Тьма над Белериандом

Минули многие годы, и свет узнал о делах несчастнейшего из людей – Турина, сына Хурина Гвиндора, что провёл его на юг из леса призраков и кошмаров, забрали холодные воды озера Иврин. Морлиндалэ исказила многое, прислав в этом году неурожай и зиму столь злую и раннюю, что Иврин уже сковал лёд. Подойдя к озеру, Гвиндор проделал прорубь и дал Турину испить из неё, но по неосторожности сам, ступив на надтреснувшую льдину, провалился. Турин, только прийдя в себя, кинулся ему на помощь в ледяную воду – но тщетны были его попытки и слишком поздно опомнился он, и сам едва выбрался на сушу. В руке его остался лишь меч. Мороз беспощадно колол Турина, и, думалось ему, здесь он и замёрзнет насмерть, но недобрая участь миновала его. Так остался он одиноким скитальцем. Бродил сын Хурина по лесам без цели, проклиная судьбу свою и своё имя, и тащил за собою чёрный меч Англахель. Острие его чертило рытвину в снегу, и поднималось лишь тогда, когда примечал владелец его орка или иную тварь Моргота, и проливало чёрную кровь. Турин снял с первых убитых одежды, забрал себе лук и колчан коротких стрел, и жил теперь, то побираясь у стоянок вражеских отрядов, то охотясь на редкую дичь и птицу. Никто из смертных и Эльдар не встречал его, и сам Турин сторонился любых глаз. Однажды, в середине месяца Гиритрона, пошёл он собирать хворост, и увидал, как средь чёрных ветвей блеснуло золотистым чьё-то оружие. Насторожившись, достал Турин лук и приготовился стрелять, как вдруг за спиной его с еловой ветви сорвался снег, и налетел на него противник. Немедля взялся Турин за меч и взмахнул им, целя в незнакомца, но он резво отбил удар и смог повалить сына Хурина в сугроб. – Стоять, бояться, приспешник Тёмного Врага! — Воскликнул он, целя клинком в побежденного. Турин же окинул взором человека, стоявшего перед ним: то был юноша, белокожий, с рябымм щеками, волосами цвета меди и изумрудными глазами, большими и круглыми, как у филина. – Я не служу Морготу, — отвечал Турин холодно. — И живу здесь только тем, что убиваю его воинов. Поднявшись на ноги, он добавил: – Ты ошибся. Ступай прочь и ищи врагов в другом месте. Собрался Турин покинуть странного воина, но юноша преградил ему путь клинком: – Меня не проведёшь! Ты одет, как один из них, и лицо у тебя недоброе. Кто ты, если не слуга зла? – Чего же ты хочешь от меня? – Вестимо, убить! – Убивай. Турин развел руки в стороны, словно готовясь принять смерть. Подивился тому воин и возразил: – Нет, я не смею убить тебя, если ты не станешь сражаться! Это неблагородно. – Если подниму меч, погибнешь ты, а не я. Вздохнул Турин и хотел повернуть обратно, но вновь остановил его юноша. – Так тому и быть! — Воскликнул он браво. Больше не стал терпеть сын Хурина его и, вновь замахнувшись Англахелем, ринулся в атаку. Незнакомец отразил удар, и золотые искры посыпались во все стороны. Сражался Турин, не сдерживая гнева и оставшихся сил, меч смертоносно свистел в воздухе. Но противник его равно могуч был и ловко оборонялся. Проворный, как пушной зверь, долго он не позволял себя ранить и разяще бил в ответ. От многих звонких ударов черного и золотого клинков лес вздрагивал дрожью: взметнулись в небо птицы, твари попрятались, и солнце укрылось за синеющей тучей, спеша прочь с небосвода. На мгновение Турин смог одержать верх, погнал наглого воина в чащу и почти настиг, словно коршун. В страхе прижался юноша к толстому стволу и выставил вперёд свой клинок, но дрогнули руки и выронили его. Тогда бросился Турин вперёд, решив его обезглавить: лезвие Англахеля пропело, сверкнуло молнией и – глухо вонзилось в дерево. Юрнкул воин вниз, схватил меч, и вскочил рядом, приставив острие к горлу противника. Замерли оба, тяжело дыша, изнуренные долгим поединком и погоней, и поняли, что всё же не враги они друг другу. Опустил юноша меч, Турин с силою вытянул Англахель, и уселись они на корнях дерева. – Весь хворост растерял... — Отдышавшись, с досадой вымолвил Турин. – Моя вина, — Отвечал ему юноша. — Но не горюй, мы поможем тебе собрать новый. – Мы..? – Я и мой наставник. Назвался юноша Глормегилем и свистнул громко. Скоро расслышали двое бойцов взмахи могучих крыльев, и приземлился перед ними огромный пернатый кабан. Умными глазами осмотрел он их и подошёл к Глормегилю. Он же спросил у Турина: – Найдем отсюда твоё жильё? С неохотой повёл Турин их обратно по лесу, молча, но в мыслях дивясь этой странной кампании. Втроём набрали они сухих ветвей и вышли к шалашу, прикрытому лапником. Там разжёг Турин огонь, все трое потеснились в маленьком обиталище. Глормегиль взял котелок из поклажи, что нес кабан, кое-как выбрался и увидал, что вокруг всё посинело, и меж ветвей алели искры заката. Не по себе стало юноше. Набрал он в котелок пару пригоршней снега и, возвратившись, растопил, и разделил с сыном Хурина скудные припасы. Ещё раз просил прощения Глормегиль, но Турин так молвил: – Не извиняйся, я сам тебя едва не зарубил. Лучше скажи, кто вы такие и чего здесь ищете. К изумлению Турина, первым заговорил кабан: – О, долгая то история. Долгая и трудная, и начинается она во времена, когда ни Эдайн, ни Квенди ещё не было. Глормегиль кивнул, и так кабан начал свой рассказ: – Пожалуй, я должен поведать обо всём от начала до конца. Меня звали Телепорно, и я из рода Телери. Но я был непохож на своих собратьев и с раннего детства чуждался их – берега, морские волны и звонкие песни не увлекали меня. Меня манила лесная чаща, и подолгу я мог сбегать из родной гавани, чтобы побродить в густых лесах. Я тесно дружил с охотниками из Нолдор, и даже знал Келегорма, сына Феанора. И слышал я, что давным-давно, во время весны Арды, Валар Манвэ и Оромэ поспорили: Оромэ сказал, что нет в мире зверя, которого бы он не смог поймать. Тогда Манвэ вместе с другими Вала создал это существо: кабана с крыльями будто из золота. Он мог долетать до звёзд, парить в облаках и безустанно скакать по полям и лесам – словно бы ветры несли его. Как ни старался Вала Оромэ, не мог поймать кабана, и признал, что Манвэ победил. Много лет спустя волшебный зверь стал легендой среди охотников, и каждый желал хоть раз вживую увидеть это чудо — что тут скрывать, я был одним из них. Так собралась наша команда и в ясный день отправилась на поиски кабана. Как так получилось – не знаю, но в пути все мы потеряли друг друга, и я один брёл, когда уже сиял Тельперион. И вот – оно, волшебство! На стволах я увидал золотые отсветы и подкрался.. Не веря глазам своим, я затаил дыхание: совсем рядом на поляне лежал Он, Крылатый кабан Манвэ! Я подкрался ещё ближе, и, прежде чем зверь мог шевельнуться, ухватил его за хвост! Кабан вскочил и попытался сбросить меня – но я держал хвост крепко. Тогда он взлетел, и понес меня над землями Амана так стремительно, что у меня кружилась голова.. потом он взмыл выше, и я увидел звёзды – так близко, как никогда не мог бы представить! Долго носились мы с кабаном, пока оба не выбились из сил и не легли спать у опушки. Утром разбудил меня голос: то звал сам Вала Оромэ. Помню, он сказал мне: "Телепорно, ты сделал то, чего не мог никто до тебя! Ты укротил чудесного кабана, говори же, чего ты желаешь в награду?", но я ответил: "Радостно слышать такие слова от тебя, и благодарности моей нет конца, но мне ничего не нужно". Я готов был отпустить кабана в лес, но Манвэ, узнав о случившемся, явился ко мне и молвил: "Поймавший зверя – его получит", так крылатый кабан по праву стал моим верным другом. Я полюбил его и часто делал так: набирал росы Лаурелина в склянку и взлетал так высоко, как только мог, и светил средь звёзд... Говорят, на Тол-Эрессеа была видна одна маленькая странствующая звезда, которую в древности назвали Эдельрос. Мы жили в радости, пока на Валинор не опустилась тьма.. тогда, не помня себя от ужаса и горя, я взобрался на спину кабану и попросил унести меня от крови и смуты... Быть может, я поступил подло, покинув священный берег, не оставшись с родичами, пока они гибли от рук обезумевших Нолдор... И долго я рыдал, пока верный зверь нёс меня по звёздному небу, нёс, и нёс – до самых земель Дориата. Там я поведал о себе, и меня приняли как родню. Однако, вина перед своими людьми и слабость не давали мне покоя – тогда я попросил Нолдор-изгнанников выковать мне меч в обмен на последний флакон росы Лаурелина.. свет её потускнел и не был так чист, как раньше, но ценнее росы не было во всём мире. Нолдор согласились. В оружие, что они создали, заключено было то оставшееся сияние, и потому клинок блестел бледным золотым, как предзакатное солнце. Аннунфаин — так он был назван. Я раздобыл себе доспех и по своей воле покинул Дориат, поклявшись искупить прежнюю трусость новыми славными подвигами, и держал путь на Север. Там, в землях Моргота, стал я налетчиком и яркой вспышкой в тёмном царстве. Много чёрной крови пролил Аннунфаин, но за годы он не затупился и не потускнел, а я никак не смог найти себе покоя... И однажды судьба столкнула меня с Ним – злым Майа и чародеем Гортхауром. Увидав меня верхом на крылатом кабане, он подивился и расхохотался, а я ринулся вперёд и ранил его – до восхода солнца он вздымал и обрушал свое оружье, колдовал, призывал тени и призраков. Те стеной окружали меня, сияньем Аннунфаина я мог рассечь их, но с каждым разом их бросалось всё больше, словно бы волны далёкого моря приносили тела моих братьев... Они преследовали меня и на земле, и в небесах. И тут – страх сковал меня. И в это же мгновение Гортхаур поверг меня на землю... Но он не стал просто убивать меня и кабана. Он уничтожил моё прежнее тело и заключил мой дух в это животное, поднял мой меч и дважды ранил меня. Аннуфаин почувствовал его тьму, загорелся и ожег руку колдуна – тогда он попытался сломать меч, но не смог ни силой, ни чарами, и бросил со скалы в пропасть... "Ты кинешься за ним" — так он молвил мне, и я, будто под наваждением, подполз к краю и сорвался вниз. Так бы ваш Телепорно погиб, разбившись о чёрные камни, если бы из последних сил не расправил крылья и не воспарил над землёй.. Я долго искал Аннуфаин в тёмных и грязных глубинах, пещерах и тайных ходах, прорытых кем-то ещё до прихода первых Квенди в наш мир. И наконец по свету нашёл Аннуфаин... Но не смог ничего с ним сделать и оставил в той бездне до лучших дней. Один, раненый, я бежал в Белерианд и скрывался в лесных чащах, пока однажды не нашел Его. Человеческого детёныша. Он был один, мать с отцом лежали убитыми на земле, а младенец ещё жил. Тогда я забрал его, вырастил, научил всему, что знал сам, и сильно к нему привязался. Когда он вырос и возмужал, я поведал ему об утерянном золотом клинке, и он ответил: "Если меч ещё там, где ты его оставил, нужно забрать его!". На спине я отвез моего доблестного ученика в те края, и во мраке пещер он овладел Аннуфаином. Гордости моей не было конца, я сказал ему: "Отныне нарекаю тебя Глормегиль. Продолжи мои славные дела, помогай друзьям, защищай слабых и не щади врагов"... Глормегиль вновь кивнул: – Так всё и было... Телепорно стал мне отцом. – Песня, а не жизнь, была у тебя, Телепорно, — Сказал Турин. – А ты кто будешь? — Спросил Глормегиль. – Я.... — Помедлил сын Хурина, в задумчивости глядя на пламя, и тяжёлая, тёмная дума клубилась в глазах его. Промолчав с минуту, ответил он: – Агарваэн, сын Умарта. В жизни моей нет ничего интересного. Скажу только одно: не осталось у меня ничего и никого, кроме этого меча, мне некуда идти и незачем жить, кроме, едино, мести. И всё-таки не открыл ты мне, зачем сюда пришел. – Мы решили отправиться на юг и там перезимовать, — Молвил Телепорно. — Но и сюда пробралась эта страшная зима. – Идите дальше на юг – может, там будет вам проще. – Иди с нами! Воскликнул Глормегиль, Турин покачал головой, но кабан, пристально глядя на них, рассудил так: – Послушай его. Зачем пропадать здесь одному? "Затем, что вам я принесу одну только гибель..." — угрюмо подумал Турин, но произнести того не смел. Так и не услыхали путники от него ответа и вскоре уснули. Наутро Турин, пробудившись первым, выбрался из убежища и окинул взором лес. Спокойным и безмолвным показался он, обвенчанный с смертельной зимою. Не тревожил чуткий слух ни опрометчивый шорох, ни хриплый ворон. Набрал сын Хурина морозного воздуха в грудь и полетел вдоль ручья, вьющегося меж заснеженных стволов. Скоро выбрался он к холму, с которого ему, как на ладони, открылась вся долина под серыми пластами неба. И здесь не приметил он опасности, и поспешил вернуться к шалашу. – В округе чисто, можете идти, — поднял он путников. Вылез на снег Глормегиль и спросил: – А ты? Всё же не пойдешь? – Обо мне не заботьтесь. Хотел Турин повернуть к жилищу и забыть о них, но повстречался взглядом с Телепорно. – Чую, тебя что-то тревожит, — Молвил он. — Вправду ли считаешь ты, что лучше остаться одному? – Тревожусь не о себе... – Вот что, Арагваеэн, сын Умарта, — Вмешался Глормегиль. — Я предлагаю: вместе мы пройдем на юга, а там расстанемся, раз тебе не по нраву наша компания. Ближе к Сириону всем будет безопаснее, а втроём мы точно не пропадём в пути. Турин, поразмыслив, решил, что и вправду лучше отправиться с ними на юг, и собрал пожитки. Молча следовал он за путниками, пока не набрался смелости поинтересоваться: – Так откуда вы пришли? – В последний раз задерживались мы в месте, которое называют Дор-Ломин. Так сказал Глормегиль, и Турин, едва услышав о родине, поравнялся с юношей и произнёс с дрожью в голосе: – И что там, в Дор-Ломине? – Печальное место, — Вздохнул кабан, шедший первым. — Покоренное Врагом. Жизнь там непроста, как я понял, хотя провели мы там не больше двух дней. Слыхали мы, что Хурин Талион, правивший там, ныне пленен Морготом. Захлестнула Турина печаль, хотя добрых вестей и не ждал он. – А о жене его Морвен слыхали что-нибудь? – Не припомню. Кажется, её там и не было... "Как не было?!" — хотел вскричать Турин, но успокоил его Глормегиль: – Обмолвился я там парой слов с побиравшимися, и они рассказали мне, что Морвен и дочь её, забыл уже, как звали, покинули те места и ушли в Дориат, — Помолчав, заметил он, как тревога покинула лицо спутника, и решился спросить: – А ты родом из Дор-Ломина? – Да, но давно мне пришлось покинуть его. Более ничего не произнёс сын Хурина, ничего не рассказал, и всю дорогу шёл мрачным. К вечеру расползлись тучи над горизонтом, словно разошелся на небе огромный шов и открыл зияющую свежую розовую рану. Свет из неё сочился на макушки высоких сосен и протягивал по сугробам бледные долговязые тени. Путь до южных берегов лежал ещё далёкий. Наклонился Глормегиль и спросил у наставника: – Как думаешь, выдержишь двоих? Телепорно остановился, расправил крылья. Запрыгнул юноша ему на широкую спину и пригласил Турина – он, мешкая, сел позади Глормегиля. Приготовился кабан, присогнул ноги, взмахнул могучими крылами и взмыл ввысь, словно несомый буйным ветром. Обдал их колкий воздух. Взглянул Турин вниз и увидал, как мал стал лес под ними, как раскинулись за рощами, сумеречно сверкая, долины, как тянулся чёрной змейкой Нарог. Никогда прежде не видал он этих краёв с высоты и теперь дивился ещё сильнее. В два взмаха Телепорно воспарил над облаками к прощальным лучам солнца. Почти за их спинами розовело небо, поминутно бледнея, остывая, растягиваясь, желтея, зеленея, и наконец наливалось глубокой синевой. Когда нырнул летун обратно и спланировал к макушкам дерев, уже смеркалось, и рана на горизонте затянулась. – Тучи плотные. Ночь будет не морозной, — Тихо приметил Глормегиль. Турин кивнул ему. Приземлившись, осел наземь кабан и велел слезать. – Всё, больше не полечу! — Молвил он, мотая головой. — Ваш Телепорно слишком старый, у него болит шея. Ученик его ловко спрыгнул и обнял за морду, горячо благодаря. Спешился и Турин, и остался стоять, словно зачарованный, и держался он за голову. На ночлег остановились трое скитальцев в гроте близ притока Нарога, наскоро разожгли костёр из валежника и перекусили сухой лепёшкой. – Арагваэн, а ты у Гелиона бывал когда-нибудь? — Спрашивал Глормегиль. – Не бывал. – А мы были на севере, у устья. Туда рыба ходит на нерест, хочешь — верь, хочешь — нет, а вот таких я там вылавливал! — И развёл он руками в стороны. – Да быть таких рыб не может! – Э-не, я таких же четверых зубами поймал, — Подхватил Телепорно. Понял сын Хурина, что и ему надо вспомнить какую-нибудь небылицу, почесал он лоб и рассказал: – А я как-то раз охотился и поймал перепёлку, беру её и вижу: у неё две головы, одна смотрит вперёд, а другая – назад. – Ну это уже совсем сказки! — протянули оба. – А про рыбу не сказки? Так говорили они ни о чём, пока не легли спать. С зарёю путники продолжили поход, остерегаясь меньше, чем прежде, и, сами того не ведая, были замечены одиноким обитателем этих рощ.