Безумная рефлексия

      Человеческая плоть – в высшей степени гениальное творение Господа. В ней безупречно всё, будь та нежной или грубой, пылкой или холодной... В ней превосходно всё: каждая клеточка. Нет плоти непривлекательной. Каждая содержит в себе невероятный, чарующий аромат, раскусить который способен лишь искусный гурман. Таким был Ганнибал Лектер: он знал толк в человеческой плоти. Дьявольским гением он предстал в глазах его особенного гостя, профессора чёрной магии, прибывшего к нему на ужин прямиком из Германии, мастера Воланда.       – Ганнибал, будет вам дано по вере вашей, – говорил он, запивая ломтик сочащегося розоватым соком мяса пряным вином. – Есть загробная жизнь, поверьте. Вечность работает на вас, и только от вас зависит, какой она будет. Какой вы хотите узреть её?       Ганнибал усмехнулся. Зеленовато-карие глаза коварно блеснули.       – Меня ждёт преисподняя. Никакой иной загробной жизни я не жажду.       С ужином было покончено. Решено было переместиться в спальню.       – Почему вы так считаете? – продолжал вести беседу Воланд. В голосе, пусть и серьёзном, явно прослеживалась лёгкая издёвка: он знал ответ. Диалог был только игрой.       – Сами же сказали, будет дано мне по вере моей. Неужели я не могу верить в Ад, если передо мной сам Дьявол? – в спальне было душно, потому Ганнибал расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, обнажая могучую грудь. Собеседник стоял возле раскрытого шкафа, где среди одежды на полках лежали самые различные игрушки, но взгляд его привлекла плеть. – Я знаю цену своим деяниям.       Воланд обернулся, улыбаясь самыми уголками губ, и изрёк:       – В моей обители вам будет дарован самый горячий котёл.       Ганнибал окинул образ Воланда с ног до головы: стать фигуры подчёркивал деловой чёрный костюм, словно подтачивая и без того острые плечи и скулы. Большие глаза глядели в упор. В руках сверкала плеть.       – Судя по плети в ваших руках, вы намерены провести мне подготовку к моей загробной жизни, – в ответ на это Воланд рассмеялся тихим, с нотками пьянящего безумия, смехом. Он встал к Ганнибалу вплотную.       – Вы против?       Ответом был поцелуй и до того крепкий и страстный, что сомнения улетучились сами собой. Ганнибал был готов к мукам. Из рук самого Дьявола эти муки воспринимались им как награда. Потому, не разрывая поцелуя, он принялся раздеваться. Прохладные руки Воланда легли на его талию и, обводя контуры мужественной фигуры, скользнули вскоре на ремень брюк. В одежде не находилось прежде смысла: к чему это прикрытие? Нагота была истинной добродетелью, символизирующей открытость и готовность испытать сладость боли. Добродетелью являлась и покорность: Ганнибал сам опустился на колени, уткнувшись лицом в бархат одеяла, укрывшего постель.       Воланд стянул его запястья ремнем, и наблюдая за пульсацией набухших вен, невольно очаровался: дьявольский гений стал в его руках мазохистом. Впрочем, он находил деление садомазохистских сексуальных предпочтений напрасным. В крови всякого мазохиста кипят садистские наклонности. Тот, кто любит ощущать боль, готов при удобной возможности превратиться в мучителя. Ганнибал был тому ярким примером.       Раздался судорожный вздох, когда прохлада плети скользнула вдоль позвонков, играясь, а следом – стон и раскат удара о кожу. Воланд ухмыльнулся от удовольствия: до того красиво багровел продолговатый след. Это было изящнее влажных отблесков поцелуев на лопатках. Перед ним горела и наливалась красным жизнь злого гения. Горела и краснела с каждым новым ударом.       Колени Ганнибала дрожали. Он неустанно кусал губы и впивался ногтями в ладони до побеления костяшек. Волосы беспорядочно липли к взмокшему лицу. Чем громче кричала в нём боль от ударов плети, тем более хриплыми становились его стоны, и тем ярче на щеках полыхал пунцовый румянец. Солёные дорожки пота ядовито раздирали плоть и жгли раны, на который выступили алые крапинки крови. Он подрывался на месте всякий раз, когда плеть со свистом приносилась в воздухе. Дёргался даже когда Воланд лишь игрался, делая вид, что вот-вот ударит, но не ударяя. Это ожидание воспринималось унизительно. Но как же сладко отдавала в низ живота будоражащая нутро боль. В такие моменты он был готов кричать слова благодарности Воланду, ведь унижение, вызванное предвкушением мучительной ласки, убивало его. Он умирал, когда в перерывах от ударов задыхался, и оживал вновь, получая порцию необходимого удовольствия.       Воланд рывком развернул Ганнибала к себе, и тот обессиленно прислонился затылком к кровати. Руки его оставались связанными.       – Вижу, вы прониклись одним из ритуалов Ада, – прошептал Воланд, засмотревшись на сочащуюся из чужой губы, кровь. Не дожидаясь ответа, слизнул её кончиком языка.       Ганнибал только слегка улыбнулся. По коже вмиг пробежали мурашки, когда прохладные руки Воланда скользнули по его груди вниз, к бёдрам.       – То, что вы намереваетесь сделать сейчас, тоже ритуал Ада? – спросил, когда Воланд наклонился над твёрдым, с набухшими венами, половым органом.       – К сожалению или к счастью, оральный секс придумали люди, а не демоны, – ответил и ахнул, опаляя пылким дыханием возбуждённую головку, затем слегка провёл по ней языком. Спускаясь ниже, поцеловал фиолетовую венку. И чем ниже оказывались поцелуи, тем сбивчивее делались вздохи Ганнибала.       Горький, гремучий жар, осевший на губах металлическим привкусом, усилился. Ему тяжело было противиться. Можно было лишь отмерять мгновения, когда этот жар извергнется, как извергаются вулканы на далёких, необитаемых островах. Ганнибал сам был как остров: затерянный в мире и ласкаемый лишь океанской пучиной. Затонуть в бесконечной тьме её вод было его судьбой. Такова была его нечаянная, безумная рефлексия, вызванная игрой горячего языка с его напряжённым половым органом. До того эта игра была страстной и страшной, что он вновь стал задыхаться. Не хватало ужасно руки на горле, что могла бы избавить его от мучений, но рука эта сжимала основание члена и ритмично двигалась. В плену тонких горячих губ Ганнибалу делалось сумасшедше жарко. Он трепетал под их ласками и вдруг выгнулся. Выгнулся до отрезвляющей боли в пояснице. Жар, терзающий его всё время, сколько за ним наблюдали большие демонические глаза, наконец вырвался наружу.       Обессилев, Ганнибал лёг на прохладный пол, устроившись на боку.       – Вы ведь мечтали о рефлексии? Я дарю её вам. Ни одно больше убийство не даст её, – говорил Воланд довольно, поднимаясь с пола. – Но прежде чем насладитесь ею, подскажите, где у вас находится ванная комната.