Всё имеет свой закат, только ночь заканчивается рассветом.
Вертолет опускался красиво, словно бы специально позируя темным абрисом на фоне пламенного заката. Герард егозил рядом, восторженно то пригибаясь, то танцуя почти на носочках с телефоном в руках. — Звезда моя, — с утомленной и все же довольной улыбкой поинтересовался Марсель, — ты снимаешь какой-нибудь новый танец для флешмоба на этом вашем ТипТопе? Поведай скорее усталым, престарелым товарищам о стремлениях своего сердца: тебе хочется переплюнуть юную эрэа Хейл или все-таки покорить ее? — Никак нет! Это фотки для Талиграма, господин Марсель! — радостно отозвался Герард. — Ну, того, что завел господин Капуль-Гизайль. Марсель закатил глаза. Он всегда умилялся неудержимому энтузиазму Арамоны-младшего и теперь приглашал остальную команду разделить его чувство. Команда, сонно ждущая транспортировки домой, разделять ничего не желала: кто-то сосредоточенно перекусывал, методично работая челюстями и просто уставившись в пространство, кто-то гипнотизировал вертолет в нетерпении, кто-то пробовал вычистить из-под ногтей глину краем саперной лопатки — впрочем, грязь въелась в них после этой работы, кажется, уже намертво. Валмон сам мечтал только о ванне. Грохот все приближался, и ребята с досадой щурились на ветру, прикрывали глаза от взметнувшегося в воздух мусора. Приветственно гавкнул Котик, завилял хвостом Баловник, оживленно и нетерпеливо начал переступать длинными лапами Бакна — в миру Козлина, попытался поймать ветер пастью Белобрысый — впрочем, сейчас сероватый — Адгемар. Всем ужасно хотелось домой. Марсель махнул рукой, потихоньку начали подниматься и закидывать вещи на плечи. Только Тан стоял, продолжая прижимать к земле свою пытающуюся улететь поклажу и влипнув в телефон с таким видом, словно не было ничего важней. Вертолет мягко впечатал шасси в почву, дверь открылась, выглянул Нед: — Загружайтесь живей, Рут не хочет глушиться! — Вещи передаем по цепочке, — скомандовал Марсель, — потом сразу же на борт сами! От хвоста держитесь подальше! Вараста, инструмент первым, это наш максимальный вес! Жан и Клаус подхватили ящик с оборудованием — впрочем, здесь, в Саграннах, талигспасовцы оказались практически налегке, ценность Марселева отряда была на сей раз прежде всего в собачьих носах и лапах. Ну и в Тане еще, пожалуй. Кстати, Тан. — Окделл! Здесь остаться решил? — Марселю очень хотелось сыронизировать как-то повитиеватее, но шум от винтов, увы, к этому не располагал. — Да, эр Марсель, — Окделл поднял глаза, — вы летите, мы потом сами! — Что вы сами потом? Прилетите? С журавлями по осени? — Как закончатся выходные! — Дик взглянул на начальника с чем-то вроде упрека. Ну да, ну да, не приняли его всерьез. — Что случилось-то? — возопил Марсель, игнорируя зов Неда, всех уже усадившего с соблюдением нужной центровки и теперь только их четверых и ждавшего. — Выходные! — прокричал в ответ Дик, расцветая сияющей, извиняющейся улыбкой. Поначалу Марсель даже не сообразил. Зато понял потом. Ну ведь прелесть какая! У парня появилась личная жизнь. Даже не как обычно — а нормальная личная жизнь! — Может, тебя подбросить? — предложил он от всей души, точно зная, что Рут ради этого пацана вполне может заложить крюк чуть ли не в ширину континента. Окделл только мотнул головой: — Заберут! — коротко уверил он. На секунду Марсель засомневался — на Окделле лица не было, как и на остальных членах группы. Несколько дней тяжелой во всех смыслах работы сказались даже на Тане — или, может, не так, или прежде всего на нем. Его прямо сейчас бы в кровать — а тут кто, когда его заберет... Дик махнул рукой в сторону вертолета: — Давайте уже, эр Марсель! Но с другой стороны — парень взрослый, разберется и сам. Не тащить же его силком, разлучая с любовью всей жизни во имя вульгарного сна? ...И все же, уже сидя в вертушке, наглаживая Котика, Марсель набрал короткое сообщение: «Отпустил Ричарда на свидание прямо со спаса. Передай, чтобы не кантовали работника, он уже принимает приятный оттенок весенних надорских лугов». Пусть теперь Дьегаррон выполняет свой долг отчима. Что до Марселя... Еще раз оглядев для порядка салон, начальник спасательного отряда улыбнулся, очень искренне и легко. Марсель с его командой и без этого уже вытащил из Саграннских ущелий всех, кого мог — и даже кого не мог.***
С высоты Алвасете, столица Кэналлоа, казалась похожа на чудо. Здесь еще догорал закат, но уже постепенно зажигались желтые фонари, теплым нимбом подсвечивая обнимающие рельеф белой скалы прихотливо изогнутые улочки Старого Города или заставляя сиять изящных очертаний высотные здания Нового Города. Дик поспешно закрыл глаза и уткнулся в мех Баловника. Никогда не любил высоты. Он еще помнил и саму Алвасете, и окружающие поселения совершенно другими, но совсем не хотел вспоминать. Да и вертолет вроде заложил вираж в сторону моря. — Мы сейчас сразу в замок! — сообщил из кабины Пако. Дик понятливо покивал, не рискуя открывать рот. Подремать так и не удалось. Со своими в полете всегда было спокойней — громко возились собаки, зажимали плечами товарищи, успокаивала сама атмосфера общего дела — предстоящего или законченного. А сейчас в ненормально тихом салоне с обитыми кожей креслами, на которых развалился и дрых без задних лап Баловник, ему было совсем нелегко. К счастью, лететь оставалось недолго. Рокэ встречал на площадке — встрепанный из-за ветра, в простых джинсах и черной рубашке, великолепный до боли, хотя и немного усталый. Дика просто швырнуло к нему: обнять, уткнуться в шею, втянуть жадно любимый запах под каким-то хвойным парфюмом, прижаться губами к горячей коже сразу за ухом — просто чтобы опять почувствовать, без какой-либо страсти еще, лишь бы — чувствовать. Рокэ коротко то ли выдохнул, а то ли хохотнул. Не пустил отстраниться, привлек властно к себе за пояс, поерошил волосы на затылке, сам потерся о его висок носом, игнорируя упорно втискивающегося между ними счастливого Баловника. Наконец приказал: — Пойдем! — Баловник, цыц! — стоило отстраниться хотя бы немного, между ними тут же заплясал пес, норовящий подпрыгнуть, чтобы облизать и хозяина дома, и своего собственного, и желательно одновременно. — Он по-прежнему дурно воспитанное животное, — поднял бровь Рокэ. И по-доброму усмехнулся. — Да как ты смеешь! — возмутился Дик. — Ты хоть знаешь, сколько мы с ним работали? Баловник — идеальный... друг. Я сейчас покажу! — Дик похлопал Рокэ по плечу и скомандовал, отступая. — Ручки! Почти сорок пессан восхищенного разрешением пса тут же врезались в грудь соберано. Рокэ, вынужденный решать, закрывать ли руками лицо от любящего собачьего языка или все же пытаться с их помощью сохранить равновесие, выбрал, как ему свойственно, третье, подхватив Баловника в воздухе. Удержать от падения их обоих пришлось уже самому Дику. Алва грязно ругался на кэналлийском и смеялся в его объятиях, отворачиваясь от восторженных поцелуев собаки. Собака, в свою очередь, извивалась всем телом, пытаясь его достать. Ричард вдруг ощутил сокрушительное, разрывающее сердце счастье. А потом навалилась усталость.***
«Не верь Рико!» — написал ему Хорхе. Рокэ и сам не верил. — А твои же не спят еще? Слушай, я в таком виде, мне бы в душ, а потом уже идти здороваться... Можно как-то тихонько... — Мы не виделись две недели, а ты сразу же рвешься здороваться с моим отцом? Это ваша надорская вежливость или влияние Дьегаррона? — Ну, наверное... — заторможенно пробормотал Ричард, позволяя увлечь себя на дорожку, ведущую в крыло Рокэ. «Он сейчас уже должен едва на ногах держаться», — предупредил его Хорхе. Дикона в самом деле шатнуло, едва прошла первая радость от встречи. Повело ощутимо, пришлось придержать за плечо. Ричард тут же мотнул головой и, выпрямившись, широко улыбнулся — ничего не случилось, мол. Только бледен был он, как выходец. «Будет рваться в бой, предлагать помощь, вести себя ненормально вежливо и еще что-нибудь». — Душ. Постель, — решил обрисовать гостю ближайшие перспективы Рокэ, бережно прижимая его к себе. Дик взглянул на него с непонятной то ли неуверенностью, то ли сомнением... и полез целоваться. — Не в этом смысле постель! — хмыкнул Рокэ, успев положить палец на обветренные, но мягкие губы. Осторожно прижал ладонь к чуть колючей щеке и погладил скулу. — Ты же сам говоришь, две недели, — шепнул Дикон. И нагло лизнул подушечку, многозначительно щуря потемневшие — от усталости, а не от страсти, но все равно завораживающие — глаза. Рокэ внутренне подобрался... и тут же обругал себя. — В душ! Зверя Окделла поручили заботам Моро — тот сначала решительно обтявкал своего гостя, потом столь же непререкаемо облизал тому морду. Баловник дружелюбно прижал его лапой к полу и ответил подробным обнюхиванием. Славные времена, когда черный морисский корабельный терьер-крысолов, полбье чистой концентрированной ярости, загонял это чудище на диван в поисках утешения и защиты у хохочущего хозяина, миновали с полгода назад. Они с Ричардом были любовниками чуть более полугода. Полгода мимолетных встреч, сорванных отпусков, переписок и быстрых созвонов, ночей страсти, заканчивающихся мерзкими ссорами, или наоборот: долгих, тихих, выматывающих, исцеляющих — а порой бередящих сильней — разговоров, в то время, когда можно бы было вовсе не вылезать из постели. Восемь месяцев, объединившие вежливо-возмущенный вопрос Хорхе: «Почему Ричард вновь закурил и уж не соберано ли в этом случайно виновен», неуместный сарказм Рокэ: «Колиньяр? Заставляет задуматься о причинах той милой дуэли» — и отчаянный, умоляющий шепот: «Не уходи больше»... В душ пришлось прорываться с боем, так как его светлость герцог Окделл (нет, уже нет, ведь даже потомки того бастарда от какой-то мещанки из Окделла, принятого Лараком, потеряли титул герцогов Надорэа в одну из бесконечных надорских смут) находил свой вид недостойным взора герцога Алвы (тоже нет, и как сильно Рокэ надеялся, что никогда им не станет) и пытался прогнать того прочь, хотя вымыть из густых и тонких волос весь кошкин... глинозем, или как Дикон там обозвал эту субстанцию, в одиночку казалось практически невозможным. Несколько поцелуев в опровержение сего вздора, безусловно, решили вопрос, но весьма затруднили процесс мытья. — Рокэ... Дикон — мокрый, голый, распаренный и шальной — льнул скорее старательно, чем действительно вдохновленно. Безусловно соскучившийся, в своей радости встречи он был больше похож на собственного пса с умильными поцелуями, нежели на героя-любовника. — Не могу не спросить, почему твой хвостатый товарищ куда чище тебя? — зарываясь пальцами в мокрый шелк, рассеянно пробормотал Рокэ. — Я его помыл, — глотая воду и звуки, булькнул Дикон и попробовал спрятать глаза от горячих струек, ткнувшись носом куда-то Рокэ под подбородок. — Перед вылетом еще, из шланга. Он даже уже обсох. ...К сожалению, сам Рокэ был сегодня в намного лучшей форме, и легко прикусившие его плечо зубы вызвали совершенно естественную реакцию. Как и знающая рука, скользнувшая между ног. «Он почти не спал несколько суток», — прозрачно намекнул Хорхе. Дьегаррон в роли тестя, как выяснилось, испытанием будет не меньшим, нежели Мирабелла в тещах. Присосавшийся к его шее Ричард навалился немного сильнее, чем следовало, их обоих качнуло, нога Рокэ скользнула... — ...з-з-змей! — в сердцах гаркнул Дик, как будто даже очнувшийся. Они оба повисли: один ухватился за полочку, другой за держатель для душа, и пытались теперь инстинктивно удержать еще и друг друга. Рокэ расхохотался. — Вообще не смешно! — возмутился Дик. — Знаешь, сколько несчастных случаев в ванной во время секса я видел? — На ноги, — велел Рокэ, — медленно. Не уверен, что хочу знать, но однако же: сколько? — Два, — подумав, сознался Ричард. — Или все-таки полтора. Один случай был, э... без партнера. — Изумительно, это звучит практически возбуждающе, — они медленно поднялись, расцепились. Рокэ жестом велел Ричарду повернуться спиной. Тот, не переставая рассказывать леденящие кровь (и действительно извращенным образом возбуждающие) подробности, подчинился, опершись о стену. Qualdeto!.. Зрелище было даже лучше ужасных подробностей. Рокэ помнил, что некогда думал о юном оруженосце как о смешном большелапом волчонке-подростке. Так было еще в Варасте. Уже после зимнего отпуска на пороге своего дома он затем обнаружил ощерившегося против блеющей толпы лигистов поджарого переярка, все еще не сложившегося в полноценного сильного хищника, но уже грациозно-опасного. И он даже не предполагал, каким юноша станет, если дать ему заматереть. А теперь вот... Он решительно окатил Дика водой из душевой лейки. Никогда не подумал бы, что с этой штукой возможно проделать такое, о чем только что рассказал Ричард — и предпочел бы не знать. Дик мотнул головой, фыркнул весело, изогнулся, поводя плечами, позволяя воде стекать... Qualdeto cera! Рокэ же не железный! Не сумел устоять. Прижался ртом к ложбинке хребта между напряженных лопаток, слизнул влагу, стиснул бедра руками, втерся пахом в упругий зад... Дикон замер послушно, только ноги немного расставил. Дышал ровно и тихо. — Идем, guapo, — хрипло выдавил Рокэ. Потерся лицом о плечо и о шею. — Нужно вытереть тебя. Отступив, потянул назад. Вытирали друг друга в четыре руки, Рокэ — тщательно, сноровисто промакивая, Ричард — нежно оглаживая через ткань полотенца. Желаемого эффекта достигали понемногу оба, правда Дикон своего — быстрее. По коже пробегали мурашки, дыхание тяжелело. Рокэ с кривой ухмылкой терпел, наслаждаясь изысканными мучениями. Он высушивал как можно лучше бедовую эту голову, беспокойную в обеих жизнях, не то просто отключится с мокрой. Проводил махрой по развернувшимся с прошлой жизни плечам — герцог Окделл из орудий знал только шпагу, а мозолистые ладони «Тана» Окделла были ловки и с топором, и с лопатой. По груди, животу полотенцем, по бедрам, по длинным ногам... Привстав на колено перед любовником — и припомнив, для чего подойдет эта поза, — облизнулся, любуясь, почти что решаясь ... Вот только Дик заморгал уже по-особому, медленно, словно ему каждый раз все трудней поднять веки. Оперся о его плечо — не надавливая, а движеньем ведомого, больше не доверяя себе стоять прямо. Нет, нет, нужно в кровать. Поднявшись, Рокэ все-таки оказался в плену сильных рук, отозвался на поцелуй, отдал лидерство поначалу, сам прижался, запрокинул лицо, обнимая за шею, едва не повисая на своем упрямом герое. Братья, бывало, поддразнивали соберано спасенной принцессой, полюбившей спасителя. Знали бы они... лучше бы никогда уже и не узнали... Поцелуи любовника были вялыми от усталости. Хмыкнув, Рокэ сам впился в желанные губы, раскрывая и трахая рот языком, — Ричард коротко простонал. Шаг назад, увлекая с собой, — Дик вылизывал ему шею, хищным зверем склонившись, уже не открывая глаза. Еще шаг — поцелуй в ухо, шепот на ломаном кэналлийском, совершенно невнятный и, в общем-то, малоосмысленный. Завалить бы сейчас дурака на постель, овладеть им прямо вот так, вот таким — до беспомощности усталым, невменяемым и послушным. Еще шаг и... Поворот и подсечка. Он тут же подтянул растерявшегося Дикона головой на подушку — ай, тяжелый кабанчик! Проворно накинул сверху приготовленное одеяло, спеленал им, не позволяя опять распахнуться, и лег сверху, опутывая собой, оплетая. — Рокэ?.. Заткнул рот. Целовал долго, сладко, тягуче, чтобы снова закрылись глаза. Оторвался, клюнул вновь в угол рта, едва затрепетали ресницы, и в другой... — Dulces sueños, querido. Ричард что-то пробормотал — и затих, дыша медленно, сладко. Попался. А Рокэ дал себе волю. Толкнулся изнывающим членом, потерся об одеяло, о твердое тело под ним, сдавленно простонал сквозь зубы. Сев на пятки, стиснув чужие бедра коленями, обхватил ствол, подался вперед, в свой кулак, шаря взглядом по чуть приоткрытым губам, по пушистым ресницам... Дурак, надо было позволить Ричарду... Даже незачем было его утомлять еще больше. Пусть бы мальчик смотрел. Пусть бы просто поглаживал. Разрешил о себя потереться... Облизнул ладонь, подразнил обнажившуюся головку. Дикон... Ничего бы он не позволил, конечно, его пылкий мальчишка. Попытался бы сделать хорошо сам, растранжирил последние силы. Всегда был таким, этим нравился, этим же и бесил. Слишком щедрым и добрым, решительным и порывистым. И так глупо, опасно мечтавшим быть нужным, незаменимым... он позволил бы все, в чем нуждается Рокэ. Взял бы в руки или открыл рот... теплый, жадный, умелый... Кулак двигался все быстрее... как бы не разбудить... Разрешил бы иметь до горла, сам охотно бы предложил, Рокэ бы не сумел отказаться, вцепился бы в еще влажные выгоревшие пряди, натянул бы без жалости... Рокэ тихо, как мог, зашипел, застонал сквозь сжатые зубы, вспоминая взгляд Ричарда в эти моменты, уязвимый, горящий, доверчивый. Прежний Алва б сумел отказать. Ворон, герцог... Не терпел глупой самоотверженности у других, потому что и сам был таким. Не умел, не пытался учить осмотрительности, лишь высмеивал несоразмерно. Впрочем, прежнему Алве подобное предложение, к счастью, и не светило. Уже близко... замедлившись, он откинулся чуть сильней, вспомнил ищущие пальцы Дикона в душевой, спустил руку подальше, легко потискал яички. Улыбнулся оскалом. Рокэ-Ворону не светило. Глупо как — ревновать к самому же себе, только Дикона он порой ревновал даже — буквально — к камням. Дик смотрел на него тогда так же, как и сейчас, с интересом, привязанностью, беспокойством. И дело не в смерти отца, его мальчик еще и совсем не умел ненавидеть; пожелай того его эр — рано или поздно простил бы. Так легко можно было бы примирить семьи, вернуть род Окделлов Талигу... Так легко было бы... соблазнить его на вечный мир... совратить! Медленней... не так быстро... Только Ворон сокровище их проворонил. Не хотел верить чужой наивности, не хотел новой боли, не хотел ждать предательства... так что сам же к нему, по сути, и подтолкнул. Объяснять было ниже достоинства герцога Алвы, мимо интересов короны, да и попросту глупо, не поверит же ему сын убитого Эгмонта. А то, что его оруженосец верил тем, кто был просто настойчивей, — Алва даже и не заметил. Дик... Сжав уже изнывающий орган, Рокэ наклонился ниже, к шее спящего, втянул носом запах мыла и чистого тела, не отмытый еще до конца дух Сагранн, ртом прижался раскрытым, не выдержал. Отстранился. Не разбудить. Рокэ нравилось думать, что он стал и умней, и смелее. Что владеет теперь тем, что Ворон не смел пожелать, потому не сумел получить. Теперь левая рука легла на вздыбленный член, правую он завел за спину. Подготовки не требовалось, он рассчитывал на эту ночь, пока не осознал весь масштаб катастрофы. Ничего, все успеют еще. Сунул сразу два пыльца, погладил, толкнулся, зажмурился, облизнул губы, жаждая поцелуев, изводясь без ладоней любовника. После, утром, будет все, а сейчас сойдет так, сойдет глупо ублажать себя прямо над спящим Ричардом, торжествуя свою неозвученную, совершенно бесславную, упоительную победу над уродливым прошлым и близоруким Алвой. Еще... глубже, если б глубже, пальцы Дикона бы сейчас... Лучше глупо, чем в блистательном одиноком Закате, к которому он пришел, отказавшись от риска. Лучше помнить бессмысленный шепот на плохом кэналлийском со словом «люблю»... Да, вот так!.. Лучше... Так!!!***
Рокэ снова работал в постели, пока не заснул с ноутбуком. Интересно, когда? Дик, приподнявшись на локте, все смотрел и смотрел на возлюбленного. Он успел уже осторожно выползти из кровати и, умывшись и даже побрившись по-человечески, возвратился опять. В саду звонко играли собаки — вывел кто-то внимательный из замкового персонала. Надо будет спасибо сказать. Рокэ спал. Сколько они так выдержат? Все же пост соберано — работа серьезная, Рокэ занят почти постоянно, а когда может выкроить выходной, Дика вечно срывают на спас. Поначалу он думал, что так даже лучше, когда требовалось отдыхать от внезапно обрушившихся на них непростых отношений. Хотя не для всех неожиданных. Люди вокруг, смеясь, говорили, что только они двое и не понимали, куда все направляется. Только люди не знали... истории. Их истории, сотканной сплошь из крови, вражды и предательств. И такой же внезапной привязанности к удивительному и непростому человеку, его монсеньору, обреченной тогда. А сейчас? Дик давно уже не принадлежал ни к жаворонкам, ни к совам. Он готов был проснуться по первой тревоге всегда, иногда из кошмара. Иногда — из кошмара в кошмар, как вот той кэналлийской весной. Но в отличие от его прошлого, он сейчас не обязан выбирать сторону, зато мог делать что-то достойное. Рокэ как-то ему сказал: «А вы так и остались храбрым рыцарем Талигойи». Ричард вскинулся, думал — смеется над ним, теперь даже над этим смеется! А Рокэ... стал целовать. Дик проснулся сегодня не из-за звонка вызова. Даже не по будильнику, напоминающему про дежурство. Он проснулся от невероятного ощущения счастья. От тишины и покоя. В Кэналлоа пока еще не было жарко, и весенние птицы, похоже, сошли с ума. Вдалеке то ли море шумело, то ли все-таки автострада, мягко мурлыкал ноут, оставленный в кровати. Рокэ рядом спокойно дышал. Не хотелось вставать. Еще полчаса полежать вот так. Посмотреть на рассыпанные по подушке иссиня-черные пряди. Они стали еще длиннее, чем в том месяце, и однажды Дик попросит возможности все же сплести из них косу. На последнем прижизненном портрете Ворона в волосах у него перца было куда меньше уже, чем соли, и черты лица резче, чем Дик о нем помнил. Но, спящий прямо сейчас, он казался намного красивей, чем Дик даже помнил. А еще Рокэ был почему-то его. Надолго ли? Дикон сполз глубже под одеяло, в тепло спящего рядом с ним человека. Осторожно, чтобы не разбудить, подобрался поближе. Ткнулся замерзшим носом в плечо, ощутил под губами упругую кожу, пружинистый отзыв мышц. Столь знакомое тело, что уже родное почти. Обхватил рукой стройную талию, провел вверх по груди — в большей степени не лаская, просто пробуя заземлиться, утвердиться в моменте, пока длится еще этот миг. Сердце ровно и сильно стучалось в его ладонь. Полчаса вот так полежит...***
— Утро доброе, юноша. — Рокэ! Дик проснулся от поцелуев. Застонал, застигнутый врасплох, выгнулся, подставляя шею терзающим ее губам, почти грубым, жадным до сумасшествия. — Это... месть? За то, что уснул? Ты же сам... — Я надеялся на чуть большее ваше участие в общем деле, чем вы могли принять вчера вечером, — промурлыкал Рокэ в ответ, после чего чувствительно прикусил где-то в области яремной вены. Дикон ахнул, накрыл рукой встрепанный черноволосый затылок, прижал ближе. — Потому вас и уложил. Щекотное дыхание на влажной коже заставило рассмеяться, а рука, чуть небрежно погладившая его уже возбужденный член, — ахнуть. — Ты почти просыпался, — объяснил Рокэ между короткими поцелуями, рассыпаемыми им теперь уже по подбородку и по лицу Дикона, — я решил, этим грех не воспользоваться. И прижался губами к губам. — М-м-м... Когда Рокэ хотел, он мог стать неподъемно тяжелым. Вроде бы: астеническое сложение, больше жил, чем чего-то другого... Дик попытался на пробу поменять их местами, самому навалиться сверху, продолжить начатое вечером. — М-м!.. ...Только руки все равно железные, когда стискивают запястья. И не сбросить его, не подмять. Язык Рокэ хозяйски вылизывал его рот, щекоча, заставляя невольно таить дыхание, ласка перемежалась с укусами... как же соскучился... как же каждый из них соскучился... Ричард покорно расслабился. Поймал и стал посасывать кончик языка, намекая, что может и правда принять куда больше участия в их общем деле. Увлекся, забылся, немного пришел в себя только от совершенно довольного смешка Рокэ, которым тот поприветствовал его новые стоны. Змей Разрубленный, что же этот мерзавец с ним делал! За полгода, что они были вместе, Рокэ изучил его полностью. И выучил его сам — реагировать на свои прикосновения, приучил доверять даже тем из них, что сперва напрягали. Некогда Ричард слушался каждого его жеста на их тренировках, сам ловил ироничные взгляды, следил за движением рук, постановкой ног. Сейчас он мог, закрыв глаза, точно предугадать, что его бывший эр (бывший враг, бывший кровник, неузнанный бывший...) с ним сделает через мгновение. Все равно каждый раз реагировал как впервые. Вздрагивал, стоило ущипнуть напряженный сосок, изгибался, когда Рокэ с силой проводил короткими ногтями по бедрам и пояснице. Его ласки бывали болезненными, и Ричарду нравилось так. У них все же всегда так и было. — Mi tesoro... Этого — раньше не было. Не было этой искренней нежности и симпатии, лишь небрежная похвала. Не было ласковых обращений, одно «юноша» — разве только на «Дикон» срывался изредка. Было бы — Ричард душу бы ему продал. Или все-таки испугался обещанного совращения? Впрочем, Ричард и сам что-то понял. Если обхватить бедра ногами, по пути раздраженно спинывая покрывало, если, выгнувшись, умудриться потереться пахом, если подкинуть несильно, становясь на предательски мягком матрасе в «полумост» — что же сделает Рокэ? Мурлыкнет поощрительно и отпустит запястья, стараясь удержаться сам, а еще придержать его, Ричарда, помогая, а еще, искусившись, потискать за ягодицы. Тогда можно будет обнять. Тогда можно будет обнять и обшарить ладонями острые плечи и узкую спину. Скользнуть пальцами вдоль всего позвоночника от загривка и до самой заветной ложбинки, игриво надавить на нее, теплую, подтолкнуть к себе снова... и снова. — Вы очень нетерпеливы, молодой человек, — укорил Рокэ, чуть задыхаясь. Но сам обхватил его член, прижал к собственному, точно зная, до чего Ричард любит это нежное ощущение. — Рокэ... Дик рассмеялся — без какой-то особой причины, как смеются от счастья. А — когда-то — он ведь даже не знал, что такое бывает. Что еще можно сделать? Погладить по бокам с силой, проследить большим пальцем «золотую дорожку» понизу живота, наблюдая и чувствуя, как напрягаются мышцы. Потянуться, не выдержав, оттолкнуть от себя: — Рокэ, встань на колени! Послушался... Жадно вылизать шею, соски, слушая, как отчаянно шипит Алва, прикусить легко, с силой их, один за другим, пососать. — Mi tesoro! Алва знал, что Дикон понимает кэналли с тринадцати лет. На талиг он такого не скажет, но родной язык — что? Откровеннее? Безопасней? Нежный Ворон его, его Ласточка... — Ах... Дик любил это делать. Принимать в рот, ласкать им упругую солоноватую плоть, осторожно обхватывать губами — о, Рокэ иногда начинал воспевать его губы в выражениях совершенно некуртуазных — прижимать и дразнить языком, разрешать поступать с собой властно до грубости... все равно же он бережен невозможно... пропускать его так глубоко, как сумеет, на грани рефлекса, вот бы преодолеть этот кошкин рефлекс, ну же, больше... — Basta! Слишком сильные для такого сложения руки оторвали его, отшвырнули, снова бросили на постель. Дик взглянул снизу вверх. Да, вот так. Удивительные глаза почернели, на распухших от поцелуев губах — опасная усмешка. Может быть, дело в росте? Рокэ немного выше на этот раз. Шутит сам про акселерацию... и не шутит совсем про здоровую пищу, свободную от мышьяка. Изящная белоснежная рука жестко сжала и отвела в сторону согнутое колено. — Ноги, Ричард. Задохнувшись от обещания, Дик развел их, широко, с подчеркнутой покорностью, готовно и ожидающе. — Оближите... Иногда это вовсе не шутки — то, как они сбивались меж собой на старинную манеру речи и привычные обращения. Это часть их. Очень горькая, очень страшная, очень сблизившая их часть. — Слушаю монсеньора... Рокэ судорожно вздохнул. — Дикон... Ричард нежно вылизывал длинные сильные пальцы, пока Рокэ, немного придя в себя, не усмехнулся, не отнял руку и не скользнул к его анусу. Погладил, слегка разминая снаружи, надавливая — так приятно. Проник внутрь, погладил и там. Дик зажмурился. — Да? — Да... Да! Дикон с ним ничего не стеснялся. Уже в прошлом то, чего стесняться. Он подмахивал абсолютно бесстыдно, помогал себя разрабатывать, зная — зрелище Рокэ заводит. Так же, как обращение «монсеньор». Иногда Ричард гадал — был ли там... нет, тогда — шанс? Если бы в самом деле правдивыми оказались эти россказни старого дрикса, если бы, забыв Честь, гордость, ненависть, Ричард лег бы со своим эром, если б тот вообще пожелал его, глупого... — Посмотри на меня, mi amor. Перестань думать. — Рокэ! От ласковых слов, от внимания стало — почти больно. Почти больно и так хорошо. — Хватит, Рокэ, возьми! Не дай думать... Забросил колено на плечо сам. Получил в него быстрый, смазанный, обожающий поцелуй. Застонал, принимая член, полностью, без единой проклятой паузы, плавно и все равно слишком быстро... — Не смей сейчас вспоминать! Сильный, резкий толчок. О чем, ч-чем вспом-мин-нать? Больше, больше... — Рокэ... — Так? — По... пожалуйста! — Дикон... хороший мой... Ну, прогнись... Вскрик. Движение. Стон... Поцелуи с укусами. Ласки попеременно со щипками. Нежно вцепившись в волосы, Рокэ тянет к себе, почти складывая пополам, Ричард даже не знает, как согнуться, чтобы он получил желаемое, Дикон сделает все что угодно... — Сильней, Рокэ, люблю... — Mi... мой мальчик, мой хороший... Скользкая кожа спины под пальцами, душная пелена чужих черных волос на лице. Совершенно железные руки, страшно бережные объятия... — А-а-а... Одна судорога и другая, и стук крови в висках. — Да! Вдвоем. Наплевать, что там было. Неважно уже. Вдвоем. Вместе. Сейчас.***
— Иногда я боюсь, что однажды все это закончится. Дик практически сразу пожалел, что это сказал. Было же хорошо лежать вместе, переплетясь, едва ли не запутавшись один в другом. Смотреть что-то, какой-то очередной глупый и смешной сериал, на четыреста раз запароленном дико важном соберановом ноутбуке. Рокэ мягко прижал его ближе. — Дикон. Помнишь примету? Нет смысла смотреться в закат. — Рокэ Алву смешил страх Заката. Ворон поцеловал его в лоб: — Рокэ Алва был уверен, что его не ждет ничего, кроме именно что Заката, и по-детски храбрился. Лучше не подражай дуракам. Все когда-то закончится, но пока это только начало. Дик зажмурился счастливо и смешливо: — Я и правда тебе подражал. Рокэ счел это важное замечание менее интересным, чем очередной поцелуй. Ричард, в общем-то, против этого вовсе и не возражал.