«История моей любви»

      История. Такое многогранное слово, совмещает в себе тысячи значений — наука о развитии мира; ход развития, движения чего-нибудь; происшествие, преимущественно неприятное, скандал; прошлое, сохраняющееся в памяти человечества; рассказ, повествование; действительность в её развитии, движении. Ровоам не знал, какое из этих определений может описать историю его любви. Историю о том, как Райя Абер стала для него ярчайшей звездой, чем-то божественным и прекрасным.       Она была словно Снежная Королева, такая же холодная, страстная, недоступная. Райя виделась ему прекрасной птицей феникс, что несёт лишь свет и исцеление. Она была как желанный ребёнком десерт. И Кэлхуну казалось, что рядом с ней он становился маленьким мальчиком, у которого всё никак не получалось достать даже до кончиков пальцев богини. Афродиты, Геры, Афины — без разницы, Райя Абер всё равно была в тысячи раз лучше всех божеств во вселенной.       Так он думал с самой их первой встречи. «Любовь с первого взгляда», в которую Ровоам никогда не верил, ударила по голове и снесла крышу с первого захода. Каждый раз, стоило Абер хотя бы посмотреть в его сторону, сердце учёного начинало биться часто-часто. Хотелось вырвать его из груди и отдать Райе. Преподнести, как величайший дар величайшей девушке на планете.       Кэлхун любил Райю Абер. Любил всем своим построенным по инструкции сердцем. И Ровоам прекрасно знал, что в той «инструкции» не говорилось ни слова о том, что его сердце может полюбить кого-то. Но он всё равно открыл для себя науку «о развитии чувств». Чувства, чувства... Это было что-то лёгкое, воздушное. Что-то мягкое и пушистое. Что-то, что хотелось прижать к себе и никогда не отпускать. Что-то, что абсолютно всегда вспыхивало ярким пламенем, стоило Ровоаму увидеть Абер.       Он мечтал, что Райя одарит его улыбкой. Ну и объятиями. Вдобавок поцелуем. А лучше двумя. И учёный не тратил фантазию насмарку — дарил Абер цветы, конфеты, пытался заводить диалог при каждой встрече.       —... С помощью этого устройства можно будет отслеживать жизни всех граждан!       — Ровоам, тебе не кажется, что это... Как-то слишком?       Ладно, Кэлхун признавал, что иногда часто Райя отвергала его идеи, вырывала мечты на самом корню, закатывала глаза, тем самым показывая, что тот — сумасшедший. И это вновь наводило на ужасный вопрос: а Райя... любила его в ответ? Эти мысли всегда казались Кэлхуну слишком неправильными, ненужными. Чем-то, что запросто могло уничтожить всю его эйфорию в одно мгновение. Он любил, этого было достаточно, наверное.       Нет.       Нет, нет и ещё раз нет.       Недостаточно.       Но понял он это слишком поздно.       Когда он убил Райю Абер, то прикончил и самого себя за компанию. Разорвал своё сердце в клочья и... Больше некому было преподносить этот «величайший дар». Ве-ли-чай-ший, чёрт возьми. Да нет в нём абсолютно ничего великого, самый обычный умняш-психопат-ботаник-уби-... Убийца, убить, убийство. Смерть. Руки начали дрожать, Кэлхун обнял себя за плечи. По щекам медленно текли слезы. Всё же было как обычно — Райя пришла, получив его сообщение, учёные долго спорили, а потом, потом... Абер сказала, что его мечты — полнейшая херь. А дальше пустота. Долгая, тягучая, пугающая. И ведь он только что стоял напротив Райи, уперев руки в бока, а теперь склонился над ней, глотая слёзы. «Знаешь, почему мы никогда не сможем быть вместе? Ты себя и свою систему любишь больше меня», — это была чистейшая ложь. Ровоам просто не мог в это поверить. Не хотел.       Это всё никак не хочет покидать закоулки его памяти. Кэлхун каждый божий день вспоминает Райю Абер и уже начинает её ненавидеть. Она была Снежной Королевой, что своей смертью заморозила всё живое, что было у учёного внутри. Райя была птицей феникс, что давным-давно прекратилась в пепел. Она была как желанный ребёнком десерт, который засох на столе. Но как бы он ни проклинал её, тот день и самого себя, любовь никуда не исчезала. Давила на его кое-как собранное из осколков сердце, видимо надеясь добить его окончательно. И Кэлхун уже давненько потерял инструкцию, дабы в экстренной ситуации собрать себя заново. И не было никого, кто смог бы принести ему исцеление.       Ночами смотря в звёздное небо, Ровоам всё пытался себя убедить, что смерть Райи Абер — бред. Может быть, её вообще не существует? Или она уехала в долгосрочный отпуск? Вдруг просто исчезла, отправившись куда-нибудь далеко, туда, где её ждёт только лучшее? А смерть — всего-то лишь фантазия его ненормального разума. Да, именно так и есть. Именно в это Ровоам хотел верить. Что всё произошедшее — рассказ, сказка, глупая сплетня, что-то, чего никогда на самом деле не существовало. Но нет, Кэлхун смотрит на свои руки, а перед глазами мелькают пятна крови. Как бы учёный не хотел, слишком реально. Слишком по-настоящему.       Ровоам выкидывает руки, зло смотря на Райю-Прайм.       — Ты думаешь, что мне поможет твоя идиотская терапия?! Да я сотни лет не мог забыть и отпустить, что изменилось сейчас?       — Многое изменилось, Кэлхун, — искусственный интеллект приблизился. — И как бы ты этого не отрицал, сам ты также стал другим. Сейчас всё может казаться совсем по другому.       — С чего ты взяла? — фыркнул учёный, отворачиваясь. — Ты меня не знаешь. Ты даже не Абер.       — Правда. Но... — на секунду Прайм замолкла, после чего все-таки произнесла. — У меня есть кое-что, что, думаю, она хотела бы тебе показать .       Ровоам недоуменно перевёл взгляд на Прайм. Та включила видеозапись на своём экране так быстро, что учёный даже возразить не успел.       Видимо, запись с камеры наблюдения. Абер и Кэлхун стоят в фойе, девушка накидывает куртку. На её лице расползается мягкая улыбка, когда Ровоам помогает ей завязать шарф. Улыбаются. Искры чувств между ними были практически видны.       Чувства, чувства... Это было что-то тяжёлое и страшное. Что-то жёсткое и беспощадное. Что-то, что хотелось выкинуть далеко-далеко и никогда не подпускать к себе. Что-то, что абсолютно всегда вспыхивало ярким пламенем, стоило Ровоаму вспомнить Абер.       Кэлхун не смог подчинить Абер, людей Империи, свои чувства и воспоминания. Казалось, что когда он уже было брал под контроль что-то из этого, то оно сразу же расправляло стены клеток и бросалось прочь. Райя мертва, Империя пала... В собственных мыслях учёный всё никак не может разобраться, что просто ужасно. «Расскажи историю своей любви», — попросила Прайм, когда пришла "помочь ему разобраться в себе", но учёный даже этого сделать не смог. Просто не знает, что рассказать. Он просто не знал, с чего начать. И чем продолжить. Да и с концовкой проблемы оставались. Единственное, что Ровоам мог сказать наверняка — он любил Райю Абер. А может и не он, а кто-то другой. Кто-то, кто не боялся себя и любви. Кто-то, кто, может быть кто-то другой, а может и Кэлхун.       История его любви соврала учёному, лепеча на ухо сладкие мечты. Она врала ему всегда, с самого начала, стоило ему впервые увидеть в глазах Абер искры. Только-только Ровоам представлял, что у них будет счастливое будущее, как его фантазии уничтожались суровой реальностью. Он сам уничтожал. Ликвидировал всё, что казалось ему неправильным. Но самого себя истребить так и не смог. К сожалению.       Ровоам Кэлхун любил Райю Абер. Но конец его истории о любви с самого начала был обречён на провал. Кто виноват, кто прав — решать не людям и даже не богам. Всё решит время. Рано или поздно, когда-нибудь до Ровоама дойдёт и он отпустит Абер и больше никогда не даст кров в своём сердце. Правильно ли это будет? А разве жизнь правильна? Даже сердце Кэлхуна, построенное по инструкции, давало сбои. Сбои, которые никак нельзя было предотвратить.       — Ну так что? — неуверенно спросила Прайм.       Кэлхун ничего не ответил. Любовь — это та история, о которой он никому не расскажет.