Ненасытный.
Таков он был. Таков он будет. В этом весь Он.
Всё в этом мире было конечно, имело дно, границы и край — кроме того, что было в нём. Он — первый среди иных. И после него сотворилось всё. Он всегда хотел больше. Больше силы, больше знаний, больше власти. Больше всего. Каждую секунду своего существования он лелеял надежду когда-то утолить необъятный голод. Хотя бы на мгновение — всего одно! — ощутить насыщение. Заполнить бездонную пустоту внутри. Хоть бы чем… Но чем дальше уходило время — он поглощал даже его, но всё без толку! —, тем сильнее и раздражающе тянуло в желудке и першило в горле — юные звёзды Элберет, их свет и мягкое пламя лишь дразнили, совершенно бессовестно не умаляя его желания, когда он накрывал их собственной тенью и растворял в своей бескрайней бездне на атомы, на кварки. Не мучился больше никто. Ни брат его, ни те, кто были многим слабее. Он один ежесекундно горел — жаждой, необузданным голодом, и оттого не знал, куда себя деть. Неугасимое Пламя было последней надеждой. У него тоже не было конца. По крайней мере, так Ему всегда говорили. То, что всему дало жизнь. То, что могло Его насытить. Но отыскать то пламя, несмотря на сотни тысяч избитых дорог, Он так и не смог. . . . Майрон был отрадой для сердца, землёй обетованной для его души и последним пристанищем для вечно голодной пустоши внутри. Казалось, что до встречи с ним Мелькор и понятия не имел, каково это — желать кого-то столь сильно. Ни одна звезда, ни один из майар и даже само время не были для него чем-то настолько же ценными, как он. И тот нескончаемый огонь, что Майрон теплил в себе и которым делился с ним в каждом долгом поцелуе, заставлял его наконец-то чувствовать себя живым. Утолял неистовый жгучий голод — пускай и всего на пару недолгих мгновений. Наконец-то Тьма внутри него утихала, смирела и льнула под его руки ласковой, приручённой, но всё ещё дикой кошкой. И Майрон никогда не противился ей — влюблённой и ненасытной. И Ему тоже.