Откровение

      Мастер опускается перед ним на колени. Помогает снять идеально чистые — будто и не гуляли по грязной Москве полдня — блестящие сапоги. Воланд не отрывает от него взгляд, смотрит одновременно и хищником, и жертвой, словно не привык к тому, чтобы за ним, самим Дьяволом, ухаживали вот так, по доброй воле.       «Вы устали, мессир?» — спрашивает Мастер и совершенно неприлично ластится щекой к его колену. Прохладные пальцы проходятся по лодыжке, забираются под брюки, ведут по голени. Впервые позволяя себе такую вольность, он касается губами натянутой на колене ткани, поднимается выше по бедру горячими поцелуями. Рука Воланда очерчивает его челюсть и поднимает за подбородок. Он в восхищении смотрит в глаза Мастера — со зрачками, поглотившими радужки, то ли от полумрака комнаты, то ли от желания. А Мастер желает. Как умирающий от жажды — воды, как заживо погребённый — воздуха. Он, осмелев окончательно, опирается руками на плечи Воланда, опускается тому на колени.       «Устал», — отвечает, наконец, Воланд, и его шёпот кажется откровением. Ладонь на пояснице властно прижимает Мастера ближе, с губ срывается рваный вдох. Словно зачарованный, он сокращает расстояние между их лицами, забывает дышать окончательно. «Дышите, мой Мастер», — просит Воланд, с каждым словом едва касаясь его губ своими. Ещё не поцелуй, но уже обещание.       Потираясь носом о его щёку, Мастеру кажется, что эта ласка здесь бессмысленна, что она лишняя и неправильная, пока не замечает расслабленную улыбку. На пробу целует его в приподнятый уголок губ, тут же переключаясь на россыпь родинок на щеке и шее. Воланд откидывается на спинку дивана, давая полный доступ и свободу действий, больше не направляя. Вскоре галстук оказывается стянут — весьма виртуозно — и Мастер, расстегнув пару верхних пуговиц рубашки, трепетно касается пальцами ключиц, повторяет их путь губами.       «Есть примета, — говорит Мастер, поднимаясь поцелуями по шее с другой стороны. — Чем больше родинок, тем счастливее человек». Воланд на такое заявление давится смешком, но следующий вопрос будто выбивает почву из-под ног, заставляя тьму комнаты закружиться: «А вы… Вы счастливы, мессир?» Дожидаясь ответа, Мастер целует родинку над губой, гладит плечи, прижимается ближе — хотя, казалось, некуда — словно стараясь защитить от окружающей действительности. Смешно — простой человек пытается закрыть собой Сатану. То ли Мастер подаётся вперёд, то ли его ведёт чужая рука в волосах, то ли сдерживаться нет сил и смысла. Мастер целует почти отчаянно, и Воланд позволяет ему вести на правах зачинщика. «Вы счастливы?» — повторяет Мастер, разрывая поцелуй. Его тон не просит красивой лжи, не умоляет о признании. Им движет искренний интерес. «Знаете, мой дорогой Мастер, — глубоко вздыхает Воланд, заправляя выбившуюся из причёски мужчины прядь. Молчит, рассматривает в полумраке его лицо, касается пальцами влажных губ. — Я уверен в одном — я счастлив разделять этот момент с вами». Мастера ответ устраивает и он улыбается.       Воланд стремится сцеловать его отчаянно-печальную улыбку, одной рукой с нажимом проводя по его бедру, второй хаотично гладя по спине, едва царапая лопатки через ткань рубашки. Касания, томительно-нежные, пьянят обоих не хуже привычного вина. «Мне стоит ответно признаться, — говорит Мастер между поцелуями. — Думаю, рядом с вами я наконец узнал, что такое счастье». Его не пугает улыбка — хищный оскал — Воланда, не напрягает его хватка на бедре. От Воланда, конечно же, разит опасностью за километр. И Воланд — немыслимый, невероятный — прямо сейчас находится в его власти. Мастер недвусмысленно ёрзает на его коленях, тихо, но несдержанно стонет в поцелуй. «Переместимся на кровать?» — шепчет Воланд.       Мастер, давно пустивший Дьявола себе в сердце, не видит проблем в том, чтобы пустить его к себе в постель.