— Devil may cry. — Это я. — Привет, Неро. У тебя что-то случилось, или?.. — Нет, я просто… ну, узнать, как вы там. — Как обычно. Разве что Леди давно за долгом не заходила, но оно и к лучшему. Я сейчас немного на мели. — Да ты с неё и не снимался. — По живому режешь. — Как Вергилий? И Ви? Не свалили в свой… как ты говорил… «адский лес жрать демонов»? — Такими темпами Вергилий мне за месяц нальёт воды больше, чем я за двадцать лет. А так… пока они не выращивают Клипоты и не поднимают демонические башни — я к ним не лезу. Сказал бы, что руку по локоть откусят… но ты и сам в курсе. — Да иди ты. И с советом «не лезть» тоже. — Неро-Неро-Неро… ты просто не понимаешь, с кем связался. — Естественно! Ты же молчал пять ёбаных лет. Откуда мне что-то понимать? — Слушай, я… никогда не думал, что Вергилий может вернуться. Знал бы… ладно, если бы я знал, я бы просто забрал у тебя Ямато, чтобы тебя в наше крабовое ведро не тащить. Но, поверь мне, твой папаша — не тот кадр, чтобы налаживать отношения. В лучшем случае он тебя не заметит. В худшем… ты и сам видел, на что Вергилий способен. — А теперь слушай ты. Может, тебе и насрать, но мне — нет. Я терял семью уже дважды и хера с два позволю случится этому в третий раз. Так что захлопни варежку и терпи мои звонки по выходным. Дядюшка.
Они вывалились со снегов Тянь-Шаня на битый асфальт английских тротуаров. Ви думал, что это было давно, но это было всего месяц назад. Впрочем, он и существовать должен был один только месяц. Прожить две жизни вместо одной — любому существу слишком много. За месяц в Редгрейве он прожил целую жизнь. Более ценную, более сложную и хоть немного стоящую труда быть прожитой — во всяком случае, больше, чем та, которую он влачил последние тридцать лет. За месяц в этом безымянном городе, существующем в мыслях Ви только из-за связи с Данте, в этих нависающих, несмотря на иллюзию простора, стенах Ви не прожил ничего. Квадраты света ложились на пол в одном углу, ползли до другого, поднимались, цепляясь всё более искажающимися углами, вверх по стене и исчезали вместе с солнцем. Стоило встать с продавленной койки, солнце немилосердно светило в глаза, оставляло на внутренней стороне век расползающиеся круги. Иногда Ви смотрел на солнце специально — до боли, до рефлекторного бегства мигания. Спроси кто-нибудь Ви, чего он хочет этим добиться, он бы не ответил. Никто не спрашивал. Только Грифон вздыхал, бормотал что-то своим расщеплённым натрое клювом и загораживал чёрными, как грех, крыльями пошедшее крапинками пыли оконное стекло. Ви тщился вспомнить, каким было его обиталище, но всё время проваливался. Это была маленькая комната или большая? Он делил её с Данте или спал в одиночестве, подперев спинкой стула ручку, чтобы надоедливый близнец не тревожил? Сколько времени он там проводил? Какого цвета там была краска на стенах, да и краска ли — или обои, или древняя тканная обивка, как была в гостиной? В теперешнем обиталище — непрочном, как бумажные домики на склонах Такао, готовом исчезнуть в любую секунду — Ви проводил почти всё время. Оно тесное. Развернуться вдвоём очень сложно, и кому-то всегда нужно занимать узкую койку. Стены тут тёмные, от них тянет холодом — неприкрытый ноздреватый кирпич. Подпирать дверь нет нужды, ведь Данте ни разу не пытался сюда… не то что войти — дойти до двери. Пусть Вергилий и уверен, что рано или поздно это произойдёт — потому и кладёт Ямато на пол, вынимая из ножен. И, отвечая на главный вопрос, — на этот раз Ви не один. Обиталище он делил с собой. Рядом с Вергилием — цельным, из химерической плоти, с костьми демона и разумом человека — Ви поначалу чувствовал, что всё, что он выучил в Редгрейве, было выучено от отчаяния и тоски по прежнему себе. Конечно, ему хотелось… вот так. Когда Ви сжимался в комок, Вергилий бесстрашно расправлял плечи. Когда Ви мялся, просчитывал, советовался десяток раз с фамильярами — Вергилий просто делал, советуясь только со своими глазами, просчитывая только собственный шаг. Единственный свой недостаток — возможность упасть в пропасть, когда никто другой не предупредит о ней, не даст знать того, чего не видишь ты сам, — Вергилий устранил в момент, когда во второй раз пронзил себя Ямато. Не чтобы отбросить. Чтобы познать. Так думал Ви в Аду, когда его, бесполезный груз, Вергилий пестовал и хранил. Но сейчас вокруг не Ад, пусть Грифон и доказывал обратное — его перья, видите ли, слишком нагреваются, когда он сидит на подоконнике. Жалуется так, будто они не в туманной Британии, а посреди Сахары, на тёмном, пьющем свет и жар камне. Грифон ошибался. Вокруг не Ад, но пустота. Ви не мог назвать иначе это тупое, наполовину вынужденное и наполовину желаемое безделье. Отсутствие не сил, а воли сделать что-то, что не требуется для выживания. В Аду за каждый пережитый день приходилось бороться, добывать его, просеивать из пролитых тобою кровавых рек. Здесь, чтобы пережить день, достаточно не выходить из комнаты. — Почти, — поправил Вергилий. Он чистил Ямато до хищного блеска, до гладкости серебристого зеркала. Когда Ви считал достойным трудом оторвать голову от подушки, он мог увидеть в клинке и свои глаза, и глаза Вергилия одновременно. Его руки, без слоя грязи и праха оказавшиеся бледными, как мрамор, мягко проходились по клинку. Ви смотрел на них; ловил уверенные движения пальцев. Ему нравилось смотреть. Нравилось думать, что он способен оценить эту красоту со стороны, всё ещё оставаясь её частью. Мраморные руки замерли. Вергилий повернул голову. — Что-то не так? — спросил он — подобравшийся, настороженный. Даже с собой. Ви сел — его истончённое, будто из глины вылепленное и пережжённое тело поддалось с трудом — и прислонился к своему, но уже не совсем, виску губами. Самое хрупкое, самое уязвимое место черепа. Ви кожей ощущал, как Вергилий дёрнулся. Тело хотело отстраниться. Разум — остаться на месте. Уже неплохой результат. — Мне просто скучно, — Ви положил подбородок на его плечо. — Занимайся, чем занимался. Вергилий снова принялся полировать меч. Ви оказался в позиции куда более выигрышной, чем та, которую занимал лёжа. Лезвие блестело, отражало тёплый свет солнца, казалось почти приветливым. Приглашало смотреть на себя, чувствовать себя — пусть Ви в Редгрейве и думал о Ямато в последнюю очередь. Внизу стучало, скрипело, говорило. Кто-то пришёл. Вергилий вернул Ямато в ножны и замер, в миг окаменевший. Ви положил свои слабые руки ему на плечи, чтобы почувствовать, как мышцы едва осязаемо бугрятся под мраморной кожей. — Кто там? — спросил Ви, наверное, слишком встревожено. Ему не нравилось, что он до сих пор — при наличии Грифона, и Кошмара, и Тени, и Вергилия на своей стороне — вздрагивал от мысли, что внизу кто-то ходит. Хлопает дверьми, приносит на оценку опасные вещицы, прячет под куртками и плащами оружие. Или не прячет, а гордо несёт его, герб своей безнаказанности. Этот страх, что вздымался в груди, как прилив, бился о рёбра, как штормовые волны о волнорезы где-то в Фортуне, сросся с ним. Так же, как безотчётное подражание отцу. Ви боялся проверять, чем этот страх кончится. Потому и силился превратить море в штиль — пусть это и невозможно даже для Дьявола. Не то, что для его человеческой стороны. — …неважно, — Вергилий не расслаблялся. Страх перед незнакомцами отравлял жизнь Ви, но несильно — всё-таки в том, что Данте не ударяет и пальцем о палец, пока за горло не возьмут, были свои достоинства. Но страх перед братом заставил жизнь замереть, исчезнуть, потонуть в тишине. Делал с ней то же, что Мундус — с Нело Анджело. Эту аналогию Ви так и не решился произнести вслух. Он не сомневался, что она точно встряхнёт Вергилия. Но сомневался в том, что настолько сильная встряска им правда нужна. Они — на чужой территории. Всё здесь было другим, непривычным и странным. В шкафах и ящиках — старых, должно быть, оставшихся от прошлых владельцев — Ви находил женские вещи: порванные, разошедшиеся, но не несущие следов плоти. Ноздреватые стены, незаконченная отделка. Окно, что смотрело наполовину в небо, наполовину — в острый край ближайшего здания. Подоконник узкий. Он — единственное, что «их». Тень и Грифон уже успели оставить на старом, треснувшем от сухости дереве борозды от когтей. Тоже метка принадлежности. Особенно по демонским меркам. Они — на чужой территории. Ви из-за этого почти не покидал комнаты. Вергилий — покидал ещё реже, если не считать регулярных спаррингов, не дающих «потерять форму». Им сказали «чувствовать себя как дома», но из уст человека, столько раз готового убить их, эти слова звучали насмешкой. Становилось легче только тогда, когда Данте уходил. На заказ, куда-то ещё — они не спрашивали. Тогда Ви мог спокойно войти в ванную, включить горячую воду и сидеть в ней, пока она не остынет или не вернётся Данте. Вода омывала тело, нескладно из-под неё торчащее. Ви чувствовал это тепло, почти забытое — как оно доходит до самых костей, как плотная жидкость поддерживает его всегда напряжённую, как спиралью скрученную спину. Ему нравилось, что вода сбивает запах. После Ада, его смрада и тяжёлого духа это было необходимо, как воздух. Ви не мог отрицать — разглядывать братово логово интересно. Сам бы он не стал так жить. Но было что-то близкое в том, как упрямо не умирал фикус в треснувшем горшке и валялись в беспорядке книги — оккультные тома, побитая временем и владельцем беллетристика и газетные вырезки. Интересные вещи Ви переносил «к себе» — быстро же слово пристало! Неинтересные — Вергилий сваливал под лестницу в стопки, чтобы не мешали ходить. Ещё у Данте оказалась гитара — вроде тех, которые Вергилий в детстве видел на записях концертов музыкантов с длинными волосами; мать показывала на экран с горящими глазами и говорила: «если бы захватили левее — увидели бы меня». Звук у таких на записях был раскатистый, сложный, до костей пробирающий. В реальности — тихий, глухой и невнятный без резонатора. К тому же, Ви почти забыл, как играть — тридцать лет было не до того. И держать её оказалось слишком тяжело. — Попробуешь? — предложил Ви Вергилию, следящему за ним с дивана. Тот покачал головой. Ви не знал, почему ожидал чего-то иного: гитара и в лучшие годы им не особенно нравилась. Больше внимания привлекал музыкальный автомат. Он, старый на вид, пылился в углу и изредка — если Данте не выключал свет — мигал аляповатыми лампами. Сначала на нём, из-за ламп всегда тёплом, повадился сидеть Грифон. Потом Ви случайно наткнулся на задвинутую в дальний угол коллекцию пластинок. Картон измят и обшарпан, но сносно хранил содержимое. Некоторые пластинки не подписаны. Некоторые — альбомы их детства, которые мать, когда выбиралась из кабинета и «заказывала музыку», слушала на повторе. Остальное Ви щёлкал вручную. Мало что привлекало его внимание. Ему всё казалось избитым и пресным, и таким неизобретательным, что неясно — зачем это слушать? Когда-то музыка рассказывала истории — вела сквозь остров Кирки к дантову Аду, рисовала картины невозможной италийской весны, склоняла головы перед бурным полётом языческих богинь в блестящих кольчугах… но эта — нет. Впрочем, глупо судить о том, что хорошо и что дурно, обращая внимание только на вещь — скупую на подробности, полунемую. Музыка, которую когда-то любил отец, хороша, чтобы слушать её с пухлым томом истории искусств, где её величие разобрано по тактам. Музыка, которую хранит Данте, хороша, чтобы не слышать себя. Она перекрикивала мёртвую тишину, из которой Ви до сих пор не мог — или не желал? — выбраться. Заполняла пустоту. Заставляла — пусть на миг, на краткий безумный миг — забыть о въевшемся под кожу страхе. Но Данте всегда возвращался. Ви мог понять, откуда взялся страх у него отдельного, у этого конкретного тела. Его плоть отличалась от людской только источником. Он мог не заметить косяк или удариться бедром о подоконник, получить синяк и ждать дни до тех пор, пока он не перестанет болеть. Ви не переживёт, если его ударить Барлогом или полоснуть мечом. Но Вергилий этого даже не заметит. И Ви непонятно, почему он — он, почти король Ада, почти его бог, раз Мундус почил и свято место опустело! — позволял парализовать свою волю. Настолько, что раз в несколько дней Вергилий говорил нечто вроде: — Нам здесь не место. — Нам нигде не место, — Ви безразлично пожимал плечами: он столько носился с этой мыслью в юности, что сейчас, спустя двадцать лет и вещи намного хуже, ему уже всё равно. — Но здесь меня всё устраивает. — Это просто смешно, — хмурился, скалил зубы: несмотря на все усилия Ви, демона — зверя — в Вергилии пока что больше, чем человека — потому и говорить по-звериному ему привычнее. Ви посмотрел на своё лицо, искажённое подобием печали и слабым призвуком злобы, ещё несколько мгновений — вдруг скажет что-то ещё? Глупая надежда, конечно. Нужда в разговорах просыпалась только у Ви. — Возможно. Но я устал бродяжничать, да и… просто не выживу. Зачем тогда было меня возвращать? Вергилий, не услышав желаемого, выдыхал сквозь стиснутые зубы. Но не уходил — ложился либо рядом с Ви, либо устроив свою голову у него на коленях. Не оставлял, как сделал бы до Редгрейва. Впрочем, иногда Ви всё-таки оставался в одиночестве. Досадно, что он больше не способен держаться с Данте на равных. Он скучал по лязгу мечей, напряжению мышц и запаху крови, чужой и своей, кружащему голову. Пока всё это было где-то далеко, Ви оставался здесь — на продавленном диване, с Тенью на коленях и довольно скучным алхимическим справочником в руках. Зазвенел телефон. Дребезжащий, режущий звук хотелось прекратить, но Ви сомневался, что ему стоит отвечать на звонок. — …да вы издеваетесь, что ли? — Грифон, опять задремавший на автомате, вытащил голову из-под крыла. — Ви, сделай что-нибудь! — Рано или поздно… — звонок раздался с новой силой — это заставило Ви поморщиться. — …это кончится. — Либо берёшь ты, либо я. Его собственный кошмар его шантажирует.— …ну наконец-то. Я уже думал, тебя Вергилий прирезал! Чем ты таким занимался? — Данте сейчас не здесь. Я передам, что ты звонил. — А. Ты чем-то занят, раз так убегаешь? — Нет, нет… — Тогда… э… привет, что ли. Ты себя как вообще чувствуешь? Не сыпешься? — На этот раз Вергилий отрезал меня не полностью, так что нет. Со мной всё довольно неплохо. Лучше, чем в Редгрейве, во всяком случае. — Кстати о Вергилии… они с Данте вместе свалили, что ли? — Обычный спарринг. Вернутся через час или два. — … не знаю, как тебе, а мне всё это кажется чертовски странным. Я имею в виду… разве Вергилий не выбросил тебя на помойку? Да и Данте… не знаю, как он на тебя смотрит, но на Вергилия у него явно боевая стойка. — Я… понял, куда ты ведёшь. Мы с Вергилием пришли к соглашению. Он был не совсем вменяем, когда делал… что делал. И я, и ты… оказались не в то время и не в тех обстоятельствах. — Ага… а Данте? Вы с ним тоже разобрались? — Мы даже не пытались. — Вот как? — Данте ни за что не станет нас слушать. Даже на Клипоте он первое, что сделал — напал на брата. Думаю, это было достаточно ясное послание. — Да, паршиво… слушай, Данте иногда ведёт себя как мудак, я не отрицаю. Но ведь он сиганул в Ад, чтобы присмотреть за Вергилием… вами… блять, наплодят сущностей… — Называй, как хочешь. Я пойму. — В общем, ради кого попало Данте так убиваться не станет, вот я к чему. Он, конечно, пиздец молчаливый, когда не надо. Но если ты прижмёшь его к стенке — он выслушает. — Я пытался это сделать. Ещё в Редгрейве. Но, как ты понимаешь, ничего не вышло. — Извини меня, в Редгрейве люди пачками дохли. Мы все были немного заняты. Попробуй сейчас, ладно? Всё равно на мели сидите. — Ему всё равно. — Нет, не всё равно. Я, конечно, знаком с Данте меньше, чем ты, но мы плотно общаемся лет пять, так что… в нём всегда была эта червоточина, понимаешь? Как будто он потерял что-то важное и не может себя за это простить. Так что просто почеши ему перья. Ради тебя он точно в лепёшку расшибётся. — …зачем ты это говоришь? — В каком смысле? — Зачем ты меня обнадёживаешь? Я всё ещё лишил тебя руки. Не говоря о том, что бросил тебя. Вряд ли я заслуживаю твоего участия. — Да мне насрать, заслуживаешь ты его или нет. Мы оба хлебнули дерьма по полной программе, и я не собираюсь топить тебя сильнее. Ну правда. Мне удовольствия никакого, и тебе лучше не сделает. Всё, хватит. Навоевались уже. — Неро, я… даже не знаю, что сказать… — Просто попробуй поговорить с Данте. В крайнем случае свернёшь с темы. Лучше попытаться, чем так и жить в неведении, верно? — …да. Наверное, ты прав. Спасибо, Неро. За… за всё спасибо.
Они вывалились со снегов Тянь-Шаня на битый асфальт английских тротуаров. Огромная полоса жизни, перекрывшая собой все остальные, вдруг оборвалась. Вергилий остался один на один с этой страшной, но необходимой утратой. День за днём Земля, её блеск и гвалт отвоёвывали в его сознании кусок за куском. Ад и его макабрический танец становились дальше и дальше, уходили во мрак, в грустную даль. Смешивались с образами исчезнувшего отца и потерянного материнского дома. Месяц прошёл в тщетных попытках с этим смириться. Здесь, на чужой территории и среди чужих вещей, он чувствовал себя лишним сильнее, чем где-либо ещё. Если бы не Ви, он бы ушёл на привычный край света. Данте их почти не трогал — и за это Вергилий ему почти благодарен. Свою благодарность он выражал тем, что лишний раз не напоминал о своём существовании. Кто бы мог подумать, что даже у такого образа жизни будут последствия. — Раз тебе не нравится, как я считаю — вперёд, давай сам. Данте швырнул на колени Вергилию две бумаги. Вергилий, не владей он собой в достаточной мере, попытался бы сбросить их с колен. На бумагах — ряды дат, колонки каких-то чисел… — Тут две квитанции за воду. Одна чисто моя, одна — за последний месяц, — Данте нависал сверху и улыбался той поганой улыбкой, которая в детстве значила западню. Вергилий мог бы встать и уйти, но зачем-то решил сыграть по чужим правилам. Он прищурился и, скользнув глазами по строчкам, нашёл итоговую сумму. Но этого недостаточно, чтобы сделать выводы… — …какой сейчас год? — Где сверху цифра больше — та и новее. Вергилий перепроверил. За последний месяц сумма набежала гораздо большая, чем на прошлой квитанции. — Ну и? — Вергилий положил бумаги рядом с собой, не желая касаться их дольше, чем было необходимо. — Что будем делать? — Данте спихнул их ещё дальше и сел на диван непозволительно близко, вытянув ноги. — Как видишь, вы с Шекспиром налили мне воды в четыре раза… — В три целых и восемьдесят семь сотых, — уточнил Вергилий: он не собирался выслушивать братовых нравоучений больше, чем было необходимо. — …слушай, полудемон-полукалькулятор, с этим надо что-то делать, — Данте недовольно цыкнул. — Если ты и дальше планируешь пялиться в стенку под душем, конечно. Иначе воду отключат. Вергилий нахмурился. Пока что звучало так, будто Данте желает свалить свою проблему на вергилиевы плечи. «С больной головы на здоровую», как говорят люди. Отчасти это можно понять. Вергилий не мог отрицать, что пристрастился к стоянию под душем, а Ви проводит в ванной больше времени, чем они с Данте вместе взятые. Но выполнять чьи-то приказы бездумно, без права на обсуждение… он имел подобный опыт. И очень об этом жалеет. — Ты мог бы покрыть эту сумму, если бы принял контракт, который предлагали тебе вчера, — Вергилий немного отвернулся от Данте: выносить близкое соседство с кем-то, кроме Ви, он был не готов. — И тогда необходимость в этом разговоре отпала бы. — А вот тут ты неправ, — и Данте, потеряв всякий страх, положил руку на его плечо. Вергилий напрягся, но решил пока что не отстраняться. — Слушай, теперь это и ваш дом тоже. Да, это не материн особняк с витыми колоннами и копиями Россетти, но что есть. И я был бы безумно счастлив, если бы ты оторвал задницу от дивана и что-то сделал. Вергилий перестал понимать Данте с того ужасающего, лишившего их всякого будущего пожара. Он сейчас издевался? Насмехался? Или просил об участии, не имея сил это сделать в открытую, опасаясь показаться уязвимым и подпустить другого ближе, чем было необходимо? Жаль Ви сейчас спит — притянувший колени к груди, обёрнутый плотной оскаленной чернотой Тени. Он бы вскрыл намерения Данте за мгновения. Они — одно и то же, но Ви за месяц своего «отдельного» существования узнал Данте гораздо лучше, чем Вергилий — за сорок лет жизни. — …мы возьмёмся за вчерашний контракт, — после протяжного выдоха согласился Вергилий. — Но с посредником свяжись сам. — Мы? — Данте усмехнулся, поигрывая бровями. — Свидание за убийством демонов… вполне в твоём стиле. Вергилий не понимал, почему Данте интересует его личная жизнь. К чести Данте, он сдержал слово: связался с посредником и выдал Вергилию только нужную информацию. Даже попытался объяснить, как дойти до места, пусть это и оказалось бесполезно. Вергилий, пытавшийся представить незнакомое пространство, запутался на третьей минуте братова монолога. На место они прибыли вместе с Ви — тот несравненно лучше ориентировался в словесном потоке Данте, поэтому без особого труда корректировал маршрут Вергилия. «Местом» оказалось здание расформированной психиатрической лечебницы. Вокруг него дежурили люди с автоматами, и бригада мужчин в оранжевых касках, вяло между собой переругивающаяся, раскладывала инструменты и чертежи на блестящей синей бумаге. Внутри руин — такого же ржавого цвета, как кирпич стен их кельи — Вергилий чувствовал копошение немощных тварей, алчущих плоти и крови, но слишком испуганных шумом города, чтобы выползти из своей норы. Если бы люди взяли на себя труд посмотреть Аду в лицо — они бы разобрались с демонами самостоятельно. — …жди здесь, — велел Вергилий своей человечности. — Я справлюсь один. — Как скажешь, — Ви вздохнул с укоризной. В нём жива жажда движения, битвы, опасности — пусть его тело и не предназначено для этого, слишком оно ломко. Потому Вергилий и оставил его. От схватки с такими ничтожествами Ви удовольствия не получит, но пострадать может — игра не стоит свеч. Бой кончился быстро. Переговоры, последовавшие после этого — ещё быстрее: усталые люди, завидев свежую, смердящую серой кровь на Ямато, без неуместных расспросов отдали условленную сумму. На этом работа была кончена. Вергилий на миг почти понял, почему Данте не хотел за неё браться… Когда Вергилий захотел войти в одну из подворотен, чтобы открыть портал до агентства, Ви потянул его за локоть. — Давай прогуляемся, — предложил он, подтягивая длинными пальцами ворот свитера — канареечно-жёлтого и мешковатого — повыше. — Мы не выбирались на улицу целый месяц. — Не вижу причин что-то менять, — сказал Вергилий со сдерживаемым неудовольствием, но проследовал за Ви с пугающей, должно быть, покорностью. Центр города полон скверов и магазинчиков в скруглённых углах домов. Отдалённо — если забыть о том количестве электричества, которым это всё освещалось — напоминало места, в которых Вергилий рос. Ви держал его под локоть. Они поменялись местами: теперь вёл Вергилий, пока Ви машинально следовал и гораздо больше времени уделял окружающему пейзажу. Он шёл медленно, волоча ноги, искал в Вергилии опоры и замедлял тем самым их обоих. — Ты голоден? — несмотря на то, что это было проблемой Ви, Вергилию порой приходилось напоминать своей человечности о её же потребностях. — …да, — Ви неловко улыбнулся, как будто просил извинений. — Наверное, да. — Наверное? — Когда живёшь впроголодь — перестаёшь что-то чувствовать вообще… — Вергилий простил Ви укор в свою сторону. — Дай мне минуту. Отпустив локоть Вергилия — тот почувствовал неприятный холод там, где раньше грела рука Ви, — он нырнул в один из угловых магазинов на углу, в его пёструю толпу. От него тяжело пахло мукой и резко — какими-то пряностями. Вергилий упёрся спиной в парковую ограду. Сырой холодный воздух пробирал до самых костей. Вчера был дождь. Всю ночь он стучал о стекло, тревожа сон Ви, а сейчас — срывался крупными каплями с тонких пластин листьев ясеня. Люди текли по тротуарам, прижимали к ушам какие-то устройства или молчали. Ни за одного из них взгляд Вергилия не цеплялся. Они выглядели невзрачно. И безопасно. Не давали пищи ни размышлениям, ни опасениям. Ви вышел из магазина, держа в одной руке два свёртка, обёрнутых промасленным, громко хрустящим пергаментом. Свободной рукой он снова потянул Вергилия за локоть. Завёл в парк, полный ясеней и кустов бузины, и сел на одну из лавочек, до сих пор сырых от дождя. Он развернул один из свёртков и бледными зубами вгрызся в тесто. — Отец такие же готовил, — сказал Ви, когда прожевал и проглотил — Вергилий почувствовал отзвук чего-то сырного и пряного на корне языка. — Когда мы с Данте давали ему время. Вергилий, слишком занятый накатившими воспоминаниями о пряном запахе сухой горчицы, перемазанном мукой братовом лице и немного укоризненном, но больше смеющемся отцовском взгляде, не ответил. Он сел рядом, касаясь бедра Ви своим. Тот удовлетворённо улыбнулся и вложил второй свёрток ему в руку. Вергилий, медленно опустив бумагу с края теста, покрытого чуть поблёскивающей коркой, укусил. Ничего нового он не почувствовал, но вкус был определённо приятен. Впрочем, они с Ви готовы счесть «приятным» что угодно, если оно не похоже на демонское мясо. — Не такими уж несносными детьми мы были, — Вергилий проглотил кусок — тёплый, согревающий внутренности. — Все дети — это маленькие бедствия… — усмехнулся Ви. Он, покончивший со своим куском теста — кажется, отец называл их «сконами» — привалился к плечу Вергилия. — Интересно, каким ребёнком был Неро… Сыновнее имя заставило Вергилия замереть на половине движения. Странное чувство… не вины даже — какой-то непонятной, невозможной тоски по тому, чего никогда не случалось, душило Вергилия. Он чувствовал её и раньше. В Аду, когда он только пришёл в себя и мучительно остро воспринимал всё окружающее, любое упоминание о Неро — Вергилий малодушно не думал о нём, как о сыне, хотя и не имел привычки отрицать реальность — действовало на него удручающе. А Данте был на них щедр. Настолько, что доходило до вырванных языков. Правда, это в половине случаев кончалось увечьями самого Вергилия. А в другой половине — затыкало Данте только на десять минут. — Мне тоже, — вряд ли признание уберёт эту тупую тоску, но облегчить способно. Чем ближе к агентству, тем меньше парков и тем больше подворотен вроде тех, в которых они с Грифоном лишали жизни всякий мусор ради минутного заработка. Вергилий положил руку на плечо Ви. Так будет проще завести его за спину, если кто-то захочет помериться силами. Иногда, как ни странно, попадались вполне себе представительные места. Одно из этих мест, с дверями тёмного дуба и пахнущее свежим лаком, до боли напоминало букинистический магазин, перед которым маленький Вергилий шагал кругами в ожидании, когда престарелый хозяин впустит его внутрь. Этот человек хорошо скрашивал серый, на зубах вязнущий год, прошедший между уходом отца и гибелью матери. — Зайдём? — спросил Ви, но толкнул дверь, не дождавшись ответа. Внутри оказалась антикварная лавка. От некоторых вещей несло присутствием Ада. Другие — совершенно обычные: старые книги, статуэтки из афганских камней, веера времён Виктории и Эдуарда, музыкальные инструменты. На одной из полок в приоткрытом чехле лежала палисандровая скрипка. Ви жадно посмотрел на неё, но, увидев ценник, испустил тяжёлый вздох. И три заказа, подобных сегодняшнему, не покроют её стоимость. За прилавком был — сидел в обитом плешивым бархатом кресле — старик в очках с всклокоченными седыми волосами. Завидев Вергилия, он отчего-то удивлённо поднял брови — как будто знал, кто он такой. Пока Ви болтал с продавцом, Вергилий разглядывал витрины и полки. Всё тут цветастое, разнородное, слабосвязанное. Похоже на барахолки под жгучим южным солнцем, на которые он попадал, когда в момент открытия портала невольно вспоминал открытку с руинами в Тоскане или фотографию предместий Кордовы. Подростком ему нравилось разглядывать цветастые базары и вслушиваться в речь, в которой он понимал одно слово из пяти. Он бродил по теням, прикрывая лицо ухваченным платком или разорванной тканью, и думал, что мог быть там, среди этой горланящей толпы. Если бы у него была сила, сравнимая с отцовской, он не боялся бы выйти на свет. Сейчас у Вергилия была сила — много большая отцовой, ведь Спарда не имел плода Клипота. Но покидать излюбленные тени он не спешил и всё так же стоял, мрачный и незамеченный. А Ви — бессильный, ломкий, всечасно нуждающийся в сторонней поддержке — стоял на этом свету и болтал, мешая правду и ложь, нужную не для укрытия, но для своего развлечения. — …с Данте всё в порядке. Как обычно, насколько я могу судить, — братово имя поневоле заставило Вергилия прислушаться. — Вы же представляете, что он за человек… а, это его старший брат. Кое в чём он разбирается лучше, но он не особенно разговорчив. Сложная история, я не стану вдаваться в подробности… вообще, мы за шахматами зашли. Не дороже семи фунтов. Продавец, скрывшись за витринами, вынес несколько досок. Ни одна из них не была похожа на набор, которым пользовался отец — старый, сделанный где-то на востоке из эбенового дерева и слоновой кости. Но шахматы, из чего их не сделай, всегда останутся шахматами. — Как-то молодо ты выглядишь для любителя шахмат, — продавец усмехнулся, обнажив желтоватые, как у заядлого курильщика, зубы. Знал бы он, что Ви… сколько? Вернее, сколько им обоим? Сорок? Больше? Вергилий не слишком усидчиво запоминал даты, и даже время собственного рождения вылетело у него из головы. — Ну… возможно, — Ви почему-то отзеркалил усмешку. — «Мне только два дня». Но мой друг научит. Правда же? Судя по приподнявшимся бровям и прямому взгляду, Ви ждал ответа. Зачем? Этот разговор ничего не значит. Он не даёт ничего ни одному из своих участников. Продавец забудет о них, как только переступят порог. Они забудут о продавце, как только переступят порог. И, тем не менее, Ви тратит на него время… — …если ты хочешь, — Вергилий сделал скованный жест рукой. Судя по тому, что Ви одарил его лёгкой улыбкой — ответ Вергилия его вполне устроил. Остаток выручки с заказа Ви отдал Данте. Тот пытался их расспросить, но Вергилий не отвечал, а Ви отмахивался, всецело занятый их приобретением. Сложенная шахматная доска аккурат умещалась на их подоконнике, и фигуры оказались совсем небольшими. Они требовали аккуратности не только в том, куда, но и как их ставить, чтобы не сбить с доски что-то другое. Мягкая поверхность матраца не помогала. Один неверный жест, или Тени вздумается положить кому-то из них морду на колени — и фигуры сыпались. Приходилось подкладывать под доску книги, но и они не слишком спасали. Играть на диване оказалось куда удобнее, пусть и приходилось находиться в одной комнате с Данте. Кто-то из них оказывался к нему спиной — положение слишком уязвимое, чтобы выносить его спокойно. Обычно это был Ви. Вергилию приходилось чередовать взгляды на доску со взглядами на брата. — Ей богу, как будто я твоего Шекспира пырну, — бросал Данте в такие моменты: как бы Вергилию ни было тягостно это признавать, брат читал его, как открытую книгу. Впрочем, больше никак он не напоминал о себе. Это было похоже на моменты из детства. Данте никогда не увлекали шахматы, но на одиночество он не соглашался — потому и сидел где-то рядом, когда Вергилий с отцом играли партию за партией. Мать — как шахматистка откровенно слабая — говорила, что у Вергилия «талант». Отцовских увещеваний, что это не талант, а лишь демонское наследие, она никогда не слышала. Данте — в те редкие моменты, когда его удавалось усадить за доску — играл грязнее, но не хуже. — …я вот не понимаю, как вы столько сидите за этой доской, — в какой-то момент — почти так же, как в детстве — не выдержал Данте. — Я тоже не понимаю, почему ты берёшь так мало заказов, — Ви со вздохом передвинул свою чёрную пешку на с6. — Всё лучше, чем сидеть здесь. — Ты и сам видел, что обычно происходит. Ещё время на это тратить… — Я был бы рад куда-нибудь прогуляться, — Ви пожал плечами. Вергилий, выпустив из головы следующий ход, переводил взгляд с Ви на Данте. Похоже, они с братом разделяли удивление. Хоть что-то у них общее. — Ты со мной хочешь увязаться, что ли? — уточнил Данте. — Мы. — Я ещё ни на что не соглашался, — напомнил Вергилий. — Согласишься, — убеждённо сказал Ви. — Не разносить же агентство после нашего… разговора.— Слушайте, сейчас поздно, так что если дело терпит, то давайте завтра поговорим… — Неро. — Э-э… привет? Ты просто так звонишь, или случилось чего? — Ты так удивлён моему звонку? — Ну, ты не выглядишь как человек… демон… кем ты там себя считаешь, который звонит первым. — Это… можно понять. — Ну так? — Нет, ничего не случилось. Я просто… хотел услышать тебя. — О. Ну, вот он я… Ви поговорил с Данте, не знаешь? — Мы пытались, но их прервали. — Вы с Данте на заказ, что ли, потащились? — Ви не оставил мне выбора. — Зато сразу видно, кто в вашей парочке главный… извини. — Ты нахватался этого у Данте? — Можно и так сказать… слушай, сейчас и правда поздно, а мне надо пару вещей доделать… позвони завтра днём, хорошо? Рад был услышаться. — …я тоже.