how to say goodbye

В центре круга находится комок пуха. Чонгук замечает его, когда достаточно долго смотрит, мечтая впасть в транс, и именно тогда он видит его. Крутится спокойно, хотя в комнате нет ветра. Вероятно, это комок пыли, скопившийся вместе. Точно так же, как в этой комнате. Комок пуха с людьми вместо пыли, скопившихся вместе и вынужденных разговаривать. Чонгуку трудно разговаривать, он едва произносит слово с тех пор, как пообещал своим родителям прийти сюда. — А что насчет тебя, Чонгук? — спрашивает пожилая женщина Тина, поворачивая глаза в его сторону, будто это концерт, а он артист. Видимо, ждёт хотя бы от него два или три слова. —А что я? Губы людей сомкнуты, они все наблюдают за ним, и Чонгуку хочется уползти. Всегда ненавидел внезапное внимание к нему, потому что оно казалось таким натянутым. — Ты часто думаешь о той ночи? Слова звучат громче, чем когда-либо, почти вызывая шум, настолько яркий и раздражающий, что Чонгуку хочется убежать от него. Так он и делает. С улыбкой на губах он хватает куртку и встает, вспоминая, какая из дверей ведёт к выходу, пока все сидят молча, вероятно, привыкшие к этому, поскольку он всегда уходит, когда ему задают ну очень много вопросов. Тина не кричит ему вслед, а вместо этого хватает ручку и что-то записывает на листе бумаги. Вероятно, вычеркивает его из списка присутствующих сегодня, хотя каждый сам решает, хочет он присутствовать или нет. Свежий октябрьский воздух щиплет теплые щеки Чонгука, его куртка накинута на плечи, руки торопливо просовываются в рукава, пока он подходит к своему велосипеду. Листья хрустят под его ботинками, когда он идет и Чонгуку кажется, что этот звук напоминает ему обо всем, что он чувствовал в прошлом году. Просто треск. Тот, который, черт возьми, не остановился. Он трещит так громко, что Чонгук к этому уже привык. Раньше он тяжело хранил его в себе и чувствовал, как он пронзает грудь, в основном ночью, когда в его мозгу вспыхивали образы той ночи. Один взгляд позади него, и внезапно здание стало меньше. Его велосипед готов к использованию, пока Чонгук надевает шлем на голову. Он знает, что, вероятно, получит нагоняй, когда приедет, но ему плевать. Что угодно, чтобы уйти от этого, от той ночи. *** В жизни все немного глупо. Вокруг нас так много вещей: у некоторых есть прямое объяснение, у других есть несколько синонимов, заполняющих три страницы, а не одну, конкретно направленную к данному слову. И именно поэтому Чонгук никогда не хотел смотреть на слова, которые проносились в воздухе на этих чертовых встречах. Травма. Горе. Потеря. Они ни черта не понимают. Они не понимают то, что чувствует Чонгук, потому что Чонгук вообще ничего не чувствует. Уже очень давно. Так что нет, слова к нему не применимы и никогда не будут. Может быть, для кого-то, но не для Чонгука? Это все кажется неправильным и вынужденным. Вместо этого Чонгук наносит удар. Он сжимает свои руки, постоянно бросаясь на мешок с песком, не останавливаясь, хотя его штаны становятся все тяжелее, а челка вся мокрая от пота и прилипает ко лбу. Он хочет, чтобы его тело болело, было бесполезным и свело судорогами. Это похоже на наказание, но Чонгук не хочет останавливаться, не может. Он не хочет снова потерпеть неудачу и не хочет чувствовать себя беспомощным. Ещё одно слово, которое Чонгук ненавидит. Беспомощность — то, что Чонгук до сих пор сильно ощущает. Хотя ощущение—совсем неподходящее слово для этого. Он этим живет. Оно вырезало себе имя на его коже, боль никогда не прекращается там, где оно отметило себя. Чонгук не думает, что когда-нибудь избавится от этого. Оно здесь, постоянно. Как те дерьмовые маркеры, которые вы покупаете в супермаркете, которые служат всю жизнь, даже если вы перепробуете все возможные продукты, чтобы их удалить. Но часть маркера всегда остается, как бы вы ни старались ее стереть. Чонгук настолько сосредоточен на мешке с песком, раскачивающемся при каждом ударе, что не замечает крика, пытающегося прорваться сквозь невидимую стену. По крайней мере, до тех пор, пока мешок с песком не держат руки, которые Чонгук узнает за милю. —Чонгук. Я ничего не хочу слышать. Идем. Он не моргнул ни глазом в его сторону, вместо этого нанеся еще один удар. —Эм… Я серьезно. Чонгук наклоняется вперед, его потный лоб оставляет пятно на грубой черной коже, но ему плевать. Его дыхание становится еще громче, чем раньше, эхом отдается от того места, где находится его рот, губы касаются материала. —Нет. Он злится, но затем его крепко хватают за затылок. —Малыш… Сделай это для него. Для него. Чонгуку хочется повернуться спиной и снова уйти. Всякий раз, когда он находится в непосредственной близости от него, он поворачивается и убегает. «Забыть» стало одним из любимых слов Чонгука. Он посмотрел на это это несколько месяцев назад и решил, что забыть — это именно то, что ему нужно. Жить, ходить, дышать, говорить. — Юнги, не заставляй его. — Намджун, не начинай. Чонгук не говорит ни слова, торжественно сосредотачивается на своей груди и на том, как она поднимается с каждым вдохом, который он делает, и на мгновение затуманивается на мешке с песком. —Хорошо, — он ловит себя на удивление, но Чонгук знает, что Юнги прав. Хватка на его затылке ослабевает, и Чонгук игнорирует глаза Юнги и Намджуна, которые, вероятно, переглядываются, пока Чонгук снимает перчатки. —Увидимся завтра. Юнги мягко кивает, возвращаясь обратно в свой кабинет, в то время как Намджун посылает ободряющую улыбку, от которой приятно только в тот момент, когда она здесь, но пока ее нет, Чонгук снова чувствует себя ужасно. Белую ленту снять труднее, она полностью приклеена к костяшкам пальцев, когда он пытается ими беспокойно пошевелить. Слои, которые нужно надеть на перчатки, напоминают эмоции Чонгука. Настоящая боксерская перчатка — это то, каким он является для всех. Холодный, жестокий и сдержанный. Затем белая лента. Это слова—слова, которые в любом случае цепляются за Чонгука, гудят в его ушах, когда он делает какие-либо шаги, где бы он ни находился. Травма. Горе. Потеря. —Хорошая работа сегодня, —Намджун хвалит его, прежде чем уйти, возвращаясь к другому ученику, который собирается выйти на ринг, с капой во рту и синим защитным шлемом на голове. Хороший. Прилагательное, имеющее синонимы. И все они положительные. И все же слово пролетает мимо Чонгука, тогда как негативные слова оставляют отпечаток на его коже. Он считает это жестоким. *** Странно думать о кладбищах. Это место, которое всегда будет здесь. Некоторые приходят по какой-то причине, другие — чтобы пройти мимо, а есть Чонгук. Он уже несколько минут смотрит на вход. Кажется, никто не задается вопросом, почему он не сдвинулся ни на дюйм и в порядке ли он. Люди, находящиеся здесь, заняты своей утратой. Это плохая идея. У Чонгука внутри все скручивается, будто ты решаешь ступить на американские горки, чтобы доказать, что ты храбрый, но как только ты сидишь на них, тебя сразу же охватывает сожаление, от которого ты бледнеешь, но пути назад уже нет. И даже если вы пытаетесь сдвинуться на своем месте, вас тянет вперед вместе с остальной толпой, и вам приходится ждать падения. Кладбища немного похожи на американские горки. По крайней мере для Чонгука. Стремление к этому происходит, когда вы стоите в очереди, ведете себя храбро по отношению ко всем вокруг, доказывая, что вы не тот, кем вы являетесь на самом деле. Затем вы делаете несколько шагов к входу, когда вы сидите на сиденье и чувствуете себя спокойно, но затем щелкает замок, и вы понимаете, что собираетесь подниматься все выше и выше. Падение — это первый шаг к этому, «пути назад нет». Чонгук не знает, сможет ли он. Он закусывает нижнюю губу, пинает ботинком об тротуар и понимает, что листьев здесь не так уж и много. Оно почти чистое, и Чонгук находит это ироничным, потому что на кладбище должны быть листья. Трещины и американские горки. Чонгук усмехается, держа в руке ароматическую свечу, которую он купил по дороге. Сделай это для него. Юнги прав. Ему следует. Но что, если он не сможет? Что, если Чонгук физически не сможет сделать этот шаг? Он не делал этого уже год, после похорон. Чонгук смотрит на название свечи. Храбрый. Он выбрал его, потому что он подходит. Ему это подходит. Потому что он был таким чертовски храбрым. Один шаг, Чонгук. Будь храбрым. Будь храбрым ради него. И он это делает. Люди не сомневаются, что парень во всем черном, в толстых ботинках наконец-то двинулся с места после вечности стояния перед входом. Воздух на кладбище кажется более густым, или, может быть, это связано с тем, что Чонгук не дышал как следует с тех пор, как вошел внутрь. Он как будто не позволяет этого, потому что все, кто здесь, рядом с ним, мертвы. Они не дышат, так зачем это Чонгуку? Там много лестниц, ярусов к могилам, расположенным в поле, с которого открывается вид на Сеул. Здесь не так много людей. День тоже серый, пасмурный и жуткий, а в Сеуле, скорее всего, скоро пойдет дождь. Чонгук не взял с собой зонтик. Но в любом случае он долго не задержится. Он здесь, чтобы зажечь свечу и снова уйти. Хотя он не был здесь уже год, он знает, где могила. Помнит путь наизусть, хотя и пытался придерживаться глагола забыть. Прошел год с тех пор, как он в последний раз видел это имя, но вот оно, на надгробии. Губы Чонгука сомкнуты, он не позволяет себе говорить, потому что в любом случае его никто не услышит. Ему всегда казалось немного смешным, что люди разговаривают перед могилой. Это так безнадежно. В чем смысл? Маленькая зажигалка в кармане Чонгука вытаскивается, когда он ставит свечу, чувствуя, что его тошнит, чем дольше он смотрит на имя. То имя, которое он повторял годами. Он открывает крышку, чувствуя запах ванили, проникающий в его ноздри, прежде чем щелкнуть зажигалкой, пламя вспыхивает и вспыхивает на маленьком кусочке. Оно трескается на секунду, почти лопается, пока не замирает. Чонгук кладет его, напоминая себе, что дождь, скорее всего, погасит его. Больше нет смысла здесь оставаться. Он явился для него. Но он уходит к себе. Как будто реальность снова озаряет его, смывая глагол «забыть», за который Чонгук отчаянно держался, но затем от него едва остается буква, он тонет, и Чонгук больше не может здесь оставаться. Он снова сломается. Он не может позволить себе сломаться. В конце концов, он превзошел этот этап. Сразу после похорон родители подарили ему книгу «Пять стадий горя». Чонгук не осмелился открыть ее, по крайней мере, пока не упал в глубокую яму, которая чуть не задушила его. Тогда он сделал это. Открыл первую страницу и увидел это. «Пять стадий горя: отрицание, гнев, поиск компромисса, отчаяние и принятие». Чонгук не знает, где он, но если он не уйдет прямо сейчас, он сгорит и отключится. Он не хочет устраивать сцену. Когда он оборачивается, он чувствует, как сталкивается с кем-то, заставляя его отступить на несколько шагов назад, пока он пытается восстановить самообладание. Он собирается конфликтовать с человеком, пока не встречается с ним взглядом. — Чонгук. Последний раз он слышал от него свое имя в больнице. Тэхен шептал ему успокаивающие слова, пока Чонгук крепко сжимал его тело, иначе он бы упал на жемчужно-белую чистую плитку. —Всё в порядке, Чонгук. Ложь, все это чертова ложь, и Чонгук не может поверить, что он здесь. Какого черта он здесь? — Что ты здесь делаешь, Тэхён? Чонгук удивляется тому, что вообще может его узнать. Только его лицо осталось прежним. Его одежда другая. На Тэхёне костюм, белая рубашка на пуговицах, галстук и всё такое. Это иронично, потому что вечером, когда Чонгуку только что исполнилось тринадцать, Тэхён сказал, что он никогда не будет носить такую одежду. Особенно костюмы. Тэхён усмехается, вероятно, посчитав вопрос оскорбительным, потому что Чонгук знает ответ. Вместо этого он приседает перед могилой, замечая свечу и, вероятно, мысленно подсчитывает, полагая, что Чонгук принес ее с собой. Тэхён улыбается Чонгуку, но ни разу не смотрит ему в глаза. Чонгук продолжает проглатывать этот густой комок, скопившийся с тех пор, как он вошел на кладбище. Но, как и многие другие вещи, оно всегда возвращается, как бы вы ни пытались его проглотить. Ладонь Тэхёна приземляется на надгробие, стирая упавшие прямо на него листья. Кончик пальца Тэхёна обводит каждую вырезанную букву. Прямо под ней указана дата — дата, о которой Чонгука бесчисленное количество раз спрашивала Тина, которая невероятно терпелива по отношению к человеку, чья работа состоит в том, чтобы иметь дело с людьми, такими как Чонгук. —Эй, детка, — небрежно говорит Тэхён, и Чонгук знает, что это адресовано не ему. Тэхён из тех людей, которые разговаривают с мёртвыми. Шаг превращается в два, и как только расстояние становится достаточным, Тэхён поворачивает голову. —Ты уходишь? —У меня нет причин оставаться. Тэхён, кажется, ему не верит. —Хорошо. —Не для тебя. — быстро говорит Чонгук, и Тэхён хмурится. Он ничего не говорит, и это неловкое молчание выходит на поверхность, достигая каждой клеточки тела Чонгука, хотя он и стоит в стороне от Тэхёна. — Что ты имеешь в виду? Чонгук подходит ближе, игнорируя вырезанное имя и вместо этого смотрит прямо в карие глаза Тэхёна, которые смотрят на него. —Ты должен был быть там. Ты почти не был рядом с ним, но теперь, когда он мертв, тебя вдруг это заботит? Бред сивой кобылы. Пять стадий горя; отрицание, гнев… Чонгук не знает, является ли то, что он сейчас чувствует, гневом. Он горит, хотя воздух холодный и едкий. Даже несмотря на то, что начинается дождь. Он горит. Тэхён смеётся, хотя то, что только что сказал Чонгук, было не чем иным, как обидой. — Да, и ты должен был предотвратить это. По крайней мере, я сейчас здесь и не игнорирую смерть Минхо. Чонгук видит камень под своей ногой и наступает на него, чтобы пережить иную боль, чем та, которую он чувствует, судя по словам Тэхёна. Он не отвечает, продолжает толкать свой массивный ботинок на твердый камень, который не раздавится, сколько бы Чонгук ни ступал. Тэхен не может этого почувствовать. Чонгук может только чувствовать, как оно жжет его сердце, имя, наконец, снова входит в него и снова ранит его после того, как он бесчисленное количество раз пытался его забыть. Пять стадий горя: отрицание. Может быть, это правда. Сколько раз он уже убегает от этого. Дело уже сделано, но он все равно выплевывает два вредных слова. —Пошел ты. А затем уходит, не обращая внимания на то, что камень, вероятно, застрял между толстым материалом его обуви. Несколько шагов становятся быстрыми, Чонгук начинает бежать. Единственное, что ему не нравилось до смерти Минхо — это бег. Теперь это его любимое занятие. Его любимое занятие, потому что оно помогает Чонгуку всем. Контролировать действия людей сложнее, чем контролировать слова. Тэхён доказал это сегодня. Но, кажется, и то, и другое, потому что, хоть Чонгук и находится вдали от Тэхёна, вдали от могилы Минхо, он словно слышит все. Эхо, словно кто-то кричит в пустом туннеле. Ты должен был предотвратить это. Минхо. Минхо. Минх— Чонгук бьет кулаком по стене рядом с картиной, которую родители подарили ему, когда он переехал в Сеул. Дыра видна, трещины заполнили углы того места, где он жестоко ударил кулаком, оно и так уже достаточно ушиблено. Когда Чонгук тяжело дышит, он теряется, наблюдая за дырой. И вдруг кажется, что это не стена, а зеркало. Отражение того, кем является Чонгук. Дыра, окруженная трещинами. Трещины — это слова, люди, Тэхён. Они готовы пробраться сквозь дыру, где стоит Чонгук, напоминая ему обо всем, пока дыра не расширится и, наконец, не взорвется. *** Когда все прекращается, есть определенные вещи, которые происходят с вами. Для Чонгука это был шок. Шок, который он испытал, длился так долго, что он не думает, что ему удалось от него избавиться. Тепло, которое Чонгук нес перед смертью Минхо, исчезло. Ушла с ним той ночью. С тех пор его кожа кажется холоднее всего на свете. Еще одна вещь, которую Чонгук не может делать, — это спать. На вопрос почему я не могу спать, наверное, нужно много слов и объяснений? Разум — страшное место, особенно миндалевидное тело (Миндалевидное тело (лат. corpus amygdaloideum), амигдала — область мозга миндалевидной формы, находящаяся в белом веществе височной доли полушария под скорлупой). Это область мозга, которая в основном связана с эмоциональными процессами. Самое известное из них — это страх. Чонгуку было десять лет, когда он впервые почувствовал, как страх слепо овладел им. Это был обычный день, его мать наконец позволила ему и Минхо пойти посмотреть третий фильм о Человеке-пауке. Что-то в Веноме невероятно пугало Чонгука. Это зло впивается в вашу кожу, изменяя вас до такой степени, что вы едва узнаёте себя. На это было страшно смотреть. Он ненавидел каждую минуту фильма, в то время как Минхо находил это крутым, громко жевал попкорн, взволнованно указывал пальцем и ухмылялся. Чонгук больше не боится Венома. Каким-то образом он превратился в него, в трансформацию самого себя, которую он едва узнает. Он не смотрелся в зеркало с тех пор, как это произошло. Это только вызовет у него желание ударить себя. Жесткое наказание, потому что это его вина. Тэхён был прав, когда сказал это. Чонгук мог бы предотвратить это, но не сделал этого. Он был слаб, беспомощен. Если бы не это, Минхо все еще был бы здесь, вероятно, наслаждаясь новой славой своей новой должности в компании, частью которой он мечтал стать с тех пор, как они окончили колледж. Чонгук подвел сам себя, но, что более важно, он подвел Минхо. Ему хотелось бы встать с кровати, но все, что он делал, это тонул в своих белых чистых простынях, ожидая, пока матрас поглотит его. Потолок простой, но Чонгука это почему-то завораживает. Он не знает, как и почему. Просто есть что-то невероятно успокаивающее в просмотре того, чему нечего предложить. Тиканье не остается незамеченным, его родители устанавливают его, чтобы Чонгук не забывал о прошедшем времени. Оно тикает в виде четкого ритма. Чонгуку это кажется до смешного скучным. Вот почему он задается вопросом, почему слово «скучно» не соответствует его простому белому потолку. Когда Чонгук поворачивает голову, чтобы посмотреть на часы, висящие в углу его комнаты, он замечает, что провел, по крайней мере, несколько часов, ничего не делая, но глядя абсолютно ни на что. За эти несколько часов он особо об этом не думал. Он хотел снова увидеть Тэхёна, его карие глаза, которые казались пустыми, когда Чонгук подошел ближе и посмотрел на него сверху вниз, выплевывая вредные слова, которые не оставляли горького послевкусия во рту. Да, он стал Веномом. Чистое зло. *** Вывеска ярко сияет над Чонгуком. Он не мог заснуть, решил, что ему нужно заняться чем-то другим, поэтому достал теплую куртку, шапку и шарф и пошел в сторону ближайшего магазина. Это одна и та же женщина, которая всегда работает здесь. Чонгуку кажется, что она замечает, как он приходит поздно ночью и ест одно и то же, а затем снова уходит, просто кивая головой. Куртка, которую носит Чонгук, пухлая, что делает его шире, чем он есть на самом деле. Ощущение нового слоя. Чувство защиты. Когда Чонгук входит, он тут же щурится, так и не привыкнув к яркому свету в магазинах. Пристальным взглядом он направляется прямо к отделу с холодными напитками. Вариантов много, разные цвета и вкусы, дизайн, что угодно. Чонгук сегодня очень любопытен, рассматривая все, вдруг замечая знакомую бутылку. Это особая марка пива, которое он пил той ночью. Чонгук полностью замирает и не может пошевелиться. Все возвращается из той ночи. Воздух тоже почти пахнет этим—потом и сигаретами. В отражении раздвижных дверей видно Чонгука. Он переводит взгляд вниз, туфли грубые и почти испорченные. Ему нужны новые. Чонгуку хотелось бы избавиться от внезапных воспоминаний о взволнованной улыбке Минхо той ночью, о том, как он смеялся так громко, что бармен это уловил и послал им улыбку. Боже, ночь была такой прекрасной, пока… —Вам помочь? Чонгук впервые видит женщину не за прилавком. На ней желтые кроксы, украшенные несколькими булавками. —Я в порядке. Спасибо. —Рекомендую, сыну нравится. Может быть, тебе тоже, —она берет упаковку рыбных палочек и передает Чонгуку. —Спасибо, — Чонгук читает состав, и там нет ничего, на что у него была бы аллергия. —Я возьму. —Скажи мне, о чем ты думаешь. Она доброжелательно улыбается, вызывая у Чонгука улыбку, которая почти причиняет боль, потому что он не улыбался уже несколько месяцев. Это действие почти похоже на ощущение вытягивания ног после того, как вы сидели долгое время в одной и той же позе. То же самое и с Чонгуком, только у него губы вместо ног. Они сильно покалывают. Она позволяет ему следовать за ней, чтобы проверить и пробить сок, который у него в руках, и пачку рамёна, которую ему удалось ухватить по пути. —Красивая картина, — отмечает Чонгук. Она находится в рамке позади нее, очень маленькая фотография, но ее будет видно всем, кто предпочитает смотреть на нее, а не на разные марки сигарет. —Спасибо. Это было на выпускном вечере моей дочери. Она заканчивает пробивать рамён и берёт фотографию, пока Чонгук расплачивается своей кредитной картой. Она кладет фотографию на стойку, и Чонгук всматривается в нее. —Вы выглядите такими счастливыми. Теперь это слово отдается горечью во рту Чонгука, хотя оно использовано по праву. Она снова смотрит на него, улыбаясь еще ярче, до такой степени, что Чонгуку кажется, что он наблюдает за улыбкой с фотографии в реальной жизни. —Она была одной из лучших учениц в классе. Я очень гордилась ею. Она была самым умным человеком, которого я знала, —она прикладывает палец к фотографии, думая о том, каково было бы снова почувствовать кожу дочери, и Чонгук чувствует тяжелую боль в груди от этого действия и от ее слов. Была. Прошедшее время. — Прости, — Чонгук пытается найти в себе смелость произнести слово. Во-первых, ему трудно справиться с собой.—За твою потерю. Выражение ее лица мягко тает, глаза, кажется, помнят каждое воспоминание о том, что произошло. Однако она всегда готова улыбнуться в любой момент, и Чонгук верит, что она искренняя и настоящая. —Спасибо. Чонгук не может не думать снова о «Пяти стадиях горя». Только на этот раз, кажется, подходит именно принятие. Она смирилась с этим. Чонгук испытывает к этому скорее зависть, что вызывает чувство вины, потому что он не имеет на это права. Он подталкивал себя к тому, чтобы забыть, отрицать. Он не имеет никакого гребаного права испытывать зависть. Но, черт возьми, он это делает. —Хочешь съесть это здесь? Я могу помочь тебе вскипятить воду, пока ты пробуешь сок. —Спасибо. В этом нет необходимости, я поем дома. Чонгук наблюдает, как она складывает его продукты в полиэтиленовый пакет, ее губы все еще растянуты, обнажая белые зубы. —Спокойной ночи. И, возможно, Чонгук не завидует тому, что она смирилась со своей потерей. Может быть, дело в том, что она может так легко улыбаться. *** Чонгук сожалеет, что съел купленный в магазине рамён несколько дней спустя, когда просыпается с заметным прыщиком у него на лбу. Это единственная причина, по которой Чонгук стоит перед зеркалом в ванной, и которого он старается избегать с той ночи. Его пугают собственные размышления, а может быть, это та постоянная вина, о которой он напоминает, когда смотрит на себя. Чем дольше он смотрит на опухший розовато-красный прыщ на своей коже, тем больше накапливается его мыслей. Он задается вопросом, выдавит ли он его, будет ли это менее или более болезненно, чем потерять кого-то. Ответ сияет ярко, как неоновая вывеска тех дешевых мотелей, которые вы видите в американских фильмах. Немного мигает, потому что он старый и, вероятно, скоро погаснет. Чонгук знает ответ, но он все еще хочет это выяснить. Двумя пальцами он сжимает его, стонет, когда понимает, что прыщ ещё не созрел, все еще накапливая ту желтую текстуру, которая лежит под поверхностью. Он не собирается сдаваться, но его спасает звонок, громко звенящий в коридоре. Он отворачивается от своего отражения, понятия не имея, стал ли прыщ сильнее или нет. Конечно, больная область все еще стучит в его голове, когда он подходит к этой двери и открывает ее, заставая своих родителей, стоящих снаружи и терпеливо ожидающих, когда их впустят, залететь домой. Они всегда приносят такое тепло в дом Чонгука, хотя оно никогда не переносится в Чонгука. Ему все еще холодно. Холодные руки. Холодное лицо. Губы потрескались от сухости. А теперь болезненный прыщ, почти напоминающий Чонгуку, каково это снова чувствовать физическую боль. Его мать болтает, разговаривая с Чонгуком, в то время как отец пытается показать, что ему не все равно. Постукивает ладонью по спине, одновременно снимая обувь и меняя ее на домашние тапочки. Он несет домашнюю еду, которую мама принесла из дома, чтобы наполнить холодильник Чонгука. Когда его мать заходит на кухню, готовя еду для Чонгука, он снова начинает чувствовать себя виноватым. Чонгук чувствует себя виноватым во многих вещах. Одна из них заключается в том, что перестал жить не только он, но и его родители. Он видит это, когда его мать бродит по кухне, готовя для него еду с пустыми глазами. Раньше она не была такой. В его матери было много жизни, некоторые говорили, что никогда не видели, чтобы кто-то жил так, как она, и теперь она больше не может этого делать, потому что, если Чонгук не живет, то зачем ей это? Он чувствует себя виноватым. — Иди садись, все почти готово. —Мама, тебе действительно не обязательно было… Она отмахивается от него, взмахнув руками, не сводя глаз с шипящей кастрюли. —Как твои дела? — спрашивает его отец, когда он встает позади матери и кладет в холодильник остатки еды, которой хватит как минимум на неделю. Всегда одни и те же вопросы. Как твои дела? Что ты делал все это время? Ты все еще занимаешься боксом? Ты ходил на групповую терапию? Ты хорошо спал? Чонгук чувствует, что его дни повторяются. Конечно, это не поможет вывести его из этой ситуации, когда его родители вмешаются в это. —Хорошо все. Он знает, что ему не верят. Но они никогда не давят на него, чтобы он говорил правду. Если Чонгук скажет, что с ним все в порядке, они просто улыбнутся, кивнут и проигнорируют, что прошел год, а в их сыне не произошло никаких изменений. Он думает, что они это видят. Холод, который несет его кожа. Сомкнутые губы, которые все еще болят с тех пор, как он в последний раз сильно улыбнулся. Пустота в его глазах, в которых раньше были миллионы звезд. Его мать говорила ему, что в этих больших карих глазах заключено все. Совершенно другая вселенная, которую могли видеть только люди, с которыми он был близок. Все ушли. Все хорошее ушло. Они все сидят вместе и едят, его родители каждый раз задают ему все одни и те же вопросы. Чонгук почти отрепетировал свои ответы на каждый из них. Единственная разница на этот раз в том, что мать предупреждает его о видимом прыщике, чтобы он не трогал его, иначе станет еще хуже. Возможно, именно это случилось с Чонгуком. Может быть, на самом деле он всего лишь прыщ, который вот-вот перерастет в свою худшую форму, если его кто-нибудь коснется или даже выдавит. Может быть, поэтому посещать групповую терапию больно и почти невозможно, потому что его заставляют до тех пор, пока он больше не может с этим справляться. И чтобы не стало хуже, он позволяет себе уйти ради своего же блага. Но действительно ли это для его же блага? Или это его тело и разум не позволяют ему обработать и исцелиться. Чонгук все еще не в курсе. — Ты ходил в гости? Его мать опасается его слов. Он не знает, хорошо это или плохо. Хорошо, потому что Чонгук не знает, сможет ли он выдержать, услышав свое имя, даже несмотря на то, что это эхо звучит в его ушах с тех пор, как Тэхен разрушил чары забвения, и плохо, потому что Чонгук действительно такой хрупкий? Поэтому она такая осторожная? Чонгук мычит неслышно «да», пережевывая еду. Его мать больше ничего не говорит. *** Любимые глаголы Чонгука: забыть и убежать. Ему нравится делать и то, и другое. Это почти как дыхание, с которым, по иронии судьбы, Чонгук боролся. Он нашел новый способ сделать это: забыть, вместо того чтобы дышать, и бежать, вместо того, чтобы смотреть в лицо вещам, словам, людям. Когда Чонгук впервые побежал на полной скорости, ему было двенадцать, и у него случилась ужасная судорога в боку, над которой Минхо посмеялся, подавая ему воду. Он ясно дал понять, что не создан для бега, хотя у него была большая мечта стать футболистом однажды после того, как он впервые ударил по футбольному мячу. Эти мечты со временем быстро исчезли. Потому что, когда становишься старше, понимаешь, что это было всего лишь детство. Это было нереально. Быть реалистом вырастает из ваших старых мечтаний. Нельзя хотеть быть супергероем в определенном возрасте, это требует много сил и времени. Чонгук узнал об этом достаточно рано, а может быть, даже ещё раньше. Но мысли тяжелы и раздражают, как пульсирующая головная боль, которая, кажется, не проходит и мгновенно напоминает вам, что вам следовало бы лучше заботиться о себе, выпивая воду. Мысли — это головная боль, но у Чонгука их много. У Чонгука никогда не бывает определенного времени, чтобы начинать пробежку. Обычно он делает это первым делом утром, когда заряжается энергией. Что, во-первых, не должно быть возможным даже после трех часов сна. Но вот он здесь, вытягивает ноги у пешеходного перехода, кладет ладонь на случайное здание, кирпич царапает ладонь. Сделав несколько коротких вдохов, Чонгук побежал. Обычно вы бежите с какой-то целью или потому, что хотите заглушить происходящее в вашей жизни. Чонгук задается вопросом, почему для него важно просто чувствовать себя живым. Чувствовать себя способным на то, что любой мог бы, если бы захотел. Он хотел бы бегать так же много, как Форрест Гамп. Но это желание невозможного. Возможно, в каком-то смысле он все еще ребенок. Ветер дует, кусает и никогда не ласкает кожу Чонгука. Он игнорирует это. Сосредоточивается на скорости своих ног и на том, насколько его легкие соответствуют его способностям. Измерение расстояния — это не то, чем Чонгук занимается, когда возвращается домой. Для него важно то, что он может чувствовать. Он заглушает шум чайника, в котором кипит вода для утреннего кофе, чтобы подготовиться к работе. Это то, в чем он преуспевает, выходя за рамки. Когда он это делает, он на мгновение забывает обо всем, что почти становится зависимым от этого. Чонгук готовит кофе каждое утро: одну чайную ложку, добавляет кипяток и молоко. На этот раз он в конечном итоге смотрит на молоко, превращая тьму во что-то более светлое. Глубоко внутри у Чонгука есть ощущение, что чем дольше он смотрит, тем больше он сможет увидеть свое отражение. Опять же, он желает невозможного, как внутренний ребенок, которого все еще носит в своем сердце. Но опять же, это заставляет его задуматься о том, насколько несправедливо, что он никогда не видит себя сквозь то, что ему нравится. Это жестоко, но это правда. Юнги хочет, чтобы он был в тренировочном центре не позднее девяти, и когда Чонгук допивает последний глоток, он снова бросается в бега. Однажды он увидел это в фильме, который сразу же выключил, потому что что-то в формулировке что-то было слишком болезненно правдивым. Даже хуже, чем эти встречи, даже хуже, чем идти на кладбище. Физиология имеет хитрый способ защитить нас от того, что мы считаем угрозой для нашего тела. Вот почему чем больше мы закрываемся, тем меньше чувствуем. Он услышал ее один раз, и она никогда не перестает повторяться, как те надоедливые песни по радио, которые, похоже, не устарели даже спустя двадцать лет с момента их выпуска. Просто постоянные напоминания о том, что эта песня, которую вы слышали миллион раз и от которой, вероятно, в какой-то момент у вас заболела голова, все еще здесь, послушайте ее! Чонгук стонет в ладони, садясь в автобус, пытаясь снова забыть об этом. По крайней мере, пока он не появится снова. *** Чонгук считает многие вещи в жизни жестокими, но труднее всего было смириться с тем, что жизнь вокруг тебя продолжается, даже если твое собственное сердце разбивается, разбивается до такой степени, что даже останавливается. Жизнь всегда, блять, продолжается. Это никогда не прекращается. На секунду ему хотелось бы, чтобы все прекратилось. Но желать этого эгоистично. То, что для него все прекращается, не означает, что то же самое происходит со всеми вокруг. Бокс стал одним из тех занятий в жизни Чонгука, которые помогают ему обрести уверенность в себе. Он быстр на ногах, как ягуар, когда Намджун помогает ему спастись, хваля за скорость, которую он так легко демонстрирует. Когда Чонгук боксирует, он думает только о той ночи. Месть — прекрасная вещь. Некоторые назовут это жестоким, но Чонгук находит это не только самой красивой вещью, но и утешающей. Это то, что поддерживает жизнь Чонгука, заставляет его просыпаться с восходом солнца, заставляет его сердце биться. —Один.два.три.четыре. — кричит Намджун, Чонгук наносит тактические удары, ноги двигаются будто в танце. —Хорошо! Давай, Чонгук, еще раз. Это происходит взад и вперед, Чонгук использует всю силу, ради которой он так много работал, которую он отчаянно желал иметь той ночью. *** Волосы все еще влажные, верхняя часть тела прикрыта толстовкой, он заходит в тот же магазин, в котором был несколько дней назад. Чонгуку очень хотелось сока, который ему посоветовала владелица. Она широко улыбается, когда он входит. —Ой! Снова ты! Привет. —Да, привет, привет, — Чонгук кланяется.—Я здесь за рекомендованным соком, вы правы, он великолепен. —Мне очень приятно это слышать. Спасибо. Чонгук хватает его, игнорирует марку пива, вызывающую шок в его организме, рисуя яркие картины ночи с Минхо. Когда он подходит к кассе, она улыбается, как и в прошлый раз, мягко, но ярко. Загрязняет, правда. Чонгук тоже улыбается, естественно, хотя от этого у него болят щеки. —Надеюсь у тебя хороший день, — говорит она, пока Чонгук оплачивает покупку. —Спасибо. Надеюсь, у тебя тоже. У Чонгука не было хорошего дня, его не было уже больше года, но ее слова на удивление прилипают к нему, что кажется нереальным, потому что позитивные слова редко цепляются за него. *** —Должно быть, речь идет о загрязнении. Чонгук смотрит вниз. Это куча мусора, в основном пластиковые бутылки, старые пакеты из-под чипсов, в которых ничего не осталось. Он задается вопросом, почему он думает о смерти, а не о загрязнении окружающей среды, которое пытается передать физическое искусство. Чонгук видит в нем останки людей, которых больше нет здесь, которые оставили после себя что-то свое перед смертью. Он не смотрит на него долго, продолжает идти, а Намджун остается на месте и изучает каждый проигнорированный предмет. Следующее произведение искусства — темный холст, на котором различные оттенки черного образуют нечто, напоминающее движущийся океан. Чонгук читает, о чем речь. Название «Черный океан» означает отходы нефти, которые выбрасываются в океан, но Чонгук снова видит смерть, видит в ней конец жизни, что это то место, где ты окажешься, когда наконец умрешь— просто темный океан, где ты не можешь дышать и жить. Просто продолжаешь тонуть, пока тело, наконец, не опустится на дно. Чонгук уходит, прежде чем тонет в собственных мыслях, не имеющих ничего общего с тем, что он видит. Это его собственное восприятие. И в этом нет ничего плохого, но ему не нравится, что это все связано со смертью, особенно когда он вообще пытается от нее убежать. Кажется, они догоняют его, хотя у него отличная скорость ног. Намджун не останавливается долго перед Черным океаном, как Чонгук, читает о нем, оглядывает его вверх и вниз, но продолжает идти, потому что Намджун просто видит его таким, каким его описывают, а не как что-то, что может быть связано со смертью. Есть еще одна комната. Первое, что замечает Чонгук, — это то, что одна стена темно-серая, а остальные — белые. Первая мысль пугает его. Ему кажется, что это его автопортрет в обществе, среди его друзей, семьи, всех, кто его окружает. Он темный, серый, безжизненный, а другие белые, яркие, все, что может быть связано с добром. Намджун подходит к маленькой коробочке с этикетками рядом со стеной и читает вслух. —Различные цвета стен показывают контраст того, каково быть неуместным. Тьма, окруженная белым, вызывает чувство дискомфорта, но также привлекает много внимания, поскольку она разная. Это бросается в глаза, когда вы входите. Ваше восприятие этого говорит вам, кто вы и как вы видите расу и человеческий род, — говорит Намджун, подходя к середине комнаты и оглядываясь вокруг с того места, где он стоит. —Я никогда не думал об этом таким образом. Что ты думаешь, Чонгук? — Я… я не знаю. —Я думаю, это имеет смысл. Если поместить это рядом с расой и человеческим родом, то наше восприятие является отражением того, как мы выросли, чему мы научили себя думать и чувствовать. —Ага. *** Воскресное утро, когда Чонгук заходит в библиотеку из любопытства и чтобы заново пережить студенческие дни. Как он был забит книгами, заданиями, бумагами, словами, часами подряд, часами, которые, казалось, никогда не закончатся. На переднем столе выставлены любимые книги, и Чонгук хватает первую попавшуюся книгу. Флибэг — это название. Есть тоже сериал на Amazon Prime, он его и не смотрел, не увидев в нем ничего интересного. Иногда речь идет просто о том, чтобы открыть книгу и узнать, о чем она вам говорит, на случайной странице. Его мать всегда говорила ему, что это прямое послание от чего-то большего, чем ты. Чонгук открывает его и смотрит на слова на одной из последних страниц. Это пройдет. Чонгук закрывает книгу, оставляет ее и уходит. Больше об этом не думает, пока не ложится под одеяло и не смотрит на свой голый потолок. Это пройдет. Чонгук не думает, что это когда-либо произойдет. *** — Привет, Чонгуки, просто хотел спросить, все ли у тебя хорошо. —Эй, у меня все хорошо. Чонгук лжет. Считает, что лучше не усугублять беспокойство, когда она скорбит о собственном сыне. —Мне очень приятно это слышать. Мы с Джинхеном на прошлой неделе пошли к нему в гости и увидели свечу. Это было очень заботливо с твоей стороны. Минхо действительно был храбрым, поскольку он действительно умел ползать. В детстве у него было так много ушибов на голове. Она смеется, вспоминает свое детство, а Чонгук не может это слушать, не может слышать, как она так говорит о своем сыне, в прошедшем времени, проясняя ситуацию, что его здесь больше нет. —Да, извини, но мне пора идти, мне нужно пойти на тренировку, —он снова лжет, не чувствует за это вины, потому что это правда, хотя ему выходить через час. —Ой. Хорошо. Когда они кладут трубку, Чонгук пьет кофе, наблюдая, как с каждой минутой встает солнце. Чего Чонгук, похоже, никогда не понимал, так это использования настоящего и прошедшего времени для тех, кого здесь больше нет. Минхо мертв. Минхо был добрым. Он находит ужасным, что настоящее время используется только для описания того, где сейчас находится Минхо. Ничего о том, кем он является или кем был, нет. Является. Чонгук хочет придерживаться этого. То, что его похоронили, не означает, что он больше не добрый, что он не шутит, где бы он сейчас ни был, что он не такой веселый, как прежде. И не дай бог у него до сих пор безвкусица во всем, особенно в обуви. Чонгук до сих пор помнит жёлтые ярко-неоновые кроссовки, которые он купил, когда им исполнилось пятнадцать, и они впервые пошли за покупками одни. Так что нет, Чонгук не считает справедливым, что для описания качеств человека используется только прошедшее время только потому, что он мертв. Они не исчезли из настоящего. Они все еще здесь, просто не живы, но они здесь. В предметах, в мыслях, в воздухе. Минхо рядом. Чонгук любил зиму, раньше это было его любимое время года, но теперь он нашел в ней столько всего, что ненавидит. Сухая кожа, сухие губы, холодные ноги и руки, столько слоев, что едва не задохнешься. Постоянно придирается к слоям сухой кожи на губах, иногда она начинает кровоточить, а иногда кажется, что ее никогда и не было. Его губы возвращаются в абсолютно нормальное состояние. Чонгук хочет, чтобы шелушение сухой кожи можно было сделать с эмоциями, чтобы ты просто сдирал их, а потом их никогда не было. Единственный положительный момент в зиме — это то, что она удаляет засохшие листья, трещины и шумы, на которые Чонгук ненавидит наступать во время ходьбы. *** Вы достигаете определенного возраста в жизни, когда разговоры переходят от того, какие у вас любимые фильмы, игрушки, к тому, в чем смысл жизни, как это любить, родители тоже сами по себе. Чем больше вы растете, тем больше растут и ваши разговоры. Чонгуку было восемнадцать, когда он пережил свои первые похороны. Это была бабушка Минхо, врачи сказали, что это рак. А Минхо считал, что она просто устала жить, предавшись смерти, из-за чего она ушла прочь, мирно лежа на их диване, в то время как мир продолжал двигаться. Он помнит, как это произошло весной, когда вокруг них цвела земля, хотя кто-то только что умер. Минхо сказал, что самое лучшее в этом то, что это его бабушка сказала им продолжать жить, даже если бабушка этого больше не делает. После похорон Чонгук и Минхо ускользнули в магазин и купили пакетик чипсов, мирно сидя на тротуаре. В тот день Минхо сказал Чонгуку, что ему не нравится тот факт, что люди носят черную одежду на похоронах. Затем он продолжил объяснять, что, когда придет его очередь, люди должны одеваться не в черную одежду, а в то, как люди обычно одеваются. Минхо хотел, чтобы люди были именно такими, какими они были и какими он их помнит. Чонгук не прикасался к своей зеленой толстовке с тех пор, как надел ее в тот день. *** Чонгук снова пытается прийти на групповую терапию. Она проходит каждый четверг, и Чонгуку в любом случае нужно выбираться из дома, он знает, что ничего не будет делать в течение дня, если не будет двигаться. Путь туда немного далек, но зато ближе к тренировочному центру, если ему действительно понадобится выход, хотя Намджун и Юнги предупреждали его, чтобы он не переутомлялся. Его ботинки топают по тротуару, снег хрустит под его каблуками, трещин больше не видно, что помогает ему добраться туда в первую очередь после того, как он припарковал свой велосипед. Это та же группа людей: Тина посередине с планшетом для проверки посещаемости. Чонгук занимает место дальше всего от нее, хотя это не будет иметь большого значения, она в любом случае задаст ему вопрос. — Рад, что ты снова присоединился к нам, Чонгук. —Ага. —В прошлый раз мы говорили о воспоминаниях о тех, по кому мы скорбим. Миён, что ты почувствовала при этом? Вспоминаешь, что твоей младшей сестры больше нет здесь? Чонгук проглатывает комок, ему уже здесь тесно. —Я почти забыла, каково это думать о счастливых воспоминаниях. Как будто все, о чем я могла думать, это ее последний день на земле, а не то, что сделало мою сестру моей сестрой, ее собственной личностью, —Миён объясняет, и все ее поддерживают, улыбаясь в знак утешения. —Важно помнить, кем они были, не только тем, кем они были для вас, но и своей собственной личностью, это также помогает вам смириться с этим. Чонгук не может не думать, что это полная чушь. В том, через что он проходит, не существует такого понятия, как мир. Травма, горе, утрата. —Извините, я опоздал. Чонгук вздрагивает, услышав его голос. Он глубокий, знакомый, такой далекий, но Чонгук всегда сможет различить свой голос в толпе, полной людей. — Всё в порядке, Тэхён, не так ли? — Да, Ким Тэхен. — Привет, Тэхён, —все говорят синхронно, когда он садится в нескольких стульях от Чонгука, и, возможно, это была плохая идея. Возможно, Чонгуку следовало просто остаться дома. —Что привело тебя сюда? —Мой брат умер в прошлом году. —Как это было? Тэхён теребит пальцами, Чонгук неоднократно дёргает ногой, покусывая высохшую кожу на нижней губе. Ему нужно убраться. Он не может. —Он- Чонгук резко встает, Тину это ни капельки не смущает, как и толпу, кроме Тэхёна. — Чонгук? Он не отвечает, хватает шлем и уходит, не оглядываясь назад. Свежий воздух едва проникает в его легкие, когда он выходит, холодный пронизывающий ветер почти сдувает его с ног, но Чонгук слишком сосредоточен на чем-то одном. Убегает, как он всегда делает. Это проще всего, так будет всегда. Он садится на велосипед, игнорируя далекий крик своего голоса. Он не может на него смотреть. *** Тренировочный центр пуст, Чонгук — единственный человек в темно-серой комнате, с боксерскими перчатками на обеих руках и неоднократно ударяющий кулаками по мешку с песком. Его дыхание синхронизируется с каждым движением, он громко стонет, когда чувствует боль и напряжение в мышцах, но никогда не останавливается. Не останавливается, когда слышит, как дверь открывается и закрывается, шаги приближаются. — Чонгук. Он игнорирует это, как будто покончил со многими вещами, людьми, эмоциями. Игнорировать это в его природе, как вросшие ветви деревьев, которые никогда не сломаются. Крепкий и жесткий. — Чонгук. Он пытается снова, он слышит, как сильно он старается, не желая сдаваться, но Чонгук победит, как он всегда делает после каждого матча, побеждает с нулевой жалостью, поэтому он больше не отвечает, просто продолжает концентрироваться на том, что происходит перед ним. Чем больше Чонгук бьет мешок, тем глубже он тянется в дыру. Бьет его, пока он не сломается, пока он не уйдет. Не останавливается. —Просто остановись! Крик рассеивается громким эхом, продолжая звенеть в ушах Чонгука, даже несмотря на то, что он бьет изо всех сил, чувствуя, что руки сломаются, если он не остановится, что мешок с песком разорвется на куски. Чонгук настолько сосредоточен на порванной коже, что не слышит, как тот движется позади себя и кладет обе руки на другую сторону мешка с песком, не желая, чтобы он двигался. Чонгук отступает назад, Тэхён быстро встречается взглядом с его собственным. Он снова смотрит вниз, на свои перчатки, разрывает их зубами. — Почему ты пошел за мной? — спрашивает Чонгук, держа одну боксерскую перчатку под мышкой и разрывая другую. Тэхён глубоко вздыхает, пытаясь подобрать слова, но у Чонгука нет на это времени, и он хочет уйти. —Уходи. Никогда, черт возьми, сюда не возвращайся, —он резко выплевывает их, бросая перчатки в сторону Тэхена и делая несколько шагов назад. — Чонгук.—Тэхён зовёт снова, нежно, по-другому, чем в прошлый раз. Это отправляет Чонгука обратно в то время, когда он был с ними в больнице, когда Тэхён обнимал его. —Я.Сказал.Свали. —Нет.— Тэхён приближается, Чонгуку становится тесно, он вынужден стоять здесь, в общем пространстве с Тэхеном. Не знает, что с собой делать, куда смотреть, как дышать. — Я не хочу с тобой разговаривать. —Почему? Что плохого в разговоре, Чонгук? Все чертовски плохо с разговорами. Это ни к чему не приводит, только раздражает, заставляет чувствовать, будто все на тебя обрушивается, полностью парализуя тебя от всего окружающего. —Просто оставь меня. —Что случилось? Почему ты такой? Какой? Чонгук чувствует, как оно жжет, жжет. Он проглатывает толстый комок. —Что. —Типа, все не так? — так невинно спрашивает Тэхён, скрещивая руки на груди и поднося руку к галстуку, чтобы ослабить его на шее. Чонгук фыркает. Раздражение превращается в смех, смех из глубины живота. Тот, который сильно трясет вас, тот, из-за которого невозможно дышать, живот прижимается к костям. Тэхён не убирает нахмуренные брови, на самом деле они становятся только глубже с каждым разом, когда Чонгук наклоняет голову, освобождая место воздуху для усиления смеха. Затем все прекращается так же быстро, как и началось. —Ух ты. Я почти забыл, что значит смеяться.—Чонгук признается. Чонгук не может вспомнить, каково это — перехватывать дыхание, когда ты смеешься. Как твоя грудь вибрирует и трясется при каждом звуке. Последний раз он смеялся той ночью. Минхо всегда имеет в запасе шутку и использует ее при удобном случае. Зачем смеяться, когда смех ушел вместе с человеком, которого ты потерял? Зачем смеяться, когда их нет? Смех — это счастье, Чонгук не счастлив, не грустен, вообще ничего. Просто еще один человек, который пытается позволить времени пройти мимо тебя. — Чонгук. — Ты смешной, Тэхён. Действительно. Спасибо за это. Это так иронично: от Чонгука яростно бьющего по мешку до его смеха, как будто Тэхён какой-то стендап-комик, а его работа — заставлять людей смеяться. Ощущение, будто он пришел сюда именно для того, чтобы рассмешить Чонгука, а затем уйти. —Я- —Нет, правда.—Чонгук держит скотч на костяшках пальцев, постукивая пальцами по материалу. Тэхён ничего не говорит, и это вызывает некий гнев, который начинает кипеть внутри Чонгука. Он не знает почему, но молчание Тэхёна, последовавшего за ним и умоляющего его поговорить, раздражает его. —Разговаривай. Давай, черт возьми, говори. Если не собираешься уходить, поговори. Почему ты такой тихий?! Тэхён качает головой, сжимает обе губы в тонкую линию. —Скажи это! Если ты здесь, чтобы кричать на меня за ту ночь, давай, я чертовски этого заслуживаю. На этот раз Чонгук делает шаг вперёд, Тэхён спиной встречает мешок с песком, отступая назад. Он все еще не говорит, Чонгук видит абсолютно красный цвет. —Ну давай же! Скажи мне, что это была моя вина. Скажи мне, что я мог это предотвратить. Скажи мне, что это должен был быть я, а не он. Скажи мне! Чонгук падает на колени, Тэхён продолжает в шоке смотреть на него, Чонгук не двигается. Продолжает смотреть на чистый пол. — Чонгук. —Это моя чертова вина! —Чонгук поднимает руку и бьет ее об пол, боль попадает прямо в кулаки. Ему это нравится. Наслаждается болью, которую чувствует, потому что он этого заслуживает. Ничто не сравнится с болью, которую Минхо почувствовал той ночью. Ничего. Даже той боли, которую Чонгук испытывал с той ночи. —Я такой глупый! Я чертовски слаб! Бесполезный кусок… — Чонгук продолжает бить об пол обоими кулаками, игнорируя Тэхена.Он плачет, кричит в агонии и не останавливается. Не может, черт возьми, остановиться. —Минхо умер из-за меня! Потому что я чертовски слаб, потому что я не мог… я не мог спасти его! Он мертв! Он мертв из-за меня и… и… Кулаки Чонгука начинают кровоточить, окрашивая то, что раньше было чистым и безупречным полом. Он не останавливается. Продолжает причинять себе вред, плача при каждом крике. —Это должны были меня трахнуть! Я заслуживаю быть там, а не он! Он… Это моя чертова вина. Это… — кричит Чонгук, кричит во всю глотку, и все, что он сдерживал внутри себя, выплескивается наружу за миллисекунды. Слова, которые ранили его изнутри.—Минхо. Он блять мертв! Он умер из-за меня, и я здесь живу без него! И он… — Чонгук больше не чувствует своих рук, они онемели, грудь мокрая от истерики, рот влажный, лицо тоже, у него болит голова. Все чертовски болит. — Я не мог… я не мог спасти его. Это все моя вина. Тэхён, он… он ушел. Он — нет. Он мертв. Он…—Чонгук больше не может дышать, пальцы царапают пол, онемевшие и бесполезные. —Это больно. Так больно. Это…— Тэхён ничего не говорит, вместо этого Чонгук чувствует, как он приближается, не обмениваясь словами, пока не чувствует это. Тэхён двигает его вперед, кладет руку на затылок Чонгука, притягивая его так близко, что его нос не вдыхает ничего, кроме запаха, который он несет, его уши могут слышать быстрое биение его сердца. Тэхен здесь, живой, держится за него, и Чонгук ни о чем не думает, когда тот хватает его. Тэхён настоящий. Он здесь. —Все нормально. Это не твоя вина. Все нормально. Это не твоя вина. —Мне так одиноко. Я чувствую себя чертовски одиноким. — говорит Чонгук хриплым и напряженным голосом. —Я тоже. Ты не один. Чонгук, ты не один. Тэхён крепче сжимает спину Чонгука, штаны покрываются пятнами крови, но он не перестаёт держать его, и Чонгук тоже, забывая, каково это — чувствовать тепло от другого человека. Чонгук забыл, каково это быть им. Как чувствовать. Как быть человеком. *** Стоит тишина, пока Тэхён вытирает мокрой тряпкой руки Чонгука, слегка нажимая, чтобы удалить кровь. Они не разговаривают. Сердце Чонгука все еще сильно бьется. Его спина прислонена к боксерскому рингу, Тэхен сидит на корточках перед ним, нежно касаясь его рук. Боится причинить ему боль, хотя ничего, кроме тепла, они не приносят. —Спасибо. Тэхён улыбается. —Не за что благодарить. Чонгук чувствует себя неловко. Знает, что Тэхен будет последним человеком, которого можно судить. Когда он закончил, они садятся рядом друг с другом, в комнате темнее, чем было до разговора. —Мне жаль, — говорит Тэхён. — За то, что сказал тебе те слова на кладбище. —Мне тоже. Тэхён кладет руку на ушибленную руку Чонгука, ища утешения, уверенности и принятия его извинений. Чонгук уже чувствует себя немного легче. —Почему ты был там? На групповой терапии? —Мой терапевт рекомендовал мне это. —Оу. —Да, общение с людьми, которые находятся в одной лодке, очень помогает исцелиться, —Тэхён выглядывает и смотрит на опустевший спортзал. Чонгук пытается выяснить, куда он смотрит, догадывается, что это стена с граффити, и тоже смотрит на нее. —Очень хорошо. —Тебе нравится групповая терапия? —Я редко хожу. — Потому что ты боишься? —Ага, —кивает Чонгук. —Чего боишься? —Боюсь рассказать людям, что произошло той ночью. Напоминаю себе об этом. —Я тоже. Я не могу говорить об этом без слез. Это слишком больно, —Тэхен соглашается, и это похоже на теплые объятия. —Ага. —Но это устранило страх. Первый раз, когда я говорил об этом, было страшно, но потом стало просто больно. —Ой, —Чонгук теребит свободную веревку. — Я говорил об этом только полиции в больнице. —И каково? —Ужасно. Пугающе. Нереально. Все вместе это похоже на кошмар. Тэхён мычит. Кивает. Чонгук закрывает глаза, приветствуя темноту, и каким-то образом засыпает, положив голову Тэхёну на плечо. *** —Привет. Спасибо, что согласился прийти. —Не беспокойся. В любом случае мне бы пришлось входить из дома. —Как поживаешь? —Хорошо, я думаю. Более легко, что-ли? —Более легко. Я вижу. Тэхён заказывает сэндвич, и Чонгук получает то же самое, не решаясь сам что-то выбрать. —Ты когда-нибудь слышал о теории подгоревших тостов? — спрашивает Тэхён, потягивая напиток из соломинки. —На самом деле нет. —В статье, которую я прочитал вчера, говорилось о ситуации, когда утром все идет не так, как планировалось. Например, ты можешь пролить кофе или сжечь тост, что заставляет тебя потратить больше времени на утро. Однако, это может быть спасением от чего-то более серьезного, например, несчастного случая или встречи с кем-то, кого ты не хочешь видеть. В итоге, то, что казалось плохой ситуацией, может обернуться чем-то хорошим, если посмотреть на нее с другой стороны. —Это можно сравнить с поговоркой, которая гласит, что все происходит по какой-то причине. —Ага. —Хм. —Это помогает уменьшить беспокойство многим, в том числе и мне, —Тэхён вдается в подробности. Чонгук не может перестать дергать ногой. Вскоре им приносят еду, и они снова замолкают. *** —Помнишь, что ты сказал в тот день на кладбище? Я говорю себе это с тех пор, как умер Минхо, — Тэхён признается, когда они смотрят на замерзшее озеро перед ними. Тэхён обнимает себя. —Я должен был больше быть рядом с ним. Я сожалею, что был эгоистичен после того, как ушел из дома, и в основном не поддерживал связь с Минхо. Я сожалею об этом каждый божий день. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о том, что не протянул руку помощи Минхо и не перестал быть старшим братом. —Ты лучший старший брат, которого я когда-либо встречал, Тэхён. Я имею в виду…что Минхо тоже так думает. Я просто сказал это, потому что был таким… злым, растерянным и просто… я не знаю. Увидеть тебя было все равно, что увидеть его снова, и я не мог с этим справиться. Плюс ко всему, посещение его могилы спустя целый год. Это было- —Много. —Ага, —Чонгук делает глубокий вдох.—Но я никогда не имел это в виду. Я клянусь, что Минхо ни разу не сказал, что ты дерьмовый брат. Он понимает. —Такого ощущения нет. Такое ощущение, что я все сделал не так, и его отсутствие здесь больше заставило меня осознать, как мало мы виделись. Но это не делает ситуацию менее болезненной, потому что я не знаю, как Минхо вырос после того, как я ушел из дома, а только усугубляет ситуацию. Я даже не мог пойти на работу, пришлось уволиться, начать все сначала. Хотя терапия очень помогла. Прекрасная женщина, ее зовут Йена, она всегда знает, что сказать, и иногда приятно слышать, как кто-то другой говорит тебе, что ты можешь сделать, чтобы чувствовать себя лучше. —Все это время… —Ага. — Прости, Тэхён. —Да ладно. Я доволен своим процессом и знаю, что Минхо тоже.—Он ярко улыбается, Чонгук прячет рот шарфом. *** Воскресным вечером Юнги приглашает его на чачжанмён. Магазин пуст, здесь почти никого нет, тишина скорее оглушительная, чем оживленная и многолюдная. Чонгук не знает, предпочитает ли он это оживленной уличной жизни Сеула и тому шуму, который они вызывают. — Как дела, малыш? Чонгук обычно лгал. В течение нескольких месяцев ему было легче, потому что это давало людям ощущение, что с ним все в порядке, что он не ходит каждый день, обвиняя себя в потере Минхо, что ему не снятся кошмары той ночи. Но теперь, когда это вышло из его организма, Чонгук чувствует себя легче, будто груз с души упал. —Лучше.—Он ест лапшу, на губах появляется соус, Юнги ухмыляется, когда замечает, как Чонгук вытирает ее. —Это хорошо. —Спасибо, что вытащил меня. —Не беспокойся. Я рад, что у тебя все хорошо. —Когда следующий матч? —Через две недели. *** Он слышит рев толпы, взволнованный тем, что должно произойти, все на цыпочках с поднятыми руками, комментатор нагнетает напряжение, представляя перед собой противника Чонгука. Фиолетовый цвет, который он носит всегда. Любимый цвет Минхо. Чонгук выходит с опущенной накидкой, закрывающей половину лица, кроме челюсти и губ, вместе с обнаженным торсом. Вышивка на его перчатках демонстрирует «JK» — его имя. Он подпрыгивает, когда выходит на ринг, снимая плащ с помощью Намджуна и Юнги. Он слегка ударяет себя по лицу обеими перчатками, надев капу и закрепив ее, чтобы предотвратить любые повреждения. Колокол дергают, комментатор уходит с ринга, а вместо него входит судья, сохраняя хорошее расстояние между Чонгуком и его противником. Он размахивает рукой, а затем они двигаются. Чонгук любит разогреваться в матче, любит искушать, почти дразнить. Это вызывает замешательство у его противника, делает его более напряженным и беспокойным. Именно тогда противник делает первый шаг, подходит ближе, наносит удар левым хуком, но рука Чонгука блокирует его. Он пользуется шансом нанести удар в челюсть, наносит удар точно так, что шея противника вытягивается в другом направлении, верхняя часть тела движется вперед, и он почти падает. Но он быстро поднимается и врезается в Чонгука, продолжая наносить ему удары в живот, а затем Чонгук резко толкает его с сильным стоном, впиваясь зубами в пластик капы. И пока они оба тяжело дышат, Чонгук видит трансформацию в глазах своего противника. То, как они полностью темнеют, как он сжимает челюсти, прикусывая каппу, как его дыхание становится тяжелым, а затем внутри Чонгука раздается щелчок. Он видит его одну секунду. Пелена закрывает парня. Эта идея полностью разрослась в мозгу Чонгука настолько, что все выходит из-под контроля. Он набрасывается, прыгает и бьет его снова и снова, не останавливаясь, даже несмотря на то, что парень явно без сознания. Раздается звонок, но он не останавливается, пока его с силой не отдергивают. —Привет! Малыш, посмотри на меня. Привет, Чонгук. Посмотри на меня.— Юнги пытается вернуть внимание Чонгука, наблюдает за ним обеспокоенным взглядом, в то время как Чонгук пытается успокоить дыхание, полностью опуская противника. Его тренер пытается поговорить с ним вместе с судьей. Толпа замолчала, обмениваясь взглядами. Чонгук теряет самообладание, не видит ничего, кроме темноты, когда его голова резко падает на землю и последнее, что он слышит, — это Юнги, кричащий Намджуну. *** —Вам не обязательно говорить. Мы можем просто посидеть молча, но я думаю, это поможет тебе в твоей жизни, твоих тренировках и в твоем здоровье. Чонгук продолжает наблюдать, как голуби скапливаются на уличном фонаре, и замечает, что они по очереди гадят. Он усмехается, на секунду ему становится смешно, пока он не вспоминает, почему он здесь, в этой комнате, со своей иностранной дамой, с карандашом на блокноте и манящей улыбкой, которую Чонгук не воспринимает вежливо. Считает ее вынужденной, зная, что это ее работа, ей платят за то, что она разговаривает с ним каждый час, чтобы услышать, как он облажался после смерти Минхо. —Что ты хочешь, чтобы я сказал? —Все, что поделаешь. Я буду здесь, чтобы выслушать тебя. — Мне нечего сказать. —Да, ты просто не хочешь делиться, и это нормально. Голос девушки почти раздражает Чонгука. Его раздражает все: ее поведение, ее доброта к нему, несмотря на то, что он здесь после того, как его привел Юнги после срыва в середине матча, который причинил много вреда Юнги и Намджуну. А также его раздражает отсутствие записей, подтверждающих, что у него посттравматическое стрессовое расстройство, что могло бы многое объяснить. Он обещал все исправить, получить необходимую помощь, потому что это не только нанесло ущерб его репутации боксера, но и обеспокоило Юнги и Намджуна, которые оба не вставали с больничной койки с тех пор, как он потерял сознание. Это было во всех СМИ. Многочисленные статьи, не раскрывающие всей истории, разоблачающие неслыханную чушь и теории, которые, вероятно, промывают мозги зрителям и потребителям, заставляя их думать, что он такой. Какой-то испорченный парень, боксер. Боксер, потерявший рассудок. Боксер, у которого проблемы с гневом. Боксер-монстр. Чонгук не является ни тем, ни другим. Может быть, он правда монстр, может быть, это то, что он боится увидеть в отражении себя. Это ненормально и он уже осознал это. Особенно после той поездки с Намджуном на художественную выставку, где все, что было связано с загрязнением, превратилось в отношение к смерти, к самому себе. — Ты боишься почувствовать себя лучше, Чонгук? — мягко спрашивает она, постукивает карандашом по бумаге. —Почему ты спрашиваешь это? —Ты не выглядишь счастливым от того, что находишься здесь и получаешь помощь, даже если она вам нужна. Она не ошибается. Чонгук мычит, снова выглядывает наружу, чтобы отвлечься, но это сложно, когда у нее установлен таймер, а он мало что говорит. —Должна ли я воспринимать твое молчание как ответ на мой вопрос? —Может быть. —Хм.— Она что-то пишет на бумаге, и Чонгуку трудно это прочитать. Закончив, она продолжает, похоже, не собирается останавливаться, осторожно заходя внутрь, чтобы с легкостью нормально поговорить с Чонгуком. —Ты думаешь, что не заслуживаешь этого? После того, что произошло? Чонгук знает, что она понятия не имеет о том, что произошло, возможно, она видела полицейский отчет, Чонгук не хочет спрашивать. —Я не… Она снова что-то записывает. —В чем причина? —Вина.— Чонгук отвечает быстро, ему не нравится, как звучит это слово, хотя именно это он и чувствует. —Хорошо. Когда будешь готов, мы поговорим о том, что произошло, ладно? Время уже истекает, и Чонгуку становится плохо из-за того, что полчаса он потратил на то, чтобы пялиться в окно и наблюдать, как безрассудно срут голуби. —Хорошо. — С тобой все будет в порядке, Чонгук. *** —Почему на то, чтобы надеть коньки, уходит целая вечность? Серьезно? Столько кнопок и для чего?! — жалуется Тэхён, вставая на коньки второй ногой, пальцы запутываются в шнурках и миллионах пуговиц в целях предосторожности. Чонгук уже готов, вот уже пять минут, вместо этого он смотрит на толпу, заполняющую каток. Пары, младенцы на санях с животными, малыши, старшеклассники, родители, наблюдающие со стороны, с горячим какао в ладонях, чтобы согреться. Тэхён наконец-то доделал последнюю пуговицу. —Хорошо. Пошли… Черт возьми.—Тэхён так быстро теряет равновесие, держась за руку Чонгука. —Ты в порядке? — Да, я в этом профессионал, я не знаю, что ты… Нет! Не отпускай. Чонгук поднимает бровь, наблюдает, как толпа движется в том же ритме, и, ладно, возможно, Тэхен просто намекнул. Он позволяет ему держаться за предплечье. —Мы можем медленнее? —Ага. Извини. Минхо определенно умел удерживать равновесие, а я в этом чертовски плох. Он, наверное, сейчас смеется.—Тэхён говорит это так легко, упоминает Минхо, как будто он никогда не уходил, как и Чонгук. —Ты прав. Вот почему ты редко катался с нами на коньках во время Рождества. —Эй! Я вернулся домой и пек печенье, как хороший сын. Не будь жестоким, Чон. Они двигаются, Тэхён с треском проваливается и ещё крепче вцепляется в Чонгука, так что если он упадёт, Чонгук упадёт вместе с ним. —Если ты упадешь на задницу, я рассмеюсь. Тэхён усмехается, и прежде чем Чонгук успевает двинуться вперёд, он резко подсказывается и приземляется на задницу. —Это не то, что я имел ввиду. — Заткнись и помоги мне снова подняться с твоими большими мускулами. —Большими? —Ты боксер, я видел твои бои, они потрясающие, чувак.—Тэхён стонет вместе с Чонгуком, когда его тянут вверх, обхватив руками за плечи для поддержки, но из-за непосредственной близости Чонгук сглатывает большой комок в горле, и это странно, потому что это не такой уж плохой комок, это… нервозность. —Хорошо. Пойдем. Я просто не буду пытаться. —Чего?! —Иногда просто не стоит стараться, потому что тогда ты преуспеешь в этом лучше. —Ты сумасшедший. —Может быть, чуть-чуть, но разве мы не все такие? Тэхен скользит вперед, не особо задумываясь, и, как ни удивительно, удерживает баланс. Чонгук остается на тот случай, если у него ничего не получится и он упадет. Солнца нигде не видно, только серые облака, но Чонгуку все еще тепло, когда он катается на коньках с Тэхеном. Они говорят о чем угодно: о работе, жизни, Минхо. Это забавно. Чонгук никогда не видел себя здесь, говорящего о Минхо, не чувствуя при этом боли в груди. И, кажется, так происходит только тогда, когда он с Тэхеном. Он задается вопросом, почему. Знает, что ответ где-то есть, если он поищет его или спросит у своего терапевта. Возможно, она знает ответ и, кажется, знает ответы на все вопросы. Точно так же, как Йена для Тэхена, она применяет способы жизни, способы справиться с горем и сделать его другом, а не врагом. Горе по-прежнему горькое, странный привкус во рту, когда он произносит это слово, наряду с потерей и травмой, а теперь еще и посттравматическим стрессовым расстройством. Он все еще борется с этим, учится справляться с этим, но присутствие Тэхена рядом с ним — это уже самый большой шаг, который он сделал, снова впустив кого-то. —Бля, это так весело! — Тэхён, хватит ругаться, здесь дети. —Да и похуй! Кому какое дело? Вероятно, они уже ругаются. Это просто слово, а не конец света, Чонгук. Возможно, он прав. Это просто слова, такие же ценные и важные, как и другие слова в словаре, и ладно, это не конец света. Но все же, где его манеры? —Ладно, большой мальчик. —Хочешь после этого горячего какао? Я угощаю. —Конечно. *** —Боже, мои ноги какие-то странные. Что с ними? —Ну, мы просто стояли на коньках часа три? —Итак, ты возвращаешься в Пусан на рождество? —Я так думаю, да, — наступает небольшая пауза: Тэхён поправляет шарф и шапку, пока Чонгук не заговорит снова.—Но я, честно говоря, думаю, что родители приедут в Сеул. —Повезло тебе. Надеюсь, какой бы план вы ни придумали, ребята, он окажется отличным. — Да, спасибо, Тэхён. И тогда рано или поздно у тебя наступит день рождения. — Ты все еще помнишь? — Его глаза загораются, и Чонгук чувствует, как его грудь вспыхивает пламенем. —Конечно. —Нам нужно пойти куда-нибудь на мой день рождения, сделать что-нибудь веселое! —Например? —Настольные игры и дешевое красное вино. Ой! Может быть, и сырная доска, я люблю такие штуки. Видел их во всех социальных сетях. Очень впечатляет, сколько дерьма можно добавить на простую тарелку, еще и сосиски, и оливки и… Боже! Лучше всего подходят зеленые оливки, особенно с миндалем вместо косточки. Чеснок? Ух, останови меня. —Я предпочитаю красную фасоль. — Ты мне противен, Чон Чонгук. Фасоль серьезно? На вкус они как задница. — Ты не понимаешь. —Поверь мне, на вкус они как задница, я точно знаю, —боже, Чонгук, не позволяй разуму заходить так далеко… —Окей. Я просто всегда снизу, поэтому оставь меня в покое. Тэхён поперхнулся какао, обжигает язык и кричит Чонгуку, чтобы тот заткнулся, когда тот начинает смеяться над своими выходками. —Я просто пошутил! — Не… не говори, просто ничего не говори. *** Чонгук всегда думал, что Тэхён станет его первым горем. Это было ясно, когда Чонгук, когда ему было всего одиннадцать лет, чувствовал себя по-другому рядом с Тэхеном. Сначала он думал, что это просто восхищение, потому что Тэхен был на несколько лет старше, крут в своих футбольных навыках, носил бейсболки и футболки большого размера, но потом, когда он стал старше и прошел период полового созревания, он понял, что дело не только в желании быть похожим на Тэхёна — он хотел быть с ним. Он хотел обнять его немного дольше, чем остальных, и в конце концов поцеловать его. Начало средней школы было именно таким. Игры с поцелуями, вращение бутылки, семь минут в раю, игры настоящего ада и смущения, но чрезвычайно захватывающие для любого четырнадцатилетнего подростка. Чонгук знал, что целовать девушек не так волнительно, как мысль о поцелуе с Тэхёном. В его ушах не было шума, когда девушки находились рядом с ним, касались его плечами или смотрели на него, когда крутили бутылку. В Чонгуке не было волнения, когда он впервые поцеловался. Ее звали Джиын. Черная челка почти закрывала ее глаза, губы были как у других, Чонгук особо не разглядывал их, пока они не вошли в маленькую гардеробную. Дверь была заперта остальными снаружи, ее фигура была маленькая, девушка была очень застенчивая, но в конце концов именно она наклонилась, глаза закрыла и Чонгук просто смирился с этим. Подумал, что это что-то привнесет в него, потому что влюблённость в Тэхёна, брата его лучшего друга, в любом случае не закончится хорошо. Тэхён был лишь его фантазией. Поцелуй был быстрым, и хотя на щеках Джиын появился слабый румянец, Чонгук ничего не почувствовал. Так продолжалось до тех пор, пока Чонгук не понял, что никогда не будет испытывать волнения к девушкам. Минхо любил хвастаться поцелуем, который он разделил с симпатичной блондинкой из его класса, но Чонгук не помнит имени. Тем временем Чонгук подумывал рассказать Минхо, как он чувствует себя по-другому. Он хотел рассказать ему, что девочки его не привлекают, а вот кто его привлекает… Парень Тэхен. Замечательный парень. В пятнадцать лет Чонгук набрался смелости, потому что влюбленность стала слишком сильной, и он оказался в яме. Это похоже на то, что чем старше ты становишься, тем больше ты понимаешь, тем больше ты чувствуешь. Чонгук больше влюблялся в Тэхена. Он был совершенно слеп, но Минхо заметил заметил этот взгляд, когда они все вместе плавали в бассейне. Затем Минхо оттащил Чонгука в сторону, и тот просто начал плакать, извиняясь миллионы раз, в то время как Минхо был просто рядом с ним. Минхо сказал ему, что неплохо любить кого-то, кто не девушка, но это не делает это чувство менее важным и менее важным. Любить кого-то — значит нравиться кому-то. Несколько лет спустя Чонгук признался своим родителям, что он гей, и оба сказали ему, что все в порядке, что он должен любить того, кого хочет. Со временем Чонгук, наконец, отпустил Тэхена, и вбил себе в голову, что он не больше, чем старший брат Минхо, хотя Минхо ясно дал понять, что для него это нормально, в том числе потому, что Тэхёну не нравились девочки тоже. Отпустить Тэхена было больно, но это не разбило сердце Чонгука и не остановило его. Минхо — первое горе Чонгука. Минхо — первый, кто заставил сердце Чонгука замереть, он хотел бы присоединиться к нему на минуту на другой стороне. Минхо — первый, кто разбил сердце Чонгука на куски, когда тот больше не отвечал, когда его уже не было в живых. Разбитое сердце обычно связано с романтикой, чувствами и любовью, но для Чонгука это был его лучший друг—человек, который знал его лучше всех, тот, кто никогда его не осуждал, тот, кто любил его, как никто другой. *** —Как прошла терапия? — Я, хм, не злюсь, хён, но я… я провел тридцать минут, просто наблюдая, как голуби срут снаружи. Намджун изо всех сил пытается сдержать смех, в то время как Юнги хмурится, скрещивает обе руки, его лицо кричит: «Правда?». — Но, хм, я думаю, все в порядке. Не так уж плохо, как я себе представлял…но… —Малыш, послушай, ты должен прекратить это делать.Важно понимать, что всегда есть что-то новое, что может тебя удивить. Не бойся, просто прими это. Юнги всегда знает, что сказать. Вот почему Чонгук так им восхищается. Знает, что у Юнги есть свои проблемы, но никогда не боится давать советы Чонгуку, помогает ему снова встать, позволить ему терпеть неудачи и учиться, позволять ему быть той версией себя, которой он доволен. —Ага. Спасибо, хён. — Намджуни, ты уже устал сдерживать смех? —Почти. Оказывается, смех заражает быстрее, чем вредные бактерии. *** Снег все еще идет, начиная с недели перед Рождеством. Земли не видно, и Чонгук хочет остаться внутри, завернувшись в большое одеяло, которое подарила ему мама, в паре с пушистыми носками от отца. Он пьет чай и открывает книгу «Пять стадий горя» впервые с тех пор, как он это делал в последний раз. На этот раз читаеься совсем по-другому. Особенно учитывая все происходящее, срывы, посттравматическое стрессовое расстройство, ужасное чувство, когда он был на художественной выставке с Намджуном, ну и также связь с Тэхёном. Книги пишутся для расширения знаний, как о других, так и об авторе. А некоторые предназначены для того, чтобы изменить вашу жизнь, расширить вас как личность, изменить ваш образ жизни, и когда Чонгук читает «Пять стадий горя», он не чувствует ни того, ни другого. Он не знает почему. Оно просто ничего не делает, он читает это так, как будто смотрит новости. Пропускаеь все мимо себя так же быстро, как ветер снаружи громко дует. Но затем ему вспоминается книга «Дрянь» и цитата «Это все пройдет». Три слова, которые запомнились Чонгуку. Три слова на случайной странице книги, которую он открыл без цели купить ее или прочитать от начала до конца. Может быть, это все, что ему нужно — случайные слова на странице. Через неделю он рассказывает об этом на терапии, открываясь немного больше, когда ему становится комфортно с ней. Она отличный слушатель, как и Минхо— тот, кто не перебивает, тот, кто обдумывает каждое слово, прежде чем говорить. Он знает, что это ее работа, но всякий раз, когда она слушает, Чонгук представляет себя сидящим перед Минхо и рассказывающим ему все, что произошло с прошлого года. —Мы все находим утешение в разных вещах. Для кого-то это книги, для кого-то — готовка, выпивка, танцы, да что угодно. Возможно, книги не для тебя утешение, но Тэхён. —Тэхён? Но он не вещь, он человек! —Он человек, с которым ты чувствуешь себя комфортно, человек, с которым ты можешь поговорить о Минхо, не чувствуя при этом тяжести.—отмечает она, вспоминая предыдущие разговоры, когда Чонгук рассказал ей о своих рождественских каникулах и о том, как они с ним катались на коньках. —Да, но это потому, что он его старший брат, он знает Минхо, мне не нужно рассказывать всю историю. Он просто знает. Чонгук пытается отойти от того, что это может означать в глубине души. Он не хочет снова становиться моложе, а именно подростком, влюбленным в Тэхёна. — Ты говорил с ним о той ночи? От начала до конца? —Нет. Но он знает большую часть этого, он видел все, когда прибыл в больницу той ночью. —Я думаю, ты смиришься с чувством вины, если поговоришь с ним об этом. Всякий раз, когда ты будешь готов, и, конечно, когда тебе будет комфортно, можно попробовать завести этот разговор. —Хорошо, да. Может быть. *** —Что это, черт возьми? —Что? Чонгук подходит ближе, тыкая на щетину Тэхёна и убирая холодные пальцы от его лица. —У меня просто не было времени побриться на Рождество, мне как имениннику—не стыдно, спасибо. —Ну что ж, вот твоя сырная доска, как ты и хотел.—Чонгук театрально кланяется, держась руками за деревянный поднос и фольгу, закрывающую произведения искусства под ним. Он просмотрел пятьдесят видеороликов на YouTube, чтобы они выглядели красиво, но Тэхёну не обязательно об этом знать. — Тогда определенно добро пожаловать! — Он отходит в сторону, на нем простые черные брюки, свободная белая рубашка и эта чертова щетина. Чонгук заставляет себя долго на это не смотреть, но что-то в этом есть. Есть только он и Тэхён. Чонгук ожидал присутствия еще нескольких человек, но, похоже, Тэхён хочет, чтобы Чонгук был здесь сегодня только с ним. Рой бабочек не остается незамеченным, когда он ставит тарелку на кухонную стойку, снимая фольгу, и глаза Тэхена сверкают, глядя на сырную доску, ради которой Чонгук потратил чертовски много времени. —Мне нужно сфотографироваться, не двигайся. Чонгук держится спокойно, осматривая квартиру Тэхена, замечая множество зеленых растений в каждом углу. Кажется, они привносят сюда жизнь, и Чонгук задается вопросом, стоит ли ему купить растение, чтобы оживить собственный дом, сделать возвращение домой менее трудной задачей, потому что одиночество возвращает его к нулю, возвращает его к ужасной боли, которую он испытывает. Тэхен возвращается весь взволнованный. Он держит телефон, фотографирует с разных ракурсов, хихикает, выставляет напоказ пухлые щеки. Чонгук не может перестать смотреть на него и на эту богом забытую щетину. Это как напоминание о том, что они уже не дети. — Ладно, давай есть! Сырная тарелка за миллисекунды превращается из полной в полупустую, у Чонгука сводит бок, потому что он ест слишком быстро, а Тэхён стонет всякий раз, когда смеется, желудок слишком полон, и ему трудно переваривать пищу. Они сидят на диване, откинувшись на спинку, положив головы на мягкий материал. Чонгук знает, что его шее вредно сидеть так, но это на удивление удобно, и он может рассмотреть щетину Тэхёна вблизи и посчитать его родинки, если захочет. —Что? —Ничего. —Ты смотришь. —Щетина… — Чонгук, сколько раз мне придется говорить тебе, что я не пытаюсь отрастить бороду? Я просто забыл побриться. Чонгук улыбается, продолжает смотреть на лицо Тэхёна, и его улыбка как будто заражает Тэхёна, потому что вскоре тот тоже присоединяется к нему, а затем вокруг них наступает просто естественная тишина. Чонгуку это нравится, нравится смотреть на Тэхена в квартире, окруженной зелеными растениями и картинами на стенах. —Да, мы склонны забывать. Ты прав. —Не всё. Ты забываешь мелочи, вещи, которые тебя не особо волнуют. —Нет, это так, да. Мелочи. Как ты думаешь, почему мы всегда склонны забывать мелочи? —Хороший вопрос. Может быть, так и задумано, чтобы они не держались за нас, в то время как другие это делают. Вот я, например, никогда не забуду, как ты плакал у нашего бассейна в три часа ночи. — Ты… Ты помнишь это? Тэхен убирает улыбку и вместо этого хмурится, как будто все, что он чувствов ал в тот момент, возвращается к нему в одно мгновение. —Конечно. Это когда ты рассказал мне о… —Ага, —Чонгук делает глубокий вдох, закрывает глаза и внезапно чувствует запах хлора в ноздрях, чувствует, как ветер ласкает его щеки, чувствует руку Тэхёна на своей спине, тепло. — Чонгук. —Хм? —Чонгук по-прежнему держит глаза закрытыми, поэтому ему легче слышать Тэхёна, слышать, как он дышит, приближается, как волосы касаются его виска. — Ты сожалеешь, что рассказал мне? — О моем первом разе? —Ммм… —Нет, я имею в виду, не совсем. Я никогда не видел в тебе старшего брата, скорее, как друга, который каким-то образом понимал меня, хотя мы редко разговаривали. И это было приятно? Я был рад тогда поговорить с тобой. — Я рад, что ты мне рассказал, и очень надеюсь, что с тех пор у тебя стало лучше. —Что? Секс? — Просто… Любовь, секс, если для тебя это относится к этой категории. Я не знаю, просто чувства и все такое. — Да, возможно, не недавно, но… да, да, в колледже. Или вообще нет, это ложь. Я был ветреным, Минхо — единственный, кто действительно мог удержать меня на плаву и заставить меня не доверять каждому парню, с которым я встречался. Потому что, знаешь ли, придурки существуют, а может, и не придурки, а просто парни, которые не хотели любить, может быть, не были способны из-за своего детства или прошлых отношений. Множество причин, по которым люди могут быть мудаками. —Я имею в виду, что мы все были мудаками в чужой истории. —Ты прав. — Чонгук? —Ага? —Я рад, что мы друзья. —Я тоже. *** —Я могу вам помочь? Вы уже несколько минут смотрите на одни и те же растения. —О, хм, — Чонгук поднимает глаза и видит молодую женщину в рабочей одежде, готовую помочь ему во всем, и, конечно же, возможно, Чонгуку действительно нужна помощь, хотя он редко о ней просит.—Н-конечно. Какие растения помогут почувствовать себя живым дома? Говорить это кажется грубым, Чонгук чувствует себя чертовски голым, но затем она ярко улыбается ему. И каждое плохое предчувствие уходит так же быстро, как и возникло. —Зеленые большие, высокие растения, которые занимают место в вашей гостиной, как правило, делают это. Они в пятом проходе. —Ой! Спасибо! —Рада помочь! И это все равно, что выбрать домашнее животное, оно просто кажется вам естественным, не заставляет ни секунды сомневаться, как связь. Чонгук видит его первым, высоким, со свисающими листьями, широким и зеленым. Чонгук не раздумывает ни секунды, когда затаскивает его на тележку и идет оформлять заказ. Велосипед тяжеловесен, но ему каким-то образом удается доставить его домой в целости и сохранности, неся вверх по лестнице, потому что лифт решил прекратить работу именно сегодня. И с потным лбом и подмышками Чонгук наконец ставит его у окна, рядом с занавеской. Это пробуждает в нем силу чаще пользоваться своей гостиной, наслаждаться тишиной, которую приносит его пустая квартира, потому что тишина — это не такая уж плохая вещь, только если вы сами себе это докажете. *** Время движется быстро, и именно это заставляет некоторых людей беспокоиться о своей жизни, а также о смерти. Что с каждым днём их смерть становится всё ближе. Чонгук никогда так не думал, всегда просто жил, пока его не поразил шок. Жизнь непостоянна, люди не постоянны. С тех пор Чонгук считает в уме. На один день ближе к воссоединению с Минхо. На один день ближе, чтобы рассказать ему о новых растениях в его гостиной, о том, что он ел на Рождество, какую песню он слушал, искусство, которое он видел, что он теперь боксер, что он посещает терапевта, который помогает ему увидеть самого себя, что Тэхён приносит ему утешение, о котором он никогда не думал. Однажды утром Чонгук сидит, видит восход солнца и впервые не думает, что стал хоть на день ближе к Минхо. Он не знает, плохо это или хорошо. Все, что он знает, это то, что он не думает об этом, пока не придет домой и не ляжет в постель. *** —Боже, и этот парень просто перебивает меня посреди презентации?! Прямо говорит, — Тэхен откашливается, двигаясь на своем месте. — Ну, я не согласен с… — голос Тэхёна высокий, необычный и дерзкий. — Как насчет того, чтобы заткнуться и дать мне закончить?! Серьезно, у некоторых людей нет приличных манер. Я был далек от завершения! Ну реально! Почему он не спрашивает меня после того, как я закончу?! —стонет Тэхен, откусывая кусок сэндвича. —Как его зовут? —Кларенс. Какой-то парень из Штатов, который, видимо, все знает и во всем хорош.—Тэхён говорит это насмешливо, а Чонгук еле удерживается от смеха. —К-Кларенс. Из какого он штата? —Черт, откуда я знаю? —Хм. Кларенс. Звучит смешно, когда ты это говоришь. Настоящее имя придурка. Я имею в виду, по крайней мере, он соответствует своему имени. —Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы сделать мой день лучше. Спасибо, Чонгуки! —Он широко улыбается и снова набивает рот хлебом и мясом. —Ну так для чего друзья? —Ой! Когда у тебя следующий матч? Я хочу приехать к тебе. Чонгук давится водой, глаза внезапно меняют цвет с белого на красный, и Тэхён встает, похлопывает его по спине, пока тот, вероятно, не сможет откашляться и, наконец, дышать через нос. —Черт возьми, чувак, что… — П-почему ты хочешь? Я имею в виду, почему ты хочешь прийти ко мне? Тэхён щурит глаза. —Почему нет? Не каждый день можно сказать, что знаешь кого-то, кто боксирует в прямом эфире. —Хм, верно. Что ж, это будет на следующей неделе, в пятницу вечером в КВС. —Супер! Ты убьешь его. *** —Так. У тебя матч через три дня, как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? Готов? — спрашивает его Джихе, положив блокнот на бедра. —Ага. Тэхен придет ко мне. Почему-то это заставляет меня нервничать. —Почему это? —Я не хочу, чтобы он увидел мою неудачу. Она тихо мычит, раздражающе стучит ручкой по бумаге, но Чонгуку нравится, что это заполняет гробовую тишину. — Ты заботишься о нем. Она спрашивает его. Она просто констатирует это как будто это простая математика, которую легко понять, но нелегко проглотить. Иногда истины трудны, другие — легки. Обычно он отлично разбирается в истине. — Я… хм, подожди, что? — Ты заботишься о Тэхёне. — Меня волнует Тэхён? В романтичном плане или как? —Забота о ком-то не обязательно романтична, но может быть. Это ваше тело говорит вам об этом. Когда ты знаешь, ты знаешь. —Когда ты знаешь, ты знаешь. Это так просто? Джихе смеется. — О нет, Чонгук, это непросто, это сложнее, чем ты думаешь. Но как только ты это поймешь, все станет еще проще. И не бойся потерпеть неудачу. Верь в себя, свои силы и свои способности. *** — Ты в порядке, малыш? Чонгук отрывает взгляд от толпы, смотрит на Юнги, волосы которого собраны назад с помощью повязки, и в спортивном костюме, подходящем к цвету перчаток Чонгука. Фиолетовый. —Я в порядке. —Помни, что потерпеть неудачу — это нормально. Тебе просто нужно отдать все, что есть. Тебе просто нужно чувствовать, что после матча ты сделал все, что мог. Проигрыш не делает тебя неудачником. «Проигрыш не делает тебя неудачником». — повторяет про себя Чонгук. —Это верно. Давай, давай драться. А затем Чонгук выходит, свет следует за ним на ринг, Намджун и Юнги следуют за ним в качестве поддержки, и Чонгуку приходится вытягивать шею вверх, чтобы попытаться мельком увидеть Тэхена. Чтобы проверить, действительно ли он появился. Его противник крупнее его, выше и обычно размер вызывает чувство устрашения, но Чонгук не чувствует ни того, ни другого. Погружается в слова Юнги и выкладывает все, что у него есть. Он быстрее своего противника, более хитрее и способнее целиться туда, где он поражает противника сильнее всего. Парень отшатывается назад после грубого удара в живот, стонет в каппу, и Чонгук приближается к нему дальше, но затем его бьют по лицу, и он падает плашмя. Его потная спина касается холодного пола, тело обмякло, и он пытается собрать всю свою внутреннюю силу, чтобы встать. Его оппонента удерживает судья, все ждут, встанет ли Чонгук. Он слышит все слабо, Юнги кричит на него, а затем Чонгук возвращается в ту ночь, когда Минхо лежал рядом с ним. Будьте храбрым ради него. Чонгук стонет, когда встает, подавляя каждую боль, прежде чем обратный отсчет останавливается. Толпа аплодирует, Чонгук этого не видит, слишком сосредоточен на том, чтобы вытащить последнее, что у него есть. А затем снова раздается звонок, Чонгук движется вперед, пригибаясь, когда противник размахивается и Чонгук попадает ему прямо в ребра сильным левым хуком. Его противник приземляется плашмя, так же, как и он, крепко сжимая живот и не встает до последней минуты, а затем снова включается. Чонгук снова получает удар, настолько сильный, что у него начинают слезиться глаза, а из носа течет кровь. Он тяжело дышит, кровь высыхает на его мокрой коже. Ему удается преодолеть это, он наносит еще один левый хук по ребрам противника, на этот раз изо всех сил, сбивая его с ног, и тот не может подняться обратно. Таймер установлен, звонят колокольчики, и рука Чонгука высоко поднимается, хотя он почти ничего не видит. Юнги и Намджун подбадривают его и уносят в раздевалки. Он садится и морщится, когда Юнги вытирает нос полотенцем, чтобы очистить его от предыдущего удара. —Это не похоже на проигрыш… —Эй! Тебе нельзя здесь находиться. — Я просто… мой друг, он… мне нужно увидеться с моим другом, пожалуйста. Дай мне посмотреть… Чонгук не знает, как к нему возвращаются силы, но услышав голос Тэхёна снаружи раздевалки, у него по спине пробежал холодок. Он приближается, Юнги задает ему вопросы, но он игнорирует его, хромает к двери и открывает ее, чтобы увидеть Тэхена с влажными покрасневшими щеками. —Тэхён. —Бля, ты в порядке. Спасибо, черт возьми, с тобой все в порядке. Я… я подумал…—Тэхён больше ничего не говорит, обнимает Чонгука осторожно, но достаточно, чтобы позволить ему услышать биение сердца. Тэхен дрожит от страха перед Чонгуком, его не волнует, что тот потный и без рубашки, он просто обнимает его, как будто боится, что он больше не сможет этого сделать. —Я в порядке. —Мне очень жаль… Мне жаль. —Все нормально. Тэхён закрывает глаза, прислоняется лбом к Чонгуку и шепчет слова только для него. — Я боялся потерять тебя. — Ты не потеряешь меня.—Чонгук наблюдает, как он моргает и открывает глаза—мокрые и заплаканные. Чонгук вытирает излишки в уголках заклеенными скотчем руками и грубой кожей. —Ты в порядке. —Я в порядке. И, кажется, Тэхёну этого достаточно, потому что затем он снова нежно улыбается. *** Зима ушла, снег растаял, цветы цветут, и Чонгук вспоминает бабушку Минхо и Тэхёна, которая скончалась весной. Вспоминает похороны, слова Минхо у круглосуточного магазина, вспоминает мягкую зеленую толстовку с капюшоном, одну из самых ярких вещей, которые он носил, которая пылилась в его шкафу. Возможно, Чонгуку стоит продать ее. Он не знает, что с ней делать, кроме как смотреть. Месяцы пролетели так быстро, Чонгук не может поверить, что просыпается рано утром и видит солнце, светящее сквозь жалюзи. Он был так сосредоточен на тренировках, проведении времени с Тэхеном и походе на терапию. Он делает все, чего никогда не видел в течение очень долгого времени. Это все еще кажется странным, может быть, это даже хорошо, потому что, похоже, Чонгуку это не доставляет дискомфорта, а просто заставляет лучше осознавать себя и свою боль. Одного он пытался похоронить своими силами в течение нескольких месяцев. Тем не менее, чем больше он лечится, чем больше он говорит, тем больше он дышит, смеется, ходит. А самое главное это то, что теперь пробежка ему нужна только для поддержания формы. Снега больше нет, но идет дождь, причем сильный. Как будто это привносит больше жизни в природу, которая медленно возвращается. Чонгук и Тэхён смеются, бегая по улицам Сеула, оба забывают зонтик и не хотят делать крюк, чтобы купить его, когда уже едут домой. Тэхён живет дальше по улице, хватает Чонгука за руку, смотрит на него с мокрыми волосами и каплями на лице. —Пойдем. У Чонгука на мгновение перехватывает дыхание, не так, как той ночью, на этот раз потому, что он смотрит на Тэхёна и понимает, насколько он прекрасен, что, несмотря на столько лет, оно никогда не менялось. Из Чонгука не вырывается ни слова, только улыбка, и этого, кажется, более чем достаточно для Тэхёна, который продолжает бежать, держась за руки. Носки промокают насквозь, когда они случайно наступают на большие лужи, пытаясь их избежать, но безуспешно. Их куртки и штаны поменяли цвет, и, наконец, они добираются до квартиры Тэхёна, не отпуская рук. Тэхён свободной рукой открывает дверь, оглядывается назад, улыбается Чонгуку, когда дверь не заперта, и толкает ее. Чонгук все еще не может дышать. —Сними одежду, я положу ее в ящик, — говорит Тэхён, сбрасывая обувь вместе с носками, немного прихрамывая при этом, пока Чонгук пытается успокоить учащенное сердцебиение в груди. — Я… окей, —Тэхён ведет его в спальню, держа обе куртки в руках, волосы все еще полностью мокрые и стекают дальше по шее, на что Чонгук смотрит с изумлением. — Я принесу тебе полотенце и одежду. Тэхён выходит из спальни, Чонгук делает, как было сказано—снимает рубашку и брюки, прижимает их к груди, избегая уронить их на пол. Стоя там и ожидая, он понимает, что никогда не был в спальне Тэхёна. Несколько раз они бывали у него дома, но это всегда была гостиная и кухня. Тэхен возвращается раньше, чем ожидалось, с белым полотенцем, висящим на плечах, шортами, большой футболкой вместо рабочих штанов и белой выглаженной рубашкой. —Держи, —Тэхён продолжает смотреть на лицо Чонгука, когда тот передает ему все, пока его глаза не опускаются на самую быструю секунду, и он идет обратно к двери, получив доступ к мокрой одежде Чонгука. — Ты… ага, —Тэхён больше ничего не говорит, просто прикусывает нижнюю губу и уходит, оставив растерянного Чонгука посреди спальни в одних трусах. В новой одежде и с влажными волосами, Тэхён и Чонгук садятся друг с другом на диване, и они смотрят новейшую драму о другом генеральном директоре, который влюбляется в женщину-секретаршу. Чонгук бросает несколько взглядов, чтобы снова посмотреть на Тэхена. Он выглядит так же красиво, как и под проливным дождем. Выглядит красиво, когда свет меняется на его лице, выглядит красиво, выглядит красиво, когда он поворачивается, хмурится и спрашивает: «Что?» — Н-ничего. Это Ви. Чонгук позволяет себе слушать, и тогда все, что говорит ему Джихе, обретает смысл. Когда ты знаешь, ты знаешь. *** Чонгук уже некоторое время смотрит в потолок. Он замечает, насколько оно отличается от его собственного. Он менее бледный, более кремовый. Быстрый стук отдается ему в уши всякий раз, когда Тэхён приближается к нему, свернувшись в клубок. Это была его идея позволить Чонгуку остаться, дождь, похоже, не утихнет в ближайшее время, и хотя у него мог бы быть зонтик, который он мог бы одолжить, он мягко спросил Чонгука, хочет ли тот остаться. Чонгук знал, что это не пойдет на пользу его сердцу, учитывая то, как его тело реагирует на Тэхёна теперь, когда он знает, но потом он вспомнил, как это было бы дома, в полном одиночестве, хотя его растение вырастило слово «жизнь» в гостиной, но это не отменяет того факта, что Чонгук все еще чувствует себя одиноким. — Эй, ты в порядке? — шепчет Тэхён, хотя они единственные здесь, в этой комнате. Чонгук глубоко вздыхает и закрывает глаза, чтобы оторвать взгляд от потолка Тэхёна. —Я, я не знаю. Не могу спать. —О чем ты думаешь? Ты. Чонгук думает.Теперь он знает. Знает, что он чувствует к Тэхёну. Знает, что чувства не исчезли.Так будет и дальше, независимо от обстоятельств. —Эм… —Обычно, когда я не могу заснуть, я беру три подушки и держусь за них, чтобы успокоиться. Возможно, тебе стоит попробовать это. Чонгук оглядывается, не находит подушек и снова смотрит на ухмыляющегося в темноте Тэхена. — Их нет. —Я знаю. Их использую я, — Тэхён протягивает одну подушку Чонгуку, и тот копирует Тэхёна, сворачивается вокруг него —Лучше? —Не знаю… — Или мы могли бы… — Тэхён останавливается, когда Чонгук смотрит на него.—Неважно. — Нет, скажи мне. —Повернись. — Ладно… — Чонгук не задает вопросов, делает, как ему сказали, разворачивается и обнимает подушку, как и прежде, а затем Тэхен пододвигается к нему сзади, настолько близко, что его волосы щекочут затылок Чонгука, вызывая легкую дрожь по его спине. Затем руками он обхватывает Чонгука за талию и прижимается ближе грудью. —Нормально? —Да. Чонгук чувствует тепло, чувствует дыхание Тэхёна, когда тот выдыхает, чувствует, как хватка крепчает, когда Тэхён двигается, и он быстрее засыпает. *** В детстве Чонгук редко видел кошмары. Хотя, когда это случалось, он пробирался в спальню своих родителей и залезал под одеяло, крепко обнимая мать и сосредотачиваясь на ее дыхании и сердцебиении возле своих ушей. В детстве Чонгуку редко снились кошмары, но, когда он стал взрослым, кошмары снились ему постоянно, уже больше года. Кошмары обычно являются фрагментом вашего воображения, точно так же, как и сны, и, конечно, да, Интернет может рассказать вам истинное значение того, что значит бегать во сне, гоняться за гусем или просто есть с другом, но для Чонгука это было не так. Это был фрагмент его воображения, холодное напоминание о открытой истине. Минхо больше нет с ним. Кошмары одинаковы, они начинаются с яркого выражения лица Минхо, когда Чонгук встретился с ним, и заканчиваются в больнице, когда доктор стоит там, опустив голову и грустно глядя, говоря им, что сердцебиение не обнаружено. Чонгук всегда мечтал об одном и том же, и впервые, когда он лежит на теплой груди Тэхёна, он этого не видит и не чувствует. Только его дыхание, биение сердца напоминают Чонгуку, насколько он реален, и прикосновение его носа к затылку Чонгука, когда он приближается. Чонгуку хочется повернуться, посмотреть на Тэхёна, посчитать его родинки, проследить каждую деталь, которая доказывает, насколько он прекрасен. Но прежде чем он получает шанс это сделать, Тэхён стонет ему в шею, громко вздыхая и вытягивая руки и ноги. —Эй, ты. Чонгук пользуется шансом обернуться, не ожидая, что Тэхён окажется так близко, с полуоткрытыми глазами. —Привет. — Ты хорошо спал? —Да. Чонгуку нравится тот факт, что это далеко не ложь. Он правда спал хорошо, может быть, дольше всего с тех пор, как Минхо скончался, и почему-то эта мысль кажется приятной, Чонгуку просто хорошо. — Ты немного храпишь во сне. —Нет! —Это мило! —Это так неловко, —Чонгук прячет лицо в одеяла, они пахнут Тэхеном, напоминание о том, что Чонгук с ним в постели. В горле у него сжимается, лицо мгновенно вспыхивает, и теперь Чонгук действительно не хочет, чтобы Тэхён его видел. —Перестань быть ребенком. Чонгуки, это было не так плохо, как у моего соседа по комнате в общежитии, когда я учился в колледже. Я клянусь. Чонгук выпячивает оба глаза, волосы почти закрывают глаза. —Да? —Клянусь. А теперь выходи. Давай поедим что-нибудь. *** —Малыш? Ты смотришь на свой рамен уже пять минут. Что-то не так. — замечает Юнги, указывая металлическими палочками в сторону Чонгука. — Юнги-хен, как ты понял, что влюблен в Намджуни-хена? Юнги собирается проглотить еще лапши, когда Чонгук спрашивает, поднимая глаза и опуская их обратно в миску. Чонгук откашливается, чувствуя себя неловко и неуместно, задавая такой вопрос. По правде говоря, он бы не стал спрашивать об этом, если бы знал кого-то другого, кого-то, кто знает как понять, когда ты любишь кого-то, когда наступает момент, когда ты говоришь: «Вот оно». Чонгуку нужно знать, находить ответы. Нужно посмотреть, соответствует ли это его чувствам к Тэхёну. —Это… совершенно неожиданно. Почему тебе вдруг стало так любопытно? —Юнги скрещивает руки на груди. — Я, хм, только сейчас понял, что никогда не спраш ивал. — Ну, — Юнги вытягивает руку вперед, позволяя губам скользить по пальцам, и хмурит брови, снова переводя взгляд на красный стол, за которым они сидят. Чонгук не знает, хочет ли Юнги, чтобы он на него смотрел и решает, что лучше сосредоточиться на ночном фонаре через несколько улиц, замечая, как он слегка мерцает. —Мы с Намджуном знаем друг друга еще с колледжа. Это всегда была замечательная дружба. Нам не нужно обмениваться множеством слов, чтобы мы понимали друг друга. Иногда мы просто… знали, —Юнги не перестает говорить, Чонгук продолжает смотреть на свет, но торжественно сосредоточен на голосе Юнги. —А потом, после колледжа, мы стали соседями по комнате. Нашли квартиру, подходящую для обоих. Намджун работал личным помощником куратора музея. Я занимаюсь боксом с подросткового возраста.—Юнги меняет позу, металлический стул, на котором он сидит, издает звук, привлекающий внимание Чонгука, но тотчас же отводит глаза. Юнги улыбается еще ярче, когда они встречаются взглядами, и Чонгук остается. Продолжает наблюдать за Юнги, замечает, как выражение его лица слегка меняется с каждой деталью. Заставляет его осознать, как прекрасно говорить, беседовать. —Но потом все как-то… усложнилось. Немного размыто, я постоянно переутомлялся, Намджун редко бывал дома, и я понял, что хоть мы и жили в одном доме, мне было так одиноко без него. Когда я вернулся с тренировки, домом стал не сам по себе маленький чердак, нет, это был Намджун. Всегда был. И, черт возьми, это осознание застало меня врасплох. Это просто развилось оттуда. Я стал более робким рядом с ним, хотел выглядеть перед ним как можно лучше, проводя огромное количество времени перед зеркалом, прежде чем выйти в гостиную, и все. — Так вот как ты осознал это? —Послушай, у всех нас разные представления о любви, вот что делает ее такой красивой и широкой, и это нечто большее, чем просто что-то одно. Для меня это было тогда, когда Намджун показал, как сильно он заботится обо мне, как он готов сделать все, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Все эти моменты для меня — любовь, между нами. С тех пор я просто знал, что это я и он. Просто он всегда был им с самого начала, — Юнги заканчивает, подносит палочки ко рту, пока Чонгук дышит и позволяет словам проникнуть в его мозг. Возможно, Юнги прав. Иногда ты просто обнаруживаешь, что этот человек здесь, создан для тебя, как и ты для него. Чонгук больше не знает, нужно ли ему искать слово или объяснение тому, что он чувствует, ему следует просто почувствовать это. — Спасибо, хён. —Нет проблем, малыш. Если ты скажешь Намджуну, я заставлю тебя сделать сто отжиманий вместо восьмидесяти. — Черт…я могила. *** —Сегодня ты выглядишь менее… усталым. — замечает Джихе, когда Чонгук приветствует ее в маленькой комнате. —Действительно? Я имею в виду, я стал лучше спать. Больше никаких кошмаров или, я думаю, напоминаний, —Чонгук удобно садится, кладет ладони на штаны и постукивает пальцами, пока его тело со временем расслабляется на мягком материале. Ему нравится, как мягкий велюр щекочет его. — Напоминания о той ночи? Чонгук чувствует, что его загнали в тупик. Это один из тех моментов, когда ты знаешь, что слышал это где-то раньше, хотя до этого момента игнорировал это. Это как снять проклятие. То, как Джихе смотрит на него, слова, срывающиеся с ее губ, превращаясь в симфонию с Тиной, во время групповой терапии, из-за которой он неоднократно бил по мешку с песком, и после посещения могилы Минхо и… — Чонгук? —Хм? —Я потеряла тебя там на мгновение. Я что-то не то сказала? — Просто, — Чонгук вдруг не знает, как выразить свои мысли. Месяцы напряженной работы, похоже, в данный момент — это не все. Чонгук пытается, но тонет, прежде чем ему удается схватить буквы, сложить их вместе, чтобы образовались простые слова. —Не торопись, сегодня мы никуда не торопимся. Чонгук закрывает глаза, пытается отвлечься, а затем мысленно видит Тэхена, улыбающегося, с мокрыми волосами, мокрого под дождём, который сильно льёт на него, он почти слышит, как тот дышит. И как будто все, что вдруг пошло вверх, снова пошло вниз. Чонгук чувствует себя спокойным и собранным. Он пытается еще раз. —Мне не нравятся эти последние два слова, они напоминают мне о плохом, точнее, нездоровом для меня времени, — Чонгук пытается объяснить, Джихе кивает, но не открывает блокнот, вместо этого смотрит на Чонгука и говорит. —Мне жаль. —Все нормально. —Хочешь поговорить о чем-то другом? Что-нибудь у тебя на уме? —Горе.—Это слово все еще звучит в его устах странно, но он понимает, что ему придется повзрослеть, чтобы произнести его, превратить в слово, объясняющее его чувства. —Широкая вещь, к тому же уникальная.— Джихе добавляет.—Почему горе?» —Я не знаю. Я думаю, это то, через что я прохожу, что я чувствую. Или, ну, Тина из групповой терапии обычно швыряла эти слова на собраниях, так что я подумал, что вот в чем дело. —И ты спрашиваешь, потому что тебе любопытно или сомневаешься? —Я бы не сказал, что сомневаюсь. Меня больше интересует горе само по себе. Не само слово, а то, что это одно слово подходит для каждого переживания смерти. Каким бы различным ни был ваш опыт потери, он все равно соответствует этому слову. Почему? Почему это так?» —Потому что, в конце концов, мы все чувствуем. Мы все что-то чувствуем, Чонгук. Физически и/или эмоционально. —Верно.—Чонгук снова постукивает пальцами, на этот раз медленнее, чтобы подушечка почувствовала грубую ткань джинсов и заметила, как она начинает нагреваться, чем больше он прикасается. —Горе — это напоминание о том, что мы когда-то любили и любим до сих пор. Именно это постоянство показывает, что я люблю, и поэтому я скорблю сейчас, когда их больше нет здесь. Это доказательство любви. Без любви не было бы скорби. —Печально.—Чонгук так быстро замечает и чувствует, как на сердце у него тяжелеет. — Так устроен человек, Чонгук. — отвечает Джихе, выпрямляясь на своем месте. —Потому что мы чувствуем любовь? —Потому что без этого мы не были бы людьми. *** Ближе к вечеру вторника Чонгук присоединяется к Тэхёну в океанариуме. Было сказано не так уж и много, простое «Я хочу, чтобы ты был со мной». А потом Чонгук взял велосипед и поехал. Тэхён сегодня молчит. Обычно он болтлив, говорит больше, чем Чонгук, которым он всегда восхищался. Ему нравится, как Тэхён способен так много говорить, что это, кажется, его не утомляет, а только доставляет ему больше удовольствия. Кроме того, он отличный слушатель, не перебивает, когда кто-то говорит. Поэтому для Чонгука немного странно, когда Тэхён не говорит ничего, кроме простого приветствия, когда они обнимаются, и молчит, пока они бродят вокруг. Чонгук все это замечает, создается иллюзия, что они сами находятся в океане, что они тоже рыбы. Чонгук молчит, бросает несколько взглядов на Тэхёна, который не улыбается. Затем они достигают медуз-сцифозоев. Они желтые, светятся, как сияние Минхо в темных звездах, которые были у него в комнате, и к тому же большие и изящно движущиеся. Тэхён останавливается, удерживается на месте и просто смотрит. —Эй, ты мало что сказал. Ты в порядке? Тэхён по-прежнему ничего не говорит, хотя Чонгук ловит его взгляд, замечает, насколько они грустны и ужасны. — Тэхёни? Он хватает Чонгука за руку, кладет голову ему на плечо и говорит почти шепотом: — Я скучаю по Минхо. Чонгук закрывает глаза на его слова, позволяет им усвоиться, и при этом его хватка крепче сжимает руку Тэхёна. —Я тоже. Каждый день. Тэхён прижимается к плечу Чонгука, уткнувшись носом в изгиб его шеи, и сердце Чонгука начинает быстро биться. Он надеется, что Тэхён этого не заметит. —Спасибо что пришел. —Я не мог не прийти. *** Сегодня воскресное утро. Чонгук продолжает свою обычную пробежку по Сеулу, избегая оживленных улиц и больше перемещаясь по реке Хан. Чонгук снова оказывается лицом к лицу с кладбищем. Что-то в том, чтобы стоять перед ним, кажется нереальным. Как будто ему снится воспоминание, только это не сон. Ощущения в его нутре изменились по сравнению с прошлым разом. Чонгук знает, что его исцеление повлияло на это, улучшило ситуацию, сделало его лучше. И Чонгук не планирует заходить внутрь, но затем он замечает знакомое лицо, собирающееся войти внутрь, хотя она остается на месте, кажется, боится, и Чонгук на долю секунды видит в ней себя. Ощущение отсутствия пути назад, незащищенность, которую ты внезапно чувствуешь, как все это так страшно. Чонгук, не раздумывая, подходит к ней и нежно приветствует. —Ой! Это ты. Привет! —Она доброжелательно улыбается, точно так же, как та, которую он увидел в магазине, когда зашёл в первый раз. —Чонгук. Меня зовут Чонгук.—Он кланяется. — Хэвон.—Она оглядывается на вход, Чонгук присоединяется к ней и видит, как множество людей входят и выходят. —Бояться — это нормально. —Я не знаю, почему сегодня так. Обычно это легко, потому что мне очень хочется увидеть ее и поговорить с ней, но сегодня почему-то тяжело.—Ее честность впечатляет Чонгука. — Тебе нужна компания? Хэвон поворачивает голову и в полном удивлении смотрит на Чонгука. —Действительно? —Да, я знаю, каково это. Я не против. —Спасибо. Я думаю, это бы очень помогло. А затем она начинает идти, Чонгук следует за ней немного позади. Она держит тюльпаны, Чонгук думает, что это любимые цветы ее дочери. —Она здесь. И вскоре Чонгук видит могилу, красивую и чистую, цветы прошлых времен уже мертвы, но все ещё лежат. Чонгук по-прежнему считает ее могилу красивой, а ее имя ярко сияет. —Сегодня я привела кое-кого. Чонгук, познакомься с моей дочерью Соён. —Приятно познакомиться. У тебя очень добрая мать. —О, Соён, как я скучаю по тебе.—Она приседает, нежно касается могилы, словно касается своего лица, и Чонгук чувствует, как на сердце у него внезапно становится тяжело. Скорбь видна. —Я принесла тебе тюльпаны, твои любимые. Разве они не прекрасны? —Она говорит так обычно, как будто они в ресторане, а Соён сидит перед ними, смеется и кивает. Каким-то образом то, как она говорит, помогает Чонгуку понять, почему люди разговаривают с мертвыми, почему Тэхён разговаривает с Минхо. —В магазине дела идут хорошо, Хосоки едет в Штаты. Его пригласили танцором. Он зашел так далеко…ох, как бы мне хотелось, чтобы ты это увидела, Соён. Моя красавица. Чонгук не знает, почему это происходит, но внезапно он плачет. Оно не издает никакого шума, просто слезы бесшумно падают ему на щеки. Он слушает все, что говорит Хэвон, от обычных домашних дел до общих новостей. Чонгуку это кажется грустным, но красивым. Хотя ее больше здесь нет, это не меняет тона Хэвон, не меняет того, что она ей говорит. Чонгук находит смерть грустной. — Чонгук? —Да? —Хочешь поговорить с этим человеком? Чонгук вытирает слезы. —Я не знаю. Я не знаю, готов ли я. Мне всегда казалось немного глупым разговаривать с мертвыми людьми, потому что они мертвы. Я чувствовал себя безнадежно, но видя, как ты говоришь так, как будто ничего не изменилось, ты заставила меня передумать. Хэвон встает, кладет руку Чонгуку на плечо и сжимает его. —Бояться — это нормально. —Ага. —Делай, что считаешь нужным, я, вероятно, останусь здесь на несколько часов. Соён услышала только половину.— Она смеется над этим, Чонгук присоединяется к ней. —Да, она отличный слушатель. — И тот человек для тебя тоже. — Он, его зовут Минхо. — говорит Чонгук. —Минхо, это чудесное имя. Иди, пока не пожалел об этом. Твои глаза говорят мне, что ты этого хочешь.—Она отмечает, а Чонгук только кивает, потому что она права. Он хочет. Знает, что будет сожалеть, если не сделает этого. —Спасибо. Хорошего дня и тебе, Соён. Увидимся как-нибудь в магазине. — говорит Чонгук с улыбкой, а затем она отпускает его и усаживается поудобнее у могилы. Раннее лето делает траву комфортной, позволяя вам лучше общаться. Чонгук идет по тропинке, которую он никогда не забудет. Чувствует, что на сердце ему становится легче, а не тяжело. Это неожиданно захватывающе. Он очень рад увидеть Минхо, поговорить с ним. Когда он достигает могилы, цветы Тэхёна все еще лежат здесь, мертвые, а свеча, принесенная Чонгуком, наполовину сгорела. Имя осталось прежним, только Чонгук вместо того, чтобы игнорировать его, восхищается им, приседает и похлопывает по бокам камня, как будто похлопывая Минхо по плечу. —Привет.—Это всего лишь одно слово, но Чонгук улыбается ярче солнца. Улыбается так же ярко, как раньше Минхо. —Я скучаю по тебе, так сильно. Минхо, прости. Прости, что не приходил к тебе чаще. Просто это было очень тяжело. Это все моя вина, —голова Чонгука падает между его ног.—Я знаю, ты бы сказал, что это не так, и, возможно, ты прав, но у меня такое ощущение. Особенно в эти дни я скучаю по тебе больше всего. Но у меня дела идут лучше. Я…я воссоединился с Тэхёном. Он очень скучает по тебе. Мы оба.— Чонгук глубоко вздыхает, закрывает глаза и чувствует, как ветер касается его. Это похоже на объятие.—Я тоже купил растение, оно зеленое и огромное. Он так вырос, что я боюсь, что он коснется потолка. Но это приятно, растение приносит много жизни в мой дом. И, хм, я сейчас боксирую. Раньше это было потому, что я хотел причинить боль тем, кто причинил боль тебе. Но сейчас я делаю это, чтобы снова почувствовать себя сильным, чтобы напомнить себе, что я не стал меньше только потому, что не смог спасти тебя. Я знаю, ты бы сказал мне, что я ни в чем не виноват, что я сделал все, что мог, но я просто чувствовал себя таким беспомощным в течение нескольких месяцев. Мне жаль, что я не смог спасти тебя, Минхо. Мне очень жаль.— Чонгук снова плачет. Он не помнит, когда в последний раз так плакал. Возможно, на похоронах. —Без тебя так тяжело. Думаю, поэтому я не приходил чаще, потому что меня поразила суровая правда, но я рад, что я здесь. Что я могу сесть и поговорить с тобой.—Чонгук снова касается могилы, ласкает ее. Он вытирает слезы, а затем, когда ему снова становится легче, разговор меняется. — Помнишь, когда ты узнал, что я влюблен в Тэхёна? Ты сказал мне, что все в порядке, и тебя это ничуть не смутило, потому что он тоже любит мужчин, и это то, что я заслужил. Что я заслуживаю того, кто будет любить меня вместо меня. Ну, — Чонгук делает паузу, поднимая голову и наблюдая, как птицы летают над его головой в простом голубом небе. —Я люблю его. Не думаю, что я когда-либо действительно охладел к нему. Мой терапевт, Джихе, она тебе бы очень понравилась, ну, она сказала мне, что Тэхен — мое утешение, и она права. Он. Он помог мне зайти так далеко, я даже не думаю, что смог бы это сделать, если бы не он. Он просто постоянно напоминает мне обо всем, что я чувствую, чего больше не могу чувствовать. Я не знаю, что делать, стоит ли мне сказать ему? — После того, как Чонгук спросил его, становится тихо, но затем ветер возвращается и щекочет волосы Чонгука. — Я скажу ему, когда придет время. Спасибо. Я скучаю по тебе, я знаю, что ты тоже скучаешь по мне. Я люблю тебя, Минхо. Думаю, сейчас уйду, мне надо купить продукты на неделю, я снова стал много готовить. Особенно макгуксу, это любимое блюдо Тэхёна. Он до сих пор издает этот милый звук, когда ест то, что любит. Хорошо, скоро увидимся, ладно? — Чонгук снова касается камня, на этот раз рисуя пальцем узор полного имени Минхо. А потом он снова встает и уходит, не чувствуя, что убегает. *** Лето наконец-то добралось до Сеула. Температура смертельная: Чонгук лежит посреди пола в гостиной, окруженный обдувающими его вентиляторами. Он только в боксерах, весь мокрый от пота. Это невыносимо, Чонгук не может даже выйти на улицу, чтобы насладиться летом. Юнги и Намджун вернулись на лето в Тэгу, оставив Чонгука одного в компании Тэхена, пока тот утопает в работе. Летом Чонгук особенно скучает по зиме. Он всегда предпочитал искать тепло, а не холод. Кроме того, обильное потоотделение — наименее любимое занятие каждого человека. Он стонет, когда у него звонит телефон. Это Тэхён. —Привет! —Сегодня мне пришлось трижды менять рубашку, совершенно убийственная погода, —говорит Тэхён. —По правде говоря, я лежу на полу в гостиной в окружении трех вентиляторов, и это не помогает. Я даже ничего не надел! — Честность выходит наружу гораздо быстрее, чем предполагалось, и Чонгук замечает, как у Тэхёна сбивается дыхание. —Оу… — Я имею в виду, конечно, что я ношу боксеры. Но да, в любом случае, почему ты позвонил? —Чонгук отводит разговор на другое место, чувствуя, как внутри него становится жарко, и это чистая пытка. —Я подумал, что мы могли бы поехать в Пусан сегодня вечером, сходить на пляж. Что ты думаешь? —С удовольствием. —Отлично, давай встретимся на вокзале в четыре. *** —Ебена мать! Этот закат нереальный.— отмечает Тэхен, когда они достигают места. Небо окрашено в смесь фиолетового и розового, почти нет неба, только теплое солнце медленно исчезает. —Я скучал по Пусану. —Я тоже.—Тэхён хватает Чонгука за руку, когда они подходят к пляжу, снимает кроссовки и засовывает в них носки, погружая пальцы ног в мягкий песок. А затем Тэхён начинает бежать, пока их ноги не касаются воды. Они стоят так какое-то время, вода немного холодная, но Чонгук не против. Теплое сияние трудно не заметить, оно полностью проявляется на их коже и лицах. Тэхён улыбается, когда закрывает глаза, обнимает его, и Чонгук присоединяется к нему, глядя на него. Закаты прекрасны, но Чонгук считает, что Тэхён на фоне закатов ещё красивее. —Я посетил Минхо несколько недель назад.— Чонгук признается, и рука Тэхена сжимает его руку. —Действительно? —Ага. Это было приятно. —Ты говорил с ним? —Ммм. Тэхён делает глубокий вдох. —Хочешь сесть? Колени сводит судорогой. —Конечно. Они сидят в нескольких метрах позади, в безопасности от волн, набегающих впереди. Вид тот же: из-за горизонта выглядывает половина солнца. Все успокаивает Чонгука: звуки, ветерок, тепло солнца, сияние на лице Тэхена. Спокойствие подталкивает Чонгука, заставляя его заговорить. — Эй, Тэхёни? —Ага? —Тэхен прижимает ноги к груди, кладет подбородок на левое колено. —Я готов. —Готов? — Да, я готов рассказать тебе о том, что произошло. —Хорошо.—Тэхён улыбается и закрывает глаза, когда Чонгук начинает. —Минхо получил огромное повышение на работе. Он прошел путь от личного помощника до главного операционного директора, и это нужно было отпраздновать, поэтому мы вышли. Обычно мы делали это дома, но Минхо настоял, чтобы мы пошли в бар, что мы и сделали. Это тот, что в Каннаме, рядом с рынком, который работает там летом. —Его повысили? Я знал, что в нем это есть.—Тэхён не перестаёт улыбаться. — Ты бы видел его, Тэхён. Я никогда не видел его таким ярким в ту ночь. Ну, пока, — Чонгук глубоко вздыхает, чувствуя, как рука Тэхёна снова становится теплой. —Мы просто сидели возле бара, занимаясь своими делами, позади нас сидел парени, которые ко мне пытались подкатить и все время свистели. Я не видел их лиц, я был слишком пьян, но Минхо не мог вынести того, как они разговаривали, поэтому вмешался. Тэхён крепче сжимает руку Чонгука, чувствуя, к чему он клонит, но не останавливает Чонгука, когда тот снова начинает говорить, собрав нужные слова. —И это сработало, они ушли сразу после того, как он крикнул им, чтобы они съебались. После этого все было хорошо, только еще рюмки и пиво, а Минхо, как обычно, шутил о своих коллегах. —Конечно, он это сделал. Боже, Минхо и его чертовы шутки.— Тэхен смеется, как будто он вспомнил о них всех сразу. Чонгук присоединяется и находит смех опьяняющим. —Ага. Нам было очень весело, но потом… — Чонгук чувствует, как его губы дрожат. Он собирается заплакать. Он не думает, что когда-нибудь сможет рассказать эту историю, не сломавшись, но ему не стыдно грустить. Он говорит об этом. —Мы, хм, мы вышли, пьяные до безумия, а затем, когда мы свернули за угол, нас потянули за волосы.—Чонгук останавливается, сглатывает тяжелый комок в горле. Пока он говорит, он видит, как все это происходит снова, видит в своем уме напоминания, те, которые не давали ему спать месяцами, не позволяя ему заснуть. —Наверное, это было так страшно.— Тэхён приближается, его теплота помогает Чонгуку, помогает его эмоциям заземлиться. —Да. Я почти не помню, что мне говорили, просто они не оценили вмешательство Минхо, что это не его дело, но Минхо это не волновало, он продолжал говорить, и я пытался остановить его, у меня было чувство, что все изменится, если он продолжит говорить, но он не слушал меня. Он тоже был пьян, совершенно не в себе.А потом они начали давить, что переросло в драку. Меня вырубили первым, я ударился головой о землю, и хотя я не мог двигаться, я все слышал. Крики, удары кулаками по коже и… — Эй, Чонгук, все в порядке. Я здесь, все в порядке.—Тэхён обнимает его, прижимая к груди. Чонгук слушает биение своего сердца. —Когда я проснулся и восстановил силы… Минхо… я едва мог его узнать. Он был- — Прости, Чонгук. Мне очень жаль. Это не твоя вина. —Но я чувствую, что это так, я мог бы спасти его, но вместо этого я лежал там, бесполезный кусок дерьма. —Тебя ударили, потому что ты пытался это остановить. Ты сделал все, что мог, я уверен и Минхо это знает.—Тон Тэхёна нежный и спокойный, что позволяет Чонгуку быть таким же. —Я надеюсь, что это так. Я чувствовал себя виноватым несколько месяцев. —Тебе не следует. Он не хотел бы этого для тебя, и я тоже. Минхо этого не хочет.— Тэхён проводит рукой по волосам Чонгука, массирует его кожу головы нежными пальцами, и Чонгук глубоко вздыхает. —Ага. — Тебе нужно простить себя, Чонгук. —Это сложно. —Но оно того стоит. —Ты прав. —И благодарен тебе за то, что рассказал мне. —Спасибо за то, что вы слушал.— Чонгук улыбается не от счастья, а потому, что чувствует себя лучше. —Всегда готов. *** С той ночи спать стало легче. Чонгук не видит напоминаний, теперь ему снятся воспоминания, которыми он поделился с Минхо, иногда об их детстве, иногда о колледже. Но все это счастливые моменты, напоминание о том, что Чонгук любит Минхо, поэтому горевать о нем больно. —Хорошо, если мы поместим его посередине, то, думаю, мы сможем спроецировать его на потолок.—Тэхен сидит на углу кровати, передвигаясь с подушками, чтобы поддержать проектор, который пока ничего не показывает. —Хорошо, давай посмотрим, как он будет выглядеть, когда мы подключим его к моему телефону.—Чонгук достает его и нажимает на видео на YouTube, которое целый час подряд демонстрирует космос. Внезапно он оказывается на его потолке, идеально сбалансированный и заполняющий пустое пространство. —Идеально.— Тэхён собирается выключить свет, эффект становится всё ярче и мощнее. Чонгук вытягивает шею, продолжая смотреть вверх, в то время как Тэхён пытается лечь ровно, поддерживая голову на обоих согнутых локтях. —Чонгуки! Давай, ложись, а то растянешь шею. —Извини, извини. —Ебена мать. Нам следовало сделать это раньше. —Да, это заставляет меня думать, что я в «Звездных войнах». —Заткнись, зануда. Тебе он нравился только потому, что Минхо был одержим этим фильмом. —Это не правда! — Чонгук притворяется, игриво хлопает Тэхёна по груди.—Мне нравится… Энакин… —Ах, теперь я понял. Я имею в виду, что Харрисон Форд просто бесполезный человек. Он в роли Индианы Джонса? —Тэхён свистит.—Безумный. — Боже, даже не напоминай мне. —Эти фильмы были безумными, особенно то, что касается сердца во втором фильме. На самом деле у меня буквально был озноб. —Это было абсолютно мерзко видеть. Больше никогда. —Никогда не говори никогда. —Значит, именно Харрисон Форд заставил тебя понять, что дело не только в женщинах? —Эм, на самом деле нет. Но он определенно был одним из моих первых увлечений, когда я был моложе. — Хм, ладно, тогда кто? —Посмотри, ты такой любопытный.— Тэхён поворачивает голову и шевелит бровями в сторону Чонгука, что заставляет его рассмеяться. —А что? Да ладно, это весело. Я скажу своего, если ты расскажешь. —Это был парень без рубашки из рекламы, я думаю, это была реклама дезодоранта. Что ж, эта реклама вызвала реакцию моего тела, и тогда я понял, что что-то определенно не так, кроме моего… ну, ты знаешь.—Тэхен отводит взгляд, прячет лицо в ладонях, как будто они в пятом классе говорят о сексе. — Тэхён-хен. —Хм? —Это неплохо. Не смущайся, у меня дела обстоят намного хуже.—Чонгук размышляет, стоит ли ему сказать, что это Тэхён, или оставить это при себе и подождать, когда другой момент покажется ему более подходящим. —Я так и не узнал имени этого парня, поэтому, даже если бы кто-то спросил о моем гей-пробуждении, мне пришлось бы сказать, что это парень из рекламы дезодоранта. — Ладно, это довольно забавно.—Чонгук признается, и Тэхён стонет. —Ужасно! Так стыдно! Мне двадцать девять, и мне до сих пор этого неловко, блядь. —Посмотри на Меркурий! — Чонгук указывает, и Тэхён убирает руки с лица, наблюдая за ним деликатно и с благоговением. Визуальные эффекты выглядят слишком реальными, как будто они находятся прямо перед их носом. —Космос такой… красивый, —говорит Тэхён.—Я думаю, это одна из немногих вещей, которые мгновенно заставляют меня задуматься о жизни. —Жизни? —Да, знаешь, просто эта бесконечная вещь, которая, вероятно, наполнена чем-то большим. Сама по себе эта мысль для меня просто жизнь. Я имею в виду, что не проходит и дня, чтобы я ни о чем не задумывался, особенно о космосе. Это так чуждо, но мы все еще в нем, во вселенной. Разве это не безумие, думать об этом? —Ну да. Они лежат и наблюдают. Проектор громко гудит, но это неважно. —Спасибо, что пришел. —Не беспокойся. Я рад, что сделал это, я имею в виду, кто не хочет смотреть в открытый космос? —Хан Соло. — Заткнись, придурок.—Тэхен усмехается, меняет положение, чтобы лучше смотреть на Чонгука, проектор при этом не двигается. —Я скучаю по юности.— Чонгук внезапно признается. —Да, я чувствую, что принял это как должное. —Я тоже. Это забавно, потому что, когда я был подростком, я хотел быть взрослым, но теперь, когда я взрослый, я хочу снова стать подростком. Я чувствую, что многое упустил. —Что именно? — Я бы хотел больше ценить свое воображение, наслаждаться мелочами и не зацикливаться на будущем, а просто быть беспечным, как и полагается ребенку, просто бегать вокруг. —Но это так тяжело, когда ты подросток, я имею в виду, что ты внезапно чувствуешь больше, половое созревание поражает тебя, ты сталкиваешься с самим собой намного чаще. Быть подростком было страшно, но да, я тебя понимаю. Я определенно принял свое как должное. Я был настолько одержим попыткой приспособиться, что забыл наслаждаться своим возрастом. Чонгук мычит и поворачивается к Тэхёну. —Я тоже. —Но если бы не то, каким я был тогда, я бы не был тем, кем являюсь сегодня. И это та часть, за которую я благодарен. —Да, ты чертовски прав. И пока их охватывает тишина, Чонгук и Тэхён просто смотрят друг на друга. Это отличается от других времен. Нет никакой вины, никакого ужаса, печали. —Ты никогда не говорил мне, кто был твоим поклонником. — Это, хм.—Чонгук вдруг не может этого сказать, хотя момент не мог быть более идеальным, более подходящим. Слова осмеливаются слетать с его рта, имя Тэхёна остаётся за его губами. —Становится поздно. Мне нужно идти. Чонгук не останавливает его. —Хорошо. Тэхен встает, Чонгук размышляет, стоит ли ему тоже, но затем Тэхен оглядывается, все еще улыбаясь. —Я сам выйду, не провожай. Я тебе позвоню, ладно? —Ага. Спокойной ночи, Тэхёни. — Спокойной ночи, Чонгуки. И затем он покидает то маленькое пространство, которое они создали. Чонгук слышит, как закрывается дверь продолжает смотрит на Уран, который становится в фокусе. Он имеет те же цвета, что и океанариум, где они с Тэхеном стояли перед медузами, когда он прислонился к Чонгуку в поисках поддержки. У Чонгука в животе неприятно скручивается. А потом видео заканчивается, черный экран встречает лицо Чонгука. Это странно. В тот момент, когда пространство и жизнь исчезли из его поля зрения, он понимает, что это еще и потому, что Тэхена здесь больше нет. Тэхён. Ему нужно сказать ему. Чонгук встает, хватается за носками, бросается к входу, надевает кроссовки и торопливо открывает дверь. Чонгук сбегает по лестнице, проклиная себя про себя за то, что позволил Тэхёну выскользнуть из его пальцев. Он делает это. Он расскажет ему. И когда он спускается вниз, дождь сильно льется. Это похоже на дождь той ночью, когда Чонгук смотрел на Тэхёна и никогда не видел никого столь же красивого, как он, улыбаясь и не обращая внимания на то, что он полностью промок. Однако из-за дождя плохо видно, несмотря на то, что на главной улице ярко светят фонарные столбы. Чонгук щурится и снова начинает бежать, впервые бежит к чему-то, к цели, к человеку, а не от чего-то, к прошлому. Улица совершенно пуста, Чонгук теряет надежду. Тэхён, возможно, добежал к автобусу и добрался до дома. — Черт… — Чонгук ускоряется так сильно, что задыхается, когда доходит до конца улицы и видит его. —Тэхён! Чонгук не перестаёт бежать, даже после того, как Тэхён повернул голову и заметил его. — Чонгук? —Тэхён.—Чонгук пытается восстановить дыхание, тяжело дыша, глядя на Тэхена с мокрыми волосами. И, не говоря много, Чонгук просто подходит ближе, достаточно близко, чтобы увидеть тысячи капель на лице Тэхёна. —Тэхён.—Чонгук хватает его за руку, а затем Тэхён подходит ближе, их влажные носы соприкасаются друг с другом, дыхание смешивается. —Я знаю. Чонгук ловит легкую улыбку на губах Тэхёна, прежде чем они скрываются из его поля зрения и закрываются сами. Когда это происходит, Чонгук теряет полный контроль над собой, мгновенно окутывая себя Тэхеном, рассказывая ему все, что ему нужно знать, своими губами и языком. Он чувствует улыбку Тэхёна, его хватку, сжимающуюся вокруг его талии, когда он прижимается к нему, не перестаёт целовать его в ответ, когда они стоят посреди улицы, ночью, под проливным дождем. Каким-то образом они возвращаются к дому Чонгука, наполненные смехом и переплетенными руками, но затем они снова заходят в квартиру Чонгука, и Тэхён прижимает его к стене, снова жадно целуя его, как будто они не целовались вечность, хотя прошло всего несколько минут. —Тэхён.— Чонгук снова произносит имя, проводя губами по щеке и шее. — Чонгук. Они произносят имена друг друга, снимая одежду и направляясь к спальне Чонгука. Каждый раз, когда Чонгук произносит имя Тэхена, оно становится более реальным, учитывая тот факт, что он здесь, с ним, в его объятиях, волосы мокрые, губы блестящие, грудь теплая и обнаженная. Прикосновение к Тэхёну вызывает необъяснимое чувство. В течение многих лет, десятилетий это казалось невозможным, простой фантазией, которая оставалась в голове Чонгука как чистое воображение, но теперь он здесь, раздевается перед ним, в темной комнате, проектор все еще включен и гудит. Чонгук не может перестать улыбаться, щеки болят. Тэхён целует его повсюду, повсюду касается губами, чтобы отметить, что этот момент является началом чего-то, несмотря на то, как долго они этого ждали. — Хочу тебя… — стонет Чонгук, когда Тэхён облизывает определенные места. — Я тоже, так долго… — Тэхён снова целует его, жарко и влажно. Затем все замедляется, их тела трутся друг о друга, они снимают последний предмет одежды, нагота демонстрирует более грубую сторону друг друга, которую им разрешено видеть друг друга только в этом контексте. Чонгук не перестает произносить имя Тэхёна. Произносит это имя, когда Тэхён погружает пальцы внутрь него, произносит его, когда Тэхён снова целует его шею и ключицы, и произносит это, когда чувствует его внутри себя. Их тела теплые, и Чонгук забыл, как сильно ты чувствуешь себя при таком акте, но это гораздо больше, чем просто удовольствие. То, что он и Тэхён делают вместе это акт любви—любви, которую они разделяют друг с другом. Когда Чонгук достигает своего кайфа, Тэхён шепчет ему в кожу. —Я тебя люблю. —Я тебя люблю. Тэхён кончает внутрь него, судорожно выдыхает ему в щеку, и Чонгук приподнимается, чтобы снова поцеловать его. *** Утром Тэхен выглядит потрясающе: загорелая кожа встречается с теплыми солнечными лучами, родинки образуют узоры на его обнаженной спине. Чонгук проводит по нему пальцами, так как ему не хватает той особой теплоты, которую источает Тэхён. Он целует его лопатки, уткнётся носом в кожу, вдыхая аромат Тэхёна. — Ммм, доброе утро. — бормочет Тэхён, поворачиваясь, обнимает Чонгука и целует всё, до чего может дотянуться: плечо, шею, грудь. Чонгук хихикает, гладит руками мягкие волосы Тэхёна. —Не могу поверить, что это реально. Тэхён поднимает взгляд: — Поверь в это. На этот раз он целует его прямо в губы. Чонгук крепко обнимает Тэхёна, словно боясь потерять его, и наслаждается этим моментом, словно он больше никогда не повторится. — Ммм… Чонгуки. Я никуда не уйду, — шепчет Тэхён ему в шею. — Я с тобой навсегда. —Я тебя люблю. —Я тоже тебя люблю.—Тэхён целует его снова, на этот раз более трепетно, наслаждаясь вкусом его кожи. —Это всегда был ты. —Я знаю. —Откуда? —Минхо случайно рассказал мне об этом в свой восемнадцатый день рождения. Должен отметить, что он был невероятно пьян, но да. —Ты шутишь, что ли?! —Чонгук прячет лицо, а Тэхён еще глубже закутывается. —Нет. Это было мило, он постоянно ругал меня, чтобы я не причинял тебе вреда. —Конечно, он это сделал. Бля, это так неловко. Все это время ты знал. —Ага. Но, честно говоря, Чонгуки, твои глаза всегда говорили громче слов. Точно так же, как и мои.—Тэхён протягивает руку вперед и хлопает Чонгука по подбородку — жест, который он постоянно делал, когда был тогда в доме Кимов. —Стоп…подож- — Ты никогда не был просто лучшим другом Минхо, Чонгуки. — Я… я не знаю, что сказать. —Я знал об этом даже тогда, когда ты рассказал мне в ту ночь, что потерял девственность. Меня переполняла ярость и ревность. Я не знаю, что мне сказать.— говорит Тэхен и рисует узоры на груди Чонгука. —Ты… ты был моей первой любовью. — О, ты правда сейчас? —Тэхён поддразнивает своим тоном, Чонгук мгновенно ослабляет хватку вокруг него и драматично надувает губы. —Ты ведешь себя грубо! —Замолчи! Это просто мило, правда. — Фу, хватит говорить.—Чонгук хочет спрятаться, но Тэхён удерживает его за запястье. — Тогда тебе следует поцеловать меня, чтобы я заткнулся. Чонгук усмехается. —Ты такой раздражающий. Тэхён хихикает, издаёт ртом драматические звуки поцелуя, приближаясь, а затем это делает Чонгук, нежно прижимая его губы, не заботясь об утреннем дыхании, потому что…ну, это Тэхён. —Счастлив теперь? —Очень.—Тэхён продолжает целовать его, не останавливается, и внезапно становится жарче, их тела быстро реагируют, и Тэхен нависает над Чонгуком. —Не могу насытиться тобой, — Тэхён стонет, когда он двигается, их члены соприкасаются друг с другом. — Тэхён…—Выкрикивает Чонгук. Глоток свежего воздуха. Они снова двигаются, тела синхронизируются, Тэхён не перестаёт целовать повсюду, Чонгук не перестаёт повторять имя Тэхена постоянно. Утро медленное, они не торопятся, выясняя, кто они в более интимном контексте, каково это демонстрировать любовь с помощью секса. Чонгук обнимает Тэхена, полностью погружаясь в удовольствие, когда Тэхён начинает двигаться, повторяя движения предыдущей ночи, словно пытаясь запечатлеть их в памяти, чтобы показать, что пути назад нет, это все для них. Впервые после колледжа Чонгук почувствовал нечто большее, чем просто удовольствие. Он тоже чувствует любовь, то, как она оставляет след, проникает под его кожу, чтобы остаться, согреть его. Он не хочет, чтобы это прекращалось: утро в постели с Тэхеном, его член в нем, их губы соприкасаются, их тела покрываются потом. Такого утречка у него ещё никогда не было. *** В жизни наступает момент, когда горе становится частью вас, и вы принимаете его. Чонгук всегда думал, что это будет что-то плохое, если он позволит горю съесть его изнутри, но на самом деле это является признаком исцеления и примирения с ситуацией. Горевать в одиночку было плохо для Чонгука, горе вместе с Тэхеном заставило его осознать, что это человечно, что горе создано из любви. Обычно о Минхо всегда отзываются положительно. Это облегчает скорбь. Однако иногда, особенно ночью, когда они лежат под одеялом и глаза почти закрыты, слова, скрытые глубоко внутри, всплывают на поверхность. —Я не думаю, что когда-нибудь справлюсь с этим.—Чонгук признается однажды ночью, положив голову на грудь Тэхена, пальцы скользят по его голой коже. —Что? — Минхо и его потеря.—Чонгук чувствует себя тяжелее. —Я не думаю, что ты должен это пережить. Я думаю, что нужно просто научиться с этим жить.— Тэхён отвечает спокойно, вздыхая и крепче обнимая Чонгука. —Вот почему это так сложно. —Ага, —Тэхён целует его в макушку. — С тобой не так сложно, Чонгук. —Мне тоже легче с тобой в жизни.—Чонгук целует его ключицы. *** Конец лета. Чонгук сидит один у окна, чувствуя легкий ветерок на своей коже, пока закат рисует себя целиком. Простой взгляд, но он позволяет Чонгуку позволить всему этому погрузиться в глубину своего сердца, которое было тяжелым за последний год. Он кладет на него руку, чувствует удары, глубоко дышит и, наконец, глядя на закат, повторяет слова, которые было труднее всего найти. Я прощаю себя.