Ты

      Я смотрю в его глаза и вижу море. Я поворачиваю голову и ощущаю свежий бриз. Я беру его за руки и чувствую сплетение вселенных. Он смеётся, а я слышу пение птиц. Он грустит, а по моим волосам стекают холодные капли дождя. Он танцует, а мое сердце внемлет ритму. Он готовит, а я стою облокотившись к стене и наблюдаю. Он злиться, а внутри меня осыпаются горы. Я сплю и ощущаю горячее солнце рядом. Смотрю на звёзды и вспоминаю его. Такого яркого. Такого мягкого.       Такого внеземного.       Он появился так быстро, как и испарился, не оставив после себя даже крупиц пепла. Он сгорел подобно птице-фениксу. Воскрес ли, я не знаю, но там ему явно лучше, чем здесь. А на память оставил лишь клочок бумаги и дешевую, но такую дорогую сердцу, подвеску. Малахит.       Трава. Лето. Мороженное. И долгие, долгие разговоры. Разговоры ни о чем. Разговоры, которые включали себя то необъятное, что хочет постигнуть человеческий глаз. Бабочки, стрекозы и прочие жуки. Страх и крик, а после крепкие объятия. Сороконожка на спине или мошка на носу, все уберу, спасу от маленьких вредителей, только дай знать.       Бег в мокрой траве, а потом все ноги в коротких царапинах и смех, громкий радостный смех, который отдается в ушах мелодичным звоном. Записать бы на касету и хранить века и все равно на то, что проигрывателей больше не существует. Существует память. Слабая, тонкая, но такая глубокая, что чувства хранятся сквозь года, оседая горьким воспоминанием в душе.       Он открыл душу, показал зажившие раны и свои пугающие шрамы. Я отдал ему ромашку. Он улыбнулся. А потом съел ее, сказав, что тогда исполнится его желание. Я сделал также.       А после лежал дома с неделю с ангиной.       Он ругался, но теплота его рук лечила, исцеляла. Я поверил в существование чего-то несуществующего. Чего-то, что не имеет формы.       Искренность.       Ну, и щепотка привязанности. Не та привязанность, когда привязываешь к себе человека всеми возможными способами, насильно переплетая разного цвета ленты между собой. А такая, к которой не каждый способен. Он смог.       А я нет.       Чувство неполноценности, неуверенности в поступках, в самом себе, хотя на деле в сотый раз доказывалось обратное. Это я виноват. Бокал разбился, и хрусталь не собрать. Не воссоздать такую же форму и узоры. Они неповторимы.       Он не повторимый.       Рука об руку, глаза в глаза, сердце к сердцу.       А после я разрезал тупыми ножницами красную ленту.       Дурак.       Оттолкнул, накричал, убежал. А он. Он хороший, а я жалок. Зачем все вернуть, если ничего нет? Такой как я не достоин: солнца в постели по утрам, вкусного завтрака или теплых объятий. Смогу ли я исправится? Зачем?              Уже поздно.       Миг убежал, комета пролетела, звезда взорвалась. Только вот планета не образовалась. Не случилось того, на что тратятся миллиарды лет. Мое время остановилось, а мир продолжил бежать.       Есть ли смысл человеческой жизни? Она ведь слаба, как молодая ветвь березы, на ней даже не появятся почки. Ветвь перегнется и сломается под весом воробья. А он лишь присел передохнуть от быстрых темпов жизни. А вечером его съест дворовая кошка, потому что тоже хочет жить.       Он любил кошек, больше собак. А я души не чаял в нем. Спина к спине, лоб ко лбу, и одно дыхание на двоих. Ночи вместе, сонное утро, и уставший заполненный ерундой день. Вместе. Только рядом, по отдельности, в разных районах, на разных улицах, но вместе, на связи. Лента сплела паучьи сети, завлекая нас в них.       Мы были молоды.       А старый и мудрый паук нашел себе добычу.       И мы пропали.       Момент чувств окрасил нас во все краски жизни, а мы и не заметили, как они смешались с грязью, истратив свою яркость. Оба виноваты. Поддавшись ему, моменту, мы утопили друг друга. Но так была эта смерть сладка, что и не чувствовалось подвоха. Все глубже и глубже погружаясь на дно, никто и не противился, вбирал все больше и больше воды в лёгкие, чтобы потом вовсе не всплыть, остаться на дне морском вместе с глубоководными рыбами.       Мы были на рыбалке. Не знаю, как так получилось, но я опрокинул его ведро с уловом. Потом он опрокинул меня. Я чуть не вывихнул плечо. Этот мимолётный озорной огонек я не забуду никогда.       Ни за что.       Выжгу его кровавым пятном у себя на груди, чтобы не забыть, чтобы помнить, что это правда было.       Лето подходило к концу, он уезжал. Чувствовал, что меня снова оставляют. Он улыбнулся и исчез в вагоне метро. А я остался на остановке в толпе.       Слез не было, как и не было радости, за проведенное время вместе.       Ничего не было.       Только, наверное, обида.       Недосказанность, сонливость, злость, отвращение и на самом деле много-много чего ещё, что словами не передать, но можно только увидеть в глазах, в которые он больше не посмотрит. Его больше нет.       Как и нет меня.       Мне больше никто не нужен. Вернись. Зачем мне другие люди, если они не ты? Зачем они лезут мне в душу, пытаются раздеть, чтобы утолит свой голод? Но кто утолит мой голод? Кто, если не ты?       Лента оборвалась.       Паука съел воробей.       Связь - зелёная линия, как малахит, исчезла со спутника, не оставив после себя код. Облака заволокли небо, и наступила осень.       Листья теперь похожи на твои волосы, такие же непослушные и валяются везде. Фото все пропали, отправились в мусорное ведро, только тот клочок со стихом и убогая подвеска остались. Не хватает смелости.       Господи, как я жалок.       И одинок.       И птицей мне не обернуться, чтобы долететь до тебя и сказать, что я рядом, что я все ещё жив, что существую благодаря тебе.       Не долететь.       Не сказать.       Не заплакать даже.       Прощай, моя любовь, солнце стало затмением, и в моей душе поселился мороз, убив все цветы жизни, что ты так высаживал с трепетом.

Прости.