Маленькое волшебство

Усадьбу в Карпатских горах они купили самую обычную — два этажа, широкая крытая веранда, белые резные наличники и перила с пузатыми балясинами. Окна были, конечно, шире необходимого, — всё Волшебник, так упрашивал, что изумруды горстями из рукавов сыпались ей прямо в тарелку, — но свет сквозь них проходил так, как ему и положено, и освещал новенькие, лоснящиеся лаком половицы и расшитые лунными нитками ковры. Не было вокруг их усадьбы ни зловещей тишины, ни странных уродливых деревьев, только скрип зарянки, укрывшейся на сосне, и журчание далёкого ручейка. Хозяйка замерла на крыльце дикой кошкой и зажмурилась, вбирая в себя это звенящее спокойствие. С Волшебником ведь каждый миг — предчувствие то ли бури, то ли весны. Не успеет она насладиться нынешним ремонтом, как он поменяет всё вверх ногами и привяжет луну к трубе. Не успеет она привыкнуть к окнам, он раскрасит их в витражи. — Родная моя, что же ты там застыла? Она тут же распахнула глаза — и его широкая улыбка почти ослепила её. Он протянул к ней руки, спрятанные в широких рукавах любимой мантии, и не было возможности ни отпрянуть, ни отдёрнуть ладонь. Только улыбнуться да принять все нелепости и безрассудства. — Думаю, какую шалость ты учинишь первой. — Начинать надо с шалостей самых добрых! — Волшебник осторожно сжал её пальцы, как ловил новорожденные звёзды. — Я уже кое-что придумал. — Я ведь ещё даже шагу за порог не сделала! А ты уже комнаты местами поменял? — Нет! — улыбка на его лице только шире и жарче солнца стала. — Друзей своих позвал? — А вот и нет! — Шторм за стол усадил? — Нет-нет-нет! — он яростно замотал головой и отступил, приоткрывая дверь. — Тебе лучше самой всё увидеть, жена. Разве можно объяснить шалость? Хозяйка вздохнула, но улыбка всё равно напросилась на лицо. Взяв в руку свой чемодан, она сделала решительный шаг вперёд — и голова вдруг закружилась от летнего, душного аромата полевых цветов и россыпи ярких красок. Прямо из-под пола, едва положенного, пробилась медуница и колокольчик, полынь и ковыль, тысячелистник и шалфей, все крупные и крепкие, точно подсолнухи, достающие почти до пояса. Она обернулась, открыв уже рот для возражений и недовольств, когда Волшебник положил руку на её талию и закружил по маленькой кухне. В какой-то момент ей почудилось, что позабытый ей чемодан кружится следом — а в другой, что кухня вдруг расширилась и по краям замерцали слабые болотные огоньки. Но её взгляд, раззадоренный цветами, всё равно снова и снова возвращался к нему. Волшебник не сводил с неё глаз, и была в них и нежность, и сладость, и чудо, которое даже он не смог бы натворить специально. — В этих горах так много свободы! — воскликнул он, пытаясь перекричать летнее марево. — Мне кажется, здесь поместится даже река с кисельными берегами. — А вернуть наш пол ты сможешь? — Хозяйка осторожно сжала его пальцы. — Мне нравились ковры, которые ты выбрал. Волшебник на мгновение нахмурился — и этого мгновения было достаточно, чтобы навалилась на плечи хмурость и влага Карпатских гор, круглый столик с пятью стульями и подсвечник с тускло горящей свечой. Он покачал головой, как когда голова его полнилась тенями и мыслями, и она остановила его, мягко сжав предплечья. — Я знала, за кого выхожу замуж. Мне просто надо привыкнуть. Одно дело — когда ты даришь мне россыпь солнечных зайчиков. Но… Волшебник прервал её осторожным прикосновением лба ко лбу. — Ты наверное устала с дороги, жена. Она коротко кивнула — и не требовалось заклинаний, чтобы почувствовать наполняющий всё тело свинец. Волшебник расслабленно взмахнул рукой, и чемодан послушно попрыгал по лестнице на второй этаж. Но чайник он вскипятил своими руками — и поставил на стол две изящные фарфоровые чашки, которые они никогда не покупали. Хозяйка замерла на мгновение, споткнулась о свои мысли, но всё-таки села напротив. Чай оказался сладко-горьким, с примесью незнакомых трав, зарянка за окном принялась чистить перья, и всё замедлило свой бег. — Придут завтра гости на новоселье? — захотелось вдруг спросить ей, и он тут же оживился, позволяя времени снова закрутиться золотыми вихрями. — Обещается, обещается к нам кто-то древний. Из глубины чащи. — Страшный? — Сумасбродный, — уклончиво ответил Волшебник и рассмеялся, а с ним зазвенели окна и стёкла в буфете. Хозяйка прислушалась к этому звону, закрыла глаза и ответила полушёпотом: — Затеешь ты однажды что-то страшное, я знаю. Но это ничего. Потому что потом ты нет-нет да оттаешь. — Знаю, родная. Знаю. Ты только не сердись на меня за это. — Разве можно на тебя сердиться? Он в ответ только рассмеялся снова, и теперь его смех обернулся едва различимым эхом. Его тёплая рука обхватила её — и он оставил на её запястье короткий поцелуй. И от волшебства такого могло заболеть сердце. Они поднялись в спальню рука об руку, точно какая-то сила вдруг оставила их без слов и возможности выскользнуть. Но когда они замерли у кровати, Волшебник осторожным движением уложил её на подушку и накрыл пуховым одеялом. Он любил играть ветром с её волосами, любил целовать её солнцем и ласкать луной, но сейчас он прикоснулся к её лбу шершавыми пальцами и осторожно убрал щекочущую прядь за ухо. — Спи, родная. Оглянуться не успеешь, и будет уже завтра, а там новые чудеса и новые радости. И опять мне в голову, дураку, придёт какая-нибудь шалость, а ты покачаешь головой да и рассмеёшься. А потом я наиграюсь, приду к тебе, раскаявшийся, и ты сделаешь своё чудо, которое другие назовут обыденностью. Спи и не бойся ничего. А я буду с тобой. Хозяйка послушно закрыла глаза — и всю ночь ей снился старый дуб, увитый плющом.