Ночной эпизод

Это был прекрасный летний вечерок, постепенно перетёкший в бурную ночь, с громыхающей музыкой и дёргающимися в мерцающем неоновом свете телами. Клаус чувствовал себя рыбой в огромном океане, а потом гусеницей, а затем и бабочкой, и выражал всё это танцем. Не удивительно: под той дурью, что он принял, можно было почувствовать себя хоть самим сатаной. Но Клаус был всего лишь бабочкой. Ловящей басистые ритмы и порхающей в такт им от одного человека к другому. Он смеялся с ними, болтал, выпивал, танцевал, обнимался, флиртовал, целовался и летел дальше. Он прекрасно проводил время, течение которого не замечал, пока его нетрезвый взгляд не упал на экран сотового какого-то парня, к которому он подлетел. И Клаус, глядя на цифры «03:58», осознал, что через несколько часов старик Реджи объявит подъём, а ему к этому моменту не только нужно быть в кровати, но и, желательно, не в хлам. Такие моменты были самыми ужасными в жизни Клауса: во время них он, несмотря на то, под чем был, чувствовал себя самым несчастным, приговорённым к чему-то худшему, чем смерть, пленником, которого обрекли на тысячелетия страданий. Однако никого не интересовало, что он там чувствовал и как сильно не хотел возвращаться в отцовский дом. Прежде всего не волновало самого отца, который с лёгкостью мог бы в очередной раз отправить на его поиски братьев, а они бы точно нашли, и привет грубые встряхивания за плечи, и: «хватит нас позорить, Клаус», «свалишь ещё раз, и я тебя на полоски порежу», «разве ты не понимаешь, что вредишь себе и всем нам?», «не трать время, крепыш, он ведь опять под своей дрянью». И печальные взгляды от стоящего в стороне, не желающего в этом участвовать Бена. Не то чтобы Лютер и Диего когда-либо хотели в таком участвовать. Нет, конечно. Лютер предпочел бы сидеть у папочки под боком и жадно ловить любое его слово или жест, а Диего просто завидовал. Ведь куда легче сбежать из нелюбимого дома, когда ты бесполезное разочарование под номером четыре, не обременённое долгом присутствовать на большинстве миссий и предоставленное самому себе, чем когда ты более менее нужный номер два. А Бен… Бен просто делал то, что говорили, давно смирившись с тем, что его всё равно заставят, как бы он ни сопротивлялся. Клаус горестно думал о том, что терпеть всё это придётся ещё несколько лет, и кое-как тащился домой по тёмным улицам, пошатываясь и ощущая собственное тело так, будто на него повесили несколько увесистых цепей со старыми, железными кандалами. Не утешала даже бутылка какого-то алкоголя, зажатая в руке, и его обжигающая горечь во рту. Да, Клаус знал, что должен трезветь, готовясь к неизбежной встрече с папочкой за завтраком и на тренировках, но… Он даже удосужился отправиться домой, а это уже практически непосильная задача, так что протрезвеет он как-нибудь позже. Пока что все должны быть удовлетворены и тем, что им не придётся тратить свои драгоценные нервишки на его поиски и разоряться на наказания и гнев. Ну… Не придётся, если он придумает, как пробраться в дом, а иначе вытащиться на крыльцо, чтобы впустить его, они всё же будут обязаны. Дверь, конечно, как вариант не рассматривалась: Клаусу сегодня нечем было вскрывать её. Так что, обойдя здание академии, он с надеждой уставился слегка плавающим взглядом на окно своей комнаты. Странным образом оно оказалось закрытым, хотя в заторможенном сознании Клауса теплилось воспоминание, говорящее, что он оставлял его открытым. Что ж, о том, кто и зачем закрыл несчастное окно, можно было подумать и позже, так как соседнее казалось совсем немного приоткрытым. Этого хватило бы, чтобы, толкнув, пролезть внутрь, а затем проскользнуть к себе. И Клаус, рассеяно пожав плечами и оглянувшись по сторонам, сунул бутылку под ткань блестящего, черного топа, зажав её между ним и собственным телом. А потом уцепился за трубы, спускающиеся с крыши к земле, и принялся карабкаться вверх. Он не знал и не особо задумывался о том, каким таким чудом ему удалось не рухнуть вниз, списывая всё на удачу и природную ловкость. И, ввалившись в чужую комнату, надеялся, что ему так же повезёт без приключений попасть к себе, упасть в кровать и уснуть. Но, пробежавшись взглядом по виднеющимся в сумраке стенам, слегка растерялся, а взглянув на кровать и вовсе сперва зажмурился, а затем пошире открыл глаза, пытаясь поверить в то, что он видит. На кровати в окружении привычного хлама из пёстрых вещей, застыв, сидел Бен. Он отчего-то не спал, и выглядел как настоящий призрак, и даже похуже. Будто пережил сотню апокалипсисов за несколько минут, и теперь не знает, кто он, и что ему с этим делать. Бен никак не отреагировал на появление Клауса, а Клаус не совсем понимал, где именно он оказался, и радоваться ему тому, что Бен на него не реагирует, или всё же волноваться. По идее, влезая в соседнее окно, Клаус и должен был оказаться в комнате Бена. И Бен действительно был здесь — в этом плане всё сходилось. Но беспорядок, рисунки на стенах, надписи и всякий хлам никогда не находились в комнате Бена. Они находились только в комнате Клауса, и Клаус, глядя на всю эту картину, пытался осознать, как мог, влезая в комнату Бена, оказаться в своей. Бен тем временем тихо, судорожно вздохнул, нарушая повисшую тишину, и Клаус решил, что поймёт всё позже, и что насчёт Бена точно стоит волноваться. Он протёр глаза руками, заставляя зрение стать более чётким, и попытался разогнать туман в голове. Вытащил из-за топа бутылку и осторожно подкрался к Бену. — Эй, Бенни, ты чего тут… Не спишь? — тихо спросил он, снизу заглядывая в глаза брата. Бен заторможенно отвлёкся от рассматривания своих колен, и, медленно подняв взгляд чуть выше, буквально впился им в Клауса. Смотрел он с такой чудовищно тяжёлой смесью эмоций, что Клаус, кажется, моментально протрезвел, почувствовав, какая адская буря разворачивается внутри их спокойного, тихого номера шесть. Бен одновременно злился, рвался на мелкие лоскуты, кипел внутри, крушил самого себя и молча, тоже где-то глубоко в себе рыдал. Клаус видел это, чувствовал, и знал, что после такого наступает нечто, что можно описать лишь как «ничто» и «никак», сплошная пустота вместо сердца и чувств. Клаус знал, что то, что Бен переживает сейчас — ужасно, но то, что последует за этим, если не попытаться ничего предпринять, для Клауса всегда было ужаснее. Наверное, потому что он никогда не отличался умом и предпочитал всё же чувствовать хоть что-то, чем быть просто оболочкой себя с зияющей чёрной дырой внутри. Вот только потому же, что умом он не отличался, сейчас, когда этот самый ум был в добавок значительно одурманен всем подряд, Клаус не нашёл ничего лучше, чем нерешительно протянуть Бену алкоголь. И Бен, к его удивлению, не просто забрал предложенную бутылку, а вцепился в неё, как цеплялся бы висящий над пропастью за брошенную ему верёвку, и так быстро поднёс к губам, что Клаус даже не сразу угнался сознанием за его действиями. — Эй-эй, осторожнее, — запоздало разволновался он, глядя, как Бен залпом глотает выпивку. Бен, кажется, и без его волнений понял, что так резко действовать не стоило, потому что в какой-то момент подавился, закашлялся, забрызгав часть кровати и пол алкоголем, и шумно вдохнул. — Ну ты даёшь, Бенерино, — Клаус вытер его щёки и подбородок рукавами своей нелепой, длинной и пёстрой рубашки. Уселся рядом и вздохнул. — Ну? Может, объяснишь, почему ты сидишь тут с видом висельника перед петлёй? Попрошу заметить, что так выглядеть имею право только я, когда мама готовит проклятый омлет, так что… Не отнимай мои фишки, понял? Бен нервно облизнулся, с сомнением глядя на Клауса. Теперь его взгляд казался чуть более присутствующим здесь, а не где-то в недрах самого себя, и Клауса это радовало. Бен закрылся от всего мира, и нужно было как-нибудь открыть его, пока он не уничтожил себя в этих стенах, которые сам и выстроил. И, кажется, алкоголь в этом частично помогал. — Я… — дрожащим голосом выдал Бен и тут же отвернулся, сжимая руки. — Что? — Клаус осторожно тронул его за плечо. — Отец что-то сделал тебе? Бен отрицательно мотнул головой и снова судорожно вдохнул. — Я убил двоих человек. — быстро и тихо ответил он. — Оу, ну… — Они не были виновны. Они просто оказались слишком близко. Они… Я… Я не смог проконтролировать его… Клаус сочувственно посмотрел на него и чуть сжал пальцы на его плече. — Мне жаль, Бенни, — мягко сказал он. — Но ты не… Бен вдруг повернулся, глядя на Клауса полными слёз глазами. — Нет, виноват! — возразил он. — Это я, это часть меня, и я должен держать его, но я… Я… Сдерживаемые рыдания всё же победили Бена, и он задохнулся ими, опустив голову. Клаусу действительно было жаль. Не погибших людей, конечно, а своего превращённого кое-кем в монстра брата, обязанного убивать тех, кого этот кое-кто прикажет, а потом жить с этим и со случайными смертями тех, кто погибнуть не должен был. Только Клаус не знал, как это сказать, да и стоит ли говорить. И чувствовал, что если продолжит думать в этом направлении, то очень скоро ему понадобится новая доза, притом чего-нибудь более крепкого. Так что он постарался не думать, просто придвинулся ближе к Бену и положил его руки на свои плечи, заставляя обнять себя и обнимая его в ответ. Бен беспомощно прижался к нему, и тихо задыхался, всхлипывая и дрожа в его объятиях, а Клаус проявлял необычные чудеса молчаливости, потому что глупо было бы пытаться сейчас успокоить Бена словами. Проще и лучше было просто гладить его по спине и волосам, и надеяться, что из обычно утопающего него выходит не самый ужасный спасательный круг для другого. — Пожалуйста… — через некоторое время прошептал Бен и отстранился, с надеждой и мольбой глядя Клаусу в глаза. — Пожалуйста, Клаус… Вызови их для меня… Я должен извиниться, я должен… Узнать, что я могу сделать для них… Для их семей… Пожалуйста, Клаус, пожалуйста… Клаус поджал губы, Бен просил его о таких ужасных вещах, что на мгновение Клаусу даже захотелось обидеться, вспылить и отказать, потому что Бен ведь знал… Лучше других знал, насколько это невыносимая задача. Но Бен, очевидно увидев это на его лице, вцепился в него ещё сильнее, и продолжил шёпотом умолять. Он звучал так отчаянно, Клаус впервые слышал его таким, и… — Хорошо, — серьёзно кивнул он. — Хорошо, только позже. Разве мог он отказать? Конечно, нет. Клаус вообще слишком плохо умел отказывать. Тем более Бену. От предстоящего сеанса сердце в его груди уже неприятно сжималось, а по телу пробегал фантомный холод — слишком заранее, поскольку до сеанса было не меньше нескольких часов, а то и всего дня. Перспектива встретиться с жертвами Ужаса не могла радовать, и, хотя сознание Клауса всё ещё не отличалось особой трезвостью, воображение живо нарисовало ему картинку того, как могут выглядеть эти бедолаги. — Спасибо, правда, спасибо тебе, — отвлекая его от этого страшного зрелища, зашептал Бен, заметно просияв. — Это так много для меня значит, это… — Не вздумай просить меня о подобном ближайшие полгода, — перебил его Клаус, решив для приличия поворчать. — И будешь должен мне тот кожаный браслет. Бен слабо усмехнулся, вытирая слёзы. — Конечно, да, я могу принести его хоть сейчас. — Нет, сейчас не нужно, — Клаус улыбнулся. Улыбка вышла усталой и довольно грустной, но в целом искренней. — Сейчас, если ты не хочешь рассказать мне что-нибудь ещё, давай спать. Ты, кстати, долго тут сидел? — Всю ночь. Я пришел к тебе, но тебя не было, и я решил подождать. Клаус снял кеды и растянулся на кровати, поверх разбросанных на ней вещей, которые он перебирал перед вылазкой. — А если бы я не вернулся? — спросил он. — Сидел бы тут до второго пришествия Христа? Бен вновь слабо усмехнулся. — Искал бы тебя по всему городу и за его пределами, как и всегда, — ответил он. Улёгся рядом, недолго помолчал, а потом более тихо и снова нетвёрдым голосом прошептал: — Спасибо… За всё это. — Спи-и, — закинув на него руку и ногу, протянул Клаус.