Я заслужу.

Он снова проснулся посреди ночи. Первые секунды даже не понимал, что происходит: с толку сбивал звон в ушах, а зрение подводило из-за невероятно густой темноты, будто специально облепившей глаза ради какой-то подставы или извращëнной издëвки. Может, чтобы подчеркнуть, что даже наяву от неё не отвязаться, не то что во сне? Хоть тьма в Зоне была действительно опасна, Бродягу так просто было не напугать: он запомнил каждый уголок этого этажа, так что моментально восстановил себе в голове образ помещения, а там и глаза привыкли. Бродяга поднял пальцы к вискам и мягко помассировал голову. Давление поднялось, кажется. Следом парень почувствовал невероятную сырость и духоту, да такую, что пот со лба струëй растëкся. Находиться здесь было невыносимо, поэтому он решил выйти на улицу, подышать свежим, чистым воздухом, если в Припяти было уместно такое выражение. Бродяга тихо вышел и встал возле ржавой двери. К темноте глаза окончательно привыкли, далеко уходить не планировалось, поэтому фонарик доставать казалось бессмысленно. Парень всё никак не мог отдышаться, в голове продолжали извиваться мысли, значение которых надо было ещё расшифровать. В конце концов он сосредоточился на одной – на своём сне. Иронично, как Бродяга тут же забывал свои простые сновидения, стоило только раскрыть глаза. Но этот сон определённо был другим… Почему? Как сказать… После простого сна он не просыпался в поту с бешено колотящимся сердцем и звоном в ушах. Руки не тряслись, а сознание не пыталось свести с ума каким-то противным потоком мыслей. Но бывший монолитовец не был бы собой, если бы не пытался разобраться в каждой ситуации, скрывавшей за собой хоть какую-то тайну. "Надо вспомнить, что последнее со мной происходило," – думал Бродяга, нервно перебирая пальцами по сумке. А происходило не так-то много. Ну, разве что он прильнул к отряду, направлявшемуся в Припять, прошёл через путепровод, чуть не лишившись жизни пару раз, а в итоге оказался в прачечной, где прятались военные после провала какой-то своей операции. Ах да, ещё он вспомнил, как подозрительно много стал думать о своём новоиспечённом товарище, об Александре, как позже оказалось - майоре, Дегтярёве. Бродяга насупился и устремил свой взгляд куда-то вдаль. Почему вдруг эта фигура стала так важна, и при чём тут эти странные сны? Раздражение стало ещё сильнее. Теперь отвлекал не сон – отвлекали мысли об этом майоре. Бродяга бы соврал себе, если бы сказал, что он к нему равнодушен или испытывает неприязнь. Очень даже наоборот, Дегтярёву постоянно удавалось располагать к себе кого угодно, что не могло не поражать. И с каждым разом, как Бродяга общался с этим Дегтярёвым, ему хотелось как можно сильнее обратить на себя внимание, как если бы он получал какую-то выгоду. А может, хотел отблагодарить? Всё-таки Дегтярёв помог ему с отрядом, пристроил на "Янове". Поступок благородный, однозначно, но поначалу не было понятно: тоже ради выгоды это делает Дегтярёв или нет. Но сомнения разбились, как Бродяга получил приглашение в отряд, отправлявшийся в Припять. Там и выяснилось: Александр, похоже, был единственным, кто непредвзято относился к парню в монолитовском костюме. Может, из-за этого Бродяга так к нему привязался? К его же несчастью, он не понимал, что стал в какой-то степени зависимым от майора. Зависим от его приказов. Но он любил называть это немного по-другому, дескать, нашёл сильного лидера. Внезапно до ушей донеслись чьи-то переговоры. Всего было два голоса: бархатистый и более гладкий, если можно так выразиться. Приподнял взгляд – стало ясно, что смех доносился со второго этажа, с окна, где предположительно находился кабинет местного полковника. Кажется, кое-кто тоже не спит. Но разговор как-то быстро затих, видимо, рандеву подошло к концу. Как вовремя. Бродяга вновь вернулся к размышлениям о своём сне. Единственная деталь, что он сохранил в памяти, была даже не визуальная, а тактильная. Довольно отчётливо запомнилось только чьё-то наглое прикосновение, чья-то сильная рука… От этих воспоминаний никакого толку. Одно можно сказать, руки были человеческие. Внезапно дверь сзади приоткрылась и вернула своим звуком из размышлений в реальность. В дверях стоял тот самый Александр Дегтярёв. Но на этот раз с ним что-то было не так, имел какой-то помятый вид. Александр был с фонариком, что освещал его красное лицо. По-плохому красное… - Привет, Бродяг, тож’ не сп’шь? Вывод: пьян. - Не сплю. - Да ладно? А я тут переговоры небольшие умтроил… ну, с полканом, понял? Ты не об’жайся только… Я б и тебя позвал, если б знал, что ты не сп’шь… Бродяга не захотел отвечать. В голове промелькнуло какое-то разочарование в человеке. - Ты пойми, я не алкаш, просто… связь наладить надо было, угу… – будто прочитав мысли собеседника, оправдывался Дегтярёв, –а мне чёт плохо стало, я подышать и п’шёл… - Понятно. Бродяга никогда не бы разговорчив. Дегтярёв этому уже перестал удивляться, поэтому подошёл к товарищу и бесцеремонно похлопал тому по плечу. - Ты прости, мне щас отойти надо… Чёт мутит по-плохому… Не знаю, как ска- - Ты просто перепил. Дегтярёв кивнул и побрёл за угол здания, судя по всему, опорожнять желудок. Бродяга не решился просто так его оставлять, поэтому проследил за этим стыдным действием. Майор неуверенными шагами пытался отойти как можно дальше от здания, от потенциальных чужих глаз, всё-таки чувство стыда ещё не атрофировалось, отчёт себе отдавал о происходящем. Майора несколько раз вырвало, но Дегтярёв был горд и стоек, помощи не привык попросить, а может, просто стеснялся, только не учёл, что Бродяга в просьбах и не нуждался – сразу предложил бутылку воды. После предложения стал наблюдать, как Александр жадно пил из бутылки. На лице товарища откуда-то появился жалобный взгляд, ему никак не свойственный. - Прости меня, знаю, тебе противно… - Ничего страшного. Тебе же плохо, не мне. - Ну, мне очень стыдно… Ты не должен был меня таким видеть… Я всё-таки майор, все дела… - Я никому не скажу, если ты об этом. Можешь не бояться. Майор резко повеселел, взгляд стал более расслабленный. - Я знал, что могу на тебя положиться… Спасибо тебе. Дегтярёв подошёл ближе и стиснул друга в объятиях. После схватил за щёки и слегка потряс. Для Бродяги это и так оказалось внезапно, Майор никогда не был любителем тактильности, но следующее его действие поразило ещё сильнее: сжал посильнее лицо парня и резко притянул к себе, поцеловав в губы. Поцелуй был до того внезапный, что несчастного Бродягу будто прошибло током: он не мог ни двигаться, ни дышать, ни закрыть глаза. Вокруг всё как будто замерло. Из застывшего состояния вывел только заигрывающий тон майора. - Это т-тебе за хранение государственной тайны. Градус неловкости рос в геометрической прогрессии, а тишина сгущалась с каждым вдохом. Саша не выдержал, снова её прервал. - Мне неудобно просить… Проводи меня до постели, пожалуйста? А то я щас упаду… Бродяга не стал отказывать в просьбе. Может, потому что не хотел, а может, потому что он всё ещё не оклемался после внезапного поцелуя. В общем, ничего не ответил и повёл пьяного товарища в прачечную. В здании Саша совсем обмяк, уж так сильно тянуло в сон, самое тяжёлое для него сейчас было – преодолеть лестницу, чего сам бы сделать не смог, без бродяжьей помощи. Бродяга был галантен, спокоен и терпелив, даже помог уложиться на матрас. На этом моменте он бы сам ушёл, если бы не очередная просьба пьяного друга. - Бродяг… А ты можешь остаться? Вдруг мне опять плохо станет, я ж сам ни до куда не дойду… Бродяга не отказался. Наоборот, как заботливый родитель, убаюкивающий ребёнка с приступами боязни темноты, решил остаться рядом. Так он и сидел, пока не уснул. Это и стало главной его ошибкой… Сон. Тысячи раз проклятый сон. И на этот раз он был удивительно чёткий… Первое ощущение – сильная рука провела вверх по влечу. Поднялась ещё выше, на шею. Следом почувствовалась вторая, она остановилась на талии. На лице ощутилось чьë-то дыхание. - "А ты не сопротивляешься… Такой послушный, " – заговорил некто. Голос был до боли знакомый, но Бродяга пока не понимал, чей же он… Далее некто оттянул рукой край бродяжьей водолазки, оголяя шею. Приблизившись к ней, нежно провел горячим языком, круговым движением поднимаясь вверх, следом укусил, оставляя засос. Всë тело пробил озноб, внезапно стало так приятно… и страшно..? Что всë это значит? - "Что такое? Боишься..?" Бродяга кивнул. - "Ничего. Привыкнешь. Ты у нас схватываешь на лету… Хочешь, поцелую?" Бродяга кивнул во второй раз. - "Отлично. Моя ты шавка послушная…" Внезапно руки стали подниматься вверх по телу, прямо к шее. Кто же знал, что они там остановятся? Кто же знал, как сильно они сожмутся? Парень стал задыхаться, хвататься за запястья мучителя, но был бессилен. - "Поцелуй надо заслужить, скотина." Пальцы сильнее впивались в горло, казалось, что ногти оставят после себя глубокие порезы. Внезапно лицо неизвестного будто выплыло из темноты. Взору Бродяги открылся… Дегтярëв? Дегтярëв! Саша! На этом моменте Бродяга вновь проснулся в холодном поту. Он вспомнил. Он всë вспомнил. Всë это время ему снился один и тот же человек. Как же он раньше не догадался? Из мыслей Бродягу вывело чьë-то тяжело дыхание под ухом. Дошло осознание, что он там и уснул, с Сашей на одном матрасе. Как можно быстрее, пытаясь сохранять тишину, Бродяга отполз от товарища и быстрым шагом отправился к лестнице. Оттуда решил выйти на улицу. Он не мог понять, почему же Саша? Почему он так на нём помешался? Неужели всë из-за поцелуя? Быть не может, раньше Дегтярëв себе ничего такого не позволял, а сны снились. Что же произошло, почему так? Бродяга не мог ничего сделать, кроме как улыбаться и смотреть в пол. Сердце колотилось, руки тряслись, стало невероятно жарко. Он не мог совершить ни малейшего действия хоть одной частью тела. Тишина острым лезвием давила на ушные перепонки, от отсутствия каких-либо звуков, кроме шёпота в голове, становилось больно. Мысли крутились только об одном: "Саша…" "Саша…" "Саша…" "Саша.. " "Саша.. " "Саша." "САША!" "ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ПОСТУПАЕШЬ СО МНОЙ!?" Последняя мысль стала так противна, что Бродяга решил наказать себя хлёстким ударом по щеке. Ощущалось так, будто лицо обожгло аномалией, настолько резко и внезапно это произошло. На секунду мысли в голове остановились, но то было всего лишь затишьем перед бурей: в следующую же минуту мысли с новым потоком ворвались в сознание, сводя с ума и без того нездорового человека. "Почему?" "Почему?" "Почему?" "Почему?" "Почему?" "Почему ты не можешь меня отвергнуть?" "Почему ты не хочешь сказать, что не хочешь меня видеть?" "Почему я постоянно думаю о тебе?" "ЗАТКНИСЬ, ТЫ, ПОЕХАВШИЙ!" Следующий удар, не менее болезненный, чем предыдущий, пришёлся на затылок. Но на этот раз одним ударом было не отмахаться, за ним пошёл второй, третий, четвёртый и так далее… Из-за боли в глазах навернулись слёзы, но ни одна упасть так и не посмела. В какой-то момент мозг так подвёл, что отключились ноги, и Бродяга свалился на колени. "РАЗРЫДАЙСЯ, ТЫ, ССЫКЛО, МОЖЕТ ТОГДА ИЗ ТЕБЯ ВЫЙДЕТ ВСЯ ДУРЬ!" "ХОТЬ КРИЧИ, ХОТЬ ПЛАЧЬ, НИЧТОЖЕСТВО, ТЫ ТАК И ОСТАНЕШЬСЯ ЕБАНУТЫМ!" "ВИДЕЛ БЫ ОН ТЕБЯ СЕЙЧАС, ОН БЫ РАССМЕЯЛСЯ И ПНУЛ ПО ТВОЕМУ ЖАЛКОМУ ЛИЦУ!" Вместе с упавшей на пол слезой вышел еле слышный смешок. Коктейль из любви и ненависти продолжал мешаться в несчастной голове, пока в сознании будто не щёлкнуло. "Признайся…" "Ты же хочешь этого". "Ты же хочешь, чтобы он выбил из тебя всё дерьмо?" "Ты же хочешь валяться у него в ногах, умолять о внимании?" "Ты же хочешь целовать его сапоги, за то, что он тебя заметил?" "Ты же хочешь, чтобы тело ныло от его рук, от его прикосновений?" "Ты же хочешь, чтобы он прижал тебя к стене и целовал, пока ты бы не подох от недостатка воздуха?" "Ты же хочешь". "Хочешь ведь?" "НЕ ВРИ МНЕ!" Руки непроизвольно ударили по асфальту, да так, что под перчатками на ладонях стёрлась кожа. На мгновение голова снова перестала болеть. Вдруг осенило: это и есть ключ к здравому рассудку – боль. От такого вывода стало бы смешно, но Бродяга был настолько морально истощён, что был готов поверить во что угодно, хоть в дух Припяти, который так решил над ним поиздеваться. Бродяга живо поднялся с колен и стал шарить по карманам в поисках старого штык-ножа. Старого, но всё ещё острого, всё-таки в «Монолите» ценился порядок в личных вещах, а ещё сильнее – смертоносность оружия. Бродяга достал нож из чехла и сжал в руке. Так сильно, если бы и захотел – не смог бы отпустить, это было похоже на судороги, мышцы руки так же непроизвольно напряглись. "Чем быстрее начнёшь – тем быстрее закончишь". Бродяга решил не церемониться с выбором участка для самоповреждения: закатал рукав и повернул руку обратной стороной ладони. Жить ему ещё хотелось, потому резать вены не было в планах. Лезвие легло на кожу, ощутилось приятное холодное касание. Далее шла не самая приятная процедура: Бродяга неумело провёл остриём, почувствовал структуру кожи. Оказалось, она как шкурка лимона, такая же пористая. Из пореза показались маленькие тёмные капельки. Бродяга сам себе усмехнулся: что за нежность в таком деле? Неужели он настолько немощный, что сам себя порезать не может? Следующий порез был увереннее и глубже, остался заметный след, а кровь, не задерживаясь, потекла вниз, до запястья. Это уже было больше похоже на то, что представлял себе парень. Нанося телу раны следующие несколько раз, отчёт он себе не отдавал: главной задачей было причинить себе как можно больший ущерб. Как приятно было ощущать кровь, текущую по руке. Это такое неописуемое удовольствие, чувство высокого удовлетворения – видеть, как из пореза, который ты сам сделал, течёт эта манящая красная жидкость. Красивая, изящная алая струя. От такого зрелища даже ноги затряслись, сердце забилось чаще. Бродяга понял, что ему хватит, только когда кожа стала такой же холодной, как нож, которым он себя истязал. Рука перестала себя контролировать и так же затряслась, разбрызгивая красные капельки по одежде, а следом – на землю. В голове затихли все голоса, их место занял звук бьющегося сердца. Ещё некоторое время так и стоял на улице, пялясь на последствия своего безумия, и, вроде бы, даже не жалел. Может, вся эта процедура эмоционально истощила парня ещë сильнее, чем было до. Бедный, маленький, потерявшийся в своих мыслях Бродяга. С лица его постепенно сползла улыбка, сопровождавшая весь приступ аутоагрессии, а обсессия постепенно сменилась на другую. Он хотел видеть Сашу. Сашу Дегтярёва – единственного человека, которого он подпустил к себе так близко, как, казалось сейчас, не стоило бы никогда. Но он уже ни о чём не жалел. Просто было слишком поздно. Бродяга не стал закатывать рукав, только возвратил нож в чехол и бросил обратно в сумку. Пару раз вздохнул и вернулся в здание прачечной. Дальше себя будто не контролировал, ноги сами повели его вверх по лестнице, туда, где несколько минут назад Бродяга беззаботно спал со своим майором. А Дегтярёв всë так же лежал на старом потёртом матрасе, собравшем на себя, казалось, всю пыль. Но он был чист. Как и всегда. Никогда не было такого, чтобы мужчина позволял себе какую-то неопрятность во внешнем виде, уж так приучили. Из соседнего кабинета полковника виднелся еле различимый свет, но Бродяге многого было не надо, он видел достаточно. Стал рассматривать майора сверху вниз. Сначала взгляд притянули чёрные густые волосы, наверняка приятной структуры… После он обратил внимание на невероятно гладкую кожу, по которой так и хотелось провести ладонью… А остальное внимание забрали, конечно, губы. Его губы. Пухлые, сочные, манящие, наверняка сладкие, хоть до этого они и касались стопки с водкой. Сейчас они будто блестели. Бродяга был готов стоять тут ещё долго, но покоя всё не давал свет из кабинета. Будто скоро кто-то оттуда выйдет и обнаружит его за чем-то… мягко говоря, странным. Бродяга провёл пальцами по кровавым дорожкам на руке, что ещё не успели застыть, и остановился на некоторое время. Думал, чего же он такого хочет сделать. Ответ нашёлся сам собой: лёгким, еле ощутимым движением провёл окровавленными пальцами по губам Дегтярёва. - Я заслужу. Обязательно заслужу.