о веснушках, глазах и раннем утре

      Было ещё только раннее утро, а Тэтте уже проснулся. Обычно он не имел привычки подолгу лежать в постели, но сегодняшний день — как и много дней до него — стал исключением. Всё просто: он не мог встать и, например, заняться утренней тренировкой, которая была в его расписании. Ведь тогда он бы точно разбудил Дзёно. Он так же не мог пойти на кухню приготовить им завтрак — тот наверняка почти сразу оказался бы у него на голове. Не то чтобы Тэтте проверял, но сомневаться в реакции Дзёно не приходилось.       Тэтте и не жаловался — Дзёно был хорошей причиной подольше задержаться в кровати. Тот лежал совсем близко и продолжал спокойно спать. Умиротворение на его лице не могло не радовать — иногда собственные бесцветные сны пугали Дзёно, и он, проснувшись, какое-то время пытался сориентироваться. Они не говорили об этом, пока Дзёно не хотел. Но оба постепенно делали шаги навстречу тому, чтобы больше доверять и открываться друг другу, и Тэтте надеялся, что однажды Дзёно поделится с ним и своими ночными переживаниями.       Через неплотно закрытые шторы в комнату заглядывало тёплое весеннее солнце. Его лучи замерли золотыми полосами на стене, другие, будто играя, падали на их лица. Тэтте, сдерживая дыхание, открыто любовался Дзёно. Он мог хорошо видеть его светлые ресницы и даже бледные, едва заметные веснушки, украсившие его лицо с приходом весны. Вероятно, Дзёно и не узнал бы о них, если бы Тэтте ему не сказал. Уже на следующее утро после этого Тэтте застал его в ванной комнате с тональным кремом в руках, но ему не составило труда убедить Дзёно не пользоваться им, объяснив, что веснушки эти и не видно вовсе, если только не приглядываться. А ещё что они очень красивые. Дзёно тогда швырнул в него так и не открытый тюбик и выставил за дверь. Если Тэтте и возражал, то слабо — так или иначе, крем ведь остался не тронут. Он совсем не понимал, почему Дзёно хотел спрятать веснушки на своём лице — даже сейчас Тэтте, рассматривая его, не видел в них ничего плохого.       Тэтте не сдержал улыбки, когда Дзёно смешно поморщился. Солнце словно бы гладило его по волосам и щекам, уговаривая проснуться и обещая новый насыщенный день. Брови нахмурились, светлые ресницы затрепетали, и в следующий миг Тэтте затаил дыхание: Дзёно открыл глаза. Белесые и невидящие, они уставились прямо на него. Дзёно не было нужды делать это, но иногда, просыпаясь, он забывался и по привычке всё равно открывал их — и каждый раз, когда Тэтте заставал это, он оказывался заворожен его взглядом. Когда такое произошло впервые, Дзёно чуть не выпнул его с кровати и после долго был зол и смущён, несмотря на заверения, что всё в порядке. Со временем (не без стараний и упорства Тэтте) он стал относиться к этому спокойнее, но сейчас всё равно поспешил опустить веки. Тэтте выдохнул.       — Кончай пялиться, — пробормотал Дзёно.       Тэтте протянул руку, чтобы осторожно отвести белую прядь с его лица.       — И тебе доброе утро.       Снова наступила тишина. Тэтте так и не послушался, продолжая рассматривать Дзёно. В лучах утреннего солнца он выглядел особенно красиво, и оторвать от него взгляд казалось самым настоящим испытанием. Но Дзёно больше ничего не сказал. Из-за опущенных век и тихого дыхания можно было подумать, что он снова уснул.       — Идиот, я же всё ещё чувствую твой взгляд, — тут же опровергли это предположение.       Дзёно звучал по-прежнему сонно и двигался тоже: он поднял руку, чтобы коснуться шеи Тэтте. Он лениво погладил её, нащупывая твёрдый кадык, и повёл большим пальцем в сторону. Тэтте почувствовал, как он не спеша забирается за воротник его рубашки и оглаживает тонкую кожу ключицы. Щекотно, но Тэтте стоически терпел.       — Не могу не смотреть, — признался он. — Ты красивый.       Дзёно только что-то неясно фыркнул, что мало походило на ответ, и Тэтте улыбнулся — должно быть, очень по-глупому. Дзёно часто смущался от его слов и прятал это за раздражением или возмущением. Несмотря на свой острый слух, он совсем не умел слушать комплименты. А слушать приходилось часто: Тэтте не то чтобы был профессионалом в таких делах, но у него что на уме, то и на языке — он просто искренне говорил то, что думал.       Он любил в Дзёно абсолютно всё: от его непокорного характера и дурных привычек до белых волос с окрашенными в красный кончиками, серёжки в ухе и мягких губ, которые оказалось так хорошо целовать. Он любил и его весенние веснушки. И даже если Дзёно они не нравились, Тэтте был готов найти и поцеловать каждую, убеждая его, что они его совсем не портят, даже наоборот.       Было ещё кое-что, что Тэтте полюбил особенно. Он осторожно выловил руку Дзёно из-под своей одежды и оставил лёгкий поцелуй на костяшках пальцев.       — Саигику, — тихо позвал он, — открой глаза?       Дзёно напрягся и отнял свою руку.       — Тц, как бестактно, Тэтте-сан, — попытка смутить Тэтте засчитана.       Наступившее за этим молчание их не смущало: было что-то приятное в том, чтобы тихо лежать рядом этим утром. Тэтте снова невольно засмотрелся на Дзёно: нахмуренные брови, лёгкое недоверие на лице. Он дотронулся до его волос. Они мягкие как всегда и немного растрепанные после сна. Тэтте ласково перебирал тонкие пряди, разглядывая красные кончики между своих пальцев — будто кто белую кисточку окунул в краску. Дзёно от его ненавязчивых действий заметно расслабился.       — Зачем?       Тэтте уже и не ждал, что он скажет что-то ещё об этом. Он честно сознался:       — Хочу посмотреть.       Дзёно недовольно цыкнул. Такой до смешного простой и прямолинейный ответ его явно не устроил. Но Тэтте ничего не мог с собой поделать: иных причин просить такое у него не было. А если Дзёно не считал эту достаточно весомой, чтобы выполнить его небольшую детскую просьбу, Тэтте не станет настаивать.       — Ты дурак, — на всякий случай сказал Дзёно.       И открыл глаза. Сначала осторожно приподнял веки — совсем чуть-чуть, будто всё ещё раздумывал. Тэтте снова задержал дыхание. Он переместил руку на его щёку и начал поглаживать большим пальцем скулу, словно уговаривая его. И тогда Дзёно распахнул глаза полностью.       Они светлые — это первое, что всегда отмечал Тэтте. Его рука замерла на лице Дзёно, когда он придвинулся ближе, чтобы вглядеться. Зрачки напротив были сильно сужены, как если бы их слепил яркий свет, а из-за нехарактерной бледности их было трудно заметить на фоне обесцвеченной радужки. На солнце глаза Дзёно заблестели, становясь похожими на две капли воды. В них невозможно было увидеть отражение, но Тэтте смотрел так завороженно, будто надеялся разглядеть там что-то другое, более важное и значимое. Он пытался разглядеть Дзёно.       Говорят, глаза — зеркало души. Дзёно же всегда держал глаза закрытыми. И подобно им он скрывался и сам: люди вокруг видели лишь то, что было на поверхности. Хладнокровный, чёрствый, бессердечный — чего только Тэтте о нём не слышал от других. Но сам он видел гораздо больше: глаза Дзёно были открыты ему, а вместе с ними и то, что таилось в глубине души. Дзёно мог быть таким, как про него говорили, но Тэтте знал, что он хороший человек.       Взгляд Дзёно, направленный на него, был осознанным. Светлые ресницы дрожали, будто ему было тяжело удерживать веки открытыми. Но он не сводил с Тэтте глаз. И если у Тэтте спросят, как он может с восторгом смотреть в них в ответ, он честно скажет: больше таких нет ни у кого. И даже при всём желании нельзя найти хоть каплю похожие: не просто слепые и бесцветные, а пронзающие насквозь, собравшие в себе все оттенки, сокрывшие целый мир. Ему хотелось бы вглядываться в эти глаза бесконечно долго, находить в них всё новое и прекрасное, любоваться и шептать слова восхищения.       Но в комнате раздалась мелодия. Негромкая и приятная, она совсем не нарушала спокойствие, окружившее их. Но Дзёно всё равно моргнул и отвернулся, чтобы выключить будильник. Когда он повернулся обратно, его глаза уже снова были закрыты.       — Успокой своё сердцебиение, я сейчас оглохну, — он старался выглядеть раздражённым.       Надо же, Тэтте и не осознавал, как быстро бьётся его сердце, пока Дзёно не сказал об этом. Он постарался успокоиться, внимая его просьбе. Собственная реакция его нисколько не удивляла: то, что он видел, было поистине волшебным. Тэтте приблизился к лицу Дзёно, чтобы задержаться губами сначала на одном веке, затем сразу на втором.       — Они прекрасны, — прошептал он.       Дзёно уткнулся лицом ему в грудь в попытке скрыть румянец. Он пробормотал что-то неразборчиво, и после до Тэтте уже яснее донеслось:       — Дурак, — не первый и точно не последний раз за утро повторил Дзёно. — С днём рождения.       Тэтте прижал его к себе, зарываясь пальцами в мягкие волосы. На его лице расцвела счастливая улыбка.       Этот день обещал быть хорошим.