хороший мальчик

— Так? — Мфххх… да-а… Жесткие пальцы растирают бледную чуть золотистую кожу, скользят вверх-вниз, с легким нажимом. Масло, пленкой тончайшей ложащееся под красновато-смуглую ладонь, помогает двигаться руке четко, безболезненно, легко и пахнет одуряюще травами и розами. — Мой брат. — Ммм? Солнце в оконном проеме роняет лучи на светлые волосы цвета высохшей пшеницы и луба, сплетенные в крепкую косу, скользит ими, ласкает точеные черты изящного, хищного чуть лица, расслабленного и тронутого лишь ехидной и блаженной улыбкой. Пальцы ласкают бьющуюся под кожей венку, охватывают нежно и крепко вокруг, продолжая растирать. — Тебе действительно нравится? — Ооо да, Моргот дери. После пары дней бега по лесным чащобам, лучший способ расслабления — это сдать себя в твои заботливые руки и просто наслаждаться. — А стоило бы просто меньше бегать! — и пусть ворчание звучит весьма отчетливо недовольством, оно вызывает в ответ только легкий смех, прерывающийся вздохом наслаждения и довольным то ли поскуливанием, то ли полустоном. Морьо, продолжая ворчать себе под нос что-то о бережном отношении к хроа, отпускает размятую и растертую целебным маслом ногу брата и принимается за вторую. Тьелко растекается в кресле, распаренный в нарготрондских купальнях, довольный донельзя — и тем, что наконец-то смыл с себя пыль и грязь, и принесенной ко двору кузена после охоты добычей (как шевронами орочьих триб, так и парой оленьих туш), и заботой ворчливого брата, так удачно заглянувшего по каким-то своим делам в тайный город. После разрушения Таргелионского дома Морьо поставил лагерь неподалеку — в холмах к северо-востоку, — и теперь они виделись значительно чаще. Хоть какой-то плюс от этой ужасной битвы. — Где ты вообще этому научился? Ощущения же прямо… непередаваемые. Средний фырчит, разминая и растирая уставшую натруженную охотой — прыжками, бегом и упорами — лодыжку, недовольно косится исподлобья, сдувает с лица волосы, но отвечает, дергая левым ухом: — Целители атани подсказали. Когда я сломал ногу, после того, как кость срослась, так же приходилось делать. Снимает мышечное напряжение, расслабляет связки, разгоняет кровь. Восстановление хроа идет быстрее. — Иногда поражаюсь тому, что ты столько знаний и навыков отовсюду повытаскал. И все как на подбор — практичные донельзя, — смеется Третий, подпирая голову рукой. — У тебя вообще есть хоть что-то, что ты не можешь?.. Карнистир вздрагивает всем телом. Как ядовито и иронично напоминать ему о бесполезности. — Слишком много даже, особенно для одного из Проклятых Сыновей. Келегорм замолкает, блаженно прикрывая глаза. Ему даже в голову не приходит, пожалуй, прислушаться к голосу брата — и слава Первопламени. Иначе все годы… нет, столетия стараний Морьо не обеспокоить никого из братьев пошли бы насмарку. — А как в целом ты сам? — вновь взрезает мягкую тишину покоев голос светловолосого нолдо. — Тебя давно не было в нашем городе. «Нашем». Тьелко так легко и спокойно называет Нарготронд почти своим, будто уже отобрал серебряный венец у старшего князя Третьего Дома, что Карантиру невольно становится едва ли не страшно. Он успел уже встретиться и поговорить с Курво… как и с Эдрахилем. Карантир прячет молча глаза за занавесью темных жестких волос. — Я был занят делами лагеря, — ровно отвечает он пару секунд спустя. — Пытался восстановить договора с гномами, через Нэльо, но отсюда сложнее и опаснее добираться. Потому пришлось подправлять условия и оплату. Собираюсь отправиться на восток с торговым отрядом — один из истерлингских корольков изволил заинтересоваться моим предложением о взаимном обмене знаниями. — О Валар. Какой же мутью ты маешься! — фырчит Тьелкормо. — Когда ты последний раз вообще сам развлекался? Охота, бал, да хоть вылазка в Темные земли? «Никогда», — тянет рявкнуть Морьо, но этот порыв он давит железной хваткой самоконтроля. Брату не стоит знать. В конце концов, он принц. Все эти мероприятия — охоты, вылазки и балы, — хороши, веселы и легки… для принцев. И так и должны будут оставаться хорошими, веселыми и легкими развлечениями. Да, конечно, Тьелко знает, что организовывать их сложно. Еще в Амане его тоже припахивала матушка… но обычно Морьо все равно старался выполнить не только свои, но и большую часть его обязательств. Тьелко все равно уже тогда возненавидел скованные правилами светские приемы, предпочитая охоту в Свите Оромэ — где не было необходимо хоть что-то предусматривать, ибо Воля Вала берегла колчаны от опустошения, пищу — от завершения, спутников — от боли и усталости. Морьо же всегда был тем, кто следил за чужим весельем с его изнанки. Кто-то же должен. Кто-то должен считать стрелы, расписывать план-программу, собирать поклажу в дорогу и торопить с готовкой поваров. Кто-то должен считать деньги, выбивать из союзников-гномов скидки на металл, матерясь на кхуздуле, кто-то должен точить мечи для вылазок… Кто-то должен выполнять работу, слишком муторную и грязную для князей и принцев. Будет лучше, если этим станет заниматься бесталанный. Его это не выжжет, как остальных. Темный отпускает лодыжку и стопу брата, спихивает его очень уж вальяжно устроившуюся на колене скрещенных на атанский манер ног пятку и поднимается, отряхивая тунику. — Не так уж давно. Праздник середины осени был… — …сейчас конец зимы. Скоро Цветение. На миг во взгляде чужих глаз мелькает удивление, смешанное с беспокойством. Тьелко щурится, но, наткнувшись на спокойно-ехидный пристальный взгляд, поднимает руки, смеясь. — Понял-принял, старина Морьо опять возится с нудными хозяйственными делами и не считает нужным расслабляться! Хорошо, я повеселюсь за тебя, братец. — Так-то лучше. Смотри, чтобы у Артафиндэ после твоего веселья жизней в городе не стало больше… — Эй! Я не сплю с кем попало! — Ага. Ты спишь с Артафиндэ. У Келегорма возмущенно округляются глаза, но он тут же фырчит, вздергивая подбородок и усмехаясь ехидно: — А что, ревнуешь? Сердце у темноволосого нолдо тянет болезненно. Да если бы. Морьо отводит взгляд. Как ревновать тех, на кого никаких прав не имеешь? Тех, кто тебе дороже проклятых Камней, но кому даже нельзя об этом сказать открыто — можно лишь смотреть, чтобы не оступились, подставлять плечо, закрывать от чужих мечей, подавать стрелы, расчесывать спутанные волосы, слушать всхлипы в плечо свое, прикрывать от искр огня, предупреждать настойчиво о том, что чуткое сердце видит впереди, принимая в ответ легкомысленные отмашки? Он не имеет ни малейшего права укорять их в попытках найти счастье и радость. Артафиндэ легче. Тьелкормо тоже. Как Нэльо проще с Финдэкано, как Кано легче рядом с младшим, как Куруфинвэ и Тьелпэ по-прежнему тесно связаны сыновье-отцовскими узами и работой в кузницах Нарготронда… Морьо остается только следить, чтобы тьма до них не дотянулась слишком легко. Чтобы морготовы рога войны не звучали громче и увереннее звездного света и смеха… Для этого и нужны воины и щиты. Даже такие хрупкие, как он, могут быть полезны. …Видишь, отец, я все же полезен им. Хотя бы немного полезен тем, кого люблю. Может быть, они даже будут иногда вспоминать обо мне с улыбкой, когда я однажды иссякну и оставлю их… — Делать мне будто нечего, — фырчит он саркастично и тут же мягко коротко улыбается — самым уголком губ, криво, почти неумело. — Я рад, что вы лучше чувствуете себя вместе. Ты больше себя бережешь, Артафиндэ стал спокойнее и расслабленнее. Я не могу не быть рад. Тьелко снова щурится. Но молчит, встряхивая волосами. Правильно. Пусть думает, что ему кажется. — Принесешь мне что-нибудь выпить, а? — Да, конечно. Морьо отходит до двери, выходит, прикрывает за собой… И все же слышит тихое, нежное почти, почти болезненное, ласковое: — Хороший мальчик, Карнистир. Об стену со звоном разбивается ваза, но это Средний старается принять за чью-то неловкость в соседних покоях.