***
Робб не думал, что когда-либо увидит его снова. Особенно после того, как разрушился мир. Но, зачищая один из супермаркетов в поисках продовольствия и медицинских припасов, он наткнулся на странно ведущего себя мертвяка. Тот не был настолько же сильно заинтересован в человечине, как его собратья. Не слонялся без дела, срываясь на ярость из-за малейшего шороха. Вместо этого он завис у прилавка с одеждой и почти осмысленно ее осматривал, порой недовольно подергивая рукой, лишенной пары пальцев, и раздраженно пытаясь стряхнуть с кожи и одежды налипшую грязь. Так, как будто она приносила ему дискомфорт. Обычные мертвецы не проявляли эмоций, и плевать хотели на свой внешний вид. Но этот был чище, почти что опрятнее. И действовал не так, как остальные. Именно поэтому Робб не выстрелил ему в голову, не прошел мимо. А остановился, рассматривая. Что-то в этом мертвеце казалось знакомым. Со спины сложно было сказать. Он выглядел слишком худым, израненным, а его белые волосы спутались в колтуны. Он был и не был узнаваемым. Робб тихонько подобрался ближе, желая посмотреть в мертвое лицо. Хотелось взглянуть на него, проверить. Проследить за действиями. И только если потребуется выстрелить прямо в голову. Почти как когда-то в детстве по банкам: прямо в цель, только в разы хуже. Других мертвецов Робб не видел и слышал. Выбранный для зачистки супермаркет находился на окраине мелкого городка, и его почти полностью разграбили группы выживших и мародеров. Можно было позволить себе этот опасный интерес и промедление. У Робба было с собой оружие и послушный Серый Ветер, следующий за ним по пятам, как тень, когда они выбирались на разведку. С одним мертвецом он мог справиться без особых проблем. Зомби и правда был ему знаком. Это Робб понял, как только удалось подобраться поближе. С мертвого лица Теона Грейджоя смотрели пустые, ничего не выражающие глаза. Робб считал, что друг детства остался на островах. Что он был жив. А если и умер, то навсегда. Они не говорили уже лет пять… с тех самых пор как Грейджои решили переехать всей своей семьёй. Не говорили из-за глупой ссоры, вылившейся в скандал, дурацкие обиды и обвинения. Теон тогда долго кричал о том, что друг не может его понять. Что его место не на Севере. О том, что он должен делать, а что нет, как тот, кто родился на островах. Робб в ответ кричал о том, что Теону следует перестать во всем угождать отцу, о том, что Бейлон не видит в нем достойного сына… Они много наговорили друг другу тогда. Теон ушел, хлопнув дверью, и больше не показывался в доме Старков. Впоследствии Робб видел его пару раз в окно, нахохлившегося и ходящего перед домом с зажатой в зубах сигаретой. Через две недели Теон уехал. Через пять лет Робб увидел его оживший и пустой труп. Было как-то по-особому больно видеть друга таким. Мертвым, аморфным. Двигающимся резко и слишком неестественно, не так, как живые. С посеревшей кожей, всей в порезах и укусах. Без его привычной вечной улыбки. Теон как будто потерял вместе с жизнью свой свет, став тусклым. Стоило бы по-тихому воткнуть нож ему в глазницу, чтобы убить окончательно. И предать его тело огню, хороня с тем достоинством, которое сейчас редко даровали мертвецам — огня и времени требовали другие, гораздо более полезные для выживания задачи. Прошедшие годы и начавшийся конец света уже сделали прошлую дурацкую ссору не важной, не имеющей былого веса и затершейся в памяти с годами. Когда-то, еще в прошлой жизни, Теон был для Робба близким человеком: другом, почти братом и его первой влюблённостью, о чем Робб не говорил никому, в том числе самому Теону. Стоило просто убить Теона… То, что от него осталось — всего лишь бездушное тело. Оболочку. Но Робб медлил. Потому что мертвец с лицом его друга детства вел себя странно. Слишком осмысленно: Теон продолжал игнорировать Робба, сосредоточившись на своей, непривычной для мертвеца, цели. Другие на таком расстоянии могли уже почувствовать присутствие человека, броситься с глухим рычанием, пытаясь добраться до мозга. В них говорил голод. Теона же, казалось, интересовали и другие вещи. Подрагивающимися, не гнущимися толком пальцами он ухватился за висящую на вешалке кофту и попытался стянуть ее вниз. Он упорствовал в этом, хотя его тело явно было ограничено в возможности двигаться так, как люди, а мелкая моторика, судя по всему, убита к чертям. Мертвые пальцы, всего семь оставшихся, не желали ему подчиняться, и потому он только раздраженно размахивал рукой. И именно эта странная сосредоточенность была тем, что помогло Роббу бесшумно подойти ближе и схватить со спины, наспех связывая его первой попавшейся под руку тряпкой. Теон повел себя почти как обычный мертвяк: рычал, пытался вцепиться и укусить, в его действиях не было осмысленности. Только голод и ярость. Он пытался извернуться и добраться до живой плоти, чтобы укусить, разодрать, пуская в кровь удерживающего человека вирус и стремясь хоть как-то заполнить внутреннюю пустоту. Все это Робб видел уже не раз. Обычно после он втыкал в мертвеца нож. Без сомнений и сожалений. Но сейчас задача была сложнее. Он хотел не убить мертвеца, а забрать его с собой и… Дальше мысль не шла. Попытаться изучить? Увидеть другие проблески самосознания? Оживить? Это даже звучало смешно. Но Робб не смеялся. Взгляд Теона был, как и у всех остальных зомби. Он смотрел словно сквозь Робба, не видя его на самом деле или, может, воспринимая ходячим куском мяса. На дне его все еще светло-голубых (а не выцветших серых и не неестественно ярко-синих) глаз не было узнавания или осмысленности. Только одна пустота. Но иногда, всего на пару мгновений и почти незаметно, в них словно проскальзывало что-то от прежнего Теона. Как будто переломанного и запертого внутри своей собственной головы. Промелькивали страх и растерянность, отчаяние и такая всепоглощающая боль, которая заполняла собой все. Но только на несколько секунд. Тень прежних эмоций. Появляющаяся и исчезающая. Что-то все еще пряталось в глубине сознания Теона.***
Жизнь возвращалась постепенно. Рывками. Какие-то дни были успешнее других. Иногда казалось, что все усилия насмарку и Теон так и застрянет навсегда лишь безвольной оболочкой, из чувств у которой остался только голод. Во второй раз жизнь пришлось заслужить и построить всего себя заново. Почти с нуля. Одной из главных проблем стала попытка заново научиться говорить. Его голос был скрипучим, прерывистым. Ломался и не слушался. Не получалось выговаривать длинные слова. Каждое правильно произнесенное являлось маленькой победой. Сначала никто не понимал, что именно он пытается произнести. И говорит ли вообще или просто странно, по-новому рычит. Робб дольше всех вслушивался в эти звуки, говорил сам, рассказывая о том, как прошел его день, и о том, как на его голову и плечи давил порой вес ответственности за лагерь выживших. Когда он говорил, Теон замолкал, прекращая ворочить своим непослушным языком и рычать. Само по себе звучание голоса Робба очень медленно, но возвращало его к жизни, выдирая из существования в небытие. Первым, что Теон произнес четко, стало его собственное имя. Это была попытка снова осознать себя. Доказать, что он опять жив. Без «но» и «почти». Вместе с именем, сорвавшимся с его губ, начали возвращаться воспоминания о прошлом. Он чувствовал себя так, как будто с трудом и раскалывающейся головой просыпался после изнуряюще-долгого и страшного сна. Вместе с произнесенным именем его сердце снова начало биться, пусть даже нехотя и слишком медленно для нормального, живого, человека. Оно больше не стояло на месте. Первый удар напугал его, заставил замереть и сжаться в комок, прижав искалеченные руки к груди. Сердце, застывшее несколько лет назад, холодное и мертвое, снова начало стучать в его грудной клетке. Зашедший в комнату Робб тогда впервые за долгие пять лет увидел на лице Теона улыбку. Широкую и счастливую. Почти такую же, как и прежде. Вместе с самосознанием вернулись эмоции и переживания. А еще желания. Желание снова почувствовать себя полноценным. А не разбитым на маленькие кусочки и пересобранным впопыхах. Желание обрести свое место в этом новом мире. И желание быть ближе к Роббу, чувствовать его прикосновения и тепло. Слушать голос и пытаться отвечать, медленно и по слогам проговаривая слова. Ему хотелось выйти из комнаты, в которой его заперли. Много-много разнообразных вещей. То, что он потерял и не ценил, и то, что упустил в прошлой жизни. Теон не знал, превратится ли Робб в мертвеца, если случайно его поцарапать или укусить. Не знал, опасен ли он все еще? Не прячутся ли на дне его подсознания опасные мысли и желание убивать. Что будет, если он поцелует Робба? Как хотел когда-то давно, когда им было по семнадцать лет и все вокруг было проще, но казалось сложнее. С эмоциями, речью и биением сердца пришли и воспоминания. О детстве, о семье (он даже не знал, живы ли они еще), о Роббе. Какие-то были приятными и вызывали улыбку, другие вещи хотелось забыть. Особенно он желал стереть из памяти всех тех, кого убил, будучи мертвецом… И до этого. Он вспомнил, как убил Родрика Касселя. Он стал одним из первых, чью кровь он пролил. Тогда Теон еще был жив и слишком самонадеян. Просто не тот человек оказался не в том месте и не в то время. Просто сосед и друг семьи Старков. Тот, кого он знал, будучи мелким пацаном. Просто самому Теону тогда слишком хотелось угодить людям, которых ему выделил отец. «Он чужак, он северянин, он приведет к нам беду и других, которые потребуют свою долю от припасов, а делиться мы не хотим, он лишний рот», — нашептывали ему на ухо люди отца. На разведку и чтобы найти больше припасов: на островах почти не оставалось еды (кроме рыбы) и медикаментов. Теон пошёл на поводу у своей группы, стараясь стать хорошим лидером, бесстрашным, яростным, заслужить уважение и доверие отца… и провалился с этим. По всем фронтам. Он не только казнил хорошего человека (так глупо и бессмысленно и как будто с этим убивая частичку своего детства). Но и его самого бросили мертвецам — как приманку и отвлечение, когда уносили ноги. Теон умер, предавшим и преданным. Далеко от своей земли и ото всех близких людей. Теон помнил и тех, кого убил, пребывая в постоянном чувстве голода и пустоте, которую он пытался хоть чем-то заполнить. Он помнил их крики, смазанные лица, искаженные от страха и боли, хруст костей, вкус крови и мяса. Помнил, как вцепился в шею кого-то из людей отца… Не помнил только имени. Как зомби он не нуждался во сне, но, оживая, он начал снова отключаться. Реже, чем люди, и всего на пару часов. Тревожных, лишенных покоя. Наполненных чужими криками и собственной виной. Даже такого короткого сна было достаточно... Он часто долго не шел или прерывался кошмарами, которые уходили только с крепкими объятиями Робба и долгим шепотом на ухо. «Все позади. Ты жив. И ты ни в чем не виноват». Теон так не думал, но соглашался с Роббом, только чтобы продолжать молчать и наслаждаться теплом, что дарили его руки. Вместе с объятиями уходил вечный холод, который он ощущал с момента первого пробуждения в посмертии. Руки Робба согревали и дарили покой. Иногда так даже получалось заснуть, подсунув искалеченные ледяные стопы под его ноги и сжав в ладонях руки. Возвращение сознания и жизни в принципе проходило сложно. Скачками. Начавшись с его оскалов и попыток добраться до головы Робба и проломить его череп, чтобы вгрызться в мозг. Через диету из животных, которые не заглушали постоянное чувство голода. Через редкие просветы во тьме, которые отмечались в его утопающем сознании яркими образами: синими глазами Робба, его темно-медными кудрями, изредка его усталой улыбкой, а чаще сосредоточенно сведенными бровями и поджатыми губами. Все было связано только с одним человеком, побуждающим его постепенно возвращаться к жизни. Снова начать дышать, говорить, сгибать пальцы и слышать свое сердце. Робб упрямо говорил с ним, ловил каждое нестандартное действие, каждую попытку что-то произнести, каждый осмысленный взгляд. Он пытался снова приучить его к обычным человеческим действиям. И постепенно Теон начал отвечать, реагировать, пытаться говорить: сначала издавая только звуки. Отличные от привычного мертвецкого рычания. Постепенно звуки начали складываться в слоги, потом было имя. А после слова полились из него грубыми, скрипящими звуками, обрывками фраз. Попытками выговорить все то, что копилось в нем долгие три года полного молчания. Были и долгие попытки заставить пальцы снова работать. Теону было сложно есть человеческую еду, так как кости не гнулись как нужно, а столовые приборы, что упрямо подсовывал ему Робб, постоянно выпадали из непослушных рук. Самих пальцев не хватало, на руках целых сохранилось только семь, от других остались страшные обрубки. На ногах не больше. Это мешало нормально ходить, не волоча ноги по полу и не запинаясь. Не получалось бегать так же быстро, как раньше, даже тогда, когда тело поддалось ему. Теон чувствовал себя лишь жалкой тенью себя прошлого. Бесцветной и поблекшей. С шрамами, укусами, с побелевшими ломкими волосами и порой проскальзывающей во взгляде пустотой. Слишком слабым и беспомощным. Его тело было холоднее, сердце билось реже, но он чувствовал себя живым. Когда Теону впервые разрешили выйти, он увидел осуждение и страх в глазах людей. Многим в лагере не нравилось, что Робб притащил мертвяка и пытается его снова... Социализировать? Оживить? Надолго ли? Даже с принимаемыми мерами безопасности, с тем, что Теон просидел несколько месяцев на цепи, а самого Робба осматривали после каждого посещения «мертвой комнаты»… Люди все равно боялись его. Боялись, что он сорвется. Что однажды голод и жажда крови вернутся к нему. Боялись подходить ближе, словно он чем-то смертельно болел… Скорее всего он действительно был заразен. Только Робб оставался слишком упрям в своей цели и был слишком хорошего мнения о Теоне. Он являлся, пожалуй, единственным в мире человеком, кто когда-либо верил в него.***
Робб впервые поцеловал Теона после того, как им удалось пережить нападение орды мертвецов, шедшей мимо базы. Вирус подгонял их пополнить ряды своей армии, а голод вел их вперед: к скоплению живой еды. Орда принесла с собой разрушения, смерть, проредила запасы боеприпасов. Несколько ужасно тяжелых дней слившихся в один. Они состояли из стрельбы, криков и громкого потустороннего рычания. Они сопровождались огнем, трясущимися от усталости и стресса руками, попыток выжить и защитить своих во что бы то ни стало. Мертвецы почти не обращали внимания на Теона, он мог оставаться в безопасности, не стоять рядом с другими… Но он не хотел больше прятаться, бежать и становиться трусом. Ему хотелось наконец-то получить возможность принять правильные решения. Он хотел оставаться рядом с Роббом. На его стороне и на стороне живых. Когда последний мертвец был сражён и воцарилась тишина, Робб притянул Теона к себе и поцеловал. Безрассудно, страстно и голодно. Не думая о людях вокруг, о грязи на лице и крови на руках. Теон чувствовал себя цельным, как и всегда, когда Робб касался его. Почти таким же, как прежде. Сначала было счастье. Свобода. Солнечная улыбка и обрубки пальцев в медных волосах. И только потом пришёл страх: поцарапать, укусить, сорваться. Страх того, что даже поцелуя будет достаточно для заражения. Но Теон не сорвался, не укусил, а Робб даже спустя несколько дней не проявлял признаков заражения. Поцелуй, первый из многих, вдохнул в мертвые легкие воздух, заставил холодное сердце биться быстрее. Теон вернулся к жизни.