родилась крупной, и теперь исправно набирала вес, обретая милые младенческие складочки. Со временем они, конечно же, пропадут, когда начнется период более активного роста, научится ползать, ходить, повзрослеет. Поцеловала маленький носик, каждый пальчик, этот ребенок стоил каждой секунды страданий, каждой муки, Эвтида ее так любила. После тяжелых родов почти две недели Эва пролежала с лихорадкой, испытывая все послеродовые боли, а затем еще месяц восстанавливая силы, своего ребенка она увидела практически через полтора месяца. Амен все время был рядом, пытаясь помочь, развлекал разговорами, не разрушал тишину молчания, когда она требовалась Эве. Первое время оба ощущали вину, но затем их отношения наладились, оба поняли, что заслужили счастливое продолжение истории. Все боялись, что Амен не сможет принять ребенка, что чуть не убил его любимую, да и были опасения, что сама Эвтида не захочет даже взглянуть на причину своей возможной смерти. Все оказалось зря, этого ребенка любили с первой минуты, когда узнали о нем, с первого крика, с первого взгляда затуманенных болью глаз. Эвтиде наоборот хотелось поскорей увидеть плод их творения, но ребенком занималась приглашенная женщина, кормить Эвтиде было нечем, молоко не появилось, да и слаба была. Увидев же, расплакалась, бережно прижала к себе маленькое тело в тонкой белой простыне, и долго всматривалась в нахмуренные брови, губы, что сложились в недовольном кряхтении. Их дочь стоила всех мучений, каждой болезненной схватки, и, если такое получится, то Эва не побоится, пройдет, проживет каждый такой миг снова. Укачала малышку, положила в небольшую кроватку, что теперь была в их комнате. Эвтида залюбовалась, хотелось постоянно смотреть, целовать, вдыхать родной запах, безмерно любить. Сзади подошел Амен, аккуратно поцеловал в плечо, тихо прошептал: — Спасибо. За дочь, за прекрасную возможность иметь семью, за возможность любить и быть любимым. За желание, что побороло страх.