Moments

001. Когда Мадж удивляет Гейла впервые, он слишком поглощён таймером, отсчитывающим секунды до почти неизбежной смерти Китнисс, чтобы обратить на это внимание. 27... 26... 25... Она просто тянется к нему и без слов берёт его за руку. 24... 23... 22... Она не удостаивает его взглядом; всё его внимание притянуто большим экраном перед ними. 21... 20... 19... В тишине они смотрят, как их общий (и единственный) друг вот-вот столкнётся с кошмарной мясорубкой меньше, чем через полминуты. 18... 17... 16... Без всякой задней мысли он на мгновение стискивает её руку; в качестве благодарности, или как знак, что заметил, или по какой-то иной причине — он не знает. 15... 14... 13... Она отвечает судорожным вдохом, и с её губ слетает что-то похожее на молитву; кажется, это не замечает никто, кроме него. 12... 11... 10... Обратный отсчёт идёт слишком быстро; они ещё не готовы к тому, что последует. Как будто к этому можно быть готовым. 9... 8... 7... Он не выпускает её руку. 6... 5... 4... Она не позволяет ему задуматься о том, чтобы ослабить свою хватку. 3... 2... 1... Они просто стоят рядом, рука в руке, два беспомощных зрителя, вынужденные быть свидетелями этой картины воистину за гранью ужасного. 0. Он не удивляется поступку Мадж до конца — до того момента, как всё становится относительно безопасно, — и его мать спрашивает, откуда он знает мэрскую дочку. Он отвечает совершенно честно, что он её совсем не знает. И, наверное, это удивляет его больше всего. 002. Второй раз, когда Мадж удивляет Гейла, это когда она выдаёт ему свою ненависть к Капитолию (ненависть, едва ли не сравнимую с его собственной). Она не выражает это так прямо и откровенно, как это делает он, но это сквозит в её тоне, её лице, когда они касаются в разговоре Капитолия. У них есть негласная договоренность вместе смотреть на площади игры, если, конечно, им удаётся урвать на это время. Именно в эти моменты, когда всеобщее внимание обращено на экран, они могут вполголоса рассуждать, насколько же всё не так с этим миром. Насколько же сломаны мозги у тех, кто сидит во власти, раз они позволяют чему-то столь отвратительному, как «Голодные Игры», существовать. Как несправедлива сама система с процветающим Капитолием и голодающими дистриктами. Как они оба хотели бы это изменить. Он говорит жарким яростным шёпотом, и на его лице всегда ожесточённое выражение. Он злится все больше и больше, отчаянно желая сделать хоть что-то. Она тихо бормочет что-нибудь в знак согласия, и в её глазах прочно поселяется грустное выражение. В её голосе появляется всё больше горечи, ведь она знает, что ничего сделать не сможет. Когда они смотрят, как Китнисс поднимает три пальца, прощаясь с милой невинной маленькой Рутой, Мадж не выдерживает и ломается. Со слезами на глазах она задается вопросом, почему они просто позволяют этому всему свершаться, почему никто за семьдесят четыре года не положил этому конец, почему никто до сих пор не сверг Капитолий. Гейл удивляется не самим словам, и даже не тому, что они исходят от Мадж, а тому, как они совпадают с его собственными мыслями. 003. В третий раз, когда Мадж удивляет Гейла, она разоблачает блеф Китнисс. Они с Гейлом уже третий день смотрят на то, что выглядит как зарождающийся роман между Китнисс и сыном пекаря Питом. Смотрят, как двое трибутов прячутся от мира в пещере. Смотрят, как она ухаживает за ним, пытается вылечить его — по-видимому, используя поцелуи как главное лекарство. Гейл изо всех сил старается не показывать, как сильно его это задевает. Как сильно это ранит. Что он чувствует себя преданным, хотя и знает, что не имеет на это никакого права. Мадж же не говорит об их романе ни слова — до тех пор, пока Хеймитч не отправляет своим подопечным тушёного ягненка. Именно тогда она, положив тонкую руку Гейлу на плечо, поясняет, что Китнисс делает это только лишь для того, чтобы остаться в живых. Что Хеймитч, вероятно, сказал ей притворяться парой перед аудиторией. Мадж рассказывает, что знает Хеймитча, потому что он друг ей матери. Она знает, как он думает. Она не говорит, что Китнисс все еще принадлежит Гейлу, но это сквозит в её тоне и так. Гейл чувствует огромное облегчение пополам с благодарностью от её слов — вне зависимости от того, правдивы они или нет. Он даже улыбается белокурой подруге — в знак благодарности, естественно. Румянец, быстро заливший её щёки — вот что застаёт его врасплох. 004. В четвертый раз Мадж удивляет Гейла, когда её даже нет рядом. Китнисс вернулась; такая же, и в то же время абсолютно другая. Она выглядит так же, её голос звучит так же, и всё же... Наверное, это что-то в её глазах, решает он. Это её насторожённый, затравленный, слишком взрослый взгляд; взгляд, который его пугает. Это то, как её взгляд смягчается рядом с тем другим, с Питом, как расслабляются её скованные плечи. Гейл думает, что она сама этого даже не замечает, и он предпочел бы застрять в шахтах до конца своей никчёмной жизни, чем помог бы ей осознать это. Тогда она была бы потеряна для него навсегда, а он слишком чертовски эгоистичен, чтобы отступить без боя. Особенно если учесть, что не вмешайся в их судьбу Капитолий, этой борьбы и не было бы. Именно поэтому он и планировал, что по возвращении Китнисс будет проводить с ней так много времени, сколько вообще будет возможно. Чтобы напомнить ей, как много они значили друг для друга раньше. Как просто и хорошо им жилось. Чтобы сказать ей, что он любит её. Но Гейл забывает, насколько фортуна его не любит. Из-за своей работы и её новообретённой насторожённости они почти не пересекаются, а когда они действительно видятся, все идёт не так, как он планировал. Он целует её. Она ускользает. Когда он бредёт за ней, он думает о Мадж, и о её заверениях, что Китнисс любит его. О том, как доверял её словам. Он даже удивляется, почему, с какой стати он доверился кому-то из города, а не из Шлака. Он удивляется ещё больше, поймав себя на мысли, что всё ещё доверяет ей. 005. В пятый раз, когда Мадж удивляет Гейла, он понимает, что не видел её несколько месяцев. Он идет домой с рудников, когда боковым зрением замечает мелькнувшее белое платье и светлые волосы. Не задумываясь, он окликает её, и она оборачивается. Он подходит к ней, начиная улыбаться, но Мадж смотрит на него с непроницаемым выражением лица. Прежде чем он успевает спросить её, как у неё дела, где она была, что делала, она отводит глаза и бормочет что-то неуловимое. Она поворачивается, чтобы уйти, но он удерживает её, схватив за запястье. Он слышит её отрывистый вдох, но Мадж не делает никаких попыток вырвать руку. Он спрашивает её, что происходит, слегка уязвлённый, что она попыталась от него ускользнуть. Ему кажется, что все всегда пытаются от него убежать. Она поднимает на него взгляд. Её голубые глаза встречаются с его серыми. И он видит, что… Или не видит… Печаль, сожаление, желание, жалость, всё вперемешку, и он не понимает... Но… Она мягко высвобождает руку, улыбается — её лицо снова непроницаемо — и говорит, что она рада, что Китнисс вернулась, что она рада за него, рада за них. И уходит. Они не виделись несколько месяцев, и всё же ей удаётся лишить его дара речи. Что удивляет его, так это то, что всего на долю секунды, в ту долю секунды, когда он встретился с ней взглядом, ему захотелось притянуть её ближе. 006. В шестой раз, когда Мадж удивляет Гейла, она снова стоит рядом с ним, как и год назад, словно этого времени и вовсе не было. Он стоит на городской площади, и его охватывает ужас и чувство дежавю, когда он наблюдает, как его лучшая подруга снова обрекается на гибель. Его ненависть к Капитолию и всему, что он представляет, пылает сильнее, чем когда-либо. Он понимает, что они просто хотят сделать оправдать свои действия, он понимает, что Китнисс суждено умереть, что они ни перед чем не остановятся. Он также понимает, что Китнисс отдаст жизнь за своего мальчика с хлебом, за Пита с самым глупым именем, которое он когда-либо слышал, если у неё будет выбор и шанс. И Гейл ничего не может с этим поделать. Никогда не мог, никогда не сможет. Его руки сжимаются в кулаки от злости, желая ударить по чему-нибудь, выплеснуть эту боль на кого угодно, чтобы не мучиться одному. Но тонкие пальцы вдруг обхватывают его напряжённый кулак. Ему не нужно смотреть, чтобы знать, кто это. Он знает, и его тело расслабляется, пусть и ненамного. Он не удивлен, что она снова рядом с ним; он удивлен, что мог предположить, что её там не будет. 007. В седьмой раз Мадж удивляет Гейла, когда он узнает о её смерти. Он подсчитывает выживших, которым удалось сбежать вместе с ним. Он хочет знать, кто в безопасности, но ещё больше ему нужно знать, кого он не спас. Он не считает себя настолько блестящим, чтобы думать, будто бы он правда мог спасти всех, и у него нет грандиозных иллюзий о том, что он был их единственным шансом на выживание. Но он всё ещё хочет, нет, он обязан знать. Только когда его озаряет, кого нет, он понимает, почему подсознательно искал её. Он с удивлением осознаёт, что по глупости думал, что с ней никогда не может случиться ничего плохого. Не с ней, нет, никогда. Что он нелепо считал её какой-то неуязвимой, от всего защищённой, хотя и знал, что это невозможно. Что он надеялся, что она всё ещё будет рядом, чтобы взять его за руку, когда его мир вокруг него продолжит разваливаться на части. 008. В восьмой раз Мадж удивляет Гейла, появляясь в его снах. Она стоит перед ним на заросшем травой поле, босиком, одетая только в лёгкое короткое белое платье. Её распущенные волосы роскошными золотыми волнами струятся по спине. В её лице непривычная для Двенадцатого дистрикта безмятежность. Она улыбается. Улыбается ему, улыбается из-за него. Её голубые глаза светятся при виде него. Она что-то говорит, но он не слышит. Он делает шаг ближе, внезапно отчаянно желая услышать ее голос. Ее улыбка становится шире, и она тоже делает шаг. Они стоят так близко, что Гейл может пересчитать все её веснушки, если захочет. Он поднимает руку, чтобы погладить её по щеке, но в тот момент, когда он прикасается к ней, она исчезает, и всё внезапно становится холодным. Он просыпается, растерянный и сбитый с толку. Его маленькая комната в Дистрикте 13 кажется тёмной и пустой. Сейчас середина ночи, но он всё равно встаёт. Ему нужно отвлечься, сделать что угодно, чтобы стереть призрак друга, по которому он даже не подозревал, что скучал. Но он скучает. К своему полному удивлению, он приходит к выводу, что действительно скучает по ней. Мадж. 009. В девятый раз Мадж удивляет Гейла, когда показывает ему, что слухи о её кончине были явно преувеличены. Война окончена, более того — выиграна, но не без разрушительных потерь. А он — трус. Он сбежал. Сбежал, внезапно осознав, что всё вокруг стало для него невыносимым. Теперь он живёт в Дистрикте-2. У него новая работа, квартира, новые приятели. Чувство вины перед Прим все еще разрывает его изнутри, но, по крайней мере, снаружи он снова цел. Он даже вполне приспосабливается к своей новой жизни, когда стук в дверь переворачивает всё с ног на голову. Снова. Это случается поздно, примерно в половину одиннадцатого. Он раздражён, да, но и обеспокоен тем, что кто-то мог прийти к нему в гости так поздно. Он раздумывает, стоит ли открывать, но только на секунду. Он открывает дверь и хмуро смотрит на человека, который его беспокоит. Сначала он не понимает, кого видит. Это симпатичная блондинка его возраста, с ярко-голубыми глазами и робкой улыбкой. Изящная фигура в безупречно белом платье. Воздух покидает его лёгкие резким выдохом, когда она произносит его имя, тихо, с каким-то даже удивлением. Она медленно поднимает руку к его щеке, но он ловит её прежде, чем она дотрагивается кожи. Когда её рука соприкасается с его, всё его тело словно прошибает электрический разряд. Она реальна. Мадж здесь. Он не задаётся вопросом, что она здесь делает, где она была всё это время, почему она не нашла его раньше, как она выжила. Это подождёт. Теперь он может только прижимать ее к себе, стискивая в объятиях настолько крепких, что ей наверняка должно быть больно. Но она обхватывает его с такой же отчаянной жадностью, и он смутно сознаёт, что она не против. Облегчение смешивается с удивлением, когда её имя срывается с его губ. 010. Когда Мадж в десятый раз удивляет Гейла, она засыпает на его диване. Десятую ночь подряд. Хотя он до сих пор не может по-настоящему поверить, что она здесь, с ним, не мёртвая, а живая. Что она не просто тень, преследующая его во сне. Все эти дни она рассказывает ему — фрагментами, обрывочными фразами, кусками воспоминаний, — что ей пришлось сделать, чтобы выжить, когда её прежняя жизнь расползалась по швам. Рассказывает ему о погибшей матери, которую пришлось оставить в Двенадцатом с двумя служащими. Три тела, которые мир принял бы за её семью. Об отце, умершего от истощения и инфекций в лесу через несколько недель после их побега. О себе, одинокой, неподготовленной, не умеющей выживать, выжившей вопреки всему. Она рассказывает ему о своём одиночестве, своем отчаянии, своих сомнениях. Он слышит о её мужестве, её силе, её решительности. Именно после этих разговоров, когда они говорят так много, и при этом абсолютно недостаточно, когда они оба не желают снова оставаться наедине, она засыпает, и он накрывает её одеялом. Проходят месяцы с того дня, как она вернулась в его жизнь, и он чувствует, как с её присутствием ему становится легче собирать себя по частям. И последние десять дней она засыпает на его диване. Убирая прядь светлых волос с её лба, Гейл задается вопросом, как ему удавалось жить без неё так долго. Как он мог когда-либо не замечать, более того — насмехаться над этой хрупкой, несгибаемой и стойкой девушкой. Он удивлён, что кто-то в принципе способен доверять ему после всего, что он совершил на войне, и заснуть на его диване, словно находиться рядом с ним — безопасно. Не раз, не два — десять ночей подряд. 011. В одиннадцатый раз Мадж удивляет Гейла, когда целует его. Он стоит у двери, собираясь уходить к себе (и никак не решаясь) после ужина, который в кои-то веки был у неё дома. Как-то она сказала, только полусерьёзно, что ей всё же нужно появляться в собственной квартире по крайней мере раз в неделю, чтобы соседи не подумали, что с ней случилось что-то плохое. Гейл ответил, только полушутя, что приглашение его в гости точно не умерит ничьё беспокойство. Он знает, что люди думаю о нём – вспыльчивом, замкнутым и угрюмом парне из Двенадцатого. Он также знает, что они думают о ней, воспитанной, доброй, улыбающейся девушке, про которую даже никто не помнит, что она тоже из Двенадцатого. Однако Мадж только улыбнулась и сказала, что ей всё равно. Что он единственный, кто у неё остался. Что он единственный, чьё мнение волнует её в этом городе. Он стоит у её дверей, менее всего на свете желая возвращаться в свою пустую квартиру и ища любой предлог, чтобы остаться хоть ещё чуть-чуть. И, когда он со вздохом понимает, что не может ничего придумать, и, кивнув, кладёт руку на дверную ручку — она просит его подождать. Он наблюдает, как она подходит ближе, и её ясные голубые глаза изучают его почти робко, прежде чем неуверенность сменяется решительностью. Шаг — и её тело прижимается к нему, осторожно, почти невесомо, и ему хочется, чтобы она оказалась ещё ближе. Гейл не знает, чего он ожидает, когда она встаёт на цыпочки, по-прежнему не отводя внимательного взгляда, но ощущение её мягких губ на своих — точно не это. Её поцелуй — лёгкое, целомудренное, едва уловимое прикосновение — длится едва ли секунду, слишком мало. Она быстро отстраняется, чуть не спотыкаясь о собственные ноги, как никогда красная и смущённая. Гейл буквально видит, как на кончиках её губ торопливо складываются извинения, и он не хочет их слышать. И он может придумать только один способ, как их остановить. Он притягивает её к себе и целует, целует, целует, с трудом сдерживая страсть и желание, которые подавлял все эти месяцы. Она удивляет его тем, что не позволяет ему сдерживаться и отвечает ему с таким же пылом. 012. В двенадцатый раз Мадж удивляет Гейла тем, что шрамы на его спине. Он знает, что она ощущала шрамы, пересекающие его спину крест-накрест, уродливые рубцы, которые бывший Капитолийский врач когда-то предлагал стереть. Тогда он отказался принимать помощь от того, кто прежде поддерживал угнетателей, и наорал на несчастного докторишку так, что никто больше не осмеливался предлагать ему такие услуги. Гейл, пожалуй, даже рад шрамам; в конце концов, они были и остаются его напоминанием о войне, о том, что он перенёс, что он потерял. Что он сделал. Он думает, что это только к лучшему, что его тело не целое, что оно покрыто шрамами, что оно изувечено, отражая, как сломлен он сам. Но теперь, когда Мадж спит в его объятиях, Гейл не может не думать, не хотела ли бы она иметь кого-то целого. Кого-то без ужасных следов прошлого на коже, кого-то, не перекроенного войной. Он засыпает, так и не сумев отогнать гнетущие мысли, но когда он просыпается снова, минуты или часы спустя, он чувствует нежные пальцы, вычерчивающие узоры на его спине. Мгновение он лежит совершенно неподвижно, сам не осознавая, что задерживает дыхание, пока её пальцы тоже не останавливаются на его позвоночнике. Он переворачивается на живот, пряча спину и рубцы, и поднимает лицо к Мадж. В её взгляде — нежность, любовь и бесконечное принятие, и у Гейла вышибает дух, когда он понимает, что это всё, чего он когда-либо искал. И это даёт ему смелости настолько, чтобы повернуться снова, уже осознанно подставляя свою испещрённую шрамами спину единственному человеку, которому доверяет. Гейл не знает, почему так удивляется, когда вместо прикосновения пальцев чувствует, как мягкие губы обводят особенно длинный шрам, проходящий через всю его спину. И когда она тянется вперёд, оставляя поцелуй чуть ниже его уха, его мир наконец-то встаёт на место с тремя тихими, сказанными шёпотом словами. 013. Когда Мадж удивляет его в тринадцатый раз, она говорит ему «да». Гейл давно уже забыл, какого это – не иметь в чём-то уверенности, однако сейчас он в замешательстве. Нет, он точно знает, что Мадж — первая, кого он хочет видеть утром, и последняя, кого он хочет видеть перед сном. Он знает, что она единственная, кому он полностью доверяет, единственная, кто по-настоящему делает его счастливым. Он также знает, что любит её, и что она любит его. Чего он не знает, так это того, считает ли она его такой же неотъемлемой частью своей жизни, какой он видит её в своей. Его мать встречает Мадж с распростертыми объятиями, как и его братья и сестры, и даже новый, серьезный взрослый Рори, который больше никогда не смеётся. На днях он упоминает перед матерью — вскользь, будто это не имело большого значения — что он подумывает о том, чтобы предложить Мадж выйти за него замуж. Его мать, всегда уравновешенная, спокойная и собранная, плачет от счастья, а затем рассказывает сумбурную, зато крайне эмоциональную историю о том, как его отец делал предложение ей. Это была и впрямь романтичная история о вине, цветах, клубнике, пикнике и полуночи, которая заставляет Гейла почувствовать себя слегка ошеломленным, да нет, чего скрывать, совершенно сбитым с толку. Его младшая сестра Пози усугубляет ситуацию, вздыхая, повизгивая и восторгаясь над рассказом матери. Гейл, признаться, думал, что может просто спросить Мадж за завтраком, не делая из этого ничего особенного, она скажет "да" или "нет", и на этом все закончится. Однако после разговора с матерью он действительно начинает планировать предложение. Он выбирает день X, в который уйдёт с работы пораньше, приготовит ужин, встретит Мадж и возьмёт её пальто, позаботится о том, чтобы купить её любимого игристого вина, сделает ей подарок, опустится на одно колено, скажет, как сильно её любит, подарит кольцо и просто спросит. Это, пожалуй, довольно простой план (никаких пикников и тем более стихов), но чего Гейл не учитывает, так это того, насколько сильно вселенная, по-видимому, его ненавидит. У него не получается ни уйти с работы пораньше, ни даже в обычное время, и он ужасно задерживается. Он торопливо толкает дверь квартиры, надеясь, что он хотя бы пришёл раньше Мадж, что у него есть время переодеться и приготовить ужин. Но, разумеется, это не так. Мадж встречает его мягкой улыбкой со своего места на диване, с очками для чтения на носу и книгой на коленях. Она выглядит очаровательно, и единственное, чего ему хочется сделать, — это положить голову ей на колени и ненадолго забыть обо всём на свете. Если бы сегодня был любой другой день, если бы сегодняшний день не был днём-когда-решится-всё, он бы поступил именно так, потому что он просто чертовски устал. Но он этого не делает. Он устал, он растерян, он запутался, и единственное, о чём он может думать — это о том, как сильно он любит её, и поэтому он просто выпаливает крутившуюся на языке фразу на одном дыхании. Три слова, не вопрос, не предложение, не просьба, а что-то большее. Мадж смотрит на него широко раскрытыми глазами, приоткрыв рот, прежде чем отложить книгу и встать перед ним. Гейл проклинает себя за то, что поспешил, что так бездарно всё запорол, что сделал всё так глупо и совсем не так, как она заслуживает, что не смог выполнить свой план, что был таким собой... Его удивляет именно это. Её кивок, с таким затуманенно-счастливым взглядом, расцветающей улыбкой и стекающими по щекам слезами. Негласное подтверждение, в котором он так нуждался, чтобы заключить её в объятия, молча благодаря Бога, в которого никогда не верил, за эту замечательную, удивительную женщину, которую он не отпустит никогда в жизни. Он удивлён, но ещё больше благодарен, что она, вопреки здравому смыслу, кажется, тоже нуждается в нём. Fin.