Дорога жизни

15 августа, 1984 год. Москва, дачный посёлок За городом и воздух другой – весь пропитанный душистым ароматом полевых цветов, варенья и свежих пирожков. Они были слишком горячими для того, чтобы есть, зато прохладный лимонад приятно шипел в стакане, поблескивая всплывающими кверху пузырьками. В городе запахи были другими – леденцы на палочке, умытый дождями асфальт. Иногда пахло бензином и свежим хлебом из булочной за углом, но эти ароматы не могли сравниться с бабушкиными пирожками. Смеркалось. Палящие лучи летнего солнца терялись в гуще пушистых, напоминающих вату облаков. Казалось, окрашенные в розовый лучами заходящей звезды облака наощупь напоминают пух, а на вкус сахарную вату, остающуюся на кончике языка химозным клубничным привкусом. Юра сидел в плетеном кресле, накинув на колени клетчатый плед и с тёплой улыбкой наблюдал за внуками. Маленькая Леночка носилась по притоптанному газону. За ней, высунув язык, бежал лабрадор по незатейливой кличке Бублик. Он был слишком большим для трехлетней девочки, поэтому то и дело опрокидывал её на землю, облизывая веснушчатые щеки шершавым языком, от чего Лена заливалась звонким смехом. Дима же сидел подле него, листая альбом с выцветшими от времени фотографиями. Плёнка, чуть подернутая пылью часто хранила в себе множество воспоминаний, в которых ему нравилось копаться, выискивая что-то для себя подходящее. Больше всего на свете Димка любил маму, выпуски журналов и вечерние посиделки на веранде с альбомом фотографий. Потому, что даже ворчливая и властная баба Аня в такие моменты становилась любящей бабушкой, увлечённо рассказывающей внукам о перифериях давно ушедшей молодости. На первый взгляд, обычные фотографии. Но всё не так просто. И в подтверждение этого пара внимательных глаз, неотступно пробегающаяся по чёрно-белой плёнке изображения и мальчишеские пальчики, водящие по выцветшей поверхности. С детства ему нравилось придумывать разные истории, порой необычные или вовсе сказочные. Фантазия улетала вслед за кучными облаками, походившими на причудливые фигуры или находила в рассыпанной по полу крупе следы домового. Пленившие внимание герои надолго становились друзьями, и он охотно отправлялся в путешествие по продуманным мирам вместе с ними. Юра же всячески поощрял рвение внука к чтению – раньше и сам уходил, как привык выражаться, в книжный запой. По молодости читал все, что поддавалось чтению. От трудов Маркса и Ленина до запрещенной литературы. Прятал на чердаке сборники, перечитывая по многу раз запомнившиеся строчки. Знал множество стихов, цитировал Есенина и Цветаеву, на одном дыхании читал Булгакова и Хлебникова, помнил строки Гумилёва. Хороший багаж литературных произведений, считал он, является основоположником ума любого человека. А что с реальностью? А вот и ничего особенного. Одно другому не мешает. Переключиться на что-то более повседневное не составляло труда – такой переход из одной крайности в другую стал настолько частым явлением, что происходил автоматически. Поэтому, для Димки альбом становился настоящей находкой – можно ненароком выпытать что-то у бабушки с дедушкой и запомнить для дальнейших путешествий по собственным фантазям –деда, а это кто? Юра обернулся в сторону внука, протянувшего ему фотографию. Взяв снимок из чужих рук, он едва слышно вздохнул, слабо улыбаясь. С фотографии глазами-бусинками глядела на него маленькая девочка, приветливо улыбающаяся случайному зрителю. В длинном школьном сарафане, она стояла, вытянувшись, словно струнка и держала в маленьких ручках большую сумку. Как умудрилась не свалиться от тяжести учебников в портфеле – непонятно. –ты только бабке своей не говори, что такие вот истории тебе рассказываю. А то разозлится и , глядишь, огреет меня полотенцем Юра рассмеялся, а следом за ним и Дима. Что правда, то правда. Хулиганства он любил. Не в характере они, конечно, были у него, но любил – то слова начнет изменять, то жену передразнивать, то напугает. За свои шутки всегда получал сполна. То полотенцем ударят, то отчитают, как школьника, разбившего окно в кабинете биологии. Могли даже пригорзить, что оставят без обеда. Он обижался, ходил насупившись, однако терроризировать домочадцев не прекращал. Анна Петровна, супруга его, быстро остывала, но со злобным выражением лица могла ходить до вечера, что-то бурча себе под нос. Для профилактики. Фигурка паренька замерла в ожидании. Дима сложил руки на коленках, внимательно смотря на деда, готовясь ловить каждое его слово. Уж если бабушке рассказывать нельзя, значит, рассказ обещает быть интересным. Сам же Юра перевёл взгляд на маленькую Лену, которой не было дела до чьих-то воспоминаний – девочка развалилась на траве, утомившись игрой и крутилась, подставляя под листья то спину, то пузо. –в общем, эта девочка.. Соня. Моя младшая сестра. Она была младше меня лет-таки на пять. Эту фотографию сделали незадолго до того, как нас разлучили. Я тогда как раз музыкальную школу окончил. Чуть старше тебя был. Играть мне нравилось не очень, конечно, но я не особо и жаловался. Против родителей, знаешь, не пойдешь. Меня тогда и отправили в Москву учиться. Думали, что у меня талант, которому хотели дать будущее. Тогда-то и началась эта история.. Ленинград, 21 июня 1941 года Девочка юркнула на кровать, ныряя в такое большое для неё одеяло. На мгновение она затаила дыхание, чтобы ненароком не выдать своего местонахождения. Зашедший следом парниша осмотрел комнату, наигранно удивляясь отсутствию сестры в поле зрения. Громко, чтобы та услышала, начинает возмущаться, обращаясь к невидимой толпе –ужас, пропал ребенок! Несчастье! Горе мне, горе! Кто же унес мою Соню? Нужно срочно позвонить в милицию, пока не поздно! Алло, это милиция? Вы не видели здесь, товарищи, противную девчонку, которая постоянно убегает? Соня, Сонечка, где ты? Под одеялом начинается спешная возня – Соня высовывается из укрытия, перепуганно глядя на брата –Юрочка, не надо милицию! Вот она я, я нашлась! –ах ты нашлаааась? В ту же секунду в неё полетела подушка. Соня взвизгнула, пытаясь спрятаться от запущенного в неё снаряда, но лишь запуталась в складках одеяла и навернулась с кровати. Девочка подскочила на ноги, отбрасывая одеяло и бросилась убегать от Юрки, вооружившегося второй подушкой. И тут началась привычная утренняя возня и беготня по комнате, от которой проснулась мама. Прекращается она тогда, когда недовольная столь громким пробуждением мама решительно прерывает Грюнвальдское сражение, беспокоясь, что ребята разбудят соседей. Послушные матушкиному подзатыльнику, они тут же убирают скинутые на пол вещи и приводят комнату в божеский вид. Соня быстро прощает брату удар подушкой – обиды быстро забываются, когда сплочает общее горе вида ворчания мамы. Она складывает простыню, украдкой смотря на Юру. Грустит, что надо провожать его, но виду не подает. Не дай бог подумает, что она уже не злится. Юра нехотя заходит на перрон, придерживая чемодан, своей тяжестью оттягивающий руку. От помощи уперто отказывается, свято веря в то, что первое дело, с которым должен управляться самый настоящий мужчина – ношение багажа. Мама улыбается, несмотря на то, что глаза у неё на мокром месте. Папа придерживает её за плечо, не сдерживая улыбки. Соня трется возле них, бегая от мамы к брату. Проверяет, ничего ли не забыли, несмотря на то, что весь багаж состоял всего из чемодана и сумки. Она молча подошла к пареньку, вытаскивая из золотистых волос заколочку с зайчиком. Маленькая, она поблескивала в тонких пальчиках под лучами заходящего июньского солнца. Украшение девочка берегла как зеницу ока, как и положено всем дорогим подаркам –держи. Юра погладил её по голове, наклонившись к девичьему уху –как домой придешь, загляни в уголочек на третью полку шкафа. Прощались долго, словно знали, что нескоро суждено снова встретиться. Юра высунулся из окна поезда, помахав ладошкой маме с папой и сестренке. Соня какое-то время бежала за поездом, ответно размахивая ладошкой, пока совсем не выдохлась. Остановившись, лишь печально смотрела в сторону удаляющегося состава, до того момента, как к ней не подошёл папа. Девочка отметила, что у него было очень серьёзное и грустное лицо. Ленинград. 22 июня, 1941 Девочка украдкой выглянула из-под одеяла, осматривая комнату, утопающую в солнечных лучах. Воцарившуюся в ней тишину нарушало лишь мерное тиканье часов. Она удивилась тому, что никто не спешит будить её, несмотря на достаточно позднее время. Только силуэт матери выдавал присутствие хоть кого-то. Отсутствие привычной возни на кухне и оживлённых бесед напугало Соню, заставляя подняться с кровати –мама! Мамочка! Женщина даже не обернулась в сторону дочурки, продолжая рассматривать выцветшую фотографию –мама, я уже встала! Девчушка подбежала к ней, дернув ту за рукав вязаного свитера в попытках привлечь к себе внимание. Она лишь обернулась на младшую, вдруг крепко обнимая её и оставила невесомый поцелуй на веснушчатой щеке. Зашедший через пару минут папа был мрачнее тучи. Соня испуганно спряталась за мамину руку, опасаясь наказания за незапомнившуюся шалость. –Соня, сегодня война началась. Она лишь замерла, обдумывая услышанное. Война – это одна из самых интересных игр во дворе, в которую девчонок берут редко,а Соню и вовсе не брали. В ней принято драться на палках, делить двор и кричать "ура", а какая война настоящая, которая происходит на самом деле? Погруженная в свои раздумья, она не заметила, как родители покинули комнату, о чем-то перешептываясь. Девчонка подошла к шкафу, осторожно отворяя дверцу и привстала на носочки, осматривая нужную полку. Рядом с запиской "сестренке" лежало две барбариски, маленький бантик и новенький рубль. На счастье.