* * *
Самый лучший и самый худший день в жизни могут начаться одинаково, но закончатся они по-разному. Счастье мимолётно — после крепкого сна эйфорию прибьет к земле привычной рутиной, уголки губ устанут тянуться вверх, жизнь потечёт в привычном русле. Но опустошение после худшего дня может не отпускать годами. Джозеф впервые надел костюм. И несмотря на то, что видеть его таким было непривычно, Кай не мог не признать, что барабанщику это жутко шло: от черных обтягивающих брюк, подчеркивающих его длинные ноги, до белой рубашки и галстука. Финальным штрихом стал приталенный пиджак, который Джозеф не стал застёгивать. Когда он, опустившись на одно колено, шнуровал туфли, Вероника едва сдерживала слёзы: она хорошо помнила дни, когда её сын не носил ничего, кроме джинс и безразмерных толстовок. Одеваться стильно его научил Джеймс. Но сейчас он выглядел по-настоящему взрослым. Ещё бы только повод не был таким сомнительным. — Что же, можно считать это пробником выпускного, — разглядывая себя в зеркале, усмехнулся Джозеф. — Вдруг до настоящего не доживу. Каю захотелось ударить его за такие шутки, но испортить красоту рука не поднялась. Вероника, фыркнув, обиженно скрылась на кухне. Джозеф пристыженно опустил глаза. — Пойду извинюсь. Подожди нас на улице, пожалуйста. Колонны в римском стиле подпирали собой посеревшее небо. Солнце скрылось, когда они садились в машину. Теперь вдобавок откуда-то налетел сильный ветер, и вот-вот должен был хлынуть дождь. Ступени, ведущие к главному входу, казались бесконечными. На первом этаже здания суда были невероятно высокие потолки, возможно, чтобы показать, насколько все, входящие сюда, ничтожны перед правосудием. Изящные люстры давали мягкий жёлтый свет, оставляя коридоры как будто в полумраке. Пахло деревом. С Маркусом они пересеклись по дороге — мужчина приехал в суд сразу с работы. Он поцеловал жену в щеку и, поздоровавшись с парнями, сказал, что пойдет поищет, где здесь можно купить воды. Заседание могло затянуться на долгие часы, окна в зале суда были плотно закрыты, так что всё это время им предстояло провести в духоте. Кай только надеялся, что его не накроет очередной приступ. Или, на крайний случай, он успеет выйти. Внутри людей оказалось куда меньше, чем на улице. Не опасаясь дождя, те стояли на ступенях, сбившись в группы, и о чем-то негромко переговаривались. В толпе лиц Кай даже увидел несколько знакомых — бывших одноклассников и учителей. Преисполненными энтузиазма он бы их не назвал, скорее озадаченными. Джозеф отчего-то хмурился. Он казался спокойным и сосредоточенным, но, за много лет дружбы досконально изучив его привычки, Кай знал, что сердце барабанщика не на месте. Он сел на скамейку, но практически сразу поднявшись, дошел до противоположной стены и остановился напротив картины, изображающей судебный процесс в античные времена. Практически не моргая, Джозеф рассматривал детали, и лицо его становилось всё темнее. Бросив, что хочет напоследок подышать свежим воздухом, барабанщик вышел на улицу. Недолго думая, Кай последовал за ним. Он лишь хотел убедиться, что всё в порядке настолько, насколько это вообще возможно, но не успел ничего сказать, потому что несколько человек, отделившись от толпы, поднялись по ступенькам, направляясь к ним. Кай напрягся. Эти люди были ему знакомы по старой школе, но добра от них он почему-то не ждал. — Приветик, — поздоровался парень с красными, едва отдающими в розовый, волосами. Кай припомнил, что в школе он был почти неуправляем: вечно носился туда-сюда, сшибая одноклассников. Сейчас же парень больше напоминал выжатый лимон. — Вам разрешили присутствовать? — Что значит «разрешили»? — непонимающе прищурился Джозеф. Парень пожал плечами. — Сначала говорили, что слушание будет открытым, но теперь запретили присутствовать тем, кто якобы не пострадал в тот день, — шумно выдохнув, он бросил короткий взгляд за спину барабанщика. Кай так и не понял, был ли он обращен на него или на дверь, оказавшуюся для всех этих людей запертой. — Ещё и следователя заменили. Слышали об этом? — Дагни Бьёрг больше не ведёт дело? — зачем-то переспросил Кай. Парень, которого звали Джери или Джефри, если только ему не изменяла память, терпеливо кивнул. Джозеф рефлекторно потянулся за сигаретами, которые специально оставил дома. Рука сжалась в кулак. Дышать стало трудней. — Может, на это были объективные причины, — постарался сохранять оптимизм Кай. Джозеф коротко посмотрел на него и, покачав головой, опустил глаза. — А заседание сделали закрытым, чтобы людской гнев не захватил присяжных. — Будете держать нас в курсе? Пожалуйста, — попросил Джери. Или как там его звали. — Конечно… — кивнул Кай, но конец фразы утонул в темной ауре, исходившей от барабанщика. Тот качал головой, не отрывая взгляд от серой плитки, которой было выложено крыльцо. — … нет, — Кай и остальные непонимающе посмотрели на него. Джозеф попытался сделать глубокий вдох, но только закашлялся, подавившись воздухом. — Я не могу туда пойти. Это бесполезно, что бы мы не сделали, что не сказали. Всё предопределено. Эф обошел толпу — даже Кай не успел его остановить, и хотел было спуститься, но замер на второй ступени. Его взгляд оказался прикован к человеку, которого здесь не должно было быть. Которого, если честно, Джозеф и не рассчитывал увидеть. Не в ближайшее время уж точно. Кай, подавшись вперед, проследил за его взглядом и беззвучно усмехнулся. Теперь-то он знал, что не даёт Коди стать святым — его баранье желание угодить сразу всем в ущерб себе: фанатам Приличного общества, как настоящим, так и отбитым на всю голову, таким друзьям как Натаниэль, семье, обрекшей его на забвение в шестнадцать. Но в те редкие мгновения, когда он сбегал от них, упрекнуть его было не в чем. Хотя бы потому что, даже несмотря на ссору, в самый трудный для Джозефа момент, он преодолел сотни километров просто чтобы быть рядом. Это не означало, что они помирились. Так же как и то, что всегда будут вместе. Просто таким способом Коди показал, что любит Джозефа и, несмотря ни на что хочет быть с ним. На ватных ногах преодолев разделяющие их ступени, барабанщик провалился в успокаивающие объятия. Коди вернул ему силы. Отстранившись, он позволил парню коротко поцеловать себя в губы. Пальцы Коди задержались на его щеке. — Я хотел сбежать, — усмехнувшись, чтобы скрыть вернувшуюся панику, признался Джозеф. Коди понимающе кивнул. — Это нормально, — парень слабо улыбнулся. — Я буду рядом. — Это вряд ли, — спустившись на несколько ступеней, Кай остановился и скрестил руки на груди. Коди, задрав голову, непонимающе посмотрел на него. — Посторонним вход запрещён. — Тогда я дождусь вас здесь. — Лучше пойдем внутрь, — Джозеф дотронулся пальцами до едва заметных шрамов на его шее. — А то вот-вот начнется дождь. Кай специально дождался, когда они будут проходить мимо, и остановил Коди, сжав его локоть. Парень дернулся и даже вздрогнул. Когда они были так близко друг к другу, Кай видел его насквозь. На самом деле Коди до ужаса боялся, что сумасшедшая затея обернется провалом и Джозеф просто прогонит его — это читалось по расширившимся зрачкам. Коди сглотнул, маскируя страх. Но привычной улыбки, которую тот натягивал при любом удобном случае, не последовало. — Что? — спросил он коротко. Кай отпустил его: отчасти, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, отчасти потому что Коди посмотрел на него так, что он не мог не сделать этого. — Просто хотел предупредить, — Кай обернулся, чтобы убедиться, что Джозеф отошел на достаточное расстояние и не услышит. — Однажды запрыгнуть в последний вагон не получится, потому что будет слишком поздно. И тогда ты поймешь, что принимать верные решения нужно вовремя. — Учту, — кажется, Коди хотел улыбнуться, будто его совсем не задели чужие слова, но уголки губ, дрогнув, тут же опустились. С трудом разорвав их зрительный контакт, парень стал подниматься по ступеням, пытаясь догнать Джозефа. Кай, выдохнув, посмотрел вдаль — пытаясь не фокусироваться на людях, машинах и темнеющем небе, просто чтобы очистить голову. Час икс настал. Маркус и Вероника дожидались их у дверей зала суда. И по их лицам Кай понял, что они знают то же, о чём им несколько минут поведала толпа, и не ждут от этого ничего хорошего. В отличие от коридора, в котором царил полумрак, зал был отлично освещён. Отчасти благодаря окнам во всю длину стен, отчасти — множеству светильников, свет от которых, казалось, доходил до самых тёмных уголков комнаты. Кай бросил короткий оценивающий взгляд на присяжных — они сидели немного поодаль друг от друга, с нечитаемыми лицами и пустыми глазами. Казалось, они собрались здесь для только для дела, и понятия не имеют, что всё уже предрешено. Судья о чём-то негромко переговаривался со своим помощником. Кай рефлекторно нашёл глазами место, которое должна была занять Джин — оно оказалось пустым. Когда вошли Роджерсы, на зал опустилась громкая тишина. Никто не переговаривался, но Кай слышал, на чём сосредоточились мысли присутствующих. Мистер Роджерс был политиком. Причём с почти безукоризненной репутацией: более чем за десять лет карьеры ни одного скандала, ни одной грязной сплетни. Мужчина ремонтировал приюты и дома престарелых, занимался благотворительностью. О личной жизни политика было известно немного. Лишь то, что он безоговорочно предан семье: жене и детям. Почти год никто понятия не имел, что его сын устроил в школе стрельбу — после такого Кай подверг сомнению всё, что слышал, вернее, не слышал о мистере Роджерсе раньше. Потому что в том, что заминать шумиху в его команде умели, сомневаться больше не приходилось. Миссис Роджерс была спокойна и уверена в себе. У неё были довольно грубые, кто-то бы даже сказал, мужские черты лица. Красотой и хрупкостью Джин точно пошла не в неё. Женщина сняла тёмные очки и заняла своё место. Она не оглядывалась, не рассматривала окружение. Просто ждала, когда всё закончится. Их адвокат перебросился парой слов с мистером Роджерсом и занял своё место. Через минуту ввели Джин. С двух сторон она была окружена полицейскими, но наручники на неё надевать не стали. Джин была одета в серый комбинезон со множеством кармашков и тонким пояском, подчеркивающим её идеальную фигуру. Он был похож на те, что носят в тюрьме, но вот сама Джин с заключенной ничего общего не имела. Светлые волосы она заплела в аккуратные колоски. Без макияжа девушка выглядела совсем юной. Джин не выглядела измученной или безумной. Складывалось впечатление, что она сидит на скамье подсудимых по жуткому недоразумению. Подняв голову, девушка нашла глазами родителей и слабо улыбнулась. Кай сглотнул. Он знал, что всё это лишь игра. Джин так долго притворялась нормальной, что это и правда стало её вторым «я». Которое она использовала лишь для прикрытия. Джин настоящая убила Джеймса из-за необоснованной ревности и пыталась то же самое сделать с Джозефом. Неуверенная в себе, озлобленная стерва — вот кто она на самом деле. И Кай не собирался верить в её невинность. В первой половине судебного процесса, продлившегося чуть больше трёх часов, выступила сторона обвинения. Прокурор, молодой человек, которому на вид было немного за тридцать, чётко и без лишних драматических деталей обрисовал присяжным и судье события того дня, когда Айзек устроил стрельбу. Свой рассказ он подкреплял видео с камер наблюдения — уцелевшими и теми, что удалось восстановить. Качество оставляло желать лучшего, но теперь Джозеф своими глазами увидел, как человек, с которым он когда-то делил постель, хладнокровно расстреливает его друзей. Кай даже не дрогнул, наблюдая за тем, как собственное бездыханное тело, искривленное пикселями, падает. Джин, до этого как будто даже не слушавшая прокурора, посмотрела на бывшего возлюбленного. Кай поднял голову, и они встретились взглядами. В увлажнившихся глазах считывались сожаление и боль. Одинокая слезинка прокатилась по щеке, и Джин, поспешно смахивая её, отвернулась. Но Айзека здесь не было, так что всё, сказанное прокурором, можно было считать лишь прелюдией. Наконец, он перешёл к фактам, касающимся непосредственно обвиняемой. — Из материалов дела стало понятно, что действовать без сообщника Айзек Роджерс не мог, — начал мужчина. — Нам известно, что у стрелка практически не было друзей. На самом деле у него были только двое близких людей: сестра-близнец, Джин Роджерс, и молодой человек, Джозеф Блэр. Но мистер Блэр и сам пострадал от рук Роджерса в тот день и выписка из больничной карты подтверждает, что повреждения не были нанесены для отвода глаз. Мистер Блэр мог и должен был в тот день погибнуть. А вот факт того, что в тот день Джин Роджерс вообще находилась в школе, не был установлен, — он сделал короткую паузу. Каю это могло только показаться, но Джин едва заметно ухмыльнулась. — до недавного времени. Следствию удалось достать кадры с камер видеонаблюдения, на которых хорошо видно, как мисс Роджерс заходит в школу с черного входа в шесть пятнадцать. Кай закрыл глаза. Тревога отступила. Прокурор так грамотно выстраивал обвинительную линию, что юноша сомневался в том, что у адвокатов получится её разрушить. Правда, проблемой оставалось то, что пистолет, из которого был застрелен Джеймс, так и не обнаружили. Но у прокурора было что на это сказать. — Из показаний мисс Элисон Бут следует, что она видела, как мисс Роджерс выходит из школьного туалета, в котором позже также были найдены тела, убитые пулями иного калибра, чем теми, которыми стрелял мистер Роджерс. — Протестую! — вскинул руку адвокат. Внимание пожилого судьи, который до этого почти зачарованно слушал прокурора, перешло к нему. Он кивнул и дал разрешение высказаться. — Мисс Бут забрала свои показания. По залу прошел шепот. Прокурор нахмурился и, пролистав бумаги, поднял непонимающий взгляд на судью. Тот, прокашлявшись, постучал молотком, призывая всех соблюдать тишину. — А что нам скажет следователь, который ведет дело? — задал он вопрос, выискивая нужного человека глазами. Мужчина, средних лет, с холодными глазами, одетый в стильный черный костюм, поднялся на ноги. — Это действительно так, ваша честь. Информацию должны были приобщить к делу. Может, произошла какая-то заминка или недопониманию, не могу знать, — детектив и прокурор встретились взглядами, и Кай понял, что кое-кого на перерыве ждут большие неприятности. — По словам мисс Бут, она обозналась. — А что насчет того, что мисс Роджерс удерживала свидетельницу в подвале своего дома, где её нашли ваши коллеги? — Всё было совсем не так, — детектив улыбнулся, и Кай резко почувствовал к нему неприязнь. Этот тип только изображал жалость из-за того, что никто не знал об измененных показаниях. Возможно, даже этот костюм был куплен на средства Роджерсов. А очень скоро детектив станет ещё богаче: если семья продолжит пахнуть розами. — Понимаете, мисс Бут больна. У неё диагностировано расстройство пищевого поведения, а недавно ещё и подтвердилась клиническая депрессия. Из-за этого девушка не всегда ведет себя адекватно. Они с обвиняемой подруги, и в тот день, до которого, уверен, прокурор ещё дойдет, просто была у неё в гостях. — А мисс Роджерс всех гостей принимает в подвале? — усмехнулся прокурор, скрестив руки на груди. Судья снова постучал молотком, призывая его к порядку, но делать замечание не стал. — Отвечайте на вопрос, детектив, — только добавил он. — Всё это лишь стечение обстоятельств. Всё дело в том, что мисс Бут пыталась свести счеты с жизнью, и, чтобы не навредить себе, она попросила мисс Роджерс запереть её. — Она сама так сказала? — повел бровью прокурор, испытывая терпение судьи. Детектив кивнул. — У меня есть копия показаний. Кай не мог заставить себя повернуть голову, чтобы посмотреть на Джозефа. Он предчувствовал, что на том лица нет. Девушка, которую они приютили у себя, которую он защитил от Айзека, предала то, за что они вместе боролись. Теперь стало понятно, почему Элисон так внезапно решила переехать. А ещё — за чьи средства был куплен новый дом. — Может, у вас есть ещё какая-то информация, по чистой случайности не приобщенная к делу? — шутливо улыбнувшись, обратился судья к детективу. Тот, немного помедлив, всё-таки кивнул. Судья, ожидавший другой реакции, снова закашлялся. — Вообще-то да. Я считаю неправильным обвинять во всём бедную хрупкую девушку, также являющуюся жертвой… — детектив замолчал, когда судья настойчиво постучал по столу молотком, чтобы тот не уходил от сути. — Установлено, что это именно Айзек Роджерс, а не его сестра, устроил в школе стрельбу. У мисс Роджерс могло быть множество причин, чтобы прийти в школу пораньше… — Мистер… — судья заглянул в материалы дела, чтобы узнать, как зовут детектива, — Сайлас, о какой информации не известно сторонам? — Я и веду к этому, ваша честь, — сглотнув, улыбнулся детектив, за что был вознагражден очередным презрительным взглядом со стороны прокурора. — Вчера в участок пришел свидетель, он пожелал оставаться анонимным. Он не только рассказал, но и предоставил доказательства того, что Айзек Роджерс жив. И более того, наш главный свидетель — Джозеф Блэр, всё это время знал об этом и помогал ему скрываться. Час икс действительно настал. Но на деле оказался не кульминацией, а всего лишь точкой отсчёта на пути к истине.Глава 10. Суд
28 апреля 2024 г. в 17:09
Самый лучший и самый худший день в жизни могут начаться одинаково. Например, с кофе и долгой поездки в город, где прошло твоё детство. Ничего не предвещало беды. Кай не был в Мадисоне с зимы, и, проезжая по знакомым улицам, с тоской понял, что совершенно по ним не соскучился. Дороги, деревья, дома, машины, прохожие — в разных городах они не слишком отличаются друг от друга. Разница в плотности торопящейся по делам толпы, в количестве этажей и забитости дорог — но тут каждый выбирает на свой вкус. Для Кая особой разницы не было: живет он в огромном мегаполисе или небольшом пригороде, главное — с кем. В Мадисоне не осталось никого, за кого он хотел бы держаться. Поэтому город перестал казаться ему привлекательным.
Без близняшек дом Блэров казался осиротевшим. Хотя Вероника, казалось, вздохнула с облегчением. Она по очереди обняла парней, крепко прижимая к себе и как будто едва сдерживая всхлип. Джозеф покачал головой и поцеловал растрогавшуюся женщину в лоб.
— Я так соскучилась по вам, мальчики. Проходите.
Воцарившиеся в доме тишину и порядок можно было легко объяснить — на летние каникулы Рут и Фиби отвезли к бабушке Блэр. Теперь всё, ну, или почти всё, лежало на своих местах. И никаких коньков и футбольных мячей под ногами.
Джозеф замешкался, не решаясь войти в комнату. На Рождественских каникулах он очень постарался, чтобы убрать любые воспоминания о прошлой жизни — счастливые и не очень, но кожа помнила всё. Они вчетвером провели здесь слишком много времени: прыгали на кровати, изображая рок-звезд, сочиняли музыку за письменным столом или просто валялись на полу, мечтая о чём-то великом.
— Ты в порядке? — склонив голову, спросил Кай, заметив оцепенение друга. Джозеф, помедлив, кивнул. Он всё ещё работал над тем, чтобы сосредоточиться на хороших воспоминаниях, сохранить их тепло и ни в коем случае не запятнать. И только поэтому медлил. Сейчас в нём было слишком много тёмного. — Может, заночуешь в гостевой комнате? Я подвинусь.
Это была шутка, может, и не очень удачная — Кай никогда и не считал, что силён в юморе. Но он хорошо знал лучшего друга, и это должно было ему понравиться. Ну, или Эф рассмеялся бы из вежливости. Вот только он даже не улыбнулся.
Они специально приехали пораньше, чтобы провести немного времени с семьёй. И, несмотря на то, что Кай не планировал встречаться с родителями, он не мог перестать думать о том, что должен увидеться хотя бы с мамой. Может быть, она даже обрадуется своему первенцу.
А вот с отцом Кай предпочёл бы не пересекаться.
Их дом, наверное, с уверенностью можно было назвать шикарным. Роскошь, к которой всегда тяготел мистер Бойд: гараж на две машины, многоуровневый ландшафтный дизайн с самой зелёной травой на районе и аккуратно подстриженными кустами, трехэтажный дом с бильярдной, спортивным залом, где даже был обустроен боксерский ринг, и вертолетная площадка. Собственным вертолетом мистер Бойд, конечно же, тоже обзавелся.
Единственным, чем мужчина не мог похвастаться — были доброе сердце и любовь к близким. Но в его мире эти вещи, скорее, считались слабостью. Так что можно было с уверенностью говорить о том, что у мистера Бойда есть всё, чтобы считаться успешным человеком.
Раньше ворота всегда были открыты, как будто намеренно демонстрируя соседям и случайным гостям дорогую итальянскую брусчатку, ведущую к дому и витиеватые колонны, поддерживающие свод крыши. Теперь же они оказались заперты, а ещё появились видеокамеры и звонок. Удивительно, что для того, чтобы попасть в дом, не требовалась предварительная запись.
Кай прождал не меньше пяти минут, прежде чем ворота, придя в движение, начали медленно, никуда не торопясь, отъезжать в сторону. Дождавшись, когда можно будет проскользнуть боком, юноша так и поступил. Отец постоянно ругал его за то, что Кай вечно куда-то торопится. Уверенные в себе люди так не делают — он не уставал говорить это сыну, на что тот лишь пожимал плечами. Ему просто не хотелось тратить драгоценное время на еду или размеренную ходьбу. Зачем? Если его можно провести с друзьями или за любимым делом.
Ворота за его спиной всё также лениво начали двигаться в обратную сторону, а Кай только дошёл до крыльца. Раньше он не замечал, какой у них большой двор. Машина отца стояла на месте, но вертолета не было, так что Кай надеялся, что тот где-нибудь на противоположном конце Земли.
Когда он поднимался по ступеням, сердце начало пропускать удары. И дело было не в усталости: Кай даже не запыхался. Просто он понял, что не знает, как начать разговор. Как объяснить, зачем пришёл. На то, что его поймут без слов, надеяться не приходилось.
Миссис Бойд, открыв дверь, сперва осмотрела его с ног до головы, задержав взгляд на безукоризненно белой повязке, скрывающей глаз, и только потом отошла, предлагая войти. Казалось, что с последней их встречи женщина ещё больше осунулась. Бледная кожа не казалась здоровой. Она кусала губы и куталась в шаль, несмотря на то, что на улице всё плавилось от жары.
— Ты заболела? — Кай попытался взглянуть ей в глаза, но миссис Бойд умело отводила взгляд. — Может, сходить в аптеку? У тебя что-нибудь болит?
— Нет. Всё хорошо, — женщина выдавила дежурную улыбку. — Разувайся и проходи.
Кай не стал давить, но для себя решил, что ещё вернётся к этой теме перед уходом.
Они расположились на кухне — единственном месте, где миссис Бойд была полноправной хозяйкой. Она почти никогда не заходила в гостиную, разве что только для того, чтобы принести мужу выпить или забрать полную окурков пепельницу. После встречи с мистером Спенсером Каю туда вход тоже был заказан. Всё, что он мог себе позволить — это наблюдать за тем, как маленький пухлощекий Джереми играется в развивающие головоломки, устроившись на тёплом, похожем на густую подстриженную траву, белоснежном ковре у ног отца. Сидеть на дорогих кожаных диванах разрешалось только мужчинам.
«Никаких женщин и тех, кто опустился до их уровня», — холодно посмеиваясь, объяснял мистер Бойд редким гостям.
— Будешь чай? — осторожно поинтересовалась миссис Бойд, ставя чайник на плиту. Кай кивнул. Он не хотел, но посчитал, что отказом может отпугнуть женщину.
— Как… дела? — вопрос прозвучал слишком дежурно, размазано, но ничего лучше Кай не придумал. Как бы ему не хотелось, чтобы всё было иначе, но пропасть между ними с каждым годом становилась только больше. И теперь, когда он переехал в Холбрук, они как будто окончательно стали друг для друга чужими людьми.
— Джереми закончил год с высшими баллами, — гордость, прозвучавшая в голосе миссис Бойд, казалась наигранной. — Он — лучший ученик школы, представляешь?
— Разве в начальных классах не ставят хорошие оценки уже за то, что за весь урок не попытался засунуть карандаш себе в нос? — не скрывая ехидства, поинтересовался Кай. Миссис Бойд нахмурилась.
— В частной школе всё по-другому. Там высокая конкуренция.
— Ах, ну да, — отпустил смешок парень. — Откуда мне знать.
Когда Джереми поступил в школу, которая когда-то оказалась не по зубам Каю, гордости мистера Бойда не было границ. Он покупал младшему отпрыску всё, на что только тот указывал своим маленьким кривым пальчиком, а урвав выходной на работе, и вовсе отвез всю семью на отдых на острова. За исключением Кая, естественно. Он мог и должен был остаться дома совершенно один — как назидание стремиться к совершенству и, соответственно, получать за это награду. Но Маркус, случайно узнав об этом, пригласил мальчика погостить у них немного.
— Вот ты всегда так себя ведешь, — покачала головой миссис Бойд. — Хотя бы раз сказал, что гордишься братом.
— Я поменяю свое мнение, когда он вырастет и изобретет лекарство от рака, — скривившись, пообещал Кай.
Он ненавидел младшего брата — и совсем недавно чистосердечно признался в этом самому себе. Наверное, самым ужасным было то, что Кай по этому поводу не испытывал ни капли вины. Они с Джереми враждовали ещё до того, как мелкий научился связывать буквы в существующие слова.
— Давай не будем ссориться, пожалуйста, — попросил Кай, случайно встречаясь с матерью взглядом, когда та придвинула к нему чашку чая. — Я спросил, как твои дела. Не Джереми. Не отца. Я беспокоюсь о тебе.
— Я в порядке, — миссис Бойд расправила складки шали. Чем больше Кай всматривался в её лицо, тем отчетливее понимал, как сильно она постарела. А ведь женщина была ровесницей Вероники, выглядевшей едва старше выпускницы колледжа. — Если бы не уехал, то не пришлось бы и спрашивать.
— Я просто не мог здесь остаться, — Кай опустил голову. — Не после всего, что произошло…
— Да, я помню. Вы ведь тогда и экзамены толком не сдали. Как вас только перевели в следующий класс? — перебила его миссис Бойд, как будто испугалась, что он может продолжить и углубиться в воспоминания, которые бы подобно чернильной кляксе запачкали всё вокруг. Кай пристыженно прикусил внутреннюю сторону щеки.
Никому в этом доме не было дела до его мыслей и чувств, как бы он не пытался убедить себя в обратном. Может, когда-то мама и любила его, но это было давно, и с тех пор женщине удалось выкорчевать из себя все ненужные чувства. Теперь в её жизни были только младший сын — настоящий предмет гордости, и идеальный муж, исключительно благодаря стараниям которого они вылезли из болота нищеты и позора.
— Наверное, я пойду, — вглядываясь в испарину на внутренней стороне прелестной фарфоровой чашечки, больше подходящей куклам, нежели людям, протянул Кай. — Тебе точно ничего не нужно? Где отец и Джереми? Они купят тебе лекарства?
— Перестань тараторить, — поморщилась женщина. — Говорю же, я в порядке, — Кай отставил нетронутую чашку чая.
— А я — нет. Спасибо, что спросила.
Он не знал, почему до сих пор не сдвинулся с места. Его как будто парализовало — от обиды и удушающего чувства несправедливости. Миссис Бойд молчала, водя пальцем по ободку чашки. У них не задалось с самого начала — Кай пожалел, что не сделал вид, будто ему плевать на самочувствие матери. Может, если бы они поговорили о погоде или любой другой ерунде, обстановка была менее накаленной и смущающей.
— Тебе и правда лучше уйти, — поджав губы, наконец, еле слышно произнесла миссис Бойд. — Вот-вот вернётся отец.
Последний раз миссис Бойд обнимала сына, когда тому было шесть. Следующие два года у неё никак не получалось забеременеть, и с каждой неудачной попыткой женщина становилась всё злее. И если поначалу она не хотела, но знала, что придётся отдалиться от старшего ребёнка, то теперь не любить его стало прощё.
Однажды у неё случился выкидыш. Конечно, тогда Кай не знал ни этого слова, ни что оно означает. Но понял, что произошло что-то плохое, потому что несколько месяцев миссис Бойд снова казалась счастливой. Она будто сияла изнутри и даже начала заходить к сыну в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Но одним вечером они с мистером Бойдом о чем-то сильно поссорились. Мужчина ушёл, хлопнув дверью, а миссис Бойд всю ночь прорыдала на кухне, прижимая к груди крохотное одеялко. С тех пор она перестала улыбаться, а любовь к старшему сыну погасла навсегда.
Иногда Кай задумывался о том, что было, если бы он был больше похож на отца. Тогда бы второй ребенок не понадобился и попытки подарить мужу достойного наследника не делали бы его мать такой несчастной. Отец гордился бы им, ему бы и в голову не пришло продать сына деловому партнеру. Кай никогда бы не познакомился с Джозефом и вряд ли собрал музыкальную группу, скорее раздумывая о поступлении в Лигу Плюща. Его бы окружали совершенно другие люди. А в частной школе, которой бы он учился, никогда бы не допустили, чтобы такие как Айзек пронесли в школу оружие.
И всё равно, если бы был выбор, какую из жизней Кай предпочел, он выбрал ту, которую проживал сейчас. Со всеми горестями, потерями и неповторимыми мгновениями счастья.
И несправедливостью, ломающей изнутри, но также, если только найдётся достаточно сил, заставляющей вставать и идти дальше.