Стек.ло(х)

У него голова — стекляшка из-под алкоты за косарь. У него в глазах танцуют сумасшедшие точки безумные танцы для ненормальных мыслей. У него ум за разум забегает; прячется адекватность в неадекватной голове, веря в счастье глупое; слепо прижимаются последние ручейки надежды к потрепанному мозгу, а тот не рыпается больше, устал. У Саши руки трясутся, сигарета в ладони, соответственно, тоже неспокойна нисколько. Он курит. Куриткуриткурит. Собирается склеить себя скотчем и снова войти в тусовку квартирную, но, блять, влага сквозь трещины течет. Не работает таким образом починка, нельзя стекло воедино собрать армированным стекловолокном. Как бы ни хотелось — не получится. Он как еблан, душнила и руина: не может соединить тысячу и один осколок, поэтому пялится. Вытаскивает энную сигарету и пялится. Бесконечное небо пугает своей безграничностью; рассекает охмелевший разум катаной из Всевышней стали. Саня в Бога не верит, но глаз от облаков отвести не может. Протянуть бы руку, пощупать бы пальцами паучьими эту вату. Нет, не сладкую. Медицинскую. Спиртом залить болячку, а потом успокоить нервы большим глотком. Только бушуют они, битый раз фраза проскальзывает. Не помогает спирт от болячки долго копившейся. Ни спирт, ни пластырь, ни зеленка. Подорожника бы свежего, с каплями росы, утренним солнцем обцелованного. Только он спасти может от… А от чего? Саня хмурится, когда в голове стреляет вопрос из калибра неожиданности. Задерживается взглядом на никотиновой палочке и думает. За тоскливой стеной он и забыть забыл: от чего стену он эту возвел? Улыбка глупая, широкая, лицо, покрасневшее от холода, рубит напополам. Стекляшки, под силой чего-то внеземного, внефизического, подползать друг к дружке начинают. И птицы больше не кажутся вестниками трагедии и подбирающейся черноты; птицы становятся птицами, ему от них ни горячо, ни холодно. Он лыбу давит, когда понимает, что зря тут себе мозги компостирует. Улыбается так, как будто покинул стены тюрьмы; как будто пожизненный приговор решили смягчить до двух лет. Глаза искрами наполняются и баночка пива, прихваченная на скорую руку, наконец выполняет свою миссию. Жадный глоток и потушенная сигарета о пепельницу, заполненную ее собратьями. Удивительно, что курильщики их компании не выходили сюда уже на протяжении… А сколько времени он тут? Пальцы покраснели, костяшки виднеются из-под тонкой, потрескавшейся кожи. Кончика носа он почти не чувствует, а солнце, вроде, было повыше, когда он сюда только-только вышел. Задумывается на мгновение: не потеряли ли его? Отсюда не особо слышно их компанию, но смешки и куски фраз (глухое бормотание) расслышать можно, если напрячь уши. Но напрягается глотка, а через некоторое время все Санино существо выходит из него в неудачно оставленное пластиковое ведро. Пожалуй, перекурил, да и выпил зря. Он скрутился в пару погибелей, оперся руками о раму и голову прижал к стеклу: хуевей стало в несколько раз, теперь он себя треснутой бутылью не чувствует. Теперь он — разбитая в труху, растоптанная напрочь, переебанная жизнью, стеклянная небылица. Одно неизменно: небылица эта имеет резкий запах. Шепчет тихо о том, насколько худо стоять побледневшим около окошка открытого, жмурится не по своей воле и сплевывает остатки хорошо начинавшегося вечера. Трактор по помятым мозгам совершает девятый круг. Скулит, как помятая псина, скатываясь к полу балконному. Холодно стоять в ветровке, пусть и длинной, поэтому приходится выкручиваться: скручиваться. Прижимает колени к груди, лбом упираясь в острые чашечки. Руками тяжело шевелить, поэтому они опавшими листьями вдоль тела лежат. Да, неудобно, но, что есть, тем и довольствуется. Кряхтит, когда положение поменять пытается. По итогу удачно выпадают цифры на автомате: три семерки, даже такую аллегорию привести можно. Подползает к углу, упирается лбом о стену, подбородок фиксируя на коленях. Руками обхватывает ноги, глаза закрывая уставшие. Пожалуй, на сегодня он выдохся. Хотел бы ещё подумать, но моторчик глохнет, пальцы немеют, а сам он в статую безмолвную превращается, окончательно себя в дремоте теряя.

∞

Его находят комком свернувшимся, грязным и взлохмаченным. На смех он не откликается, глаза плотно закрыв и нервно сжавшись. Мафаня ежится и материт все, что на глаза попадается. Окно закрывает распахнутое, выгоняет любопытные глаза, протягивает руки, чтоб тушу перенести. А потом взгляду Влада открывается пепельница, практически до краев забитая; ведро с блевотой и его ветровка. Саня ее закатал, но та все равно съехала, собравшись гармошками на руках. Вздыхает то ли недовольно, то ли осуждающе. Присаживается на корточки, принюхивается. — Провонял ты ее, падла. Невесомо Саню по голове хлопает, шумно носом воздух тянет и не может не чувствовать дешевые сигареты на которые так падок картавый черт перед ним. Ежится от запаха, но больше для подтверждения своей позиции, чем демонстрации неудовольствия. Подхватывает хиплое тельце, не церемонясь прислоняет к себе, а после, шатковатой походкой сквозь людей шествует до спальни. Спасибо неравнодушным за их помощь в уборке квартиры после тусовки (культурного отдыха) он передаст обязательно. Оставит тело на кровати, люстру зажигать не станет. Посмотрит на силуэт под лучами искусственного света с другой комнаты, задумается. Цокнет, но пройдет к кровати опять, достав одеяло из шкафа. Накинет сверху, окно приоткроет, невесомо волос коснется. Пойдет помогать убираться, чтоб со спокойной душой утром глаза открыть. Поблагодарит отложенными благодарностями за благородное отношение когда они закончат, если из памяти не вылетит. Исчезнет, будто и не было. Запомнив, какова текстура прядей.