Долго и счастливо

«И жили они долго и счастливо» Так заканчивают свои сказки все правильные волшебники. А правильные сказки послушно сворачиваются точкой у ног мастера, и запах нагретой солнцем земли и соли стелется рядом. Но когда завиток буквы “о” ложится на бумагу, он чувствует на себе взгляд Медведя, звериный и мягкий одновременно. Ему кажется, что навсегда теперь этот взгляд останется с ним — и эта улыбка, эта походка, эта сказка, нелепая и безрассудная. Или уйдёт и навек заберёт его сердце. — Ну, что же ты? — Хозяйка стоит за его спиной, и её руки ложатся на плечи саваном. — Тебе надо поставить точку. — Я боюсь, родная моя. Слова выходят сухими, а в горле собирается мокрый ком. — Потому что знаю, что сказка эта последняя. Нет, нет, не говори ничего. Разве не чувствуешь? Слишком много чудес произошло за последнее время. И у них есть предел. Он поднимает голову, чтобы взглянуть Хозяйке в глаза, а чернила с пера всё капают лихорадочно на лист, не даря ни конца, ни начала. Взгляд, которым она оглядывает его в ответ, почти болезненный. Так она умоляла его превратить Медведя обратно в человека, так она смотрела, когда он возвращался из леса, весь в репейнике и усталости, со скомканными в руках страницами. Но сейчас она не роняет ни слова — все давно высказаны. Стоит бледная, перепуганная, и язык не поворачивается спросить: “Жена, кто тебя обидел?” Всё он, всегда он, старый дурак — и обидит ещё не раз, когда солнце упадёт в реку и затихнет последний смешок Принцессы. — Слышишь? — Волшебник отводит взгляд, поддаваясь и вине, и тихому скрежету где-то у входной двери. — Это они всё. Никак не уйдут. — Не слышу, — с каким-то упрямством отвечает Хозяйка, разглядывая его перо. — Слышишь, — ему пока всё известно, всё дозволено. — Слышишь, родная, хоть и гонишь от себя этих потешных глупцов и радостных влюблённых. Хотя это всё — одно. Насладись напоследок звуками их голоса. — Не хочу, — она хмурится и оттого становится похожа на призрака монахини, что заходил к ним в прошлом году. Повторяет шёпотом, через силу. — Не хочу. Ты весь из-за этой сказки исстрадался. Сначала ты, пока писал начало, смеялся и ворковал сам с собой, выводя Принцессу на холсте. Это ещё полбеды, я к такому привычна. Потом, когда Медведь отказался от неё, ты несколько дней на наш же дом обрушивал такие метели, что окна трещали — а потом сел в углу своём и долго плакал вместе с капелью. Сейчас я вижу как твоя могучая рука, которой ты призывал молнии и повелевал облаками, дрожит. Ни одна сказка так не доводила тебя. Отпусти её, отпусти! — И всё-таки, лучше сказки я не придумывал никогда, — Волшебник не спорит и не соглашается — принимает правду молча, впитывая её и смотря, как капля чернил подбирается к последним словам. — Поэтому цена такая высокая. Хозяйка наклоняется ближе, и её руки кутают его в тишину и покой. — Бедняжка… но почему, почему решил ты, что всё обязательно закончится? Ты ведь волшебник. Он не отвечает. Только осторожно обхватывает её ладонь, прежде чем поставить, наконец, точку. “И жили они долго и счастливо.” Резким всплеском раздаётся ржание лошадей, топот копыт уносится прочь, крик “Эмилия!” в последний раз касается Карпатских гор и падает такое безмолвие, что не слышится даже их дыхание. — Вот и всё, жена. Превращусь я теперь в медведя. — Шутишь? — спрашивает она тихо, и Волшебник со слабой улыбкой мотает головой. — Буду бродить из угла в угол и рычать на тебя, как Принцесса предсказывала. Только она не знала наверняка, отчего это случается. Дело не в проклятии, а в отсутствии чуда. — Ну, ну, будет тебе, — Хозяйка берёт его под локоть и тянет на себя, заставляя встать из кресла. — Завтра будет новый день и новое чудо, как ты мне говорил всегда. А сейчас я хочу, чтобы ты посидел со мною и посмотрел, как за Карпаты заходит солнце. Волшебник покоряется, как всегда будет, но на пороге комнаты оборачивается — ветер шевелит страницы, но в этом шёпоте не слышно голоса Принцессы. Свет лампы кажется тошнотворно блёклым. Волшебник садится рядом с ней на веранде, и свежий ветер касается его вдруг впавших щёк, но нет рядом ни птиц, ни зверей, которые так любили их дом. Ничего нет, точно жизнь из Карпатских гор убежала следом за королевской свитой, туда, где люди могут превращаться в птиц и где любовь побеждает всё. Хозяйка берёт его за руку и шепчет ему главный секрет: — Всё будет хорошо, вот увидишь. С этим секретом Волшебник ложится спать и просыпается на заре. Этот секрет вьётся у его уха, бьётся ему в грудь и не доходит до сердца. Тошнотворное марево, овившее дом, мешает ему — и у него больше нет сил его разгонять. Он поворачивается на другой бок, чтобы посмотреть каким спокойным и нежным лицо Хозяйки кажется в предрассветной дымке, скользит взглядом по родным чертам, и марево это подступает только ближе. И не будет больше ни изумрудов, ни фейерверков, ни бездонных колодцев. Волшебник мягко упирается лбом ей в спину, стараясь не разбудить, и проваливается в новый затянутый сон.