Luna pleure avec elle

       Запах больницы и медикаментов всегда ассоциировался у Марго с самыми неприятными и ненавистными воспоминаниями. Каждый раз, что в нос ударяли хлорка и спирт, а кожу кусал холод пустынных коридоров, она ёжилась, чувствуя фантомную боль по всему телу. И не могла никуда от этого деться. Мурашки, что покрывали всю её собой, образовывали толстый слой страха, пальцем по которому очень любил водить Мэйсон точно по заварному крему на верхушке торта, как делают романтичные домохозяйки в ситкомах. И обычно он подносил палец к губам, облизывал их, настраивая себя на деликатес, любовно приготовленный сестрой, а затем клал подушечку на язык и прикрывал глаза. Даже за линзами очков было заметно, как дрожали его веки от волн наслаждения. Марго же трясло от тошноты.        Невысокая молчаливая девушка ловко управлялась с ножницами, по внешнему виду больше напоминавшими кусачки. В хрупких руках как влитой лежал массивный инструмент с удлинёнными ручками и укороченными, мощными лезвиями. Несмотря на то, что гипс на руке Марго был предварительно замочен в растворе хлорида натрия, чтобы в дальнейшем избежать травмирования, каждое смыкание блестящих лезвий сопровождалось хрустом. Гипсовая крошка осыпалась на пол ленивым снегопадом, тем самым, когда можно задрать голову в облака и ловить снежинки румяным лицом, наблюдая, как неторопливо небо их изрыгает. Глядя на педантичные, но жёсткие действия врача, Марго вздрагивала всякий раз, что лезвия соприкасались с повязкой, поднимаясь от кисти всё выше к локтевому сгибу. Чудилось, что ещё мгновение, и ледяные железки поцелуются с разгорячённой кожей, а затем выпустят наружу кипящую кровь.        Спустя несколько мгновений ножницы наконец перестали смыкаться и размыкаться. Отложив инструмент в сторону, девушка поправила свой до боли в глазах белый халат и встала со стульчика.        — Теперь вам нужно помыть руку, мисс Вёрджер. Прошу, воспользуйтесь раковиной в кабинете.        Марго перевела взгляд в угол помещения. Там не только находилась раковина, но и стоял Мэйсон, ожидая свою сестру.        — Запомни это чувство, Марго, — вдруг обронил он, и каждое слово ощутилось отдельной каплей, ударившей по макушке. — Это единственное чувство свободы, что у тебя будет.        Марго вдруг показалось, что теперь она свободна не только от гипса, но и от пристального внимания Мэйсона. Последние восемь недель она была приклеена к нему намертво. Из-за травмы ведущей руки девушка едва ли могла заниматься повседневными вещами; например, обуться, одеться, умыться или заплестись было непосильной задачей. И даже если она хотела пробовать левой, любое своеволие тут же пресекалось упрекающим взглядом чужой синевы.        Запуская пальцы в копну шоколадного шёлка, Мэйсон сощурил глаза и невольно накрутил прядь на ладонь, следом натягивая на себя. Марго едва слышно шикнула, вздрагивая от того, что за воспоминания всплыли благодаря этому действию, и нервно сглотнула. Вторая рука Вёрджера потянулась к расчёске, спустя мгновение зарывая десятки тупых зубьев в девичьих волосах. Глядя на себя в зеркало, девушка вдруг почувствовала, как клетка, в которой она находится всю свою жизнь, резко уменьшилась в размерах и прутья впились в кожу.        — Мне нравятся такие моменты, Марго, — мурлыкал Мэйсон над самым ухом. Прибитый, бархатистый голос с чёткой хрипотцой всё ещё вызывал лишь рвотные позывы. — Знаешь, складывается ощущение, что мы с тобой действительно семья. После того, как папа умер, мы редко находили время на такие занятия. Я нахожу это очень несправедливым. Ведь я люблю тебя, Марго, ты моя сестра.        Наклонившись ниже, к лицу Вёрджер, мужчина прислонил свою щёку к щеке девушки. И посмотрел в сверкавшие в отражении страхом глаза.        — И я вижу, что ты любишь меня. Признайся, Марго. Тебе тоже не хватало чего-то, что смогло бы подарить нам чувство единства.        Девушка лишь посмотрела в чужие глаза, что так жадно вглядывались в её. И натянула на лицо улыбку, ощущая, как предательски дрожали губы.        В машине было тихо. Молча глядя в окно, Марго не могла перестать двигать пальцами. Это казалось чем-то забытым и на деле таковым являлось. Проведя столько времени без возможности пошевелить ими, коснуться себя или чего-либо ещё, сейчас всё ощущалось новым и неизведанным. Чудилось, что до этого момента она ни разу не трогала ткань своего вельветового пиджака, не заправляла пряди волос за ухо, чувствуя щекотку на подушечках, не гладила кожу на лице или ладонях. Всё такое обыденное и скучное в одночасье стало чем-то интересным. Марго вдруг подумала, что хочет трогать пальцами всё, что видит на своём пути.        Больше всего ей захотелось коснуться лица Мэйсона и впиться в него ногтями.

***

       Шум воды успокаивал. Тёплая жидкость, просачивавшаяся сквозь пальцы, утекавшая бесконечным потоком в трубы, гипнотизировала на ментальном и физическом уровне. Марго как-то читала, что люди могут чувствовать себя отстранённо во время мытья рук в тёплой воде из-за того, что это напоминает организму о времени, которое тот провёл в околоплодных водах. Уперевшись ладонью в дно белоснежной раковины, девушка подумала о том, чтобы набрать воды в ванну и лечь в неё, свернувшись калачиком. Словно эмбрион, вокруг которого тепло и тихо.        Переведя взгляд на бежевую ванну, она вспомнила о случае, когда долго уговаривала Мэйсона оставить её в покое хотя бы в ванной. Но тот настаивал на помощи. И выплюнул фразу будто невзначай, на деле желая отомстить за непокорность.        — Стесняешься, Марго? А чего я у тебя там не видел?        Выключив воду, Вёрджер лениво вышла из ванной и направилась в свою комнату. Во всём особняке уже давно не кипела жизнь. Тишина взращивала множество мыслей, что цвели в разгорячённом сознании чем-то бесконечно красивым и хрупким. Прокручивая пережитое, Марго подумала о том, что за последние восемь недель тот случай был единственным, когда она попыталась дать Мэйсону отпор. Сможет ли она дать его теперь?.. А хочет ли?        Остановившись посреди коридора, девушка внезапно обнаружила, что ушла в другое крыло дома. В противоположную своей комнате сторону. В сторону комнаты брата. Оглядевшись словно в попытке найтись в бескрайнем лесу, каждое мгновение, проведённое в котором, лишь уверяло в чувстве потерянности, Вёрджер подняла правую руку на уровень груди и заметила, как Луна расположилась на её ладони точно кошка, что ложилась на грудь, спасая хозяйку от сердечных мук. Марго вдруг почувствовала невесомую полупрозрачную вуаль, что носила Луна, и это ощущение укололо подушечки пальцев.        Больше всего ей захотелось почувствовать, как её пальцы сомкнутся на жилистой шее Мэйсона.        Сделав те несколько шагов вперёд, что отделяли её от двери в комнату брата, девушка положила руку на ручку и ощутила холод, впившийся в неё острыми зубами. Всё ещё странно было делать что угодно правой рукой. Хотелось узнать, на что ещё способно желание почувствовать.        Надавив на ручку и толкнув дверь совсем слегка, Марго вошла в залитую Луной комнату. Располагаясь серебряным яблочком на блюде неба, украшенного каёмочкой облаков, она мерцала и поблёскивала, имитируя сердцебиение той, что бесцеремонно потревожила тишину ночи. Казалось, что стать незаметной теперь было нельзя, и всё, что произойдёт, навсегда останется выгравировано на неровной поверхности Луны. Но Марго подкралась ближе, делая каждый шаг едва слышно, будто плывя над полом. Голова гудела чем-то ломано-неправильным. Облизанная Луной с ног до головы, она и сама мерцала: кожа, отчего-то покрывшаяся потом, блестела утренней росой в объятиях тумана. Чувствуя, как сердце скачет в груди дикой ланью, отстукивая копытами о рёбра, Вёрджер накрыла губы рукой точно в попытке молчать. Но Луна слышала всё.        Подойдя совсем вплотную, Марго оглядела спящего Мэйсона. И впервые ощутила, каким беззащитным и уязвимым может быть тот, кого она так боится. Таким Вёрджер не был даже в момент, когда она пыталась убить его. Спокойное, не потревоженное гневом или отвращением лицо мужчины не распознавалось знакомым и… родным.        Переведя взгляд в сторону, на свободную подушку, Марго подумала о том, что могла бы запросто придушить Мэйсона прямо сейчас. И она ощутила бы шёлковую лоснящуюся наволочку, мнущуюся под пальцами, ощутила бы тяжесть, с которой давит на чужое лицо, ощутила бы власть, что медленно нарастает в ней с каждым мгновением, что чужое тело бьётся за жизнь, ощутила бы свободу ровно в момент, как вкрадчивые глаза наконец остекленеют. Но что она ощутила бы потом?        Глаза зацепились за вазу, что стояла на прикроватном столике. В ней давно увяли цветы и иссохшие лепестки их практически полностью опали. Марго подумала о том, что могла бы запросто разбить эту вазу о голову Мэйсона. И она ощутила бы шершавую поверхность запечённой глины, ощутила бы каждый узор, аккуратно выведенный золотой краской, ощутила бы свист в ушах, что издаёт занесённая над собой рука, ощутила бы треск, что убегает трещинами на её фарфоровые руки, ощутила бы свободу ровно в момент, как копну пшеничных волос окропит красным. Но что она ощутила бы потом?        Она ощутила бы… тепло?        Медленно поднеся руку к лицу, Марго ощутила горячую влагу, что одинокой струёй разрезала алебастровую кожу.        Марго лишь смотрела на спящего братца. И чувствовала, как Луна плачет вместе с ней.