Самое страшное проклятие — любовь.
И даже просто прикрывая глаза всё возвращается на круги своя: липкие кошмары преодолели границу снов, выбравшись на поверхность реального мира.*****
Солнце почти скрывается за горизонтом, окрашивая всё в свой огненно-оранжевый. Закатные лучи захватили собой каждый дюйм этого города, этой улицы. Сатору знает куда ему идти, запах Сугуру отпечатался у него на коре головного мозга, как самое важное и жизненно необходимое знание. Вот, сейчас он завернёт за угол и снова увидит его: раненного, изнеможённого, но совершенно не сломленного. Устремлённость и четкая надежда в фиолетовых глазах встречается с лазурным бушующим океаном эмоций. Вот они: страх, трепет, боль, решимость. Сатору хотел бы их скрыть, запечатать, но знает, что против Сугуру это бессмысленно. Он всегда его понимал без лишних слов и мимики. И сегодня он должен убить Сугуру Гето. — Ты опоздал, — слышится тихий, но с едва различимой нежностью, голос, а на губах глупая и фальшивая улыбка, от которой в животе все скручивается холодом, — Сатору. Гето медленно оседает на землю. Больше ему идти никуда не надо: он тоже осознает, что здесь и сейчас всё закончится. Он смирился так быстро, что Сатору хочется выть. Они ведь оба знают что сейчас будет — необратимое событие; Сугуру даже не пытается хоть себя спасти. — Подумать только, что ты найдёшь меня, — замечает Гето, и Годжо понимает: они долгих восемь лет играли в эти прятки-догонялки, из которых в итоге вышел победителем догоняющий. — Как там моя семья? Да, восемь лет назад у Сугуру появилась вторая семья. Две маленькие девочки, которые пережили множество страданий от рук глупых, подлых и жестоких обезьян. Порой, человеку даже не нужна сила, чтобы творить зло. Он забрал несчастных под свое крыло, удочерил и чувствовал себя почти счастливо. С годами круг этой семьи вырос, набираясь понимающими Гето людьми. — Они все сбежали, — понимает о ком идёт речь Сатору. Мимико и Нанако — его приемные дочери и некогда маленькие девочки, которые подвергались жестокому обращению со стороны жителей той самой деревни. Лару, Мигель, Манами и Тосихиса — верные последователи Гето, которых тот тоже считал своей семьей. — Сбежали даже те, кто были в Киото. Ты ведь сам им приказал, разве нет? «Ты хоть когда-нибудь считал нас с Сёко своей семьёй?» — вертится вопрос на языке, но решимости озвучить не находится. Сатору просто не хочет знать ответа на этот вопрос. — Ну, в отличии от тебя, я парень добрый, — уже радостнее звучит голос Сугуру и ответ на предыдущий вопрос находится сам. — Ты ведь специально отправил ту малышню, надеясь, что их смерть подтолкнёт Оккоцу стать сильнее? — Нет. Это потому что я доверился тебе. Эти слова срываются сами, как-то оглушительно разрезая воздух, вместе с ним попадая по больному сердцу. Пораженный этими словами взгляд Сугуру сыпет поверх раны соль. — Я знал, что твои принципы не позволят тебе убить молодых магов, — уже чуть тише поясняет Годжо, опуская взгляд. Он просто не может больше смотреть в эти глаза. — Ты?.. Доверился?.. Мне?.. — по частям вопрошает самый близкий сердцу Сатору человек, изумлённо округляя глаза. В его голосе столько неверия, что больше всего на свете хочется убить себя, а не Гето. Ответ таится на самом дне лазурного океана чужих глаз. — Подумать только, — шепчет едва различимым голосом Сугуру, но Сатору всё равно отлично слышит, — ты до сих пор мне доверяешь…Всегда, Сугуру.
Я всегда тебе доверял.
— Я возвращаю это тебе, — с этими словами в Сатору летит пластиковая карточка его ученика, которую он ловит двумя пальцами. — Так значит в начальной школе беспредел тоже был твоих рук? — Сатору старается злится, рассматривая потерянное Ютой удостоверение, но не уверен, что выглядит достаточно правдоподобно. — Может быть, — Сугуру отпускает тихий смешок. — Ах ты, — ненадолго зависает маг, подбирая нужные слова, — пропащая душа! Да, пожалуй, эти слова подходят больше всего. Сатору чувствует на себе пристальный, немигающий взгляд Сугуру, но ответить тем же просто не может: ему страшно. Сатору не шевелится, спрятав пластиковую карточку, и понимает: ещё минута и он точно не сможет. Сбежит, отпустит, проиграет. Да просто разрыдается, словно он снова глупый, наивный и влюблённый первокурсник. — … — слова упрямо не лезут в горло и приходится сделать глубокий вдох, собирая в себе остатки сил. — Скажешь последние слова?.. Вот к чему они пришли… — … — Сугуру тоже молчит прежде, чем ответить. — Мне не важно, что говорят другие: я всё равно ненавижу обезьян. Но это не значит, что я ненавижу кого-то из колледжа. Незримая надежда раскололась, осыпаясь сияющим песком под ноги. Это совсем не те слова, которые он хотел услышать. Уголки губ невольно тянутся вверх: Сугуру ведь не изменился. Он остался ровно таким же, каким Годжо его и знал — твердой и несокрушимой скалой, верной своим принципам до самого конца. Всё тот же шестнадцатилетний парень в теле взрослого... И Сатору не может его ненавидеть, презирать или насмехаться над ним. Потому что сам не хочет — не может — быть таким же. Его раздирают на куски решительность и сомнения. — Просто в таком мире, — на выдохе продолжает Сугуру, — я никогда не смогу смеяться от души. «То есть, всё это время твой смех рядом со мной был фальшивым?..» — вновь висят так и не озвученные слова, а сердце заходится в бешенном ритме. — «Ты такой придурок! Придурок… Придурок-придурок-придурок…» — Сугуру, — зовёт Сатору в последний раз, а голос предательски дрожит. Теперь его очередь сказать последние слова, которые в итоге получаются настолько тихими, что почти что безмолвными: — Я тебя люблю. Сугуру замирает на месте, а в глазах снова изумление. Даже в студенческие года Сатору никогда не говорил ему этих слов. Так почему сейчас они вырвались?.. А, кажется он понимает… Потому что это его последние слова. Впервые за столько лет, Сатору слышит его смех. Такой чистый, пусть и тихий, печальный. Глаза неприятно щиплет и он видит как Сугуру сам прячет взгляд за черными, обожженными прядями. — Лучше бы проклял напоследок, — последнее, что он говорит, когда солнечные лучи окончательно покидают землю, оставляя после себя лишь вечерний мрак.Сатору Годжо убил своего самого лучшего и единственного друга.
*****
Сотня неозвученных слов давила неимоверным грузом из страха и сожалений прямиком на сердце. Он жалел о том, что не сказал. Он жалел о том, что сделал. Он боялся самого себя или же тех осколков, что от него остались. Понимая, что ещё живой, Сатору поднимается с кресла и плетётся по тёмным коридорам магического техникума. Он знает куда ведут его ноги: в пучину саморазрушения, но он совершенно не пытается остановиться. Он примет любую боль. Это теперь его личная ноша. Выходя на улицу, ветер словно оживает и ледяными иглами хлестает Годжо по лицу, ероша волосы и края тёмной куртки. Даже затянутое тучами небо немного проясняется, выпуская из своих пут лунный свет, освещающий внутренний двор. Сатору сегодня без толстых бинтов на глазах, как и всегда, когда идёт туда. Он обходит здание главного корпуса и медленно ступает по крутому спуску. Техникум стоял на вершине своеобразной горы, к главному ходу которого вели многочисленный ступени, тогда как с обратной его стороны, за подобием обрыва, расстилался густой лес. Сугуру он очень нравился. По молодости, они сбегали с тренировочной площадки именно сюда, наслаждаясь лесным воздухом и мирным спокойствием, вдали ото всех. Это маленькое, особое место… И сейчас Сатору идёт по этому лесу, каждый куст которого за годы одиночества выучил почти наизусть. Особо прекрасное место есть в самой глубине — участок с высоко возвышающимися соснами и приятным мягким хвойным настилом под ногами. Сугуру здесь читал, пока Сатору мирно любовался проглядывающим меж деревьев небом. И сейчас он идёт именно туда, к их особому месту, которым поделился с Сёко совсем недавно. Вот проходит колючие ежевичные заросли, вот уже и поваленный старый дуб, а следом за ним небольшая полянка, тропинка от которой ведёт к самому сокровенному. Сатору вновь ступает на мягкий хвойный налёт, неосознанно задерживая дыхание. Пришёл. Под одним из особо величественных деревьев, в самой его тени, находится он.Его могила.
— Прости, но я опять без цветов, — шепотом извиняется, опускаясь на колени перед выступающим бугром земли, густо усеянным хвоей. — Сам понимаешь, что нельзя… Они с Сёко незаконно похоронили Сугуру Гето.*****
Сатору Годжо несёт на руках мертвое тело своего лучшего друга и пальцы сжимаются так крепко, что бледнеют костяшки. Глаза неприятно печёт, они совсем покраснели от перенапряжения и сдерживаемых слёз, но эмоции — это не то, что может позволить себе маг со статусом Сильнейшего. Пострадавшие маги и ученики уже получили всю необходимую помощь от Сёко, поэтому ближе к ночи он приходит к ней в морг, где девушка уже практически жила. Иейри видит тело и молча кивает, поджав губы. Горло болезненно сжимается: она знает чьё это тело. Каждый из этих троих знал чем закончится вся эта история, но только Гето ни о чем не сожалел и смог улыбнуться. — Сёко, — зовёт от давнюю подругу тихим, шершавым голосом, не выпуская тело Сугуру из рук. — Я сделал… это. Иейри кивает, делая глубокий вдох и пытаясь вернуть себе ту самую маску невозмутимости, которую не снимала уже с десяток лет. Она привычным движением натягивает медицинские перчатки на руки и выжидающе глядит на Годжо, давая ему возможность самому переложить тело на стол. Сатору замедленными, нежеланными шагами подходит к столу и замирает на месте, пытаясь найти в себе силы нести ответственность до самого конца. И, кажется, находит. Сёко подходит к нему и осторожно касается плеча, как бы намекая отвернуться и не видеть дальнейших манипуляций. Но он упрямо смотрит и даже не отходит. Следующие его слова сами срываются с губ: — А… нам обязательно?.. — вопрос обрывается и Сатору переводит взгляд невозможно-голубых. покрасневших глаз в карие напротив, молясь, чтобы Иейри и сама всё поняла. — Да… — она понимает. — Но мы не можем! — Сатору чувствует, как напряжена каждая клеточка его тела, как натянуты до предела все нервные окончания и как балансирует на грани он сам.Он лучше сожжёт свое собственно сердце, чем его.
— Послушай, — пытается она вразумить парня, но руки у самой предательски дрожат. Она изучала, вскрывала и сжигала уже сотню тел: от самых юных первогодок до глубоко уважаемых магов. И весь этот опыт оказывается совершенно бессильным, когда она вновь смотрит на истерзанное тело когда-то друга. Тяжелый выдох. — Прошу тебя… — правда умоляет Сатору. — Хорошо. Иейри подделывает с десяток документов и отчетов, но совершенно не жалеет. Возможно, она всю свою жизнь тянулась к статусу врача именно для того, чтобы сделать то, что делает сейчас. Сатору помогает ей привести тело в порядок, омыть и переодеть. Они делают это не сговариваясь, просто зная, что так надо. Что он этого заслужил.Этой ночью они прощаются с Сугуру Гето не как с проклятым магом, а как с близким другом.
*****
Сатору нежно проводит рукой по небольшому камню покрытому мхом, который служит надгробием. Ему хочется биться головой об этот камень, перекрывая душераздирающую боль физической, но он до последнего сдерживается. Уже полностью ложится на землю, рядом, и смотрит в бескрайнее ночное небо, как когда-то раньше... Когда-то раньше он так же лежал здесь рядом с Сугуру и смотрел на это же небо. Глаза снова начинают предательски слезиться, и Сатору зажмуривается.Чёртова рекурсия возвращается.