Noah and the fear from the childhood.

Рассвет не стёр проблемы. Он лишь позволил в полусонном состоянии не до конца их осознать. Глупо надеяться на то, что новый день решит твои проблемы. Ноа не мог избавиться от усталости, и потёр глаз костяшкой, чтобы уговорить своё зрение сфокусироваться. Фиолетовые краски на небе, словно краска фингала, красовавшегося под глазом вокалиста из-за собственной неуклюжести, постепенно сменялись рыжими, огненными волнами и жёлтыми покрывалами лучей солнца. Кофе не могло компенсировать отсутствие надлежащего в последнее время сна. Мешки под глазами были хорошим показателем того, что он провёл ещё одну ночь, бодрствуя: сначала пытаясь заснуть и ворочаясь с бока на бок, а потом сидя за открытым на ноутбуке аудиоредактором. Разъедающая тишина. Не намного лучше, чем разъедающие кожу вокруг глаз слёзы, но безобиднее. Найти утешение, зацепиться за его хвост и держаться мёртвой хваткой. Ноа прислонился к перилам спиной и сделал глоток кофе. Обжигающая жидкость в кружке, чтобы выжечь некоторые мрачные мысли. Всё равно не спал, по сути. Парень засунул руку в карман толстовки, когда его взгляд упал на проснувшуюся минут пятнадцать назад девушку. — Ты как? — Бывало и хуже. Ты опять не спишь по ночам? — она потёрла глаза, под которым виднелись мешки и синяки из-за интенсивной работы. Да они прекрасно друг друга дополняли, трудяги сверхурочно. — Мгм. Тебе бы больше спать, — указал на очевидное. — И кофе, много кофе, — он потянулся, отставляя кружку в сторону, и слизнул стекающую по губам каплю тёмной жидкости, ощущая, как устали его тело и разум. — Я не пью кофе, и ты знаешь об этом. — Знаю, — утомлённо ответил Ноа. Темнота за веками казалась более привлекательной, чем когда-либо. — Попробуй хотя бы, — добавил он с мягким смехом. Это была длинная ночь с очень слабым сном. Она прислонилась к перилам, мягко отвечая: — Я не хочу, Ноа, я же сказала тебе. Он вздохнул с маленькой улыбкой и сел в кресло в комнате, поскорее скрываясь от солнца на балконе. Слабый аромат её духов оставался в воздухе, пока он заканчивал кофе, пытаясь побороть желание снова заснуть. — Но тебе нужно больше спать, серьёзно, — не переставал он, открывая глаза и впитывая ими всю её красоту, прежде чем отвернуться. Слишком светлое создание для слишком тёмных глаз. — Я могу сказать то же самое о тебе. Ноа на мгновение замолчал, расслабляясь. Её голос производил на него такой необъяснимый эффект, почти как эликсир с успокаивающей силой, который может снять все заботы и заставить чувствовать себя спокойно. — Есть такое. — Ты слишком много работаешь… — она подошла к креслу, на котором он восседал, и нежно взяла его лицо в свои руки. Ноа замер от прикосновения. Её большие пальцы аккуратно прошлись по его ресницам. — Знаю. Когда-нибудь я посплю нормально, — прошептал он, открыв глаза и глядя на девушку, насколько это позволяло его истощение. — Сегодня. — Да, “мама”. Обещаю. Я отдохну, договорились? — Я буду следить за этим. Ноа тихо рассмеялся и встал, обвивая руками её тело и пряча лицо в её шее. Тёмные глаза сияли от удовольствия. Запах духов заставлял зелёный свет светиться в мозгу, мягкая кожа была заманчивым гостеприимством, которое он не хотел потерять. — Я буду в порядке, даю слово. — Верю. С ней было приятно, так просто. — Вообще, ты должна больше беспокоиться о себе. — Почему не о тебе? — Потому что я знаю, как заботиться о себе, — без колебаний ответил он, прислоняясь головой к её плечу. — И, кроме того, никто больше не должен беспокоиться обо мне. — Я беспокоюсь о тебе… — запротестовала она в ответ. Ноа тихо вздохнул, его голос всё ещё был низким, когда он ответил ей простым: — Ты не должна. Это не была какая-то детская игра, но он не мог ничего с этим сделать. Он хотел оградить её от своих проблем. Ноа не хотел думать о днях, которые приходили и уходили, о годах тьмы, которая поглотила его и превратила в холодного человека. Хотелось защитить её от этого, от него самого. — Я буду заботиться о тебе так долго, сколько смогу. Я не боюсь тебя или твоего характера. Челюсть сжалась, и он быстро моргнул, внезапно поняв, насколько может быть глуп. Он так привык отталкивать людей, закрываться от них, чтобы не беспокоиться, что они заметят его недостатки и осудят его. Я не боюсь тебя или твоего характера… Эти слова свалились на него, как тонна кирпичей, груз правды осел в груди, и он почувствовал, что что-то тугое вокруг горла ослабевает. Но это пугало. Это был первый раз, когда кто-то сказал ему это не для выказывания собственной значимости, а от чистого сердца, и осознание ударило, как поезд на бешеной скорости. Ноа медленно выдохнул, карие глаза смягчились, когда он сделал шаг назад, чувствуя, что внезапно вышел на открытое пространство, совершенно незащищённый для неё. Воздух был тяжёлым. Парень чувствовал себя промокшим, неопытным, обнажённым без масок, которые так долго носил. Его взгляд был непоколебимым и искренним, когда он смотрел на неё, не желая прятаться за своим сарказмом и юмором. Он хотел, чтобы она увидела его хорошим и плохим и всё ещё любила. Эта концепция была чуждой, и его разум стремительно двигался вперёд и назад, миллионы противоречивых мыслей пытались прорваться на поверхность. Ноа больше не мог прятаться за стеной. Она пыталась увидеть его таким, какой он есть, и это делало всё слишком подозрительным, ненатуральным. Привыкая не верить и обжигаться, мы уже не так охотно верим тем, кто честен и ласков с нами. Мы привыкаем разбивать и черстветь. Доброта и внимание кажутся чем-то неестественным, непригодным, непонятным. Не бояться — это одно, принимать — совсем другое. — Ты уверена? Кивок. Он ненавидел чувствовать себя таким уязвимым, словно оголённый нерв, ненавидел это так сильно. Ненавидел боль, которая приходила слишком часто; ненавидел, что забыл, как легко бывает любить; ненавидел, когда был так взволнован и сентиментален. Он не хотел, чтобы она знала о его трусливости; что вся эта бравада была лишь прикрытием для глубоко разбитой души. Вместо этого, он обнял её немного сильнее. Соприкосновение с её кожей вызвало толчок в теле, зажгло искру, которая почти сразу же погасла. Это казалось слишком реальным, слишком правильным. Тревожным. Действительно ли Ноа был настолько эмоционально повреждён, что что-то такое простое, как привязанность, может сказываться на нём вот так? Он закрыл глаза, выдохнув и покачав головой, не веря своему внезапному прозрению. Он был удивлён нежданным всплескам эмоций внутри него, чувством, что его видят в совершенно другом свете. Его брови бороздились при внимательном изучении черт женского лица. — Я этого не стою. Не надо, — прошептал он быстро, разрывая объятия. — Тебе не нужно заботиться о ком-то вроде меня. Я не хочу тянуть тебя вниз. Это было смелое заявление, но слова уже выплеснулись наружу. Он боялся впустить, потому что тогда она увидела бы его личность, а не образ; все части, которые некрасивы. И, Господь, что если она возненавидит и не захочет больше быть близко?.. Это было бы невыносимо. Чувство крайней уязвимости заставило сердце трепетать, хотелось взять её за руки, притянуть к себе и никогда не отпускать. Но он знал, что если сделает это, если, наконец, позволит построенным вокруг себя стенам рухнуть, его секреты сокрушат их обоих. Он плотно закрыл глаза, откинулся немного назад и нежно потрепал её по плечам. — Это ты так думаешь. Для меня ты другой. Другой… Это слово, казалось, — эхо в ушах, звук, резонирующий с ним множеством способов. Он не хотел слишком глубоко думать об этом слове, но знал, что оно ему понравилось. — Каким образом? — Ты не такой как все. Более настоящий, более искренний, желающий делать и делающий, любящий, заботливый. Реальный. Маленькие, банальные слова заставили сердце заболеть на пару с головой, дыхание пошатнулось, слова спотыкались друг о друга в голове. Она, должно было, шутит. Никто больше не обращался с ним по-другому, так же, как он относился к себе всю жизнь. Верить ей? Хотелось в то, что она действительно видит его по-другому, верить, что она заботится, а не выводит его на публичную казнь. Её слова ударили сильно, и он снова почувствовал, как его челюсть сжимается. Её вера была сладкой и чистой, но собственный цинизм и недоверие окрасили его взгляд в ржавчину. Он не мог не чувствовать себя недостойным всего этого, особенно когда она знала так мало подробностей. Она не заслуживала встречи с суровой реальностью его жизни, где было слишком темно, и было бы легче, если бы он её оттолкнул. — Ты меня не знаешь, — заверил он, потирая затылок и отводя взгляд. Ноа чувствовал, насколько был далёк от того, что плясало у него в голове; как тяжело пытался удержать девушку от сближения. Его тело делало это подсознательно, его оборона раздувалась, чтобы помешать ей увидеть эти секреты. Это был полный отстой. — Я не настолько хорош. Просто ты пока так думаешь, — начал Себастьян, нервно потянув вниз рукав. — Как только я покажу тебе, как плохо мне может стать, — продолжал он, чувствуя напряжение в горле, — ты изменишь своё мнение. Даже если слова тяжелы, как стальные листы, его голос не дрожит. — Я не изменю, вот увидишь. Ноа покачал головой. Было привычно, что люди уходили, как только видели, кто он без обаяния и харизмы. Может быть, она действительно могла помочь оставить всё в прошлом, но чувство вины было настолько сильным, что хотелось схватить её и отодвинуть в самый дальний угол, а может наоборот — встать самому в этот угол и держаться на расстоянии. — Пожалуйста, не делай этого, — отчаянно прошептал он, сжимая кулаки и сжимая горло бутыли, из которой лились его слова. — Просто уходи. — Я не могу… и я не хочу. — Ты не знаешь, на что соглашаешься, — прямо сказал он, когда боролся с волной эмоций, грозившей одолеть его. У него было много демонов, больше, чем можно было сосчитать, и последнее, чего он хотел, это заставить считать этих демонов её. Невозможно было обещать, что не наступит время, когда ей придётся столкнуться с тем, что он пережил. Может, лучше не влюбляться в него? Уберечь её от боли и отпустить на волю? Если она ему небезразлична… — Да, это правда, я много чего не знаю, но всё же я хочу быть рядом. Тело напрягалось. Он не хотел ничего делать, кроме как цепляться за неё и смотреть на мир не в сером. Иметь рядом кого-то, кто видел в нём больше, чем привлекательного музыканта; больше, чем ошибки и недостатки. Но страх причинить боль проглотил его; страх, что она осудит его и оставит ни с чем, кроме дыры в сердце, которая уже и без того зияла баснословным величием. — Это плохая идея, — возразил он, сглотнув беспокойство, когда девушка подошла слишком близко. Она была чересчур доверчива и наивна, и, Боже, он хотел, чтобы она была другой, чтобы ему не пришлось так сильно волноваться. — Во мне назревает буря, — продолжал он тихо, ломая голос, пытаясь сохранить спокойствие. — И, я боюсь, это причинит тебе боль. — Позволь мне успокоить твою бурю, — она осторожно шагнула вперёд и мечтательно посмотрела ему в глаза. Он выше, но её это не беспокоит. Глаза потемнели, дыхание увядало вместе с нежными словами, которые он хотел посвятить ей. Он хотел наклониться и поцеловать её, но боялся, что его промахи будут раскрыты и всё испортят. Ноа был на взводе, ощущал давление. Сделать выбор: или продолжать отталкивать, или поддаваться их неоспоримой связи. — Это буря со слишком большим количеством слоёв, — настаивал Себастьян, чувствуя желание уйти от неё ради них обоих, во имя всего святого и опороченного. — Слишком много изъянов и слишком много боли. — Я понимаю… Ноа прикусил губу, тихо вздохнул, чувствуя себя потерянным, и покачал головой. Её вера в него была милой, но это была такая ужасная ошибка. Она не видела монстра, скрывающегося в тени, который таился за мальчишески очаровательной внешностью, тщательно выстроенной годами на сцене. — Ты не можешь понять, — пробормотал он, отвернувшись. По какой-то причине мир стал ярче, его беспокойство было всё время высоким, и не было желания рисковать, показывая ей настоящего себя. Кто выкрутил сложность уровня на максимум? Может, он сам? — Но я хочу попробовать. — Что, если тебе не понравится то, что ты найдёшь? — переполняет раздражение. Он не был уязвимым в течение долгого времени, если вообще когда-либо. Это была новая территория, первый раз, когда он был готов дать кому-то шанс, и чувство, что это колоссальная ошибка, было ошеломляющим. — Но я люблю тебя. Сердце Ноа сжалось в груди, когда она произнесла эти три маленьких слова. Может быть, это было из-за недостатка сна или из-за истощения от шоу накануне. Измор достигал нового пика с каждым новым месяцем. Наконец, он больше не мог сопротивляться и посмотрел на неё, его лицо было так близко к ней, что их носы чуть не коснулись. В её глазах была надежда, доверие, любовь, а у него было непреодолимое желание коснуться её губами. Она сделал это вместо него: медленно положила руки ему на щёки и легонько поцеловала в губы. — Ты самый важный человек в моей жизни, я люблю тебя. От ощущения её губ голова закружилась, такое сладкое и опьяняющее чувство. Руки обхватили её талию, прижимая к себе и нежно возвращая поцелуй. Он закрывал глаза и наслаждался каждым мгновением, чувством, которого безбожно желал, и оно было небесным. — Я люблю тебя, — пробормотал он ей в самые губы, смакуя эти три слова. Слышать от кого-то и проговаривать самому — две разные вещи. Девушка тихо смеётся и целует его в губы снова, после в щёку. — Ты такой драгоценный. Она вызывала зависимость, её прикосновения вызывали дрожь, а тело плавило обледеневшие души вокруг. — Я люблю тебя, — повторил он, прижав её сильнее к себе, пытаясь не убедить самого себя, а отрезвить. Они цеплялись друг за друга ради тепла и комфорта. Казалось, что тело, наконец, пробудилось от долгих лет сна, разум и сердце чувствовали себя живыми и полными надежды. Запах её духов был очаровательным, он смешивался с его тонким одеколоном и запахом тела, сливаясь вместе, как идеальная симфония ароматов. Её мягкое тело было приятным отвлечением. Каждое движение было как сенсорная перезагрузка. Руки скользили по тонким лямкам майки и блаженной коже, в то время как её тёплое дыхание касалось его шеи… — Я действительно хочу помочь тебе не страдать так сильно. — Что, если ты не сможешь? — прохрипел он, пока она продолжала исследовать его шею своими губами. Он боялся. Даже если бы она хотела, то не могла помочь. — Что, если я неисправен? — Я всё ещё буду с тобой. — Ты уверена? — Я уверена. Ноа чувствовал, что хочет сказать больше, но что-то в её губах отвлекало внимание, и он мысленно просил не останавливаться. Впрочем, тон голоса был непреклонным. — Что, если я чересчур сложный? — Неважно. Я всё равно буду любить тебя. — Я уничтожу тебя, — пробормотал он ей в макушку. «Почему бы нам просто не остановиться?» — он думал о том, чтобы оторваться, но ощущение её губ на шее было слишком стимулирующим, чтобы сдаться. — Не уничтожишь. — Я думаю, что это неизбежно. Я долгое время отталкивал, ранил и ломал людей. Почему ты должна стать исключением? Тело Ноа становилось таким горячим, он чувствовал, что скоро растает у неё на руках. Не важно, что он сказал. Он не мог не чувствовать, что его недостатки будут преследовать его; что его демоны в конечном итоге изгонят и её. И он не хотел этого на самом деле, не сейчас. Просто не хотелось снова тратить жизнь на восстановление. — Я не претендую быть исключением. Я просто хочу быть с тобой. — Ладно, допустим, ты не уйдёшь. Тогда что? Мы просто будем в отношениях, построенных на том, что я всё время в беспорядке? — его тон всё ещё был под охраной ледяной стены, губы дёргались, как будто он хотел поцеловать её снова, потеряться, забыться, отодвинуть свои проблемы на задний план, перевести будильник ещё на 5 минут, прежде чем проснуться в грязной реальности. — Ты не всё время в беспорядке. Ты работаешь над музыкой, любишь животных, увлекаешься разными вещами, — она гладит широкие плечи и пытается дотянуться до него из-за разницы в росте. Ноа старался не наклоняться к ней, когда она коснулась его плеч. Он не хотел заблудиться в чувствах, он должен был быть сильнее, выше этого, принимать решения на трезвую голову. — Ты описываешь меня более здоровым, чем я на самом деле, — отозвался он, пытаясь побороть тоску. Если бы он позволил этому продолжаться, его бы точно снова затянуло в поцелуй. — Слушай, я знаю, во что ввязываюсь. Не пытайся переубедить меня или согнуть палку в другую сторону. Я не перестану быть рядом, поддерживать и любить. — И зачем тебе это? Я просто сломленный, дерьмовый человек. Никто больше не может достаточно долго находиться рядом со мной, — он, наконец, мягко отстранился и отошёл от неё, сердце всё ещё колотилось. Он ненавидел, что даже после того, как она выразила желание быть рядом, он не верил, что это будет возможно. Чувства между ними казались слишком реальными. Не что иное, как неготовность принятия факта, что кто-то может любить его таким, какой он есть. — Ты мне не веришь? — Дело не в том, что я не доверяю конкретно тебе. Просто во мне слишком много сломано, чтобы доверять кому-то. Она не понимала, каким сломленным он был, она не видела бесов, с которыми он сражался, и вряд ли могла бы их понять. Сколько времени займёт, прежде чем она увидит настоящего его? Было бы намного проще, если бы они закончили сейчас. Но с другой стороны… мучать девушку три месяца, а потом просто отказаться от неё? Так он тоже не мог поступить. — Я знаю, что не могу понять тебя сейчас, но нам это не нужно. Я останусь с тобой и узнаю о тебе больше. Я поддержу тебя, обниму, приласкаю, когда ты испугаешься, буду любить тебя, как и сейчас, — она скрестила руки за спиной, не позволяя себе приблизиться, чтобы парень не чувствовал себя неловко. Ноа тонул в море эмоций, которые не поддавались контролю. Он хотел верить, что это правда, что ей можно доверять, но это был не он. Он привык быть один, привык, что его никто не понимает. Так было легче. — Но ты не думаешь, что это будет слишком тяжело? Наступит момент, когда я развалюсь на части, и тебе придётся иметь дело с моими эмоциональными срывами, — его тон был пронизан ненавистью к себе. — Лучше пройти через невзгоды с кем-то вместе. — Не думаю, что ты понимаешь, насколько всё может быть плохо. Я — кошмар, — вздохнул он, глядя куда-нибудь, кроме неё, пытаясь сохранить самообладание, пальцы плотно сжались в кулак. Ему не понравилось то, как его голос дрогнул от отчаяния. — Позволь мне… — он выставил перед собой руку, чтобы удержать девушку подальше. Она посмотрела на него пару минут, а затем попыталась заговорить снова. — Позволь мне. Ноа внимательно наблюдал за её движениями, голос был напряжён, дыхание было коротким, неустойчивым. Это была такая же мощная ловушка, как стремление закрыть пространство между ними. Она всё ещё была незнакома ему, независимо от того, как сильно хотелось уступить. Ноа разрывался между желанием, чтобы она была близко и далеко. Лицо становилось горячим от разочарования. — Я могу восстановить тебя. Если хочешь. Ты можешь не смотреть мне в глаза, можешь не поцеловать меня, можешь не позволять мне быть ближе к твоему телу и душе, можешь не показывать свои шрамы, работы, но это не значит, что я не найду способ увидеть всё это. Это не значит, что я не найду способ, чтобы ты позволил мне. Слова, которые она говорила, звучали слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он опасливо поддавался, но сомнения и неуверенность держали его в заложниках. Всё его тело кричало, но он не мог заставить себя стать проще. Себастьян вздохнул, напряжение в его теле немного ослабло с расстоянием между ними. Однако отсутствие всего ею перечисленного лишь усугубило бы ситуацию. Проще брать перерывы, чем обрубать на корню. — А если не сможешь? Что если мы попробуем, а ты не справишься? — Я смогу! — Думаешь, справишься со мной? — саркастический тон, повёрнутая к девушке спина. Глаза бродили по комнате вслед за их обладателем, как будто он пытался отвлечься. — Ты думаешь, что справишься с перепадами настроения и срывами и днями, когда я просто лежу в постели сутками? — он продолжал, дыхание становилось всё более поверхностным, когда воспоминания мелькали как на киноплёнке. — Да, справлюсь. — Ты же понимаешь, что наступит время, когда я закроюсь от тебя из-за проблем с доверием, да? Мне нужно время для себя: часы, дни, возможно недели. Я сомневаюсь, что ты будешь хотеть моего прикосновения, потому что я буду как стена, которую ты никогда не сможешь преодолеть, и я не хочу причинять тебе боль, — голос понизился, когда он сосредоточился на всех причинах, почему стоило прекратить отношения сейчас. — Я много чего понимаю. Ты думаешь, в моей жизни не было дерьма? Думаешь, я какая-то глупая девчонка, которая верит во всё, только… потому что? Ты думаешь, я не справлюсь с чьими-то эмоциональными срывами? Да они у меня постоянно! Думаешь, я брошу тебя только потому, что ты так говоришь?! Ты просто боишься сделать что-то со своей жизнью, ты просто ведёшь себя как трус! Послушай меня хотя бы раз. Глаза Ноа сверкнули и метнулись к ней, внезапный всплеск недовольства вызвал прилив крови в его венах и яростный выброс в глазах. Он привык к тишине с противоположной стороны, поэтому, когда кто-то произносил такие слова, его сердце скакало от адреналина. Но он не ощущал необходимости отвечать или спорить. И не мог объяснить, почему. Это был редкий момент, когда крики успокаивали его, он чувствовал себя странно притянутым, привязанным к ней, когда она была такой конфронтационной. — Ты говоришь, что никто не может полюбить тебя, но хочешь ли ты, чтобы тебя любили?! Давай! Покажи свой гнев! Покажи свою ярость! Покажи свои эмоции! Покажи настоящего себя! Ноа, наконец, взорвался. Он не мог это контролировать, может, из-за того, как она кричала на него, или из-за того, что устал притворяться, что всё в порядке. Он не хотел долго носить маску, и чем больше она настаивала, тем хуже становилось. — Показать настоящего меня? Хорошо! Тогда смотри, как я разрушу твой драгоценный маленький пузырь безопасного мирка, потому что ты думаешь, что справишься, но не знаешь, на что подписываешься, — кричал он в ответ, делая шаги к ней. Однако она не пошевелилась и продолжила стоять без каких-либо признаков страха. Ноа принял её выражение лица как плевок в собственный эгоизм и был слегка впечатлён её храбростью. Мало кто осмелился бы пойти против него, когда он вёл себя так, но она смотрела непреклонно. — Не делай вид, что тебе не страшно или не дискомфортно. Я вижу тебя насквозь, — выплюнул он. Гнев нарастал, когда её глаза оставались невозмутимыми. — Тебе не приходило в голову, что я никому не позволю приблизиться? Что ты не можешь быть исключением из правил? — он закричал, снова шагнув вперёд, когда его дыхание стало тяжелее. Ярость, кипящая внутри него, больше не могла оставаться сокрытой. Его тело менялось с каждым движением: плечи расправлялись, вены вздувались, мышцы напрягались. — Знаешь что? Ты просто глупая маленькая девочка, которая думает, что хочет любить сломленного мальчика, которому ей не помочь! — слова оставили горький привкус во рту, и ему стало немного стыдно, но гнев не утихал. Она прикусила нижнюю губу, но всё ещё стояла. — Это всё, что ты можешь сказать? Даже его глаза потеряли свою искру, не было больше никаких следов доброты. Он был злодеем в собственной истории, это был его стандартный режим. Он не мог понять, почему она оставалась перед ним. Он хотел оттолкнуть её, причинить ей боль, заставить её бежать, как всех остальных. То, что он делал, было жестоко, но необходимо. Он видел трещины в броне, которую она носила, чтобы оставаться сильной. Он сломал так много людей, что не мог понять, как кто-то может быть настолько сильным, чтобы справиться с этим. — Ты правда думала, что можешь просто прийти и спасти меня? Слова Ноа, казалось, ужалили её, и он почувствовал каплю раскаяния. Он зашёл слишком далеко и увидел боль на её лице, но не мог остановить себя. Он привык к тому, что люди отказываются от него, и не мог удержаться от того, чтобы причинить им ту же боль. — Что ты будешь делать, когда поймёшь, что не можешь исправить меня? Потому что это не предположение “если…, то тогда…”. Этот пузырь лопнет, и ты останешься ни с чем, кроме сожалений! — Я не буду делать то, что ты мне говоришь. Аргумент не был напрасным. Извращённое удовлетворение наполняло его, когда он наклонялся к ней. Он задыхался, пристально смотря на неё. — Ты знаешь, я прав. Ты не хочешь этого. Ты не хочешь быть со мной. Ты любишь лишь картинку — того человека на сцене, на видео, на фотографиях, — но не меня, — его голос остыл, заледенел, когда Ноа попытался вразумить её любыми средствами. — Нет, я хочу любить тебя. Ты не можешь говорить вместо меня. — Я знаю себя лучше, чем ты меня! — закричал он, не в силах понять, почему она просто не ушла. — Я сделаю тебя несчастной! Почему ты этого хочешь? Это для возбуждения? Для проверки своих лимитов? Для самоутверждения? Потому что тебе нравится быть с кем-то, кто плохо с тобой обращается? — Нет. Ноа не мог понять, почему это было так трудно. Не мог понять, как её простота могла вводить его в ступор. Она пыталась доказать, что он неправ, но зачем? Она собралась остаться и страдать вместе с ним? — Просто… просто оставь меня в покое. Возвращайся к своей идеальной маленькой жизни и забудь, что я когда-либо существовал, — горько застонал он. — Я не могу и не хочу. Её слова достали его, разозлили. Контроль терялся, разум скатывался во тьму, с интенсивностью которой нельзя было справиться. Он привык к апатии и не мог выдержать, когда его толкали такими словами. Ноа привык рвать и метать, отталкивать и толкать, но только не ломаться перед женщиной, которую без малого знает всего три месяца. — Почему?! Почему ты не хочешь уйти? — закричал он, дрожа от ярости и разочарования. — Потому что я люблю тебя. Эти слова было труднее всего услышать. Каждая клеточка его существа говорила ему, что она не может любить его, но он устал быть скептиком. Может, она увидела в нём что-то, что он ещё не определил. Ноа ударил кулаком в стену рядом с её головой. Он устало опустил голову и закрыл глаза, пытаясь перевести дыхание. — Я устал от всех и от всего. Просто отойди от меня. Я никогда не буду хорошим. Ты не можешь всё оправдывать словами о любви. Это не работает. Стена была единственным, что отделяло его от того, чтобы разрыдаться. Слова, которыми он разбрасывался, ломали его не меньше, чем её. — Я причиню тебе жуткую боль, ты должна просто уйти и спасти себя от разбитого сердца, — она осторожно положила руку на его запястье и опустила его руку после града ударов в стену. — Не причиняй себе боль. Ноа не мог встретиться с её глазами. Гнев, исходящий от его тела, вызывал слабость с опущенной головой. Она пыталась утешить его сейчас? После того, что он ей сказал? Ноа хотел, чтобы она дотронулась до его кожи, чтобы она держала его в своих объятиях, чтобы она дала возможность его захудалой душонке выйти из угла. Для него было чуждо чувство тепла или уязвимости, её доброта была неожиданной. Тело хотело её любви, но разум кричал не брать ничего из чужих рук. — Не трогай меня, — прошипел он, пытаясь отдёрнуть руку, но так и не решился. — Я тебя не заслуживаю. Что ты во мне такого видишь? Ты действительно думаешь, что во мне есть что-то особенное? Ты действительно думаешь, что можешь исправить меня? Я безнадёжен. — Почему… ты не хочешь, чтобы я… прикоснулась к тебе? Ноа не хотел этого признавать, но мысль о прикосновении заставила его тело сгореть с необъяснимой необходимостью. Однако принять это из-за собственной неуверенности было невозможно. Она никогда не поймёт, почему он не хотел её прикосновения. И чем раньше она перестанет пытаться, тем лучше сохранит свои нервы и время. — Ничего хорошего от этого не будет. Пожалуйста, уходи. Иди, найди кого-нибудь, кто не совсем запутался, — тон понижался. Она не давала ему вырвать руку, обхватив её обеими руками, вцепившись в неё, глядя ему прямо в глаза, почти в душу. — Я не хочу никого искать. Я хочу быть с тобой. Ноа был потрясён и смущён. Она не боялась его, его поведение не вызывало у неё отвращения. Её глаза продолжали искать его, как будто она пыталась понять что-то, чего он сам не понимал. Ноа не мог говорить, он был насыщен эмоциями, с которыми не знал, что делать. Действительно ли она была настолько заинтересована в нём? Почему она хотела остаться с ним после всего? — Чего ты ждёшь от меня? — наконец, вышло у него подать голос. Его глаза медленно закрывались, тепло её души и тела начинало жечь кожу. Желание оттолкнуть её всё ещё оставалось, но то, как тонкие пальцы обвивали его руку, заставляло всю жестокость упасть на колени. — Ничего, — медленно и по-детски. Она была нежной, учтивой и такой полной удивления и невинности, но уверенной в каждом своём слове. — Ты лжёшь. Нет такой вещи, как “ничего”, — пробормотал он, позволив взгляду упасть в её глаза. Она остановилась, не зная, что сказать в споре. Затем просто встала на носочки и потянулась к его губам, всё ещё мягко держа его руки, чтобы он не прикладывался кулаками к стене. Волна чувств прошла через Ноа. Вкус её губ был опьяняющим, и казалось, что она поглощает его одним поцелуем. Её мягкие руки, ласкающие его кожу, заставляли почувствовать себя живым, как будто никто раньше не давал ему любви. Он притянул её ближе одной из своих рук и плотно прижал к себе, их тела идеально подходили друг другу, как кусочки пазла. Он заслужил утонуть в ней. — Поцелуй меня снова, — простонал он, когда их губы разомкнулись. Она отпустила его руки, позволив им обвиться вокруг хрупкой талии, и взяла его лицо в свои, выполняя просьбу. Ноа был ошеломлён её дерзостью. То, как её губы двигались по его коже, было нужным, но это также заставляло чувствовать себя бессильным против неё. Она взяла то, что хотела, без сожалений и предвзятости, и это вернуло изобилие нежных чувств. Тех, что он пытался игнорировать на протяжении многих лет. Позарез он обнимал её. Хотел поцеловать её снова и снова, чтобы почувствовать ту эйфорию, ту радость, ту любовь, которой достоин любой человек. В голове кружилась смесь эмоций. Её вкус был таким сладким, что можно было утонуть в этом поцелуе. Его руки бегали по её волосам, каждая клеточка его существа кричала, чтобы он не отпускал её, даже если это было не по правильным причинам. После поцелуя он прижал её к груди, и девушка покорно расслабилась в его руках. Её подчинение сводило с ума. Ноа никогда не чувствовал такой власти над кем-то, это заставляло его чувствовать что-то, что он забыл: контроль. Контроль над своей жизнью. Он провёл пальцами по её волосам. Она не была предназначена для такой жестокости. — Оставайся здесь со мной. — Я останусь. Радость хлынула в комнату от её принятия. Желание убежать исчезло. Ни одна другая девушка не могла заставить его чувствовать себя таким довольным и желанным. — Не оставляй меня, — тихо пробормотал он, запрятав лицо в её гладкие волосы. — Я же сказала, что не уйду. — Точно? — мягко спросил он. Было так приятно быть в её объятиях, наконец-то иметь кого-то, на кого можно опереться, после того, как он сражался в одиночку. — Точно. Сердце замедлялось. Он чувствовал себя оправданным, будто пребывания с ней было достаточно, чтобы жить в безопасности, будто ничего не могло коснуться его, пока она была рядом. Его губы свернулись в игривую улыбку. Никто не был настолько расслаблен вокруг него раньше, это то, что он любил в ней. Ей было комфортно в её собственной коже, это привлекало, заставляло хотеть этому научиться. — Пожалуйста, не отпускай, — пробормотал он ей в волосы. Слова соскользнули с губ, прежде чем он смог остановить их. — Я не отпущу, не волнуйся. Её руки и мягкая кожа подожгли ему нервы. — Спасибо, что не ушла. Тело расслабилось и, наконец, успокоилось. Она заставила его почувствовать два чувства, которые Ноа не замечал в своей жизни: принятие и надёжность. — За то, что не убежала, когда прогонял меня? — Да, — он едва мог говорить. Что она с ним делала? — Никто никогда не оставался со мной так долго. Они всегда сдавались, — проболтался он. Прошла минута молчания, и Ноа не знал, что сказать, его разум был омрачён. Он хотел рассказать ей больше, чем она знала, показать глубину своих страданий и боль, которую он пережил. Но опасался впустить и сделать её жертвой своих недостатков. Он открывал кусманища своей души, своих самых тёмных мыслей и страхов, спирающих воздух, и был отвергнут не единожды. Он боялся, что она тоже уйдёт от него. Высмеет и уйдёт. Это был первый раз за долгое время, когда он так раскрылся, когда остановился вовремя и не разнёс ни комнату, ни квартиру, ни внутренний мир другого человека. Было странно снова так много кому-то давать и получать в ответ. Он почувствовал, как она смотрит на него, наблюдая за каждым его движением, как будто знала, что что-то не так. Она не хотела ему навредить настойчивостью, потому что была слишком деликатной для этого. Тишина затаилась между ними. Ноа обыскивал глаза девушки на любые признаки отторжения, но ничего подобного не нашёл. Вместо этого его встретила доверчивая пара блестящих самородков, и зрелище заставило его затянуть пояс воина посильнее. Он нервничал из-за того, что собирался открыть своё раненое сердце. Ноа вздохнул, чтобы собраться с духом, глядя ей в глаза и убедившись, что он всё сделал правильно. По крайней мере, познакомившись с ней. — Я хочу рассказать, почему я такой. Почему я так закрыт, почему не могу никого впустить. Он продолжал смотреть, наблюдая, как её глаза мерцают интригами. Этот момент был решающим: её восприятие этих слов определит, останется ли она или оставит его в грязи. Пусть она узнает, что съедает его живьём. Он был на грани раскрытия своего глубочайшего беспокойства и в который раз почувствовал желание остановиться. Но потребность продолжала расти и расти, как будто его грудь становилась слишком маленькой и бессильной, чтобы хранить древние секреты. Наконец, Себастьян набрался мужества и вырвал слова из себя, словно сорвал повязку с ран. — Это из-за моих родителей первоначально. Потом из-за внезапно нахлынувшей популярности. Он боялся сломаться перед ней. Стыд и разочарование, которые он чувствовал в своих собственных действиях, наполнили его до предела, и едва можно было разлепить глаза. В груди образовался тугой узел, и каждый вдох давался всё труднее. “Она самозванка.” “Она спасительница.” “Что ты будешь делать дальше?” “Что ты будешь делать без неё?” “Она тобой манипулирует.” “Она выводит тебя на чистую воду.” Ноа никогда не подпускал никого достаточно близко и чувствовал себя трусом за то, что так легко сдался. Его тело тряслось от эмоций, они вызывали головокружение и тошноту. Он пытался удержаться. Было унизительно показывать свою боль таким образом, зная, что он не достоин любви. Слёзы продолжали стекать по щекам, пока он жмурился. Он чувствовал себя ребёнком, о котором нужно заботиться. Его горло горело. Жалобное рыдание выскользнуло наружу, и он отвернулся, закрывая лицо руками. Воспоминания о лицах и о событиях нахлынули, разрывая его на части. Её зрачки расширились от шока, руки обвились вокруг его тела в защитной манере, когда парень начал дрожать, как маленький ребёнок. — Что случилось с твоими родителями? — тихо прошептала она, не осуждая, а желая только послушать. Волна изнеможения захлестнула его. Они дали ему так много, и он предал их. Он разрушил всё. Он дал им слишком много, и они предали его. Они разрушили всё. Вокруг него распадался мир, сила ушла в никуда. — Я просто хочу, чтобы ты поняла. Каждый нерв был в огне, пульс бился в конвульсиях, и всё казалось, что это происходит в замедленной съёмке. Он собирался разоблачить часть себя, которую сам никогда не знал. Он тяжело сглотнул, чувствуя, как тёплое тело прижимается к нему, она слушает. Как будто они были связаны на более глубоком уровне, переплетались так прочно, что они становились единым целым. — Они погибли ещё до моего совершеннолетия. Его голос начал трещать от боли. Шлюз был открыт. Одно дело, что он был одинок и страдал от этого, но ещё хуже было наблюдать за тем, как она становилась свидетелем этого срыва. Воспоминания снова мелькали в голове, подавляя его. Он пытался забыть их, но знал, что никогда не сможет этого сделать. Всю свою жизнь он варился в непонятном супе апатии, раздражительности и горести, и то, что она видела эту его сторону, заставило его ненавидеть себя ещё больше. Его мускулы болели от напряжения, от сдерживания слёз. Такое чувство, будто у него был нервный срыв перед этой невинной, деликатной девушкой из-за простой человеческой усталости. Сердце билось о рёбра, и он медленно проигрывал марафон независимости. Чем дольше продолжалась история, тем тяжелее было дышать. Голос стал немного водянистым. Страх отторжения был сильным, но он надеялся, что она примет тьму, которая терзала его жизнь. Мысль о том, что кто-то наконец примет его, была соблазнительной, страх оттолкнуть её был сильным, но надежда на шанс была ещё сильнее. Он не мог не стыдиться своего поведения. Он показывал свою слабую сторону очень хрупкой девушке, которую сам прятал и защищал ото всех, и это было ошеломляюще. Он пытался взять всё в свои руки, пытался вести себя как крутой парень, каким его ожидали увидеть. Но чем больше слёз скатывалось по щекам, тем меньше хотелось быть вообще кем-либо. Горькие слёзы лились, как бесконечный водопад, его била мелкая дрожь, когда грудь вздымалась от каждого вздоха. Он никогда не плакал ни перед кем, никогда не показывал столько слабости, но сейчас сдался. Маска, которую он так долго носил, раскалывалась. Подвёл ли он её неспособностью управлять своими эмоциями? Ей, верно, было трудно смотреть на человека, испытывающего абсолютные муки. Обычно он был более уравновешенным, но сейчас как будто весь его фасад трещал, и было невыносимо смотреть на перекошенное болью лицо. Она знала, что он обычно избегал своих эмоций, но настала пора быть честным. У него не было девушки, которая заботилась бы о нём даже без слов. На самом деле, он не помнил, чувствовал ли когда-либо себя в зоне комфорта с другим человеком раньше. Каждый поцелуй нёс в себе успокаивающий эффект. Она гладила его руками, которые ему были отчаянно нужны, чтобы прекратить чувствовать боль, что текла по его телу. — Пожалуйста, не уходи, — тихо пробормотал он, слёзы всё ещё беззвучно текли по щекам. — Они все ушли, оставили меня. Не уходи хотя бы ты, я умоляю… Я держался изо всех сил, честно. Я ходил к психологам, но потом отменял сеансы, бегал от проблем. Я брал себя в руки, но как только начинается депрессивная фаза, всё возвращается к источникам. — Я тебя не брошу. Единственное, о чём он думал, это срочная потребность в убеждении продолжении их связи. И как же приятно было знать, что ты не один. Ноа открыл своё раненое сердце. Девушка нежно вытирала его слёзы. Не было необходимости говорить, тишины между ними было достаточно. Так долго он подавлял своё нутро, и не думал, что когда-нибудь сможет вытащить его на свет, но теперь, когда она здесь, начало отпускать. Она была безвредной. Единственной в мире, кто мог заставить его чувствовать себя нормальным. Он хотел выпустить всю боль. И наводнение не прекращалось, и казалось, что оно никогда не закончится. Он не мог поверить, как же было хорошо, как будто тьма таяла под теплом маленьких ладоней. Как будто весь гнев, отчаяние и чувство вины, которые нарастали внутри него, наконец-то были освобождены. Снят груз, снятый с него, дающий ему почувствовать, что он снова может жить. Всё это было так прекрасно, что он начал верить в потенциал лучшего будущего. Её прикосновение было подобно ангельскому, успокаивающему его душу и заставляющему его впервые почувствовать покой дольше, чем мимолётная вспышка. — Ты — мой свет. Можно было начинать верить, что никто не собирается войти и украсть её, увести у него из-под носа. — Я боялся показаться перед тобой, — продолжал он, плавно освобождаясь от бремени. — Боялся, что ты бросишь меня, как все остальные. Как можно было объяснить тьму внутри себя? — Ш-ш-ш, не волнуйся, — она провела пальцами по его волосам. — Я с тобой. — Обещаешь? — Обещаю-обещаю. Тьма, которая пожирала его живьём, медленно отступала. Это был первый раз за много лет, когда он мог смотреть на кого-то и не видеть лица своего обидчика. — Я… не знаю, как отблагодарить тебя, — его разум успокоился. Слава всему, кошмар закончился. — Просто не уходи в свои мысли слишком часто, оставайся со мной, хорошо? Ноа мягко кивнул, его тело впервые за много лет почувствовало себя расслабленным. Впустить её было первым шагом на пути к исцелению, и он был готов. Он почувствовал внезапное желание притянуть её поближе к себе, её тепло было одеялом комфорта в холодную, тёмную ночь. — Хорошо, — он кивнул повторно. — Ты важен для меня каким бы ты ни был: смеющимся или плачущим, весёлым или грустным, открытым или закрытым. Ты это ты. Никто не может заменить тебя, переодеться в твою кожу. Ты принадлежишь себе, и никто не может отбирать у тебя это право. — Правда? — зрачки переполнились надеждой. Её слова принесли ему радость, как луч света в тёмном туннеле. Он никогда не чувствовал себя настолько важным в своей жизни. Её слова были путеводителем, который, наконец, вёл его обратно, на правильный путь. Она была недостающей частью картины мира, которая сейчас прояснялась. — Правда. Это было чувство, которое он искал всю свою жизнь: ощущение дома и комфорта. Наконец, появился кто-то, кто мог видеть жизнь за его болезненными глазами и слышать его разбитый голос. Он не мог поверить, что излил так много своей души. Никогда он не впускал кого-то так глубоко. Доброта вызывала зависимость. Часть его была напугана, панически боялась, что сказка закончится разочарованием. Но другая его часть находила утешение в её словах и поступках, и это было самое близкое к любви, что он когда-либо знал. Но ты просто плод моих фантазий. А мне нужно настоящее исцеление. Дорога в Ад вымощена самолечением. И если и есть более подходящий момент для того, чтобы проснуться, то лучше сделать это сейчас. Доброе утро, пациент. У Вас был дурной сон. Не забудьте написать своему психологу и поделиться с ним приключившимся. Доброе утро, Ноа, ты вынырнул из своей головы.