Юлиан-Джулиан

— Здесь нечего делать. На рассвете уходим. — Геральт надеется, что сопровождает свои слова достаточно красноречивым взглядом. Если Лютик проспит или по какой-то причине замешкается, это будет только его проблема. Геральт уйдет в любом случае. — Тут найдется работа для меня. — Лютик в ответ беззаботно улыбается, делает большой глоток из стоящей перед ним кружки с дрянной медовухой и широким жестом обводит полутемный зал корчмы. — Тебе не о чем беспокоиться. Знаешь, так даже лучше. Кодекс же не велит вам подвергать себя опасности каждый божий день, иногда можно немного отдохнуть. Геральт ничего не отвечает. Можно, конечно, поинтересоваться, правда ли барду так понравится выступать в видавшей виды дыре, но начинать дискуссию он не хочет. И Лютик не виноват, что жители нескольких деревень, попавшихся на их пути, не нуждаются в услугах ведьмака. По большому счету так, правда, даже лучше. — Знаешь, Геральт. — Лютик щелкает пальцами, как делает всякий раз, когда, очевидно, считает, что на него снизошло вдохновение. — А давай поспорим! Что сегодня обязательно что-то найдется и для тебя. Геральт недовольно смотрит на него пару долгих мгновений, пытаясь понять, насколько далеко тот уже успел влезть не в свое дело. По всему выходило, что достаточно далеко. То, что ведьмаки могут быть азартными, — это их тщательно оберегаемая тайна, которую они, похоже, хранят не очень успешно. И сам Геральт не исключение. Только поэтому он произносит: — И на что мы поспорим? Лютик смотрит на него слегка удивленно, и Геральт чувствует, что согласился слишком быстро. — Если я выиграю, то задам тебе вопрос. — Ты задашь его в любом случае. — А ты на него честно ответишь. Геральт складывает руки на груди. — А если выиграю я? — Ну. — Лютик снова беззаботно улыбается. — Чего бы тебе хотелось? Приходится дать себе некоторое время на размышление. С появлением Лютика в его жизни оказалось, что ему хочется намного больше вещей, чем он полагал раньше. Вещей, иногда совершенно не связанных между собой. — Тишины? — Лютик тяжело вздыхает. — Или, может, жужелиц тебе каких-нибудь насобирать? На погосте, в полнолуние. Могу пообещать балладу на любую тему, но ты же все равно откажешься. Хотя я лично не понимаю, как можно пренебрегать таким предложением. — Ты не справишься с тишиной, насобираешь не тех жужелиц. — Геральт загибает пальцы и на Лютика смотрит с неодобрением: для человека, который немало дней провел на Пути в компании ведьмака, тот задает слишком дилетантские вопросы. Ведьмакам совершенно все равно, в какое время суток и где собирать ингредиенты. — А твоих баллад уже и без того…— Он делает над собой усилие, чтобы не сказать «перебор». — Хватает. На пару мгновений повисает тяжелая пауза, только мужики за соседним столом о чем-то очень уж жарко спорят, а затем Лютик пожимает плечами. — Можешь выиграть желание, а какое — решишь, когда представится случай. Уверен, ты не потребуешь от меня чего-то слишком уж предосудительного. Он протягивает Геральту руку как раз в тот момент, когда дверь корчмы с грохотом распахивается и в зал вваливается испуганный селянин. — Там… в полях снова белая бестия! Ведьмак еще в деревне? *** Бестия в полях оказывается полуденницей, и история выходит скверная. Геральт возвращается в корчму только на рассвете, измотанный, и вдаваться в подробности ему совершенно не хочется. Лютик, похоже, что-то такое видит в выражении его лица, отчего даже вопросов не задает. Помогает снять доспехи и тут же начинает суетиться при виде свежей раны на плече Геральта, потому что с ней якобы нужно что-то срочно делать. С точки зрения Геральта, он вообще излишне суетливый. — К утру ничего не будет, — Геральт слышит, что голос его звучит скорее устало, чем сердито. — Впустую время тратишь. — А если инфекция? — Чем может заразить призрак? Сифилисом? Лютик сердито сопит, возится с бинтами, не оставляя своих попыток помочь там, где его помощь совершенно не требуется. — Если призрак может ранить, то и все остальное тоже может. Дай мне еще пару минут, а потом можешь спать хоть до Беллетэйна. Геральт в ответ хмыкает недовольно, но решает не сопротивляться. Схватка с полуденницей отняла слишком много сил, чтобы теперь еще и с бардовской тревожностью бороться. Иногда проще перетерпеть. *** Геральт просыпается ближе к вечеру. Лютик в комнате, готовится к выступлению, бесшумно перебирает свои записи, потому что на самом деле он умеет быть тихим, когда того требуют обстоятельства. И ничего не спрашивает, хотя нетерпение очень явно разлито в воздухе. С одной стороны, они вчера не успели даже руки пожать и так до конца ни о чем и не договорились. С другой — Геральта не оставляет ощущение, что промолчать будет как-то неправильно. Да и если совсем уж честно, плечо болит гораздо меньше, чем он ожидал. — Задавай свой вопрос, — голос звучит хрипло после долгого сна. Он внимательно смотрит на Лютика, который тут же перестает шуршать исписанными листами, пару мгновений теребит одно из своих многочисленных колец, а затем решительно подходит к Геральту. — Расскажи мне про то, что у тебя на запястье, — поспешно говорит он, и сразу становится понятно: давно уже обдумал, о чем хочет спросить. — Ну, про надпись. — Это не вопрос. — Ты понимаешь, о чем я! Геральт качает головой, жалея, что все-таки ввязался в этот разговор. — Не твое дело. Если думаешь, что обнаружишь там что-то интересное для своих песенок, то даже не пытайся у меня ничего выведать. — Как тебе такое вообще в голову пришло? Геральт, иногда ты меня поражаешь до глубины души! Послушай. — Лютик смотрит на него очень внимательно, и голос его в этот момент полон непривычной серьезности. Геральт совершенно уверен, что это все — просто очередное представление. — Я клянусь тебе, что даже не думал ни о чем таком. И никогда не стал бы… — Тогда почему ты меня об этом спрашиваешь? — Потому что мне хотелось бы лучше тебя понять. Геральт чувствует, как Лютик нервничает, и не до конца понимает, почему. Но и не похоже, что тот врет — раскусить его не составило бы труда. Да и странная какая-то ложь. Обычно все стараются от ведьмаков подальше держаться, а не поближе их узнавать. Геральт слышит, как скрипят половицы на первом этаже, слышит эхо разговоров, лязг посуды и брань пьяных посетителей корчмы. И на фоне всех этих звуков сердце Лютика бьется ужасно громко и быстро в тесноте маленькой душной комнаты. Иногда ему кажется, что к такому невозможно привыкнуть. — Скажу один раз, и больше мы никогда не будем поднимать этот вопрос. — Геральт дожидается ответного кивка и продолжает: — Не люблю игры с судьбой и предназначением. И хотел бы никогда не встречаться с этим человеком. Это было бы… обременительно. Для нас обоих. Мне нечего предложить, и свернуть с Пути я не могу. Я никогда не искал его и не буду этого делать. — Так категорично? — Я на твой вопрос ответил. Лютик кивает, и в его взгляде сквозит какая-то тоска, но Геральт считает, что и поделом ему. Не все истории красивые, не все вокруг должны с нетерпением ожидать встречи с кем-то, якобы уготованным судьбой. И душещипательную балладу из всего на свете не слепишь, как бы бардам этого ни хотелось. Ему нужно проветрить голову после всей этой истории, а Лютик со своими новообретенными знаниями может делать что хочет. *** Как-то так выходит, что Геральт первый и нарушает собственное правило никогда больше не касаться этого вопроса. Его взгляд цепляется за запястье Лютика, когда тот утром умывается в ручье. Руку барда украшает очень непримечательная бежевая повязка, которая противоречит обычной вычурности его нарядов. Может быть, он и хотел таким образом не привлекать к ней внимания, но получилось наоборот. Лютик ловит его взгляд на своей руке и быстро поправляет рукав рубашки, пряча запястье под пышным кружевом. — Что-то не так? Геральт не уверен, стоит ли начинать этот разговор, но любопытство берет верх. Когда-то он полагал, что Лютику быстро надоест вся их совместная история. Тогда он попросту не обращал внимания на его запястье. И теперь кажется очень странным, что Лютик, умудрившийся рассуждать при нем на тысячи разных тем, включая те, в которых он разбирается, и те, в которых ни черта не смыслит, ни разу не затронул одну из, казалось бы, важнейших. Уж для барда — так точно. — А почему ты об этом никогда ничего не рассказываешь? Лютик разводит руками, давая понять, что Геральт своим вопросом застал его врасплох. Впрочем, это совершенно ничего не значит. Если подходить к вопросам достаточно экономно, то можно застать врасплох практически любым. — Ты не спрашивал. Геральт усмехается. — Я про сотни вещей не спрашивал, это тебе обычно не мешает. Странно это все. — Что странно? — Лютик щурится на ярком весеннем солнце и делает вид, что совершенно не понимает, к чему Геральт клонит. Может статься, со своей судьбой он уже встречался и остался ужасно разочарован. — Разве ты не должен начать писать ей самые лучшие поэмы и баллады, восхваляющие ее красоту? Ну хотя бы рассказывать, как будешь их писать. Лютик пару мгновений делает вид, что пуговицы на рубашке интересуют его гораздо больше пустопорожних разговоров, в которые Геральт его зачем-то настойчиво втягивает. Еще и с утра пораньше. — Почему ты думаешь, что я этого еще не сделал? — наконец нехотя произносит он. — Я бы заметил. — Ты? — Лютик широко улыбается. — Дорогой мой ведьмак, не обижайся, ты правда удивительно внимателен в том, что касается некоторых сторон нашей жизни. Тех сторон, в которых все мы — те еще профаны. Но вот что касается других, — он разводит руками, — ты не заметишь даже того, что находится у тебя буквально под носом. Не стоит переживать, я написал уже все, что только мог, и, конечно, напишу еще. — Я совершенно уверен, что у тебя ничего не готово. — Геральт удобнее облокачивается о широкий ствол дерева, под которым сидит. — А если вы завтра повстречаетесь, что ты будешь ей петь? Баллады о ведьмаке? — Да с чего ты это взял? — Лютик возмущенно всплескивает руками, но выходит как-то излишне театрально даже для него. — Ты же постоянно бормочешь, подбираешь рифмы. И где хоть что-нибудь про… — Геральт выдерживает небольшую паузу, — изящный стан, тонкий силуэт или хотя бы звонкий, нежный голос? Лютик в ответ смеется совершенно искренне и смотрит на Геральта так, будто тот сказал какую-то очаровательную глупость. — Да как же, зная одно лишь имя, столько всего напридумывать? А если это крестьянка из Выселок с вот такими лапищами и голосом, как у тебя? — Тебе это разве помеха? — Может быть, мы начнем собираться? Весеннее солнце согревает все сильнее, и Геральту не хочется покидать поляну, где они разбили лагерь. Ничего страшного не произойдет, если они немного задержатся. До деревни полдня пути, к закату точно доберутся. И ему совершенно очевидно, что Лютик уходит от вопроса, и что, когда судьба сведет его с его пассией, самый красивый голос из них должен быть у самого Лютика, иначе их вечная любовь окажется под угрозой. Вслух он этого, конечно, не произносит, пусть бард сам догадается. И вместо этого он снова нарушает свое же правило. — У меня вот тут куча имен, — он кивает на повязку на запястье. Если Лютик пообещал, то точно никому не проболтается, здесь ему можно довериться. — Так что никто не может гарантировать, что это кто-то один, а не шесть человек, предназначенных мне судьбой на разных этапах жизни. — Ты так думаешь? — Лютик подходит к нему, солнце освещает его улыбку. Видно, что разговор начинает его забавлять. — Это потому, что ведьмаки настолько необычные? А ты не боишься — хорошо, знаю, ты ничего не боишься, — но ты мог бы хотя бы опасаться, что они предназначены тебе не на разных этапах жизни, а одновременно. И однажды, может статься, они тебя выследят. Что ты тогда будешь делать? — Я ведьмак. Сумею от них скрыться. Пока что достаточно держаться подальше от Леттенхофа. — Ну замечательно же, что у тебя все так хорошо получается. — Лютик садится на корточки рядом с ним. — Так мы будем собирать лагерь? — Через некоторое время. — Геральт прикрывает глаза. — Можешь пока посочинять балладу о неземной красоте. — О, я ее сочиню, Геральт. По твоей просьбе. Там будет и про красоту, и про стан, и про голос, можешь мне поверить. — И ее услышит весь Континент, ведь не только мне должны доставаться все лавры. — Непременно. — Это должна быть подробная баллада, не меньше семи куплетов. *** Геральт привыкает к нему слишком быстро, особенно учитывая, что с самого начала делать этого совершенно не собирался. Но в этом нет ничего страшного, пусть он и приходит к этой мысли не сразу. Путь уведет Лютика, когда придет время, а у Геральта останутся воспоминания о днях, которые они коротали вместе. Позже это случится или раньше… Он вынужден признаться хотя бы самому себе, что хотел бы, чтобы это случилось позже. — Ты так тоскливо улыбаешься, что навеваешь тоску и на все вокруг. Мой дорогой ведьмак, расскажешь, что у тебя случилось? — голос Лютика вырывает его из задумчивости, когда его лошадь равняется с Плотвой. — Я ничего против не имею, когда ты сердито хмуришься, это мне привычно. Но сейчас что-то новенькое. Уверен, ситуацию еще можно исправить. — Она и так развивается вполне неплохо. — Понимаю… — На удивление Лютик тут же замолкает и просто едет рядом некоторое время, кутаясь в дорожный плащ под порывами осеннего ветра. Наверное, однажды просто учишься ценить тишину. Может быть, даже Лютик способен понять, что некоторые моменты нужно уметь перемолчать. — Спасибо, что составляешь мне компанию, — произносит Геральт через недолгое время, и Лютик в ответ тяжело вздыхает. — Я могу только догадываться, какая череда печальных размышлений привела тебя к тому, что ты благодаришь меня за компанию. Скажи, тебя хотя бы слегка порадует тот факт, что город уже совсем близко, а там нас ждет и сытный ужин, и крыша над головой… — Если меня туда пустят… — …и мягкая постель, и, возможно, если только мы еще не опоздали, литературный конкурс. Понимаю, это все не столько духовные удовольствия, сколько физические, ну, кроме конкурса, конечно. Геральт усмехается и внимательно вглядывается в тракт, уводящий к городским стенам. — Ради такого действительно стоит поторопиться. — Если мы поспеем вовремя, ты же составишь мне компанию? — Лютик задает этот вопрос каждый раз, когда на горизонте маячат сомнительные поэтически мероприятия, и неизменно получает отказ, но природный оптимизм и упрямство, видимо, мешают ему сдаться. — Я же хожу с тобой на охоту. — Да. Невзирая на все мои возражения. — И на всяческие переговоры с ведьмами. — Почему-то даже тут я бессилен тебя остановить. — Так что ты просто обязан хоть раз сходить со мной! Из них двоих именно Лютик вращается в творческих кругах, но как будто не понимает, насколько ведьмак — плохая компания для подобных встреч. У него за плечами хорошее образование и несколько лет скитаний по миру, но вот в части ведьмаков в его знаниях почему-то обнаруживается зияющий провал, который невозможно как-то заполнить. Как будто однажды ему не объяснили, что нужно держаться от них подальше и почему с ними стоит иметь дело только в самых крайних случаях. И с тех пор он вообще не понимает саму концепцию. — Я схожу с тобой. — Ничего себе, Геральт! — От удивления Лютик слегка привстает в стременах. — Я даже не ожидал, что ты согласишься. — Скоро зима. Вечера будут долгие. Нужна хотя бы парочка веселых историй. — Ты же говорил, что это все ужасное занудство. — Лютик слегка кривится, а затем понижает голос, изображая интонации Геральта, и получается у него даже слишком похоже. — И скука смертная. — Конкурсы и истории про конкурсы — это совершенно разные вещи. — Геральт внимательно смотрит на Лютика. — И почему я должен тебе это объяснять? — Ох, Геральт, знал бы ты, как я мечтаю, что однажды ты придешь на литературный конкурс и встретишь там, ну например, Эскеля. Геральту не удается сдержать ухмылку. — Надеюсь, среди участников, а не слушателей. — Он поправляет перчатку. — Знаешь, если я встречу Эскеля на литературном конкурсе, то обещаю, что и сам приму участие. — И с чем же? — Ночью украду у тебя лучшее стихотворение и выдам за свое. А когда ты будешь жаловаться, что это твое стихотворение, которое украл ведьмак, тебе никто не поверит. Лютик качает головой. — Не думаю, что среди всех моих записей найдется хоть одна, которую я бы тебе не отдал или не показал. — Ну вот свое запястье ты мне никогда не показывал. — Геральт и сам не может понять до конца, зачем говорит это. Лютик отводит глаза и как будто вдруг начинает слегка нервничать. — Это другое. Геральт кивает. Как бы ему ни хотелось порой узнать хотя бы имя человека, который разделит их с Лютиком пути, у него хватит ума больше никогда его об этом не расспрашивать. *** Лютику страшно. Геральт не видит выражение его лица, но слышит дыхание, стук сердца и с силой сжимает его руку. — Геральт, я могу чем-то помочь? — голос Лютика дрожит от волнения. — Может быть, у тебя есть эликсир? — Нет. — Геральт качает головой. — Эликсир не поможет. — Но ты ведь ведьмак. Все будет в порядке, да? Геральт снова качает головой. В таких ситуациях он еще не оказывался, а потому он ничего не может сказать однозначно. — Не знаю. Думаю, да. — А если это проклятье? Геральт делает глубокий вдох и сильнее сжимает руку Лютика. — Нет. Какой-то чертов порошок. Девчонка с болот что-то кинула ему в лицо и зрение пропало мгновенно. Он понятия не имеет, кто она такая. Может быть, местная ведьма, в чьи владения они забрели. Селяне попросили его разобраться с арахнидами, ни про какую ведьму речи не шло. И тем не менее. Он напряженно прислушивается к тревожной тишине окружающего леса. — Останемся здесь. Переждать будет безопаснее, чем уходить. — Как скажешь. — Лютик аккуратно садится под дерево рядом с ним, хотя в этот момент Геральту чертовски хотелось бы, чтобы он оказался как можно дальше отсюда. В безопасности. Они вернутся в деревню и еще раз все хорошенько обсудят. Где барду место, а куда лучше не соваться. Геральт готов собственноручно написать подробный список мест и ситуаций. В стихах, если в прозе Лютику трудно воспринимать. «Погост» прекрасно рифмуется с «гнёзд», а гнёзд кого Геральт распишет очень подробно. Он складывает ирден. Их временному укрытию нужна хоть какая-то защита. По крайней мере, все остальные чувства при нем, и он услышит, если кто-нибудь попробует к ним приблизиться. — Я разобрался с арахнидами. Меч… — Он тут. — Металл тихо звякает о камень, и Лютик вкладывает рукоятку Геральту в ладонь. Пальцы привычно смыкаются на эфесе. Он кладет меч по правую руку от себя, чтобы схватить при первых же посторонних звуках. Сердце Лютика все еще колотится, и Геральту очень хотелось бы его успокоить. — Вокруг нас ирден. — Да. — Он чувствует, как Лютик поспешно кивает. — Я видел. — И я услышу, если кто-то приблизится. — Геральт, твои глаза… — Я ведьмак, ты сам сказал. Все будет в порядке. Они сидят в невероятно густой тишине ночного леса. Время растягивается — муторно и вязко, — следить за его ходом становится все труднее. Он искренне надеется, что Лютик справится с этим лучше. — Ты же не можешь ничего не бояться? — наконец спрашивает Лютик. Его голос звучит непривычно тихо и напугано. — Не представляю, чем можно напугать того, кто готов лично занять гробницу стрыги и ждать в ней до рассвета. — Не монстров, точно. — Геральт задумывается. — А если пьешь эликсир, то все чувства так обостряются и всего вокруг становится так много, что какой уж там страх. Он знает, чего боится, но не говорит этого вслух. Страх за близких слишком граничит с мыслью о том, что проще всего в одиночку. Вот только при этом он знает, что так вовсе не проще. И этого противоречия он бы с большим удовольствием избежал, как избегал большую часть своей жизни. Но в какой-то момент делать так стало слишком поздно. Он все еще чувствует страх Лютика и не имеет представления, боится ли тот за себя, за них обоих, за зрение Геральта или бог весть за что еще. Его страх — громкий и яркий, как и все его эмоции, и Геральту нестерпимо хочется хоть слегка его развеять. Он осторожно кладет голову Лютику на плечо, и тут же чувствует теплую ладонь на своих волосах. — Помнишь, ты спрашивал про мое запястье? — Конечно, — в голосе Лютика сквозит удивление, и это хороший знак. — Я тебе тогда рассказал не все. — И ты хочешь рассказать мне сейчас? Геральт пожимает плечами, давая понять, что с его точки зрения для таких разговоров в принципе не существует подходящего времени, так что почему бы и не сейчас. — Я не просто так говорил, что мы друг другу не подойдем. — Он чувствует, как пульс Лютика снова слегка подскакивает, но не может понять, что сделал не так. — Там написаны такие претенциозные буквы. Я ни разу не видел, чтобы кто-то так писал. — Ну, если торопишься, обычно пишешь неаккуратно. А в спокойной обстановке можно и претенциозно. — На первой букве вензели. Она такая… чванливая и вычурная, что невозможно разобрать, это «Юлиан» или «Джулиан». Поэтому братья назвали его Юлиан-Джулиан. Геральт слышит, как сердечный ритм Лютика немного замедляется. Он не видит его лица, но чувствует, что наконец выбрал правильное направление разговора. — Неужели все так плохо? — Юлиан-Джулиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф. — И все? — Голос Лютика звучит все менее испуганно. — Больше ничего не написано? — По-твоему, мало? Нужно что-то еще? — Геральт усмехается. — Я не шутил, когда говорил, что это могут быть несколько человек. — Да, — Лютик кивает. — Предназначенных тебе на разных этапах жизненного пути. Только это же не шесть, а не больше троих. — Но если это все-таки один человек… Ты только представь себе Юлиана-Джулиана Альфреда Панкраца виконта де Леттенхофа. Который пишет свое имя буквами с вензелями. — Геральт делает небольшую паузу, давая Лютику возможность вообразить означенного виконта во всей красе. — Разве может ему захотеться сидеть со мной на грязном болоте в окружении утопцев, питаться мясом гнильцов и мокнуть под дождем? Я бы на его месте сидел в фамильном замке, ел куропаток и запивал «Сангреалем». Лютик утыкается ему в плечо и тихо смеется. — «Сангреаль» подают только при дворе княгини. Даже Юлиан-Джулиан не мог его пробовать. — Если только он с княгиней не дружит. Ну, если не дружит, то может пить что-нибудь покрепче. Из Каэдвена. Лютик некоторое время молчит. — Хорошо. А если все не так однозначно? Есть же судьба… — У людей — да. Но ведьмаки — дети Предназначения — навряд ли проживают именно ту судьбу, которую должны были прожить изначально. Тем более бок о бок с кем-то. — Ты считаешь, что у детей Предназначения не своя судьба? — Не та, которая могла бы быть. Несколько мгновений Лютик обдумывает его слова. Геральту все еще ужасно хотелось бы, чтобы тот оказался как можно дальше от проклятого леса, но и сидеть тут с ним в кромешной темноте оказывается намного спокойнее. — Ладная теория. Как будто правда помогает тебе держаться подальше от Леттенхофа. — Что-то сквозит в его тоне, чего Геральт не может разобрать до конца. — И от Юлиана-Джулиана. Геральт пожимает плечами и протягивают Лютику свое запястье. — Мне кажется, все вполне логично. Можешь полюбоваться. — Если хоть что-нибудь разгляжу. Лютик стаскивает повязку с его руки очень аккуратно и неторопливо, как будто опасается, что Геральт в любой момент может передумать. Теплые пальцы касаются запястья в том месте, где красуется надпись. — Каково твое профессиональное мнение? Это Юлиан или Джулиан? — Плохо видно, Геральт, но я думаю, что все-таки Джулиан. Ты сказал, твои братья знают? Геральт вздыхает, пытаясь в этот вздох вложить всю свою скорбь из-за того, что скрыть надпись ему не удалось. — Они видели. — Ты, наверное, получил причитающуюся тебе долю насмешек по этому поводу. — О, еще как! Можешь мне поверить, ведьмак с таким великолепием на запястье — это редкость. Он чувствует, как Лютик возвращает повязку на его руку, и снова прислушивается к окружившему их лесу. — А если ты не прав? — В чем? — Геральт наощупь проверяет флаконы с зельями, закрепленные на бедре. — Не знаю даже. Вообще во всем! Ты рассматривал такой вариант? — Время покажет. — Геральт достает один из флаконов. — Нельзя здесь оставаться. — Геральт… — Я выпью Пургу. Если кто-то нападет, я буду готов. Ты проведешь нас. — Нет. — Лютик мотает головой. — Нет-нет, я ни за что не найду нужный эликсир, и ты выпьешь что-нибудь не то. А. Да, вижу. Самые полезные у тебя под рукой, я помню, но все равно, послушай… Геральт шикает на него, когда в окружающей его темноте вдруг начинают проявляться смутные очертания стволов деревьев. Он задирает голову, различая, как высоко в небе бледным пятном светится Луна. — Погоди, все в порядке. Зрение возвращается. Лютик выдыхает с облегчением. — Я так рад! — Тихо ты. — Геральт с недовольством замечает, что пузырек с эликсиром, который он собирался выпить, — Белая чайка, а не Пурга, что, безусловно, скрасило бы его ночь приятными галлюцинациями, но никак не помогло бы выбраться из леса. — Подождем еще немного и уходим отсюда. *** На рассвете Геральт проверяет крепления седельных сумок, когда замечает движение по левую руку от себя. Девочка прячется за большой бочкой. По крайней мере, у него есть несколько мгновений, чтобы дотянуться до меча. — Не надо, не доставай! — Девочка машет рукой, но на этот раз хотя бы ничего в него не кидает. — Я пришла извиниться. Геральт удивленно приподнимает бровь, не сводя с нее настороженного взгляда. — Извиняются передо мной редко. Могу случаи по пальцам пересчитать. Девочка выходит из-за бочки и направляется в его сторону. Приходится сделать над собой усилие, чтобы все-таки не потянуться за мечом. Она замирает, не дойдя до него нескольких шагов, и перекатывается с пятки на носок. Чумазая, в драном платье. И все лицо в веснушках. — Извини меня, я тогда не нарочно. Ну, нарочно, но потому что думала, что ты за мной пришел. Деревенские вообще меня не трогают, я им помогаю чем могу. Но вот вдруг они решили все-таки от меня избавиться. Геральт кивает. Вполне вероятное развитие событий, он об этом знает не понаслышке. — Я потом узнала, что ты пришел за пауками. Это правильно, они совсем распоясались. — Девочка сердито топает ногой. — И черный порошок не очень страшный. Ну, страшный, конечно, но потом проходит. — Проходит-то он проходит. Но не сразу. — Я приглядывала за вами, пока вы в лесу были. Не сердись, что так вышло. А вот к тебе бы кто пришел домой с мечом? Даже с двумя. Ты бы что делал? — Ладно, — слегка кивает Геральт. — Извинения приняты. — Так и что, вы сегодня уедете? Геральт снова удивленно приподнимает бровь. Он не имеет представления, с чего его отъезд мог бы волновать маленькую лесную колдунью, с которой у них случилось такое серьезное недопонимание. Возможно, она все еще его опасается и не хочет, чтобы он ошивался поблизости. Вот и пытается побыстрее спровадить. — Уедем. — А твой друг вчера пел? — Так вот в чем дело. — Геральт складывает руки на груди. — Пел. — А он хорошо поет? Красиво? — Да. Только ему не говори. Девочка досадливо закусывает губу и подходит к нему вплотную. — Ну я же не знала, что вы приехали. Я только ночью в лесу подслушала. Но вот все так неудачно получилось. — Получилось как получилось. — Геральт. — она вдруг хватает его за руку и смотрит очень требовательно. Как будто они уже сто лет знакомы, и он ей тут портит намечавшееся веселье. — Ну не сердись, что так получилось. Вы были в безопасности, я специально потом с вами рядом осталась. — И подслушивала. — Конечно! Мне же нужно понять, зачем вы вообще пришли. Ну останьтесь еще на денек. К нам никогда не приходят ведьмаки! Из-за этого и приключилась такая путаница. И барды уж подавно не приходят. А ведьмаки вместе с бардами… — Мы не можем остаться. — Я поговорю со старостой. У нас есть пещера с вилохвостом. Он еще маленький, ты в два счета разберешься, и они хорошо тебе заплатят, я прослежу. — Еще ночью ты боялась, что деревенские за тобой послали ведьмака. Будь Геральт один, он бы точно уехал без промедления. Ему привычно не спать ночами и из неприветливых селений убираться как можно скорее. Но теперь ему кажется, что, возможно, после всех ночных потрясений Лютику будет лучше еще на день задержаться в деревне и немного прийти в себя. Возможно, маленькая лесная колдунья не так уж и неправа. А почему деревенские про нее не рассказали, он еще выяснит. Возможно — от скудоумия, а возможно, боялись, как бы он ей не навредил, если про нее узнает. — Ну я же ошиблась. Пожалуйста, Геральт, пусть твой друг споет. Я ни разу в жизни не слышала барда. Совсем ни разу. Тебе-то легко, ты хоть каждый день слушать можешь, небось, уже и оскомину набило. — Она отпускает его руку и делает небольшой шажок прочь. — Ну ладно, я вижу, что тебе это неинтересно… Геральт смотрит на Плотву. Хорошо, что окружающие не так часто берутся его на что-то уговаривать. В последнее время у них это выходит слишком уж легко. — Хорошо, мы останемся на сегодня. — Ура! — Девчонка радостно хлопает в ладоши. — И твой друг споет? — Да, у него наверняка уже готова песня про слепого ведьмака и злую лесную ведьму. И тьму-тьмущую пауков. — Я поговорю со старостой тогда. — Не надо. Не придумывай никаких вилохвостов. Мы просто сегодня отдохнем в вашей деревне и завтра уедем. Девчонка снова закусывает губу и смотрит на него пару секунд. — Я кое-что еще подглядела, когда вы были в лесу. Хочешь, я тебе секрет раскрою? Очень важный. — Нет. Никаких важных секретов. — Он тебе понравится! Это даже не совсем секрет. — Нет. — Геральт качает головой. — Правда, не надо. *** — Геральт, ты что, шутишь? — Лютик смотрит на него с веселым изумлением. — Она тебя чуть не убила вчера! — Не убила. Ослепила. Бывало и хуже. Геральт угрюмо изучает тарелку, которую ему принесла дочка трактирщика. Еда на ней выглядит отвратительно даже на его непритязательный вкус. А по задумке это должно быть рагу из кролика. Впрочем, блюдо в тарелке Лютика, да и всех посетителей корчмы, выглядит немногим приятнее. Так что это не персональная отвратительная подача для него. Для здешнего повара все равны. — Да уж. — Лютик изучает собственную тарелку. — Сейчас бы рябчиков. Геральт кидает на него сердитый взгляд. — Лютик… — Зря ты так. Знаешь, твой Юлиан-Джулиан может быть вполне неплохим. Дал бы ему шанс. — Неделю со мной на болоте он бы не выдержал. — Да какая неделя, Геральт? — Лютик усмехается. — На третий день бы все нахер послал, можешь мне поверить. Но это не делает его плохим человеком. — В том-то и суть, что не делает. — Геральт внимательно смотрит на Лютика. — Просто это… — Обременительно, я помню. Но ты мог бы хотя бы попытаться узнать его получше. — И с чего посоветуешь начать? Узнать, любит ли он, когда в постели его зовут всеми именами по очереди или какие-то он особенно выделяет? Лютик почему-то краснеет и отводит взгляд. Наверняка вспоминает какую-нибудь постыдную историю из собственных похождений. Геральт снова угрюмо смотрит в свою тарелку. Слишком сложно будет объяснить Лютику, что его вполне устраивает все как есть. И даже это его слегка тревожит. — Знаешь, ведь можно ждать тебя в корчме. Где-нибудь и рябчики найдутся. — Даже ты меня редко ждешь, все больше увязываешься следом. — Но и ты неделю на болоте не сидишь, это явное преувеличение! И мясом гнильцов не питаешься. Ну так, только в эликсирах немного. Геральт качает головой. — Как там у тебя с балладой, воспевающей неземную красоту? Лютик откидывается на спинку стула. — Знаешь, я вынужден признать, что любовная лирика — не самая сильная моя сторона. — Вот как? И что же ты делаешь, когда затаскиваешь в постель очередную прелестницу из Оксенфурта? Поешь эпические баллады? — С чего ты вообще взял, что я пою в постели? Геральт усмехается. — Даже не знаю, с чего начать. Дверь корчмы открывается, и маленькая девочка прошмыгивает в помещение, тут же исчезая среди теней. — Тебе пора выступать. — Хорошо. — Лютик тянется за лютней. — Но разговор мы не закончили. Геральт видит, как лесная ведьмочка подходит к нему, когда он выходит на середину зала. Он садится перед ней на корточки, и она что-то шепчет, так тихо, что даже Геральту не разобрать. Они поворачивают головы — почти синхронно, — смотрят в его сторону, а затем Лютик прикладывает палец к губам, прося ее замолчать. Видимо, и ему не хочется знать никаких важных секретов. Он снова кидает быстрый взгляд на Геральта, и тот в ответ только утыкается в собственную кружку. Геральт слишком привык к этой улыбке. Его все сильнее беспокоит день, когда все закончится. *** — Отвратительная погода, — сетует Лютик, роясь в собственной седельной сумке. — Не помню таких холодов на своем веку в это время года. Геральт пожимает плечами. Лично он на своем веку помнит холода и покрепче. — Если у тебя нет теплого дублета, возьмешь мой плащ. В городе что-нибудь купим. — Нет, у меня все есть, Геральт, не думай, что я плохо готов к дорожной жизни. Я же не какой-то твой Юлиан-Джулиан. Он бы в такую погоду сидел в фамильном замке у камина и вел скучнейшие разговоры. Лютик достает свои записи и аккуратно устраивает их на большом валуне рядом с лютней. Имя на запястье Геральта теперь иногда всплывает в их разговорах. Редко, но такое случается. Геральт не имеет ничего против. Братья часто шутили по этому поводу, так что есть во всем этом даже что-то ностальгическое. — Может быть, он сейчас делом занят. Вполне вероятно, что он уже давно граф преклонных лет. — Да, — согласно кивает Лютик. — Точно. Ведет сложные переговоры. Нашел! Порыв холодного ветра налетает внезапно, подхватывает листы, которые Лютик так неудачно оставил на валуне, и Геральт успевает схватить только несколько. Остальные стремительно разлетаются в разные стороны. — Чтоб тебя! — Лютик в отчаянии смотрит, как ветер уносит плоды его трудов. Геральт только мысленно вздыхает. — Ничего страшного, — произносит Лютик излишне бодро. Для человека его профессии он порою удивительно плохо умеет притворяться. — У меня остался черновик. Я еще раз перепишу. Конечно, кое-что сохранилось только в этой редакции, но ничего страшного, я вспомню… — Жди здесь, пригляди за вещами. Скоро вернусь. Ветер стихает, и Геральт уверен, что если ему и не удастся найти все записи, то часть он точно принесет. Пусть и не в самом лучшем виде. Некоторые листы он находит быстро, только вот они уже успели перепачкаться в мокрой грязи и напитаться водой. Он покидает поляну и на краю леса, под большой сосной, обнаруживает прибожка, увлеченно изучающего заметки Лютика. Геральт сильно сомневается, что прибожек умеет читать, но с ними никогда нельзя ни в чем быть уверенным. Ему не раз доводилось иметь дело с представителями этого народца, так что он знает, что разговор предстоит непростой. — Это не твое. Прибожек смотрит на него наглыми желтыми глазами и скалит рот в щербатой улыбке. — Под своей сосной нашел. Так что теперь мое. А ты уходи отсюда. Геральт присаживается рядом с ним на корточки и протягивает руку. — Верни, пока хуже не стало. — Так это ведь и не твое. Ведьмаки такое не пишут. Геральт вздыхает. — Это написал мой друг, и он очень расстроится, если его труд пропадет. Ты-то что будешь делать с чужими записями? — Буквы красивые, пахнет вкусно. Уходи, ведьмак, я тебе ничего не отдам. И ничего ты мне не сделаешь. Я про тебя слышал, ты Белый Лис, разумных существ не трогаешь. Прибожек отворачивается от него и делает вид, что гораздо больше его интересует большой шмель, кружащийся над одним из последних осенних цветов. — Как так выходит, что моя репутация всегда работает против меня? Геральт поднимается на ноги, прикидывая, что можно предложить наглому прибожку, чтобы не провести в торгах весь оставшийся день. Ничего сладкого у них с собой нет, а скудные запасы провизии вряд ли могли достаточно заинтересовать лесного жителя. — Ну что застыл, ведьмак? Мне это все точно пригодится, я пою вполне неплохо. Хочешь послушать? Геральт складывает руки на груди. Количество неплохо поющих вокруг него разрастается слишком стремительно. — Мой друг тоже хорошо поет. Хочешь, он научит тебя паре песен, а ты за это вернешь ему записи. Геральт не совсем уверен, что такая сделка сработает, но он все еще полагает, что прибожек не умеет читать. Тот пару секунд смотрит на него в глубокой задумчивости. — Ладно, веди его сюда. Все равно тут разобрать трудно. Мы как-нибудь договоримся. Геральт кивает и идет в сторону поляны с теми записями, которые ему удалось спасти. Почему-то вся эта история тревожит его, но причину тревоги найти не получается. *** Схватка с кокатриксом получается быстрая, а вот последствия преследуют его еще долго. По крайней мере, он может просто лежать рядом с Лютиком, слушать его дыхание и сердцебиение, стараясь отвлечься от всех остальных звуков. — Это тварь тебя не задела? — спрашивает тот очень тихо, и Геральт в ответ слегка качает головой. Мир вокруг него — излишне резкий, громкий и яркий. Лютик приглушает его, делает более плавным и ровным, воздух — не таким колючим, звуки — менее пронзительными и даже запахи рядом с ним не кажутся совсем тошнотворными. Мысли крутятся в голове поспешно, неостановимо, ни на секунду не замолкая, и их кошмарно много. Кажется, что только движение теплой руки на его спине и может их слегка замедлить. Проходит не меньше часа, прежде чем действие «Иволги» наконец прекращается, и мир постепенно приобретает правильные черты. Все это странно и непривычно. Странно находить спокойствие и тишину в другом человеке. Странно чувствовать себя в безопасности. Странно, что так хорошо от простого прикосновения. — Ты всегда приятно пахнешь, — тихо произносит Геральт, и Лютик в ответ невесело вздыхает. — Это все твоя «Иволга». — Нет. — Геральт слегка качает головой. — Неправда. — Ну, тогда удивительно приятно от тебя такое слышать. Мысли наконец замедляются. Движутся не быстрее ладони Лютика, когда тот гладит Геральта по спине. Он ведь все всегда делает торопливо. Разговаривает, пишет, принимает решения — как будто у него вечно нет времени, а если хоть ненадолго замедлится — не успеет прожить те мгновения, испытать ощущения, которые хотел бы и для себя запланировал. Только поет он спокойно, наслаждается каждой нотой и звуком собственного голоса. И по спине гладит Геральта спокойно. Мысли окончательно успокаиваются, и все наконец встает на свои места. Геральт лежит, потрясенный тем, как все вдруг оказывается оглушительно просто. Он тихо выдыхает — изумленно и радостно — и поворачивает голову, чтобы посмотреть на Лютика. — Помнишь, мы однажды спорили на желание? Лютик кивает. — Еще бы! Конечно, помню. Только, хочу обратить твое внимание, ты тогда проспорил. — Откуда ты знал, что выиграешь? Судьба была на твоей стороне? — Нет. — Лютик пожимает плечами. — Я надеялся немного поднять тебе настроение. Это было случайное совпадение. Так-то я думал, что проиграю. — Но я бы все равно хотел, чтобы ты исполнил мое желание. Лютик разводит руками. — Кто я такой, чтобы тебе отказать? Геральт аккуратно сжимает запястье его левой руки. Как раз там, где тот носит повязку. — Я тебе рассказал. Расскажи мне тоже. Лютик тут же напрягается, отводит глаза, и его взгляд мечется по комнате. Несколько мгновений он будто прикидывает, сможет ли хоть лютню с собой прихватить, если сбежит от Геральта через окно. Учитывая его богатый опыт, этот трюк у него вполне может получиться. Второй этаж, внизу хозяин предусмотрительно свалил стог сена. — Геральт, послушай, о таком говорить не принято, и я очень сожалею, что тогда у тебя стал выпытывать. Это было давно, я правда плохо знал тебя. — Он аккуратно кладет ладонь на руку Геральта, его пальцы тревожно подрагивают, как всегда, когда он нервничает. — У меня там одно только имя, ничего примечательного. Геральт кивает, не сводя с Лютика внимательного взгляда. — Так ты не расскажешь? — Уже поздно, и я чертовски устал. Да и ты обычно вымотан после охоты, да еще и такой трудной. Давай я соберусь с мыслями, и мы поговорим утром? Геральту очень хочется ответить, что сбежать ночью у Лютика все равно не получится. Он ведьмак и даже после охоты спит очень чутко. Лютик торопливо задувает их единственную свечу, аккуратно отодвигается на самый край кровати и натягивает на себя покрывало. Удивительно, насколько искренне он был уверен, что Геральт никогда в жизни с ним ни о чем таком не заговорит. Ну, видимо, точно не в ближайшие пару десятков лет. Геральт тихонько усмехается. Он сомневается, что к утру что-то изменится. Он придвигается ближе к Лютику, обнимает со спины, привычно чувствует, как у того подскакивает пульс, и произносит: — Я знаю, что все-таки тебя напугал. — Ты меня не пугаешь, Геральт, я уже, признаться честно, устал это твердить. — Я тебя напугал, и ты решил просто ничего мне больше не говорить. Видимо, вообще никогда. Но я ошибся, Лютик, ты же сам это понимаешь. Лютик в его руках застывает истуканом, как будто боится, что стоит ему признаться, и Геральт тут же заявит, что тот слишком долго водил его за нос. И тут же уйдет. Возможно, все через то же окно. — Лютик, ты ведь сейчас не думаешь, насколько удобно прыгать в сено? — Нет. С чего ты взял? Пару мгновений он лежит, размышляя, в каком направлении продолжить разговор. Для человека, имеющего репутацию молчаливого и закрытого ведьмака, Лютику он успел наговорить удивительно много разного рода глупостей. Даже когда тот его ни о чем не спрашивал. Тактику определенно пора было менять. — Лютик, знаешь, судьба не всегда щедра на подарки. — Особенно к ведьмакам. Знаю. — Я правда ждал от нее серьезного подвоха. — Геральт делает глубокий вдох. — Я много размышлял об этом. Никогда не думал, что мне достанется собственный синеглазый бард. Лютик тут же приподнимается на локте, оборачивается и смотрит на него — пронзительно и почти сердито. Как будто подозревает, что перед ним допплер или кто похуже. — Это шутка какая-то, Геральт? Геральт разводит руками. Впервые в жизни он рад, что начал этот разговор. — Мы лежали здесь, я думал, как хорошо и спокойно. И как будет непросто, когда ты уйдешь. А потом я, наконец, вспомнил, где видел почерк, ну точно как в твоей книге, которую пытался присвоить прибожек. Лютик закусывает губу, а потом тоже глубоко вздыхает. — Так ты не злишься? — Нет. Я рад, если начистоту. Лютик сопит сердито, барабанит пальцами по покрывалу. Геральт готов дать ему на размышления сколько угодно времени. — Знаешь что, Геральт, пошел ты! Вместе со всеми твоими рассуждениями. Отправляйся назад к своему кокатриксу. — Он сжимает пальцами виски. — Я держал себя в руках и хранил эту тайну очень долго, ты и одной ночи не смог вытерпеть. Надо тебе было все выяснить, когда мы оба пропахли болотом и еще чем похуже, а сам ты едва отошел от своего этого эликсира. Геральт усмехается. — Юлиан-Джулиан, наконец-то мы познакомились. Знаешь, ты совсем такой, каким я тебя и представлял! Лютику в ответ не удается сдержать улыбку. Геральт снова обнимает его — аккуратно, но настойчиво. Нужно увести его мысли подальше от окна и поближе к самому Геральту. — Меня зовут Юлиан, — бормочет Лютик в его рубашку. Все еще слегка ворчливо. — Это если вкратце? Они молчат какое-то время. Геральт чувствует, как сердце Лютика бьется все спокойнее. Возможно, это один из очень немногих ночных разговоров в его жизни, который наконец привел к хорошим последствиям. — Знаешь, на самом деле во мне есть и толика романтичности. — Какая же? — Лютик чуть отстраняется от него и смотрит внимательно. — Я могу зажигать свечи одним движением руки. Он целует Лютика, потому что это кажется самым правильным решением в их ситуации. Ему давно хотелось — еще на болоте, или когда они сидели на поляне в солнечный день, или еще раньше. У Лютика теплые и мягкие губы, слегка обветренные после долгого путешествия. Он прижимается к Геральту, будто тут же забыв, что еще недавно злился. Геральт отстраняется от него через некоторое время, берет руку, украшенную бежевой повязкой, смотрит, спрашивая разрешения. Лютик тихонько кивает, позволяя стянуть с себя повязку и обнажить запястье. Сердитая надпись на его руке гласит «Геральт» и как будто просит, чтобы ее уже поскорее прикрыли. — Кстати, про твои рассуждения. Помнишь, я говорил, что не пою в постели? — Помню, — отвечает Геральт слегка опасливо. — Ты соврал? — Да, — Лютик радостно кивает. — А когда-то еще говорил, что тебя зовут Вильям. Тебе ни в чем доверять нельзя? — И помнишь, ты спрашивал у меня про любовную лирику? Геральт отодвигается от него и закатывает глаза, не уверенный, что в темноте комнаты это выглядит достаточно выразительно. — Лютик, знаешь, я передумал. Забудь этот разговор. Мне все-таки лучше одному. — Поздно, мой дорогой Геральт. — Лютик тянется к своей дорожной сумке. — Я так ее и назвал. «Баллада про неземную красоту, изящный стан и звонкий, нежный голос». Единственная в своем роде работа авторства Юлиана Альфреда Панкраца виконта де Леттенхофа. Из тринадцати куплетов. Геральт крепко обнимает его, одновременно перекрывая доступ к записям.