С самого раннего возраста Кэйа был очень неспокойным ребёнком. Ночные кошмары, навязчивые мысли или же страшные монстры в тёмном углу винокурни были для него обыденностью. Но он не говорил об этом отцу, ведь на утро всё проходило. Будто вставшее солнце прогоняло собою луну, и та, сдавшись, ускользала за горизонт, прихватывая всё мрачное с собой, чтобы вернуться следующей ночью.
Но больше всего Альбериху не нравилось чувствовать себя лишним. Он прекрасно помнил, как очутился здесь, — помнил холодные руки родного отца на своих плечах, его строгий взгляд, что был
слишком строгим для маленького ребёнка, и яростная буря той ночи, что добралась своим вихрем до самой души оставленного мальчишки и, кажется, всё ещё не выветрилась до конца, осев внутри крошечными, но ощутимыми крупицами невыполненного долга.
Со временем Альберих забылся в череде шествующих дней, наполненных необычайным и до этого незнакомым ему хрупким чувством счастья и полноценности. Утром они бегали с Дилюком ловить ещё сонных кристальных бабочек, чьи крылья невероятно привлекали юного Кэйю своим божественно чистым мерцанием. Случалось, Крепус просил сыновей собрать виноград с самых пышных кустов, и тогда они хватали корзинки и сломя голову устремлялись на улицу.
— Мы ведь не соревнуемся кто больше соберёт? — Всегда с надеждой спрашивал Дилюк, когда ягод в корзине брата становилось куда больше чем в его собственной.
— Конечно нет! — Отвечал Кэйа, а затем бежал хвалиться отцу, что собрал больше и гораздо быстрее юного Рагнвиндра.
Когда Крепус уезжал в Мондштадт по делам, дети часто оставались с Аделиндой, молодой милой девушкой, что была главной горничной винокурни. Она готовила обед, заботилась о чистоте в каждом углу помещения, разговаривала и заботилась так нежно и чутко, что порой Кэйе хотелось назвать её мамой. Вот только волосы Аделинды были цвета крошечных семян одуванчика и блёкло переливались на солнечном свету. А её кожа отливала бледным золотом и была мягкой на ощупь. И отчего-то Кэйа точно знал: его мама выглядит не так.
Он не помнил её точного да даже сильно размытого образа, он не был уверен, была ли она у него вообще. Но ведь у каждого ребёнка обязательно должна быть мама, разве не так? Именно из таких убеждений по ночам в его голову нередко прокрадывались догадки о том, как она могла выглядеть. Нежно-голубые волосы цвета лепестков глазурной лилии, сизые глаза, наверняка полные доброты и нежной любви к сыну, которую он просто почему-то не помнит. Ямочки на щеках и тонкие складки в уголках глаз, когда она очаровывает улыбкой. Кэйа не раз засыпал, утопая головой в мягкой ткани подушки и представляя тёплые ладони матери на своей синей макушке. Представляя ту, на которую он наверняка был похож. Но на утро Альберих вновь просыпался с гложущим ощущением того, что он один такой на всём белом свете Тейвата.
***
В один из необычайно пасмурных дней Кэйа прилип к поверхности окна, пытаясь вглядеться в тучи и предугадать пойдёт ли дождь всё таки или же нет. Его размышления прервали отчётливые и тяжёлые шаги отца с лестницы. Сегодня тот наверняка вновь отправится в город, чтобы встретиться с другими такими же виноделами и в сотый раз обсудить какие-то нудные взрослые вопросы, так подумалось Альбериху. Но на этот раз Крепус не торопился прощаться с сыновьями и садиться в повозку. Его вытянутое лицо озарилось едва заметной улыбкой, когда он обратился к скучающим братьям.
— Дилюк, Кэйа, не хотите поехать со мной в Мондштадт? — Спросил он, как ни в чём не бывало натягивая перчатки.
Кэйа вздрогнул одновременно с Дилюком, после чего их взгляды обратились друг на друга.
— Правда можно? — Неверяще уточнил Рагнвиндр, на что получил утвердительный кивок отца.
— Только если успеете быстро собраться.
Дважды повторять было не нужно. Мальчики устремились на второй этаж так быстро, что чуть не сбили Аделинду с ног, на что та показательно нахмурилась, но не сумела сдержаться и разразилась улыбкой уже через мгновение.
Кэйа впопыхах натянул на себя тёмно-синее пальто с белым воротником и выскользнул из комнаты, где ему на пути попался такой же взъерошенный и без сомнения радостный Дилюк в облачении чёрного плаща, очень похожего на отцовский. Крепус уже ждал их снаружи.
На улице, чей полный влаги воздух явно предвещал скорое начало дождя, Альберих бросил Аделинде прощальные слова и заскочил в повозку. Как только лошадь выдохнула облако горячего пара и сдвинулась с места, тяжёлые капли воды застучали по крыше, и Кэйа победно отметил, что всё же сумел предугадать погоду на сегодня.
***
Уже на подъезде к городу, можно было заслышать размытый гул неопределённых фраз, смеха, детских визгов и суеты оживлённого Мондштадта. Здесь, как и на винокурне, дождь упорно старался намочить черепичные крыши или тканевые навесы заведений. Но всем было всё равно, так что люди продолжали разгуливать по улицам прямо без зонтов, лишь слегка щурясь и улыбаясь от щекочущих капель с неба. Альберих выскочил из повозки первым, когда лошадь громко цокнула копытом о каменную дорогу и остановилась.
— Пойдёмте скорее в таверну. — Крепус повёл сыновей за собой, прикрывая и так уже намокшую голову ладонью.
В помещении было невесть как тепло, так что Кэйю даже потянуло в сон. От самого пола до потолка заведение переполнялось множеством самых различных запахов, в основном алкогольных. По дороге к свободному столику Альберих уловил ароматы лимонада, ягодной газировки, даже шампанского, пива и абсента, чьи запахи он знал предельно хорошо, ведь от гостей, навещающих винокурню чем только не пахло. Когда Крепус усадил сыновей за круглый столик неподалёку от себя и предложил выбрать какой-нибудь сок, голова медленно, но верно начала идти кругом.
Дилюк взял сок из волчьих крюков, пока выбор его брата пал на ягодный напиток с мятой. И утончённый вкус этих свежих, прохладных напитков им пришлось растянуть на целый час, пока отец оживлённо болтал с мужчиной напротив, одежда которого была так сильно пропитана запахом коньяка, что Кэйа почувствовал это даже сидя за другим столом. Рядом Дилюк скучающе положил голову на деревянный стол и болтал ногами из стороны в сторону, вдобавок иногда глубоко вздыхая. Мда, очевидно не так они представляли себе поездку в Мондштадт, которая должна была скрасить дождливый день.
— Что, заскучали уже? — С ухмылкой обратился к ним Крепус, вставая из-за стола.
— Мы хотим домой. — Тоскливо озвучил Дилюк мысли обоих братьев.
— По городу погулять совсем не хотите? — С ноткой удивления спросил Крепус, на что получил быстрое мотание головой. — Хорошо, тогда едем домой.
Кэйа первым добежал от стола к вешалке около входной двери и схватил своё пальто, уже норовя скорее выйти из этого душного помещения, но вдруг услышал женский голос.
— Мистер Крепус, мы так рады, что вы посетили нас сегодня! — Обратилась она к отцу, поправляющему воротник плаща. А затем её взгляд упал на Альбериха. — Ох, а это ваш приёмный сын! И вправду полная противоположность брата, как все и говорят!
Незнакомка, к которой у Кэйи уже отчего-то возникло ощущение острой неприязни, присела на корточки и оказалась на уровне голубых глаз мальчишки. Её любопытно изучающий взор тёмных зрачков коснулся каждой детали Альбериха, будь то ярко-синие волосы, смуглая кожа или его одеяние, Кэйе внезапно захотелось спрятаться под тёплым пледом, который по вечерам приносила ему Аделинда, и больше не высовывать оттуда нос.
— Надо же какой цвет волос, никогда не видела ничего подобного. — Заворожённо произнесла девушка и позволила себе протянуть руку и погладить чужого сына по голове. — Ты, наверное, был похож на своего отца. — Бросила она напоследок, после чего улыбнулась и ушла за барную стойку.
А Кэйа остался стоять с раскрытым ртом и острым чувством в груди, словно в него выстрелили из лука и угодили точёным наконечником стрелы в самую скрытную, дальную, забытую, подавленную, но по-прежнему наиболее больную точку. Пока Дилюк не схватил руку брата своей тёплой ладонью и не вывел из заведения.
***
Сидя в повозке, Кэйа молча смотрел перед собой, старательно прогоняя разом обрушившиеся переживания и тревоги. Дамба из прочного камня, которую он возвёл своими руками в тот самый день, когда оказался на пороге винокурни «Рассвет», будто обратилась в пыль, и теперь неудержимый поток воспоминаний и мыслей нёсся вперёд, сметая всё на своём пути. Дилюк преспокойно дремал рядом и Альберих невольно засмотрелся на его беспорядочно сбившиеся пряди.
Волосы Дилюка были красными.
Кроваво-красными…нет, это был
тот красный, который можно было увидеть лишь однажды. Который Кэйа вечерами улавливал в последнюю секунду захода солнца, в тот самый момент, когда уходящий луч прятался за горизонтом, напоследок проливая краску оранжево-красного заката и окрашивая ею небо. Это был
тот красный, что зажигал в сердце юного Альбериха огонь, способный согреть изнутри и породить надежду на лучшее.
Именно поэтому той же ночью, Кэйа вынырнул из своей комнаты в полуночный мрак, как только убедился, что винокурня притихла, и каждый отправился спать. Альберих неслышно пробрался в кабинет отца, чтобы со знанием дела бесшумно отворить верхний ящик стола и выудить оттуда ключи. Трёх поворотов в замочной скважине хватило для того, чтобы массивная деревянная дверь отворилась и Кэйю окутал морозный воздух ночи. Мальчишка устремился к складу инструментов прямо босиком, обжигая стопы промёрзлой поверхностью земли. Он знал, что всё строительное барахло, используемое лишь для ремонта, хранится позади винокурни; и он знал, что банка красной краски, предназначенной для облезлой черепицы крыши, тоже находится там.
Альберих схватился пальцами за тонкую железную ручку тяжёлой банки и побрёл обратно домой. Обосновавшись прямо около зеркала в гостиной, Кэйа с грохотом опустился на пол и открыл крышку, из-под которой ему в нос тут же ударил едкий запах строительной краски. Он с подкравшейся долей сомнения осмотрел содержимое, а затем взором обратился к отражению в зеркале. Оттуда на него испуганно глядел мальчик, потомок древнего рода Каэнри’ах, что был наделён обаятельной внешностью, заразительной улыбкой и затаившимся в тёмном углу души чувством долга. И Альбериху захотелось разорвать все нити, что намертво связывали его с предками, все цепи, что сковывали его руки и любые признаки, что хоть каплю делали его непохожим на брата или отца.
Он уверенно зачерпнул рукой краску и нанёс на передние пряди у лица. Затем старательно стал избавляться от синевы на макушке, вдыхая противный запах, что успел украдкой расползтись по первому этажу, а затем и взобраться по лестнице, юркнув в комнату Крепуса. Мужчина тут же проснулся и негодующе откинул одеяло, прислушиваясь к смраду. Дверь в его комнату неожиданно скрипнула и внутрь просунулась голова Дилюка, который зажимал нос рукой и сонно щурился.
— Ты чувствуешь этот запах, отец?
Крепус молча кивнул в ответ и приказал юному Рагнвиндру проведать Кэйю, пока сам вышел на балкон второго этажа, где запах явно усиливался вдвое. Когда Дилюк обеспокоенно выбежал из комнаты Альбериха и доложил, что того нет в кровати, Крепус спокойно ответил.
— Потому что он внизу.
Дилюк выглянул с балкона и вправду заметил брата в гостиной, сидящего перед зеркалом и очевидно делающего что-то со своими волосами. Крепус быстро спустился по лестнице, открыв по дороге все окна, чтобы избавиться от головокружительного зловония краски.
— Кэйа, что ты делаешь? — Обратился он к сыну, отчего тот испуганно вздрогнул и обернулся.
— Я…решил покрасить волосы в красный. — Не стал юлить Альберих и попросту выдал очевидное.
— Ну и зачем же ты это сделал? — Крепус медленно опустился на корточки и прикрыл банку крышкой.
— И правда, зачем? Весь дом провонял краской. — Пожаловался из-за спины подоспевший Дилюк. Он ожидал как всегда увидеть в глазах брата искру веселья в ответ на шутку, но тот лишь виновато потупил взгляд.
— Мне показалось, что так я хоть чем-то буду на вас похож. — Плечи маленького Альбериха опустились под тяжестью грусти, а волосы у лица вовсе намертво слиплись из-за засохшей краски. — Ведь у вас с Дилюком волосы красные, а у меня синие…
Кэйа взял в руки одну свою прядь и с разочарованием отметил, что полностью избавиться от родного цвета волос у него так и не вышло, и синева настойчиво выглядывала даже из-под толстого слоя краски. Послышался тяжёлый вздох со стороны Крепуса, после чего он вдруг притянул Альбериха к себе и заключил в крепкие объятия.
— Ох, Кэйа, тебе вовсе не нужно быть похожим на нас, чтобы быть членом семьи. Ты всегда должен помнить об этом, хорошо? — Рагнвиндр ободряюще погладил сына по спине, так что тот мигом почувствовал облегчение. — Давай смоем это с твоих волос и вернём им прежний потрясающий вид?
Альберих утёр подступающие слёзы рукавом ночной рубашки и согласно кивнул.
***
Тем утром, сидя на бочках с вином и любуясь лучами восходящего солнца, Дилюк повернулся к брату и с уверенностью воззрел на него пылким взглядом своих огненных глаз.
— Знаешь, Кэйа, твои волосы всегда напоминали мне лепестки туманного цветка. — Сказал он негромко, на что Альберих тут же ответил непонимающим взором. — Чаще всего он покрыт коркой льда и выглядит совсем непримечательным, но если согреть его, лёд растает, и под ним можно увидеть невероятно красивый цветок.
Дилюк тут же достал из кармана недавно сорванный и чуть помятый, но всё ещё необычайно завораживающий венчик туманного цветка. Он протянул его Альбериху и тот, наконец, разразился улыбкой, которую Рагнвиндр навсегда запечатлел в своём сердце, поклявшись себе, что сделает что угодно, чтобы эта улыбка появлялась на лице Кэйи снова и снова.
