У меня глаза змеи

Но Фитц же предан, как щенок. Как мокрая шавка с разорванным пузом, ты ее приласкай, и она станет твоей. За секунду. За пару секунд. Щ.И.Т., Аида, Уорд, Аластор Фитц... Я. Это своего рода русская рулетка, к кому привяжется. Хороший. Плохой. Хороший. Плохой. Хороший. Плохой. Упс, убит. Но Фитц же романтик. Кто это сказал? Кажется, тот робот убийца, глава террористической тоталитарной организацией, которой Лео целовал руки. Руки? Руки ли? Мне смешно и обидно. Он смотрит на нее, как преданная собака. Раньше смотрел на меня, и от этого тоже смешно и обидно. Я помню, как он дрожал от слез, когда его дипломная работа убила бродячую кошку, ну, так случайно вышло, и вообще, подрывник локального действия такое и предполагает. Он плакал из-за лишайной кошки. Я гладила его по спине, закусывала губы. Всегда чуть меньше ценила жизнь. Поэтому, наверное, так и сложилось. Что я – вскрываю людям грудины, а Фитц – изобретает способы сделать мои ножи острее. Изобретает и воротит нос от любой мысли об убийстве. Воротил. Он застрелил ее, даже не смотря. Застрелил безоружную женщину. Мой Фитц бы такое не сделал. Он предан своей идее гуманизма, потому что она в какой-то момент его и спасла. Я спасла, Щ.И.Т. спас. Теперь вот, Аида. Новый хозяин бедняжки Фитца, которому стёрли память. Без этого он бы не поддался. Щенок, вскормленный с идеей, умирает бешеной псиной, но с той же идеей. Раньше этой идеей было спасение людей, теперь – защита убийственного андроида. Я все понимаю, и в целом не виню. Он прекрасный друг, выдающийся учёный, и мне жаль, что мы потеряли такого ценного человека. Но что меня выводит из себя больше. Так это то, что теперь он не мой. Я стою на коленях, на этом исчерченном осколками полу, и смотрю на дуло пистолета. Фитц прижимает пистолет к моему лбу, хоть я и помню дословно почти все его клятвы меня защищать. Смотрю ему в глаза, а по рукам бегут неприятные мурашки. Этот пёс вооружен и опасен. А ещё он не мой. Щенка с распоротым брюхом следует откормить и взростить. И тогда он прокусит шею любому, кто посмотрит не так в твою сторону. Раньше он был моим сторожевым псом. Бросился за мной через вселенные, достал со дна океана, до последнего сражался за мое право жить при заражении. Я его кормлю, он меня защищает. Как побочный эффект: ценит. Как ещё один: любит. Я помню, как он меня боготворил. Как не мог без меня жить, как сошел с ума, как жертвовал всеми и всем ради меня. Он стреляет мне в колено. Говорит: ты пустое место для меня. Говорит: повторяй. Я пустое место для тебя. Я готовила ему сэндвичи, с капелькой песто, а ещё мы вместе разыгрывали Скай. Я обнимала после каждого звонка отца. Я кидалась с поздравлениями ему на шею, когда он занимал очередное первое место в студенческих конкурсах. Я заваривала ему чай, когда его бросала девушка, и не выгоняла в четвертом часу утра со своей кухни. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Это произнести несложно – правда всегда хорошо идёт, а это правда, по крайней мере, в этом мире. Но почему тогда я плачу, вспоминая, как ты застрелил ту женщину, зная, что, очнувшись, ты будешь страдать, твои стекольные, наполненные яростью глаза, или преданно-щеначьи, но не мне, или безразличные? Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Теперь ты в костюме, я тебя таким видела последний раз на выпускном. Идет. Выглядишь большим боссом, страшным и жестоким. Ты такой и есть? Фитц? Разве ты такой и есть? Страшный и жестокий? Взрывающий корпус с детьми, пытающий нелюдей? Фитц, посмотри, что с тобой стало. Ты больше не мой. Я тебя потеряла. У него совершенно дурацкое чувство юмора. Нет, правда. Порой чтобы понять его шутки порой требуется как минимум перечитать учебник по ядерной физике. А порой он шутит что-то настолько банальное, что тебе смешно, просто потому, что удивительно: как это только пришло в голову с маркой «забавно»? Я пустое место для тебя. Мне хочется его обнять, приласкать, возможно, он меня вспомнит и снова усядется возле моей ноги, охраняя мой сон. Но теперь он не спит во имя другой. И, разумеется, мне обидно не столько, что променял меня он, сколько то, на кого он меня променял. Создал себе робота-подружку и начал ей прислуживать, потому что лишился меня. Потому что Фитц, маленький и глупый, со всеми его степенями и докторскими, Фитц невозможный романтик. Он не может жить один, не будучи чьим-то рабом. Вопрос только, какие цели он будет преследовать. Я чувствую дуло пистолета так, словно не знаю, что мы в симуляции. Словно не знаю, что весь мир – матрица, и мне нужно забрать из нее моего Фитца, чтобы вернуть себе. Но его палец дрожит на курке, я не вижу, но чувствую, и не могу поднять взгляд. Смотреть под таким углом вверх, не поднимая головы, больно, но я смотрю. На лицо, перекошенное холодной яростью. Он не умеет скрывать эмоции. А говорил ещё, что это я вру отвратительно. Даже здесь, будучи великим и ужасным Доктором, я вижу, как блестят его глаза. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. У тебя всегда теплые руки. Я не понимаю, как это работает, честно, тут даже все мои химбио знания бессильны. Но поэтому с тобой так приятно обниматься, когда ты разглаживаешь на спине мою блузку, прижимая крепче к себе. И прятать вечно мёрзнущий нос в изгибе твоей шеи, чувствуя, как ты вздрагиваешь от моих касаний. Фитц, следовало бы привыкнуть. Сколько мы вместе? Три года? Кажется больше, с первого курса Академии. Мы всегда будем вместе. Ты обещал мне это кучу раз, я даже не вспомню сколько. Начиная от пьяной шутки, когда я на втором курсе варила тебе в учебной лаборатории синтетическую пародию на адсорбенты, чтобы ты не заблевал со своим слабым желудком все вокруг; заканчивая отвёрткой в моем бедре, когда ты связал меня и пытался сканировать мозг, чтобы перенести во Фреймворк. Ко мне в изоляцию ты проник, чтобы выработать антисыворотку, и со дна океана это ты достал нас, пожертвовав своим сознанием, и через вселенную в монолит рванул ты, и в криокамере ради меня семьдесят лет проспал тоже ты. И, Господи, кто знает, сколько ещё раз ты пожертвуешь жизнью ради меня, будешь лежать на больничной койке, пока меня не подпускают к тебе, потому что я не могу мыслить объективно. А я могу, честно-честно, просто это что-то вроде контрпереноса, и мне бы к супервизору сходить, но на Зефире из тех, кто подходит под этот архетип – только Коулсон, но ему бы самому к психологу. А вообще, это глупая метафора, слышал бы, заворчал бы и сморщил нос, тут же начиная дискуссию без финала, зачастую и с самим собой. Я бы слушала и время от времени кивала, устало вздыхая, пока ты аргументированно докладывал мне, почему архетип супервизора подходит скорее Мей, а у меня по предмету «криминальная психология» было на полтора пункта меньше, чем у него в итоговом экзамене. Я бы ответила, что это единственный предмет, где он меня обогнал, а он бы возразил, что ещё была квантовая механика. Я бы очень громко фыркнула, закатив глаза, и тыкнула бы в его сторону очередной инопланетной клешней, а он бы с забавным звуком скривился или вскрикнул от неожиданности, отмахиваясь от меня испуганным «ладно, ладно, доктор Джемма, только убери эту гадость». Теперь Доктор тут ты, и направляешь на меня не клешню пришельца, а пистолет. Я пустое место для тебя. Сейчас ты меня убьешь. Ещё секунду назад я сомневалась, но теперь знаю это точно. Это не сложно, убивать человека, которого не любишь. Андроида с твоим лицом я заколола ручкой. Раз за разом я била ею по твоей груди, а ты все смотрел на меня и умолял остановиться. Твои руки пачкали мне щеки синтетически красной кровью, а я била и била, плакала от беспомощности, потому что ты никак не умирал. Хотя сейчас, когда ты вот-вот снесёшь выстрелом мне голову, я сомневаюсь, что плакала только из-за этого. Ты хороший человек, который всегда был рядом со мной, чтобы ни происходило. И я (иногда, не чаще раза в день) чувствую себя последней сукой, позволяя тебе привязываться. Я слишком завралась, перестала понимать, где я обеспечиваю себе безопасность, а где... Мне так страшно и больно умереть от твоей руки. Ладно гидра, сумасшедшие русские, кто там нас ещё пытался убить. Но, Фитц... Умереть от выстрела в голову, когда пистолет находится в руках твоего лучшего на всей земле друга – странно. Леопольд Фитц не может причинить боль Джемме Симмонс. Это аксиома. Постулат. Древний, как монолит, как физические правила вселенной. Четвертый закон термодинамики. И нарушить его, даже под воздействием программы или гипноза, или что она там с тобой сделала... Все равно невозможно, так просто создан наш мир. Ты не выстрелишь. Хотя мы с тобой уже много раз доказывали, что физические законы вселенной сломать довольно просто. Я буду стоять на коленях и молчать, сжав зубы до боли в челюсти, пока ты убеждаешь себя в том, что Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Я пустое место для тебя. Но главный вопрос остаётся открытым. А ты для меня?