Солнце межсезонья

      Стороною пробирался       Вслед затем пастух кудрявый;       Выбегал за ним неслышно       Из засады фавн лукавый.       (Аполлон Коринфский)       Солнце летом встает, зараза, слишком рано. Еще только шесть утра, а оно пробивается сквозь шторы так, словно уже обед. Хорошо хоть сегодня бежать с утра никуда не надо и можно поваляться… с Женей. Марк приподнимает одеяло и смотрит на Женькину голую спину взглядом, не лишенным самодовольства: обычно Женя спит в пижаме, вернее, он всегда спит в пижаме, и даже приближающийся конец света не способен заставить его пренебречь этим правилом. Но Марк вчера был круче, чем апокалипсис, определенно, круче, раз Женя вырубился сразу после…       Стараясь не разбудить, Марк осторожно придвигается поближе. Женя спит на боку, слегка заваливаясь вперед, подтянув повыше одну ногу и вытянув вторую. Зрелище это, конечно, слишком ослепительное для таких ценителей прекрасного, как Марк, но ничего, он как-нибудь выживет… вот сейчас эту спинку поцелует тихонечко… и плечо… а теперь надо обнять аккуратно за талию и так вот, прижавшись, еще чуть-чуть подремать.       Полгода назад, казалось бы, ничто не предвещало всего этого разнузданного торжества порока. Нет, ну не то что бы совсем не было никаких предпосылок, но всё же Марк считал, что Женя — «не такой». Однако после прыжкового турнира, внезапно возродившего уже совсем было впавший в кому «канон», что-то в Женьке изменилось. Он тогда даже улыбался как-то по-другому: не щурясь, как обычно, а во все глаза глядя на Марка, словно в загсе после вопроса «Согласны ли вы?». И во взгляде четко читалось, что Женя согласен.       Марк думал, что это единоразовая акция, но не тут-то было. И если на Спартакиаде он был так рад серебряной медали, что просто вис на Женьке, не заморачиваясь на его реакции, то Кубок первого канала заставил вспомнить все свои романтические грезы двухлетней давности, потому что с его другом (ха-ха!) точно что-то было не как всегда. Женя вел себя так, словно что-то для себя решил окончательно и бесповоротно, а теперь устремился вперед, не собираясь с выбранного пути сворачивать. Он не стеснялся при куче камер задерживать на Марке взгляд, лишний раз касаться и обнимать, говорить Алине, что хочет болеть за Марка, стоя на том же месте, что и тот накануне, во время проката Жениной короткой. Алине, конечно, отдельный респект, ведь это благодаря ей они оказались в одной команде, что и запустило лавинообразный процесс сближения, уже на афтерпати проявившийся во всем своем абсурдном, но невыносимо прекрасном и будоражащем безобразии. В тот вечер после пары гремучих коктейлей Марк затащил Женю в какую-то подсобку, прижал к стене, держа за талию, и увидел в полумраке в широко открытых глазах тьму, приговаривающую к раю и аду одновременно. Сердце сладко сжалось и Марк позволил себе сказать слово, которое и мечтал, и не смел мечтать произнести:       — Мой…       Это было так глупо и по-бабски, да собственно, он и чувствовал себя той бабой, на которую несётся конь, вот только остановить что бы то ни было уже не представлялось возможным. И было ясно, что в горящую избу они с Женей войдут вместе. Женя дрожал в его руках, а после того, как Марк, приподнявшись на цыпочки и прижавшись, как распоследняя блядь, поцеловал его, дрожь усилилась, Женю трясло, как при панической атаке, но на попытку Марка в беспокойстве отстраниться он отреагировал однозначным протестом, не отпуская и прижимаясь сильнее.       — Мой, ты мой… — продолжал бормотать Марк, целуя умопомрачительно прекрасные ключицы и слушая похожие на всхлипы судорожные вдохи.       На фотографии, сделанной после следующего турнира, Женя держит в левой руке приз за костюм, а правой обнимает Марка за шею настолько по-хозяйски, что никаких уже нет сомнений по поводу того, в какой руке у него истинный трофей. Фотка стоит в рамке у Марка на тумбочке, в сеть он ее так и не выложил, пожадничал, не желая тиражировать чувства, проявленные на этом снимке и в позе, и в расслабленности рук, и в томной усталости лиц.       Видеться удавалось не так часто, как хотелось бы, вот и сейчас Женька приехал на пару дней, завтра уедет в свой Питер. Солнце ведет себя всё назойливей, дневная жара уже подступает, Женя во сне откидывает одеяло, и золотистый луч касается его бедра. Марк ведет пальцем по этой светлой полосе, гладит, слегка сжимает ладонью. Хочет, чтобы Женя уже проснулся. Трогает бок, скользит рукой по животу, упругие мышцы слегка сжимаются от его прикосновения. Не спит, значит.       — Ты зачем притворяешься? — почти мурлычет Марк.       — Это же моя любимая эротическая фантазия… — еле слышно бормочет Женя.       — Не понял…       — Когда я сплю, а ты пристаешь, стараясь не разбудить.       — И как далеко я могу зайти, не разбудив тебя?       — Сам как думаешь?       — Подозреваю, что фантазия заканчивается иском за харассмент.       — Харассмент — вообще звучит ужасно сексуально.       — Пиздец.       Женя разворачивается лицом, попутно опрокидывая Марка на спину, подпирает рукой голову, ухмыляется. Ведет пальцем по Марковой верхней губе.       — Нечестно иметь такие красивые пальцы, — зажмуривается Марк.       — Мне как-то Глеб сказал, что я похож на шурале.       — На кого?       — Это такой сказочный персонаж татарский, в лесу живет, пальцы у него длинные, если человека встретит, защекочет насмерть, — тихо объясняет Женя, не убирая палец от губ.       — Это типа фавна твоего?       — Типа. Только рог один и копыт нет. Глеб про него подумал, еще когда меня в перчатках тех увидел, помнишь, с ногтями? А фавн — это уже до кучи.       — Мне что теперь к Мишину переходить? Чтобы охранять тебя от эксцентричных татарских подкатов Лутфуллина?       Марк не то что бы ревнует, но предъявлять Женьке за красоту — это прямо обязательная программа.       — Перестань, он ко мне не подкатывал, у него девушка есть.       — У вас там в Питере вообще гнездо разврата какое-то. Мало мне Гуменника, который при тебе дышать ровно не в состоянии, еще и этот туда же.       Женя зажимает ему рот ладонью.       — Петьку триггерит просто в моем присутствии, он одинаковые баллы забыть не может. Да и не собирается забывать.       Марк мычит под Жениной ладонью, поворачивается набок, обнимает, вынуждая убрать руку.       — Ну так что, пощекотал ты Глеба? Он ведь этого добивался?       — Ты у меня доиграешься сейчас! — Женя ведет всей пятерней Марку по ребрам, заставляя извиваться и отбрыкиваться. Ложась опять на спину, Марк стискивает зубы, не хватало еще завизжать, как девчонка, а Женя тем временем уже почесывает его живот:       — Скорее ты шурале, чем я. Вон какой шерстяной.       Марк удерживает Женину руку, пока тот не успел её убрать, слегка выгибается животом вперед. Уже невыносимо.       — Точно, он же, наверное, страшный, как черт. Не всем же быть такими крашами, как ты.       — Но я же не виноват, — в голосе Жени слышится придыхание.       — Еще скажи «спасибо тренерскому штабу»…       — Скажу, если тебя такое заводит, — тут Женина рука решительно спускается ниже и жаркая волна вышибает из головы Марка остатки мыслей, заставляя хватать ртом воздух и стонать что-то про «блядские пальцы».       На следующий день Марк всерьез подумывал запереть Женьку в ванной, чтобы тот не уехал, но Светлана Владимировна уже вызванивала на тренировку. Женя поехал на вокзал, а Марк явился-таки пред ясные очи своего тренера, которая деловито поинтересовалась:       — Как у Семененко дела? Травм нет?       Марк вообще-то не сообщал ей о приезде гостя, но удивляться ее вопросу не приходится, женщина она умная, поэтому он не разыгрывает из себя святую невинность:       — Нормально, вроде. Ааа… что?       — Да вот, к себе хочу переманить. Что думаешь?       Шутит? Смотрит непроницаемо, а Марк не в состоянии сейчас ребусы разгадывать, не выспался ведь.       — Он не поедет, у него там универ.       Светлана Владимировна уже еле сдерживает смех:       — Досада какая! То есть, если бы не универ — прощай, Мишин, и здравствуй, Соколовская?       Ну, конечно! Подъеб засчитан. Следовало сразу догадаться, на что она намекает. Марк представил себе заголовки спортивных СМИ: «Кондратюк поставляет Соколовской звездных учеников других тренеров», «Трусова, Семененко — кто еще уйдет от тренера из-за Кондратюка?», «Сам едва вошел в десятку, зато привел тренеру чемпиона России!» и, наконец, «Не можешь стать чемпионом — переспи с ним!». Сашку-то он не заставлял ведь переходить, сама захотела. Собирается было молча, проигнорировав выпад Светланы Владимировны, идти переодеваться, но все-таки спрашивает:       — Благословляете, значит? — смотрит игриво и тут же получает тычок в плечо.       — Охренел уже? — возмущается она, но еле заметно улыбается. — Быстро тренироваться! Одна радость — в подоле никто не принесет.       Последние слова уже еле доносятся до Марка, он несется в раздевалку, чувствуя острую необходимость размять, наконец, мышцы, а голосовое Жене — про разговор с тренером — запишет после, дома, где никто не услышит.