Не проси о танце Арлекина

      Верхняя палуба «Агата» жила этим днём. Лорд-капитан и её сопровождающие вернулись, дни, проведённые в пустоте космоса, и цепях неизвестности остались позади. Джай Хейдари не захотела ничего слушать и тем более идти молиться по настоянию сестры Ардженты, а решилась устроить праздник в честь возвращения. Им всем это было нужно, в первую очередь, самой Лорд-капитану, чтобы хоть немного согнать с плеч черную вуаль клинков и ядов, осевшую пепельным плащом на душе.       Праздник был в самом разгаре, люди веселились, поднимали тосты, восхваляли Императора и благодарили за возвращение Её Светлости. Амасек, музыка, украшенный зал, улыбки, танцы и блеск в глазах.       Джай Хейдари зажигалкой носилась по всей офицерской палубе, созывая людей сегодня хоть немного расслабиться. Стоящая в темноте Кассия с головой погрузилась в свою мантию и хотела уже тихо выскользнуть с палубы, когда её на танец пригласил Хейнрикс. Потупив взор, и комкая полы нового наряда, она всё же несмело вложила свою ладонь в его, ожидая впрочем, что в любой момент мужчина отдернет руку от отвращения. Только трагичные ожидания не оправдались и Кассия, со счастливым лицом закружилась в танце, впервые в жизни чувствуя восторг.       На всё это с высоты мостика смотрела Лорд-капитан. Эдита Сиданус фон Валанциус, укрытая в неясном свете едва горящих люменов, стараясь совладать с эмоциями. Амасек только обнажил раны, оставленные Коморрой, ужасы и боль, навсегда въевшиеся в память и душу. Пока они бежали, продираясь через врагов, не было времени остановиться, задуматься, стряхнуть оковы усталости, а вот теперь это давило могильной плитой к полу.       Эдита улизнула в середине праздника, когда закончилась торжественная часть и все разбрелись на группы по интересам. Алкоголь, помноженный на тяжесть воспоминаний, новые шрамы на теле, яркую седину в темных волосах и новых пассажиров, давил не хуже гидравлического пресса.       Ей казалось ещё немного, и она сломается, ещё чуть-чуть, последняя хворостинка ляжет на хребет и кости с громким хрустом лопнут.       Дорогое одеяние душило, высокий ворот-стойка давно расстёгнут, сорочка под ним так же не стискивает шею, но всё равно, не хватало воздуха. Так хотелось сделать вдох, как раньше полной грудью. И не получалось, что–то стискивало горло, душило до пляски черных пятен перед взором.       – И вот Купец Бездомный сокрыт среди теней,       Искать покоя он пришёл и просит вдоха,       Туда, где не найдёт его звучание молитв.       Ты темнотой укрыться так желаешь,       Не замечая, впрочем, одного,       Не цепи, яды и клинки терзают душу,       А оковы страха, ярости и муки,       Что Коморрой рождены.       Мягкий раскатистый баритон чудесно поставленного голоса впился в кожу, казалось, даже проникал под неё.       Эдита вздохнула, в очередной раз удивляясь, отчего ж так душно на собственном корабле. Стоять спиной к жуткому гостю она не стала, но и оборачиваться сразу не спешила.       Арлекин передвигался бесшумно, высокий, легкий, как перо. Пестрое длиннополое одеяние, скорбная маска в прорезях которой не видно даже глаз, высокий ворот, темный капюшон, не видно и полоски кожи.       – Мне казалось, пьеса завершилась, – Эдите было не по себе от присутствия Арлекина.       Уже зная, кто это, как и его роль в бесконечном Маскараде, спина холодела от одного лишь взгляда. И вместе с тем в памяти всплывала первая встреча: капкан клинков, одурманенный разум, запах крови и звон цепей. И вот средь матовой черноты ступила вперёд фигура, наклонилась, глянула в глаза. Ярким пятном выделяясь среди обсидиана зала, он заставил вжать голову и цепляться за ускользающую действительность.       – Все прославляют наше чудесное спасение из Коморры, а ведь у неё есть конкретное имя.       Слышал бы её сейчас Хейнрикс и дознавателя хватил бы удар. За всю свою недолгую бытность Вольным Торговцем, Эдита наговорила и натворила приблизительно на пяток прилюдных сожжений, штук семь анафем и даже парочку сервитизаций. Сестра Арджента так яростно прославляла Императора, что спас их из ужаса Темного Города, что не нашлось слов опровергнуть её веру. Никакого чуда не было, лишь нити невидимок-кукловодов позволили скользнуть между клинков.       Чем дальше шёл шальной поход, тем чаще на душе тяжестью висела ответственность не только за себя, но и за доверенные миры. Оно стягивало, оплетало и вокруг звучали только пустые молитвы. Шаг в темноту, сквозь горизонт бытия дал сделать Арлекин, назвавшийся Ноктюрн Забвенья, а открыть нужную дверь – друкхари.       Еретические мысли она предпочитала оставлять при себе, но сейчас как никогда они рвались наружу, просились криком в пустоту. И всё, чтобы не стало хуже одной душе, а может, не одной.       – Твой крик безмолвен, страхом кары скован,       Но не боялась ты средь черноты бродить,       Косою смерти, иглой с ядом в рукаве.       Как быстро ты ступила на подмостки сцены,       Так быстро ты ушла, развея тени.       Эдита до побелевших пальцев сжала железный парапет, силясь то ли вырвать его, то ли развернуться и ударить Арлекина. Дерзость, ярость и бессилие точили изнутри, вторя стихам, сердце, повинуясь журчанию хорошо поставленного голоса, то ускоряло, то замедляло темп.       – Пьеса далека от завершения,       Объявлен передышкою антракт.       Вот только тяжесть роли на актёре       Не дают вдохнуть ему сполна.       У неё создавалось впечатление, что скопившиеся внутри чувства рванут мельта-зарядом. Бешенство, невозможность получить так нужный воздух требовали выхода хоть в чём-то. Вереница бесконечного насилия Коморры гасила другие позывы выразить эмоции, чем не выплеснуть их в кровавом плеске и росчерках клинка.       Ноктюрн встал неподалёку, кинул взгляд на веселящихся и восхваляющих её людей, на танец Кассии и Хейнрикса, задорную улыбку Джай, грозные выкрики Ульфара. Эдита будто стояла в ином мире, бесконечно далека от тех людей, кому с радостью подставила бы спину.       Она кинула взгляд на застывшего рядом ксеноса, на скорбную маску, недвижимую фигуру в пестром наряде. Он так выделялся среди окружающего пространства, слишком утончённо и ярко выглядел средь железа, блеска золота аквилл и черепов.       И почему-то в голове возник мягкий голос Ирлет, о сущности стоящего рядом Арлекина, о страшной роли в Маскараде, о вечной скорби одиночества и зловещей тени Той, Что Жаждет. Хозяин сцены, вечный антагонист, судья, каратель и убийца. И вместе с тем – артист, скоморох в чьём танце вихри варпа.       – Подари мне танец, Аребенниан, – слова вырвались помимо воли, будто говорила не она.       Арлекин бросил взгляд, едва повернул голову. Удивлён ли он? Расстроен? Не видно из-за маски. А может, отвращение накрыло душу? Жалкая мон-кейка посмела его пригласить!       – Забудь! – тут же выпалила Эдита, постаравшись хоть как–то разрядить обстановку. Вряд ли он пришёл её убивать, в этом случае не стал бы даже разговаривать, но всё же хотелось бы сгладить ситуацию. – Я пьяна, не умею танцевать и вообще поддалась эмоциям. Прости.       Твердолобый и преданный сенешаль, услышь сейчас её, точно провалился бы сквозь все отсеки в открытый космос со стыда. Его Лорд-капитан, Вольный Торговец, извиняется перед каким-то ксеносом, пусть и смертельно опасным.       Эдита поторопилась удалиться из-под вязкого взгляда. Пара тяжелых шагов, отдающих в висках ритм сердца, цепкая хватка на запястье, разворот и вот – она в объятьях.       Разница роста оказалась в этот момент столь существенна, что женщине приходилось задирать голову, лишь бы хоть как-то видеть маску. Под пальцами мягкая ткань перчатки, на тыльной стороне – касание жал ромбовидных когтей. Вторая рука вдоль спины, столь расслаблена, не держит и не даёт уйти. Сквозь прорези сейчас едва-едва виднелись глаза, но разобрать цвет не удавалось, лишь отблески люменов говорили, что они там вообще есть.       – Ты столь опрометчива в словах,        Но уверена в исходе.       Бархатный голос гипнотизировал, сковал, она с трудом держалась, чтобы не отступить, не сбежать позорно из собственной ловушки. Он вроде бы не злится, даже напротив, с интересом говорит.       – Смотри в глаза, не отрывай свой взор,       В них тебе дано узреть лишь эхо.       Не гляди вокруг, упрямься, но не стой:       Танцуй, пари и повторяй за мной.       – Я не поспею и отдавлю тебе ноги, – решилась на последнюю отчаянную попытку уйти из его рук Эдита.       Она видела, как двигался эльдар, показная ленца кошачьей грации не давала обмануться. Реакция и скорость стремительнее многих, в частности – людей.       – Антракт меж актами даёт покой,       Так и к чему актёрам пьесы тропиться?              Первый шаг прыжком стал в бездну, крепкая хватка рук, шаг следом, разворот, шорох плаща и смазанный вихрь пёстрых одеяний. Может, гипноз, может, влияние варпа, но движение вышло на удивление легко. Следующий шаг, тяжесть одежды сдавило грудь и плечи, в легкие наконец-то хлынул воздух. Морозный, лесной, вязкий от ароматов.       Поворот, выдох, стук сердца, вуаль красок разбилась в осколках тьмы, укрыла крыльями, погасила свет и звуки. Лишь шорох лёгкой ткани, боль в руке и спине от когтей. Они давали упасть в безвременье, саднили напоминанием, что всё здесь вокруг – реальность.       Эдита шагала следом, не отнимала рук, сжала легкое пальто на плече, ловила взгляд из-под маски. И едва заметные точки засияли красками. Менялись, переливались в темноте и шепотах тени. Красный, черный, серый, голубой.       Ветер подхватывал полы одежды, боль в носках и стопах, каждый шаг, разворот, изгиб в пояснице. И не сразу понимаешь, что мир смазался, ушёл, погиб за вереницей масок этой сцены. Она – импровизация, каприз девчонки-мотылька, чьё любопытство вело к огню пурпура и забвенья.       Тени взорвались, расправив крылья, ведя танцоров в руки той, в чьи мысли погружался каждый день партнёр. Задорный смех, потом и кровожадный вопль, сладкий запах, обещающий блаженство. А за ним смрад гари, опалённых душ, угаснувших и потонувших в ворохе страстей.       Дыхание сбивалось, усталость в теле, казалось, впилась в душу, цветными когтями забираясь под одежду. И видны лишь глаза, что теперь переливались проклятым пурпуром. Вихри варпа за плечами, рёв монстров, эхо скрежета когтей, вой ветра от взмахов тех чудовищ. Приветствие незваных гостей.       Не останавливаться, двигаться след в след, держаться за руку, смотреть в глаза. Задорный смех и шепот за плечом, всего лишь на мгновение обернуться, но снова поворот ведущего танцора. И в ответ – скрежет злобы.       Скорбный дух, чей взгляд сиял теперь жёлтизной, кровь из-под когтей, едва заметна в ворохе картинок. Вокруг тяжесть проклятия, материальность мысли и желание. Он привёл добычу, что так жаждала стряхнуть тяжесть свою с плеч. И не даёт добраться, закрывает, пляшет медленно, подстраиваясь под чуждый ритм. И всё равно ведь ускользает под злобный вой хозяйки сада, где властвует соблазна родник.       Гортанный отзвук гнева за спиной, снова взмах руки, крыло наряда. Под пёстрой краской будто скрыто колдовство, та магия, что чужда всем. И взгляд, где перетекал цвет, вёл в бездну и держал у самого порога, где тьма рождает хаос и наоборот.       В вихре танца безумия и страсти, где взращивает боль Та, Что Жаждет. И в саду из ярких красок, искушений и страстей лишь Арлекин черным бельмом вечно пляшет. Эдита сбивала дыхание, сердце выстукивало марш, и не понять то ли победный, то ли похоронный.       Они вязли в паутине из страстей, их обволакивал туман дурмана. А в голове – не отвести бы взгляд от маски. И хотелось крикнуть: «Стой», но танец не кончался. Урок ли это или милостивый жест, чтоб дать понять – никогда не приглашай на танец Арлекина.       Повтор движений, шаг, разворот, вздох, бой сердца будто в горле. Страх вокруг, не заблудиться бы в садах, в виденьях маски тёмного забвенья.       Краски угасали, немая музыка сердец погасла, вернулся воздух, запахи и свет. В полутьме «Агата», на подмостке, остановился их бесконечный бег.       Удар ботинка о металл, нет равновесья. Нелепый взмах руки в попытке вернуть опрометчивый шаг. Чувство дежа вю, когда точно так же, в полёт её отправил иной его собрат. Время вновь пошло и в его медленном биенье, лишь увидела, как пальцы выскальзывают из руки. Арлекин стоял, смотрел, бесстрастный к попыткам сохранить почти оборванную жизнь.       Снова чувство полёта, страх в висках, в горле сердце стук, металл когтей и после – захват, прерывающий паденье.       Внизу всё так же звучала музыка, прошла будто пара минут, но для Эдиты она стали вечностью. Тянулось время, гас цвет во взгляде Арлекина, закончен его танец – подарок мотыльку. Рывок, как счастья вдох, вновь твёрдая опора под ногами.              – Никогда, – шепот Эдиты отдавался в висках, дрожи в ногах и боли на руке. – Больше никогда. Урок я усвоила, можно не повторять.       – То не было уроком, лишь подарком,       Позволившем тебе вдохнуть.       Не хотелось с ним соглашаться, но после странного танца, калейдоскопе из теней и варпа, дышать стало легче. И только после впорхнуло осознание, стоит он сгорбившись, и лоб ко лбу. Для него это всё стало не меньшим испытаньем, защита, темп иной и большая опасность. Не погасла свеча разума и не затухли искры души, лишь разозлилась на него Та, Что Жаждет. Снова из её капканов ускользнул наглый Арлекин.       Эдита видела лишь отраженья, всполохи, мерцание, клубки. Арабениан же смотрит в эту бездну каждый день. Скользил и раздражал и не давал себя схватить, в потоке мыслей бога хаоса, прятался среди цветов страстей божественного сада.       И всё вдруг стало таким неважным: проявившаяся в волосах седина, новые шрамы, пережитое насилие, боль и предательство. По сравнению с тем, что видит сей актёр. И воздух вдруг стал так свеж, и успокоилось почему-то сердце, снова лёгкость на плечах. Остался только долг, но то привычная уже тяжесть, ведь голод ереси терзал Простор.       Ноктюрн всё стоял, сгорбленный, напряжённый, в темноте снова не видно глаз. И, кружил всё голову вихрь эмоций, которому не находилось адекватных слов. На языке плясало всё: от грязи ругани до экзистенциального восторга. И, подумав, что падать стало дальше некуда, Эдита подалась вперёд. Холод маски на губах, замершее время, звонкий смех. Секунда растворилась в вечности, последней точкой танца и подарка. Только через мгновение, Лорд-капитан буквально шарахнулась назад, чувствуя насмешливый взгляд, а тени скорбной маски в ответ сложили ехидный узор.       Медленно осознавая произошедшее, попятилась Эдита, едва удерживая себя от позорного бегства. Не с руки Лорду-капитану, бегать от ксеноса на собственном корабле. Щелчок прозвучал едва слышно, голо-проекция укрыла незваного здесь артиста. И возможно, только ему лишь ведомо, сколь тонкий лёд под сапогами фон Валанциус.