Как завтрак в постель

      Конец зимы выдался холодным, ветреным. Данте встал пораньше, умылся, бесшумно шмыгая из комнаты в комнату и открывая двери. Почистил зубы, побрился, сварил кофе, полистал газету и успел решить сканворд на последней странице — а Вергилий по-прежнему спал.       «Хронотип человека, девять букв.» Данте ухмыльнулся, вписывая слово, и подумал, что это совершенно не про его брата. За окном кружились и прилипали к стеклу снежинки. Данте отложил газету, вымыл чашку, поставил ее обратно и вылил в нее остатки из турки. Выложив на тарелку булочку из бумажного пакета, он взял тарелку в одну ладонь, а чашку во вторую. Половицы под ногами поскрипывали, над кофе поднимался дымок.       — Проснись и пой, соня, — позвал Данте, разместив нехитрый перекус на комоде, и шагнул к кровати.       Вергилий причмокнул, повернувшись на спину и раскинувшись на свободном матрасе. Одеяло под ним сползло и лежало почти целиком на полу.       Ну что за прелесть — сдержать улыбки не получилось. Данте присел с края и подпер подбородок кулаком.       Вот он, полюбуйтесь. Полудемон, грозившийся поработить мир подземный и мир людей — с полоской поднимавшегося и опускавшегося от каждого вдоха живота между задравшейся футболкой и сползшей резинкой штанов. Захотелось провести по этой полоске языком (Вергилий всегда так забавно дергался и издавал ни с чем не сравнимый звук, когда Данте делал это). Спит, как младенец, разлохмаченный и с красной отметиной на отлёженном локте. Это был особый Вергилий: Вергилий Утренний, полностью расслабленный и без привычной хмурой морщинки на лбу. Из всех существующих Вергилиев этот был самым милым — не то чтобы Данте конечно не считал таковыми других, но… Но.       Вырвавшись из умиляющегося оцепенения, Данте полностью забрался в постель, устроившись у брата в ногах. Будить его не хотелось, но как это иногда бывает, в голову Данте прокралась одна щекотливая будоражащая воображение мысль и больше решительно не хотела покидать его. Не дав смятению одолеть себя и сбить с поставленной цели, Данте подцепил резинку и плавно потянул ее вниз.       От открывшегося вида сперло дыхание — почти с жадностью он припал к торчавшим у брата тазовым косточкам, целуя каждую поочрёдно и прихватывая зубами кожу вокруг. Вергилий что-то промямлил, сморщив нос, но больше ничего возражать не стал. Тогда Данте прижался щекой с подбритой щетиной, потираясь и съезжая еще ниже. Ткнулся носом туда, где начинались волосы, и сдернул штаны с ягодиц, прижавшись и обхватывая губами член.       Данте целовал его по всей длине, проводил вдоль, быстро двигая кончиком языка. Посасывал головку, отпускал. Приподнимал и ласково проходился сжатыми в кольце пальцами, свободной ладонью поглаживая внешнюю сторону бедра. Данте делал такое раньше, по неопытной юности — и до сих пор не мог вспоминать об этом без отвращения, туго скручивавшегося внутри. Давным-давно, когда он пытался заглушить горечь утраты алкоголем и беспорядочным сексом с незнакомцами, это приносило шаткое подобие утешения. Потом Данте бросил эту затею, с головой погрузившись в работу — ощущать чужие прикосновения было все равно что оставлять на себе несмывающуюся грязь. Потом Фортуна; еще несколько долгих лет одиночества, в которые он решил, что посвятит себя единственному, что, как он думал, осталось ему от Вергилия.       Затем сам Вергилий — из плоти и крови, собранный из кошмаров, сотканный из вкрадчивого голоса и нежного зеленого взгляда из-под черных ресниц. Из алчущего существа на самодельно воздвигнутом троне. Его брат: рана, едва-едва покрывшаяся коркой, и безжалостно раскрытая снова. Он понял это в ту ночь, которую они с Ви провели в агентстве (ничего особенного, кроме разговоров по душам) — оказывается, его брат тоже скучал по нему. Оказывается, он тоже, как и Данте, скорбел.       Затем ад — и долгие томные часы, а может дни, проведенные в молчаливых объятьях. Соприкосновение лбами и коленями, как будто что-то наконец расставилось по местам. И даже от простого присутствия рядом становилось как-то легче дышать и хотелось по-дурацкому улыбаться. И закричать на всю преисподнюю, на весь земной шарик какую-нибудь глупую-глупую глупость.       Он ощущал себя так только рядом с Вергилием.       Так, что хотелось бросить к ногам брата весь мир.       Ноги, тем временем, дернулись. Данте поплотнее сжал губы и выбрал наивнейший из его арсенала взгляд. Господь, пусть только не спектральные клинки под лопатками — он не выдержит такой бурной реакции с утра.       — А?.. — хриплым со сна голосом выдал Вергилий, приподнявшись на локтях.       Данте расхохотался, как был, прямо с членом во рту. Вибрация, поднявшаяся из горла, видимо, доставила Вергилию особенное удовольствие — он поперхнулся, подавившись воздухом, и густо заалел кончиками ушей.       — С добрым утром, — отсмеявшись, сказал Данте, с влажным звуком выпустив головку. — Извини. Ты просто так сексуально распластался по кровати. А мне было скучно одному.       Кажется, понимание приходило к его брату с задержкой. Оглядев себя и Данте, он поразмыслил еще пару секунд, смаргивая остатки сна.       — Боже, Данте, — наконец, простонал Вергилий. — Ты чего?..       «Зануда», беззлобно подумал Данте и тут же мысленно добавил: «Просто я люблю тебя. А больше, собственно, ничего.»