Дневник

Джей нёсся по коридору, тяжело дыша. Занырнув за угол, мальчик резко обернулся и прислушался. Вроде он оторвался, однако злодей может быть где угодно, поэтому нужно быть осторожным. Оставался последний рывок, последнее усилие - и Чарли будет спасён, однако это если Джей будет тихим, и не попадётся Мороженщику. Покрепче сжав в руке найденные в одном из гаражей кусачки, Джей прокрался наверх, к выломанной фанерной стене с пробитой в ней дырой. Если Салливан держит ключ от клетки друга здесь, им очень повезло, по крайней мере, проверить стоит. Осторожно проползя в дыру, Джей поднялся. Пол в этой части парковки был потрескавшимся, и натяжением являлся лишь трос, который мальчик уже заметил раньше. Стальные челюстей кусачек впились в плотную верёвку. Через несколько мгновений трос с грохотом оборвался, и Браун едва успел отпрыгнуть, когда бетонный пол проломился вниз. Стоило фанерной пыли улечься, Джей приблизился к дыре. В самом деле, там скрытый гараж! Сердце тревожно замерло, но парень решился, опустил ноги - а затем прыгнул вниз. К счастью, у стены стояла стремянка, значит он сможет выбраться, а сейчас нужно поскорее всё обыскать - ведь если Род уедет с парковки вместе с Чарли, своего рыжего друга Джей больше не увидит. Прямо посередине гаража стояла полка, битком набитая всякими комиксами. Поспешно вываливая их на пол, Браун внезапно остановился. Внимание мальчика привлекла небольшая , но толстая книга в синей потрёпанной обложке. Сам не зная, почему, Джей неожиданно поднял её, заглянув внутрь. На старых, пожелтевших страницах значилась надпись: " Дневник Рода Джозефа Салливана". Застыв от предвкушения, Браун прислонился к полке, открыв первую страницу, и погрузился в чтение. 1 января, 1960 год. Никогда не умел грамотно начинать рассказ. Наверно, в этом году мне бы хотелось достичь чего - то большего в моей жалкой жизни, и стоит начать вести дневник. Меня зовут Род. Род Салливан, хотя кому это может быть важно? В моём возрасте многие уже имеют работу, подумывают о семье, влюбляются. А я продолжаю пытаться выжить. После смерти отца всё изменилось. Вернее, всё пошло не так ещё раньше, в четырнадцать лет, когда, будучи глупым подростком, я совершил самую страшную ошибку в моей жизни, и я продолжаю отплачивать за неё до сих пор. Что произошло? Отец всегда был в моих глазах прекрасным человеком. Ещё бы, и не одному мне так казалось, ведь во всём Спокане не было и человека, кто не пробовал мороженого Джозефа Салливана! Успешный, богатый, счастливый - я всегда на него равнялся. Конечно, глядя на других семей, было ясно, что на меня у него не оставалось времени - он любил меня, несомненно, но гораздо чаще неустанно работал на фабрике, чем стремился поиграть со мной. Тогда я ещё и не мог предположить, что ещё в четырнадцать лет моя жизнь перевернётся навсегда, всё пошло оттуда - и так это привело ко дну чёрной, зловонной ямы,в которой я теперь и нахожусь. Всё было хорошо, но потом я всё чаще стал замечать отца за чтением какой - то странной книги. С виду потрёпанная, вся исписанная непонятными значками. Конечно, я не знал - и до сих пор ещё не знаю, какие тайны в ней скрыты, но Джозеф мог засиживаться с ней допоздна. Потом - стал пропадать на фабрике, и на все мои вопросы мог отвечать только "я занят". И откуда мне было знать, что он скрывал от меня столь необыкновенные, зыбкие секреты? Стоит ли и говорить, что как и все дети, я был до смешного глуп и наивен. Будь проклят тот день , когда однажды я всё же не сдержался и заглянул в отцовскую книгу. Страницы были ветхими, пожелтевшими от времени, исписанные кривыми рисунками. Я просидел за книгой час, и смог понять одно - отец пытается найти какую - то формулу, постоянно пополняя страницы книги своими рукописями. Сколько я себя помнил, у него никогда не было от меня секретов... Но было бы странно, если бы глупый мальчишка, напоровшись на какую - то загадку, внезапно дал заднюю, не так ли? Я продолжил поиски зацепок. Отец не обращал на это внимания, и днями торчал на фабрике. В один день, когда после школы я , как обычно, побежал к нему, чтобы помочь с обустройством музея, он встретил меня в дверях и сказал идти домой. Не пустил меня! Но даже тогда в мою мальчишескую голову ещё не готовились нагрянуть мысли о том, что Джозеф Салливан замышляет страшное злодеяние. Всё изменилось, когда однажды отец притащил домой огромный белый морозильник. Разумеется, я обрадовался - отец ещё никогда не оставлял меня без сладкого, но несмотря на это, я был самым тощим в классе. Сёстры из школы ругались, что меня недокармливают, и очень удивлялись, узнав, кто мой отец. Однако в этот раз, на мои вопросы Джозеф не ответил, а сразу закрыл морозильник на замок, ключ от которого он всегда носил с собой. Вот тогда всё и началось! До сих пор помню, как я сидел за столом, прямо напротив этого морозильника, впившись глазами в замок. Я плохо знаю детей, но если им что - то запретить, они будут хотеть достать желанный запретный плод с двойной силой. Чем больше Джозеф отдалялся от меня, тем жарче становилось моё желание отведать этот новый вкус пломбира. К слову, поведение отца менялось с каждым днём. Теперь он забрал книгу на фабрику, и возвращаясь со школы, я видел тусклый свет из верхних окон лаборатории. Я узнал одно: он, наконец, нашёл нужную ему формулу, и теперь, кажется, испытывает её. Всё это трепетное ожидание затянулось до месяца, а затем и настал тот день, о котором я вспоминаю с содроганием до сих пор. Ничего не предвещало беды. После обеда я, как всегда, вышел на природу. Мне всегда нравилось валяться на летней траве, слушать пение птиц ранним утром, или спускать голые ноги в шумную реку за отцовской фабрикой. Кто же знал, что это будет мой последний счастливый день в жизни? Моё внимание привлек красный брелок в траве. Я поднял, и мое сердце уже заранее возликовало. Кажется, отец наконец выронил этот ключ! Помню, как я на трясущихся ногах понёсся к дому, прыгая, словно сбылась моя самая заветная мечта. Ненавистный морозильник наконец открылся, обдав меня ледяным паром, и я удивлённо выдохнул. В самом деле, рядами уложенные, совершенно новые пачки отцовского мороженого! Неудивительно, что в те моменты я испытывал некую гордость: ведь я стану первым ребёнком в городе, попробовавшим новую разработку Джозефа Салливана! Единственное,что меня волновало, так это вопрос, почему отец так упорно мне его запрещал. Ждал нужного момента, добивался идеального вкуса ? Наверняка так. Стоит ли рассказывать, как отбросив все сомнения, я сорвал обёртку с первой попавшейся пачки и, зажмурившись, сделал большой укус. До сих пор помню тот вкус. От блаженства у меня закружилась голова, сливочно - клубничный крем заструился по горлу, и я чуть ли не запищал от удовольствия, а мои челюсти самозабвенно сделали второй укус, и третий. Мороженое оказалось божественным, самым чудесным лакомством, что мне когда - либо удавалось попробовать. Оно таяло во рту, а я будто бы плыл в розовых облаках, и потерял счёт времени - лишь бы это волшебное лакомство не кончалось... Я не знал, сколько длилась эта эйфория. Очнулся я на полу, в окружении бесчисленных пустых упаковок. Голова по - прежнему немного кружилась, а в горле неприятно покалывало от холода. Я тяжело дышал. На языке по прежнему оставалось сладкое послевкусие, и я не прочь был съесть ещё, но морозильник опустел... И тут началось. Сначала - неприятная, накатывающая боль в животе, которая постепенно становилась всё сильнее. Я будто бы хотел есть, но и был уже заполнен до предела. Резь стала невыносимой, и я сложился пополам, истошно крича. В ушах зазвенело, и я услышал скрип двери, испуганный возглас отца, торопливые шаги...Во всём теле возникло неприятное жжение, а затем ощущения,что я не в силах описать. Боль уже отступала, я приподнялся - и чуть снова не потерял сознание. Ремень шорт жестоко впивался в кожу, грозясь разорваться с каждой секундой. Майка натянулась на животе, треща от напряжения. Отец бросился ко мне, и я сдавленно вскрикнул от испуга, так как продолжал стремительно трансформироваться. Растянутая до предела майка с треском лопнула по швам, и я поперхнулся, увидев складки жира. В те моменты я был испуган, шокирован - так что повернулся к отцу. До сих пор помню этот взгляд. В последнее время он всё чаще носил свою маску, но теперь его открытое лицо также излучало ужас, пока он оглядывал меня. А я даже не знал, что тогда сказать. Краем глаза я увидел себя в зеркале. Уже не помню, что было дальше - но готов поспорить, что я закричал от ужаса. Ещё бы, из зеркала на меня смотрел толстяк в разорванной майке и с тройным подбородком!Первая слеза сползла по щеке. Разумеется, тогда я был слишком испуган, чтобы вообще что - либо говорить, и на секунду даже подумал, что это просто кошмарный сон, и стоит поднапрячься, и всё закончится...Я понятия не имел, что со мной стало и как это произошло, но я всё ещё, даже тогда , не мог поверить, что в этом замешан отец...А зря. Но я даже не представлял, сколько ещё испытаний приготовит мне эта паршивая жизнь. А ведь мне всего двадцать - но то, что произошло со мной тогда - всего одно из многих других несчастий. Потянулись дни, о которых можно промолчать - дни осознания. Благо, это произошло летом, но осень приближалась с каждым днём, а вместе с ней и новый класс. В прошлом году у меня было много друзей, меня любили учителя - а теперь а со страхом размышлял, что будет теперь. Отец поддерживал меня. Но, кажется, я уже наконец понял, что это произошло из за него. В его слезливой поддержке я не нуждался - гораздо больше меня волновали, и по сей день волнуют - вопросы. Что это за формула, зачем он её разрабатывал, почему хотел продавать отравленное мороженое детям? Почему скрывал это от меня? Уже тогда мне нужно было осознать, что отец мне не доверяет, и к тому же - хочет протестировать эту свою формулу на других детях городка. Чтобы с ними стало то же, что и со мной? По крайней мере, хорошо, что он хотя бы не хотел, чтобы это коснулось меня. Было ли мне больно, страшно? Отчасти да, конечно, но я постепенно привыкал к новому телу. Гораздо больше было желание открыть все отцовские тайны - и желание это росло каждый день, как и раньше мысли о том проклятом мороженом. Между нами стал появляться заметный холодок - он перестал пытаться мне помочь, и что вы думаете? Снова продолжил работать на фабрике, только вот желание помогать ему у меня не было никакого. Наши отношения снизились до обыкновенного "привет, Род", "привет, папа". Если бы я тогда знал, что случится дальше, я бы никогда, клянусь, никогда не позволил бы пропасти между нами расширяться. Так прошёл ещё месяц - месяц холода и непонимания. Трава, на которой я лежал в тот последний счастливый день, заметно подсохла и увяла, а листья на деревьях стали опадать. Близился сентябрь - и то, чего я боялся по настоящему - школа. Но рано или поздно всё самое плохое ожидаемо настаёт. Кто знает, если бы не этот холод между мной и отцом, мне было бы легче пережить этот год. Но дело в том, что всех нас - моих прошлых одноклассников, разделили на параллели или забрали в другие школы - так что я оказался в совершенно новом месте и в незнакомом классе. Всё началось почти сразу - безобидные насмешки, перешёптывания за спиной - может, они думали, что я не слышу? Смеялись они буквально над всем - однажды я случайно уронил поднос, и вся столовая взорвалась смехом. А мой ненавистник - хулиган Кевин, громко заорал " Кажется, свинья сегодня остаётся без обеда!" . Кто ещё мог представить мне подножку? Остальные - словно драные собаки - встали за своим вожаком. Идиоты... Но что я мог сделать тогда? Знали бы они, что со мной произошло, так бы не смеялись, хотя кто знает. Мерзкие, грязные дети...Этому Кевину ничего не стоило "случайно" пролить компот мне на рубашку, или вытрясти содержимое моей сумки прямо на пол. А вот уроки физкультуры стали для меня истинной болью. До сих пор помню тот проклятый деревянный турник на заднем дворе, а за моей спиной тогда смеялись все - одноклассники, другие дети, проходившие мимо...Чёрт, а ведь каких - то два месяца назад всё было прекрасно. Месяц за месяцем. Ничего не менялось. На улице становилось холоднее - как, вероятно, у меня на душе. Но самое обидное было не в этих слезах, пролитых в туалете, не в трясущихся руках, чьи кулаки так и не врезали Кевину в его наглую грязную рожу. В том, что отцу было наплевать. Конечно, это же совершенно нормально, когда я возвращался домой с синяком под глазом, в разодранной рубашке, без сумки, с надписью маркером "Свинья" на лбу? Летом я погорячился, теперь мне и вправду нужна была его поддержка. Но он продолжал неусыпно работать, и работа его приносила успехи. Всё чаще у нашего домика собирались толпы людей, на фабрике всегда была куча посетителей - в музее было не протолкнуться. Пару раз нас даже фоткали для городской газеты. А вот моё расследование встало в тупик - после инцидента с мороженым он перенес все, что могло дать мне хоть какие - то подсказки, на фабрику. А проходить выше музея он мне запретил. Совсем недавно к нам снова наведались реапортёры - отец создал самое большое мороженое в мире. Работал он над ним около месяца, и оно того стоило - ещё утром, когда я шел в школу, у ворот фабрики столпились люди. Знали бы они, что мой отец делает на самом деле! Тогда уже настала зима, наступили долгожданные - особенно для меня - каникулы. Каким же было облегчением остаться дома, вдали от чужих глаз, чтобы наконец заняться моим расследованием. Наверно, уже тогда я заметил, что Джозеф начал увольнять сотрудников. Сперва в разумном количестве, но потом - целыми группами. Повара, уборщики, дегустаторы, лаборанты, куча сотрудников собирали свои пожитки и спешили убраться восвояси. Когда я спросил у уходящего охранника, что происходит, тот просто пожал плечами и сказал, что мистер Салливан подал заявление на увольнение всех. Всех, без исключения. К счастью, к тому моменту у меня уже не оставалось сомнений, что планы у отца не то что просто таинственные - они зловещие. Но, всё таки,как бы мне хотелось сейчас вернуться в те времена, поговорить с отцом, прильнуть к его рабочему синему фартуку, извиниться за то, что не доверял ему...А всё потому, что буквально через пару дней случилось горе. Начиналось всё, как обычно. Это был конец каникул, и я плёлся в школу, уже представляя новые оплеухи от Кевина и его шайки. У отца было назначено интервью с очередной газетой. Он звал меня с собой, но желание блестеть физиономией перед людьми у меня не было, поэтому я наотрез отказался. И вот, на уроке, я услышал полицейскую сирену. Моё сердце тогда подпрыгнуло от безумия. Я знал - мне не нужно было видеть. Всё сразу побежали к окну, а для меня мир будто бы остановился. Отца сбили. Машины полиции и скорой столпились на перекрёстке, вокруг собрались люди. Я успел добежать как раз к тому моменту, когда врачи ощупывали уже остывшее тело. Мои чувства будто отключили. Лишь поблёскивала на асфальте потрескавшаяся от удара маска мороженщика. Нам о стольком нужно было поговорить, мы могли сделать много хорошего вместе...Но теперь всё кончено. Помню, как я брёл домой. Чувства словно заморозили, но они таяли с каждым мгновением. Мой отец, великий мороженщик, Джозеф Салливан. Мёртв. Стоило мне дойти до дома, как чувства хлынули рекой вместе со слезами. Я плакал безутешно, и в те моменты, казалось, смешалось всё - боль за каждый синяк, что Кевин оставлял на моём лице, смех одноклассников за спиной, вкус того проклятого мороженого. Я плакал, представляя нас с отцом на лужайке летним солнечным днём, как мы запускаем кораблик весной, и он плывёт по реке, как мы вместе выпекаем печенье, как он читает мне сказку на ночь. Чёрт бы побрал тот холод, что струился между нами все эти месяцы... Как мне дальше жить? Как ходить в школу, зная, что последняя поддержка, которую я пытался найти в отце, только что погибла? На кого теперь ляжет фабрика? Что станет с той формулой? Тогда я думал, что это конец. Но я ошибался,далеко ошибался. Не помню, когда точно, но сразу после аварии мне в дверь неожиданно постучали. Конечно, тогда я был слишком подавлен, чтобы с кем - либо разговаривать, но голос был знакомый. Кажется, одна из монахинь из моей школы. Однако пришла она вовсе не успокоить, а оставила письмо - письмо, без которого я бы наверняка покончил с собой. В письме я узнал о некой сестре Мэделин, которая умоляла меня вернуться в Орлиную Школу, называясь моей матерью. Были ли у меня основания верить неизвестной женщине? По крайней мере, в том письме я увидел ту самую поддержку, которую мечтал получить от отца. Письмо я оставил. В то время я с трудом соображал. В другое время я бы, возможно, последовал её указанию, но боль жгла пронзительным холодом, отдаваясь в голове, я с трудом мог передвигаться. Да и было мне не до этого. Сейчас нужно было собраться - собраться и встать, думать, как жить дальше, как смириться с утратой - и, наконец, разобраться с отцовскими тайнами. Только спустя время я осознал, что теперь я - полноценный наследник и нынешний фабрики. Правда, теперь - опустевшей фабрике, на которой остались лишь роботы. Эти тайны мне ещё только предстояло разгадать. И началась новая эпоха моей самостоятельной жизни. Кто то говорит "время лечит". Бред. Годы шли, травля в школе становилась лишь ожесточенней. Вы думаете, кто - то из одноклассников поддержал меня после смерти отца? Нет. Тогда я убедился, что добрых детей не существует. Они лишь безжалостно воспользовались моим положением, зная, что теперь меня никто не защитит. А сдачи я никому не давал, и не собирался. Я даже больше не страдал. В голове моей полыхали новые мысли, наверняка странные для подростка - месть. Жестокая, справедливая месть. Я готов был ждать. Ждать долго, сколько нужно. Но пусть каждый из них будет уверен, что они оплатят по заслугам. Я тоже могу заставить страдать - всему своё время. Сразу после школы я бежал домой, брал фонарик и ключи от главного входа фабрики, ходил по этажам, рылся в документах - искал где только можно, обшаривал каждый угол. Моей целью стала та самая книга. Параллельно с этим я учился жить сам - какое-то время мне хватало сбережений из отцовского кошелька, который я нашёл на фабрике, но к пятнадцати годам пришлось искать подработку. Начиналось всё с малого - я помогал соседям, стриг газоны, иногда мне даже приходилось подметать в магазинах. Неизменным оставалось лишь одно - те письма от С.М. приходили регулярно, каждый год на мой день рождения. Её просьба тоже не менялась - эта монахиня продолжала упорно зазывать меня в школу. Но мне было не до этого, и уже не от горя. Вся моя жизнь сосредоточилась на тайнах отца. Раскрыть их мне было недостаточно. Раз уж формула отца изменила меня, пусть остальные получат то,что они заслуживают. Годы шли. Я окончил школу, причём довольно неплохо. С оценками у меня проблем никогда не было. Я будто бы вырвался из сковывающей меня клетки. Теперь у меня будет ещё больше времени, чтобы наконец закончить дело отца. Так кака я уже довольно подрос, у меня получилось устроиться на официальную работу. Но, конечно, разве наследник величайшего мороженщика будет до конца жизни работать уборщиком? Теперь следовало накопить достаточно денег, чтобы снова привести фабрику в действие. Я работаю, где только было можно, экономлю, как могу, откладываю те жалкие крупицы, что мне платят. Ничего, настанет день, когда всё изменится, и тогда они все, все пожалеют. Каждый рано или поздно получает то,что заслуживает.