Игра Светотени

О чем думала Венеция, когда позволила Оливеру испробовать себя? Она знала, что окна с комнаты Фарли выходят прямо на них и была уверена, что кузен непременно расскажет об этом Феликсу. Лишь Оливер не знал. Или же знал, кто его знает — все равно девушка уже давно мертва, как и вся семья Кэттонов. Правда Венецию снедала тоска. Угнетающие чувство контроля, невозможность дышать, тотальная тирания — и на фоне адского коктейля всё время на переднем плане был Феликс. Её младший брат — Бог семьи. Местный Иисус и главный герой, перед которым все разыгрывают сценарий по воле матушки. Венеция и ненавидела, и обожала Феликса, и конечно об этом все знали. Все знали, что пальцы Феликса побывали не только в их общей кузине, но и в ней самой. Все знали, что нормальные брат и сестра не перекидываются такими неприличными взглядами. Все знают, что обычно девушки не сидят на коленях парней без особых причин. Все знают, что братья не сжимают бёдра своих сестер, подрачивая под семейным столом. И Оливер знал. Или же она хотела думать, что умный стратег и убийца всей её семьи знает про это. Всё же, не только прошлогодний друг и Оливер были игрушками Феликса, но и она сама. Может быть она хотела вызвать ревность у Феликса, мол две его игрушки решили поиграть друг с другом. В ту роковую ночь, когда Оливер испробовал её кровь, она блевала больше обычного. На следующий день Венеция снова была полна надежды, что луч семьи — солнце Феликс вновь обратит к ней свой взор. Девушке даже казалось, что это и в самом деле произошло: полный ненависти взгляд направленный то на нее, то на Оливера это лишь подтверждали. Она с радостью и отвращением поглощала поданный дорогим гостем круассан, который через время снова оказался в туалете. А всё почему? Феликс вновь поверил своей более новой игрушке, а не родной сестре. Она думала, что Оливер станет очередной летней забавой, к которой братец потеряет интерес и вновь вернется к ней. Конечно же она его ненавидела, но они были единственными друг у друга. Она также одолживала игрушки Феликса, чему он был очень не рад в отличие от девушки. В те моменты её рецидивы порой переходили на задний план, пока очередной член не начинал вдалбливаться в её отвратительное неудовлетворенное тело. Лишь член Феликса заставлял её рот издавать сладкие непритворные звуки. Лишь под его крупным телом она чувствовала себя защищенной маленькой сестричкой. Лишь при ней его губы позволяли себе выказывать грусть, печаль и боль, потому что Феликс привыкал к этом с детства. Лишь во время соития с будущим главой, в чьих руках будет сосредоточена вся власть семьи, она ощущала себя победительницей. Она хорошая девочка, что может контролировать брата, который всегда возвращается в объятия старшей сестры. И он хороший мальчик, что спасает бедную никчемную больную сестру, которая не имеет в семье никакой власти. Венеция и вправду ненавидела Феликса, но при этом он был единственным кого она по-настоящему любила. Возможно, именно по этой причине девушка без раздумий воспользовалась протянутой рукой дьявола, что и помог ей воссоединиться с братом. Вновь почувствовать его аромат и тепло, после его мучительной и опустошающей смерти. Ей казалось, что Феликс и вправду воскрес. Лишь через некоторое время она поняла, что это был лишь шампунь Феликса, а оболочка оставалась мерзко-Оливерской. В какой-то момент она осознала мотивы этого паразита и его маниакальную одержимость наследником Коттонов, но было уже слишком поздно — Феликс умер, Фарли выгнали из дома, а она… Что она? Даже если после смерти Феликса Венеция и сможет стать наследницей состояния, то какой в этом смысл, раз всю жизнь она жила лишь как тень? Даже тени исчезают, если нет ни малейшего источника света. Лишь невыносимая угнетающая чернота останется рядом с тобой, в то время как боль от лезвия становится последним подтверждением того, что ты был жив. В тот день Венеция была рада, что не смогла ни куска в рот засунуть. Феликс на том свете встретит её не такой жирной.