Marks on My Heart

Боль пронзила предплечье Шото Тодороки, отдавала до самого плеча. Холод ворвался в грудь и окутал сердце. Родственная связь, что он чувствовал в себе, билась острыми краями о рёбра, пока свет и тепло не исчезли. Шото моргнул, разглядев кровавое месиво, в которое он превратил своё запястье. Полностью стёр имя второй половинки. От изящной надписи, которую он любил и ненавидел почти десять лет, не осталось и следа. Может, он и вовсе переборщил.… кожа по краям раны обуглилась. Но это ничуть не пугало. Блядь. Он наклонился вперёд, положив подбородок на рану, что дрожала от боли. Она усиливалась с каждым ударом сердца. Родственная связь, которая, казалось, навсегда связывала его с Мидорией Изуку, гнездилась в груди клубком шипов. Шото заставил пальцы согнуться, разжимая и сжимая кулак. Движения были скованными и медленными. Пламя могло добраться до сухожилий. Амплитуда возможных движений могла быть необратимо нарушена. — Шото… Он повернулся и наткнулся на печальные карие глаза своей матери; она протягивала руку. Чёрт. Он думал, что она легла спать. Шумел ли он? Рей вошла в тишину спальни Шото. Она всё ещё тянулась к нему. — Дай мне осмотреть руку, Шото…пожалуйста. В её голосе не было ни страха, ни гнева, лишь любовь. С того дня, как они помирились, она говорила только с любовью. Это невысказанное извинение за всё, что причинил Старатель. Шото не сопротивлялся, когда прохладные тонкие пальцы матери легли на ожог. Он ожидал сильной боли — платы за своё глупое сердце, — а не нежных покалываний, которые растекались по его нервам, словно бальзам. — Мама? — Тихо. Решительный взгляд Рей не отрывался от его запястья. Сочащиеся капельки крови стекали по ярко-красной ране, успокаивая кожу. Следы ожога и обугливания начали исчезать под пальцами Рей. Шото наблюдал, как алая рана стала на несколько оттенков светлее. Конечно, для лечения ожогов можно использовать прохладную воду и лёд. Шото был хорошо знаком этот процесс. Что бы ни делала мама, это было иначе. Никакое количество льда не помогло бы заживить так быстро. Шепот заставил Шото снова взглянуть в лицо матери. Она покачивалась на ногах. — Мама! — выдернул он руку из её крепкой хватки. — Прости… — покачала она головой и моргнула, чтобы сфокусировать взгляд. — Прошло много времени с тех пор, как я исцеляла кого-то. Шото подтолкнул её к своей кровати, и они оба сели, прислонившись друг к другу. Пальцы Рей зарылись в волосы Шото, и он позволил своим глазам закрыться. — Можешь научить меня? Он почувствовал, как та кивнула. — Это сделает тебя счастливым? Кожа головы Шото была чувствительной. Нежное прикосновение материнских пальцев вызвало мурашки, что каскадом пробежали по рукам. Прикосновения не похожи на целительную силу её причуды. Прохладные покалывания принесли с собой отпущение грехов, но они не избавят от связи. Ничто не поможет. — Сегодня Бакуго сделал предложение… Резкая смена темы; но Шото понимал, что маму ничуть не смутило. Именно так разговаривали друг с другом все Тодороки. Эмоциональность разговора строилась из фрагментов незаконченных предложений, в которых многое оставалось недосказанным. Возможно, был нездоровый подход, но так было в их семье. Возможно, таков был эмоциональный шрам, что остался от бессердечной жестокости Старателя, породив связь, позволяющая им выражать болезненные истины не произнося слов. — Мидория ответил "да". — Призрачный вздох взъерошил волосы на его виске. Прозвучало утверждением, и Шото кивнул. Новость разлетелась по всему интернету; он никак не мог пропустить. Он не мог перестать просматривать статью за статьей и фотографии… Горло сдавило от напряжения, не позволяя вдохнуть. Тонкие руки Рей крепче обхватили его за плечи. Она была недостаточно сильной, чтобы выдавить воздух из его лёгких, но Шото всё равно выдохнул. Сегодня он больше не хотел размышлять; от мыслей всё болело. Вместо этого он сосредоточился на прохладных прикосновениях матери по спине. — Понадобятся ещё процедуры, прежде чем всё заживёт. Шото моргнул. Он наблюдал, как тонкие пальцы матери проходят по поврежденному запястью. Он снова мог чувствовать боль, пульсирующую и скручивающуюся внутри, но было не так, как боль душевная. — А шрам останется? Рей посмотрела в глаза Шото. — С такой глубокой раной ничего не поделаешь, — она провела большим пальцем по его ладони. — Я не могу изменить способ заживления; могу лишь способствовать процессу. — Её пальцы переплелись с его длинными. — Старатель не знал. Шото не спрашивал; если бы Старатель знал, то поспешил бы избавить от этого своих детей. — Мне стоило быть осторожной. Я никогда не использовала силу на себе, и никогда не использовала часто, как хотела…и не использовала, когда он был груб с вами. Шото крепко сжал руки матери. — Мы выжили. Он больше нам не навредит. Рей запечатлела короткий поцелуй на его виске. — Думаю, сегодня больше не станем трогать рану. Пусть корка образуется. Когда пойдёшь на работу, перебинтуй руку. Шото поднял правую руку, рассматривая её со всех сторон в тусклом свете комнаты. Не осталось ни малейшего следа Изу... имени Мидории. — По крайней мере, я больше не буду пользоваться твоим консилером, — оглянулся он на мать. Уголки рта Рей дернулись, и Шото понял, что позабавил её. Они никогда не говорили об этом — было много неоговоренного, — но он никогда не пытался это скрыть. Возможно, не хотел, чтобы мир увидел, разбитое сердце отпечатовшееся на коже, но он не стал бы лгать дорогому человеку. Рей, старшие братья и сестра Шото никогда не бросались банальностями в его адрес, и он был им бесконечно благодарен. Будучи дома, ему не нужно было притворяться, что всё в порядке. Это была одна из многих тем, о которых они никогда не говорили. Ведь семья – единственные, кто знал, что связь Шото с Мидорией оставалась неразрывной со времён поступления в UA. Фуюми нравилось притворяться, что однажды у Шото на запястье появится другое имя, если сердце будет открыто для нового. Ради неё он старался жить обычной жизнью, но для иллюзий больше не было места. Имя Мидории исчезло навсегда, но чувство связи бродило в груди Шото раненым зверем. Узы родственных душ не должны причинять боль. Они ослабевают, если не подпитывать с обеих сторон. Подобная связь не знала пощады; она была такой же прочной, как и человек вдохновивший. Шото так и не смог вернуть своё сердце; он полностью потерял его из-за добрых зелёных глаз, что никогда не смотрели на него с теми же чувствами, которые питал он.