По пьяной _лаве

Шэнь Цинцю смотрел на вино. Вино смотрело на Шэнь Цинцю. Точнее, не вино смотрело, а кувшин, в который то было налито. Еще точнее, узоры на кувшине очень напоминали глаза… если разглядывать их после двенадцатой пиалы. Кстати, она еще почти не тронута: Шэнь Цинцю пропойцей становиться не собирался. Наверное. Во всяком случае, вина он точно пил меньше остальных лордов Цанцюн, отдавая предпочтение чаю. За что поначалу его очень высмеивал Лю Цингэ, считавший, что истинный заклинатель способен поглощать вино кувшинами из горла, после влегкую раскидывая врагов. А чай — для слабаков, которые только фундамент для становления заклинателями закладывать стали. Шэнь Цинцю, вспомнив его слова, презрительно фыркнул в пиалу с вином. Ага, для слабаков, как же! Но где он сейчас, этот отважный поглотитель вина, а? В земле сырой, вот где! Выяснилось, что вино, особенно крепкое, не сочетается с энергетикой в пещерах Линси. Не сочетается прямо до искажения ци. Поэтому Лю Цингэ больше нет, а он, чайный слабак, все еще жив и даже стал чуть сильнее. Отпив немного вина, Шэнь Цинцю покачал головой. Жизнь — штука забавная. После произошедшего в пещерах Юэ Цинъюань совместно с Му Цинфаном написали и огласили правило, запрещающее употреблять алкоголь, собираясь в медитацию. И неважно, в своих покоях или в пещерах Линси заклинатель собирается совершенствоваться — пить ему что-то, кроме воды или чая, запрещено. Что очень многих огорчило, ведь не в вине же проблема, а в Шэнь Цинцю. Это он испортил вино Бога Войны, из-за чего тот и пострадал. Многие об этом поговаривали с осторожностью, а вот Ци Цинци и Лю Минъянь — не стыдясь, ему прямо в лицо. Угу, угу. Ночей не спал, все думал, что бы в ту крепкую бурду, которую Лю Цингэ вместо вина частенько пил, подлить, чтобы испортить. Словно она и так не вредила: две капли того, что лорд Байчжань пил, хватало, чтобы свалить с ног лошадь! Но ему ж заняться нечем, дай лишь напакостить ближнему! Отпив еще глоток, Шэнь Цинцю тяжело вздохнул. А ведь и правда считают, что ничем, кроме «составления злодейских планов» против обитателей ордена, он не занимается. А титул «меч Сюя» и звание знатока демонических существ были ему присвоены за смазливое лицо и протекцию Юэ Цинъюаня, разумеется. Тьфу на них! Допив пиалу до дна, Шэнь Цинцю снова немного поиграл с кувшином в гляделки. Вообще, пить вино он сегодня не собирался, собрание с банкетом у них завтра, и на него, чтобы не быть погребенным под ехидными вопросами других лордов, лучше приходить трезвым. Но Мин Фань, вернувшись утром с задания, трясясь и заикаясь, сообщил ему, что видел в уездном городе Ло Бинхэ. Или пацана, на него похожего; Мин Фань был далеко, когда его увидел, а когда подбежал поближе, чтобы рассмотреть, того уже след простыл. Новость Шэнь Цинцю не обрадовала, но и не огорчила. Ну видел Мин Фань кого-то похожего, что с того? Шэнь Цинцю-то знал правду об исчезновении звереныша: из Бесконечной Бездны невозможно вернуться. Строение разломов не позволяет ни на мече взлететь, ни по стенам вскарабкаться. К тому же внутри Бездны тяжело выжить даже здоровому демону, а мальчишка мало того что полукровка, так еще и был смертельно ранен в схватке с питононосорогом. Так что это точно не он. Шэнь Цинцю так думал до обеда, пока не увидел весело смеющуюся над шуткой младшей ученицы Нин Инъин. И его словно небесной скорбью ударило. С момента пропажи Ло Бинхэ она не то что не смеялась, она даже не улыбалась. Постоянно ходила заплаканная, все выданные деньги тратила на благовония, что жгла на импровизированной могиле звереныша, которую для того соорудила. Она почти не разговаривала ни с кем, а Шэнь Цинцю так вообще избегала, считая (справедливо, но признаваться он не собирался) виновным в исчезновении ее а-Ло. А тут смех, да такой веселый. В способность мелкой ученицы шутить словно небожитель Шэнь Цинцю не верил, а вот то, что мальчишка смог каким-то образом вернуться (каким, гуи его раздери, ведь у него не осталось демонической родни, что смогла бы открыть портал из Бездны в демонические земли: всех запечатали!) и дал знать об этом Нин Инъин, верилось больше. И это было уже не весело. Для него. Ибо если твареныш вернулся, то он будет мстить. Подло, исподтишка, иначе такие, как он, не умеют. А Шэнь Цинцю даже отбиться не сможет. Ведь, чтобы сохранить репутацию, он никому не сказал об истинной природе звереныша, так что в глазах окружающих все будет по справедливости. Обиженный ученик наказывает подлеца-учителя, а доказать, что ученик является мерзким демоническим отродьем не в том смысле, что тот ему не нравится, а потому, что такова его реальная природа, Шэнь Цинцю не сможет. На полукровок очень плохо реагируют защитные амулеты, а подавить действия зелий и артефактов правды для небесного демона — раз плюнуть. Если он действительно вернулся, то Шэнь Цинцю следовало подготовиться, и быстро. Беда была в том, что Шэнь Цинцю не знал, как именно мальчишка будет ему мстить. Физически? Репутационно? Будет ли это демоническим вторжением, или, притворившись праведным заклинателем, он вотрется в доверие к руководителям какой-нибудь школы и подговорит ту организовать суд над подлым наставником? У Шэнь Цинцю не было ни малейших сведений — ведь для каждого вида мести нужно отдельное противодействие, — отчего у него дико разболелась голова. Отослав всех подальше от своего дома, он заперся и заварил чай, чтобы прочистить разум. Но чай не помог, и он достал вино. Из вина был еще худший помощник, чем из чая, но после трех пиал у Шэнь Цинцю перестала болеть голова, что уже было несомненным плюсом в пользу заявлений любителей спиртного, что, де, оно полезно для здоровья. После пятой пиалы он решил просто расслабиться и не думать о возможном возвращении мальчишки из Бездны. После седьмой на него нахлынуло вдохновение, и он изобрел несколько ловушек, призванных ловить и обездвиживать все, в чем есть демоническая кровь. После девятой у него появился план, как ударить по мальчишке на опережение. После десятой суть плана он забыл, но в голове осталось, что не последнюю роль в плане должен играть Юэ Цинъюань, пара ослов и красный халат с утками-мандаринками. На одиннадцатой до него внезапно дошло, что утки неуместны в его плане, во всяком случае, на халате. Но где их разместить, он не смог придумать и налил себе двенадцатую порцию вина. Вот только двенадцатая принесла не поправку в план, а непрошенные воспоминания, ради избавления от которых он вино-то и достал. Допив оставшееся вино одним глотком, Шэнь Цинцю налил себе в тринадцатый раз. На эту порцию он возлагает большие надежды, хотя после нее возможны неприятные гости. Они посещали Шэнь Цинцю во время банкетов с другими лордами. И, хотя впоследствии он справлялся с ними, но как именно, никак на трезвую голову вспомнить не выходило. Что ж, он будет надеяться, что с этой пиалой к нему придет правильный вариант стратегии на случай возвращения звереныша, а не какая-нибудь ерунда или… Шэнь Цинцю сделал несколько глотков из пиалы, но не успел он допить, как… — Ну здравствуйте, учитель! Шэнь Цинцю поднял взгляд от винной глади и посмотрел прямо перед собой. Напротив него стоял разодетый в черно-красные шелковые одежды тот, из-за мыслей о ком он напился. С тяжелым вздохом Шэнь Цинцю посмотрел на остатки вина в своей пиале. Допился. Причем быстрее, чем ожидал. Надо будет выяснить, у кого Мин Фань брал вино, и обходить эту лавку стороной. Гостю он не был удивлен. Чем еще мог обернуться винный дурман — наваждение, посещающее перебравших спиртного заклинателей, неспособных удержать свои силы под контролем, — как не мальчишкой, о котором он сегодня весь день думал. — О, вижу, учитель, вам уже доложили о возвращении этого ученика. Но с чего вы взяли, что вино поможет вам найти путь к спасению? Вы ведь понимаете, сколько бед и страданий принесли всем, не только этому бедному Бинхэ, не так ли? Ваши грехи даже воды реки мертвых смыть неспособны, не то что жалкий кувшинчик вина. Но не бойтесь раньше времени, сегодня этот ученик просто зашел попри… — распинался винный дурман перед Шэнь Цинцю с самым мерзким выражением лица, которое тот только помнил у мальчишки. Что логично, винный дурман редко когда принимает форму чего-то незнакомого и пугающего, обычно он становится кем-то, кого перепивший хорошо знает или о ком много думал. — …шалели от ужаса, не так ли, учитель? — заметив, что Шэнь Цинцю его игнорирует, дурман пошел в атаку. — И ты трепливый, — тяжело вздохнул Шэнь Цинцю в ответ. Всякий раз, всякий раз перед тем, как он использовал метод, — его сути он не помнил; помнил лишь, что когда-то, во времена его скитаний с У Яньцзы, этот метод ему показала одна из сестер в ивовом доме, чего, впрочем, было достаточно, чтобы использовать по наитию, — это происходило потому, что слушать его винные дурманы было решительно невозможно. Все они до единого невероятно болтливы. И если одни, например, дурман, изображающий Юэ Цинъюаня, слушать было приятно, то другие просто невыносимо. К таковым Шэнь Цинцю относил винный дурман Лю Цингэ, дурман, изображающий Ци Цинци и, в меньшей степени, дурман Шан Цинхуа. Со смертью Лю Цингэ, кстати, его дурман перестал доставать Шэнь Цинцю, но в этом не было, на его взгляд, ничего странного. Тот перестал занимать мысли Шэнь Цинцю, перестал появляться перед ним воочию, а сожаления, что не сумел вывести алкоголь из организма собрата по ордену и мог лишь наблюдать за его кончиной, очень споро забивались повседневными делами и заботами. — И это все, что вы можете сказать этому ученику?! — меж тем, пока Шэнь Цинцю вспоминал об особенностях своих винных дурманов, взъярился звереныш. Вернее, не он, откуда ему бы тут быть, его двойник из ци Шэнь Цинцю. — И это после всех потраченных на вас слов?! Шэнь Цинцю зевнул в рукав и допил содержимое пиалы. Он вообще хотел его растянуть для того, чтобы идея смогла нормально оформиться, но раз появился винный дурман, то уже без толку. Ни одна идея к нему сегодня уже не придет, так что лучше бы пойти спать. Хоть Му Цинфан и остальные и уверяли его, что он не буйный, когда выпивает сверх меры, и даже со своими винными дурманами разбирается тихо, — а с ними и не разобраться громко, ни физическое, ни заклинательское воздействие не работает, — рисковать не хотелось. — …ли бы я не зашел просто показаться своей милой Инъин, думаете, я бы оставил такое оскорбление с вашей стороны без ответа?! О нет, Шэнь Цинцю, не оставил бы! Я бы схватил тебя за лживое горло и душил бы, пока пена не пошла изо рта, а глаза не закатились бы. Ты б молил о пощаде, ты, высокомерный ублюдок, но я бы не отпустил тебя так просто! И когда ты бы схватил меня за руку, чтобы хоть как-то ослабить хватку и глотнуть воздуха, я бы не стал церемониться, клянусь. Я бы вырвал тебе руку, медленно, растягивая связки, чтобы ты прочувствовал, как натягивается и лопается кожа, исходя кровью и сукровицей, как рвется нежная плоть и орошает все горячим красным фонтаном кровавых брызг. — Продолжая молоть глупости, винный дурман подходил все ближе к столу Шэнь Цинцю. Тот тяжело вздохнул. Винный дурман как он есть. Будь тут настоящий звереныш, он бы не стал так церемониться. Наказывая его и позволяя третировать другим, он давал мальчишке уроки настоящего выживания в этом жестоком мире: не жди милости от других, выбивай ее сам. Не жди жалости от других, им не до тебя. Не верь в чудеса: несмотря на все многообразие мира, тебе, отброс, они недоступны. Выгрызай себе будущее; человеческая алчность, жадность и гордыня повергают в трепет даже обитателей ада, не то что обычных демонов из соседнего царства. Так что, будь это настоящий Ло Бинхэ, он бы не стал трепаться перед ним, просто сидящим за столом во власти винного опьянения. Звереныш бы уже напал, стремясь победить врага, пока тот беззащитен и ослаблен. Поступил бы, как полагается демону, как полагается ученику пика стратегов, оценившему картину перед глазами и просчитавшему все риски и выгоды. А винный дурман… что взять с наваждения, порожденного его собственной ци под воздействием алкоголя? — Да сколько ты будешь пялиться на кувшин, недоносок, когда я с тобой разговариваю?! — Пока Шэнь Цинцю сравнивал стоящего перед ним двойника с оригиналом, выдуманный Ло Бинхэ взъярился окончательно и, подлетев к его столу, с размаху хлопнул по тому ладонью. Дурак. Надо бить не стол, а сидящего за ним. Бить наотмашь, желательно по скуле, нанести урон, а то и зуб выбить, чтобы боль отрезвила. А стол? Ну подпрыгнула на нем посуда, и разлилась по работам учеников разведенная тушь, и что? Слишком много вина не способствует контролю за ци, и всего-то. Но с этим балаганом пора заканчивать и отправляться спать. У него завтра слишком много дел, слишком много высокомерных собеседников и много пересудов ни о чем, чтобы и дальше развлекаться с винным дурманом. А раз тот пошел в наступление, значит, Шэнь Цинцю окончательно утратил контроль над ци. Дурман надо утихомирить до того, как Шэнь Цинцю разнесет себе кабинет и пойдет буянить по пику, думая, что борется с врагом. Талисманы бесполезны, чистой ци вреда они не нанесут, как и кулаки. Он опьянел, а не отупел. Так что остается средство сестрички. Но что же она советовала в таких случа… — Да посмот… — От разозленного дурмана начало тянуть демонической энергией, но Шэнь Цинцю уже было не до этой странности. Не сумев вспомнить, как же ему советовали изгонять винный дурман, он прибег к самому простому средству по затыканию болтливого видения, которое только пришло ему спьяну на ум. Схватив дурман за отворот шелкового одеяния, он притянул его к себе и поцеловал. Глубоко, жадно, сплетаясь языками и лаская мягкий, податливый рот. Дурман затрепыхался, но Шэнь Цинцю держал крепко. Для того, чтобы придуманный мальчишка не вырвался и не начал снова нести чушь, он вторую руку положил ему на затылок и вцепился в волосы, фиксируя. М-м-м, приятные ощущения. Он всегда, глядя на лохмы мальчишки, думал, что они на ощупь как половая тряпка или волокна люффы, а они ничего такие. Мягкие и шелковистые, как шерстка императорского пекинеса. Великолепно. Когда дыхания стало не хватать, Шэнь Цинцю отпустил не дергающегося уже некоторое время Ло Бинхэ и, разорвав поцелуй, встал из-за стола. Все, дурман обезврежен, теперь можно отправляться спа… — Ч… что это такое?! Вы какого гуя творите?! Я, по-вашему, что, девица как… — начал было снова разоряться надоедливый дурман, да так, что Шэнь Цинцю, почти дошедшему до своей спальни, пришлось остановиться. — О небо, какой же ты болтливый, — простонал тот и, вернувшись обратно к столу, снова поцеловал мальчишку (тот попытался увернуться и чем-то ударить, но Шэнь Цинцю даже не обратил внимания на разрезанные рукава своих одежд, он был сосредоточен на цели). … А красивые он дурману создал глаза. Его зрачки — словно дорогое вино, насыщенно-красного цвета, с легким алым оттенком огня, что иногда мелькает в глубине. Какого цвета глаза у настоящего, он не знал. Никогда не интересовался так-то. — Вот так, — перестав целовать Ло Бинхэ, произнес Шэнь Цинцю. — И больше не шуми, винный дурман. У меня завтра очень много дел. Рассеивайся спокойно и не громи ничего. — Вы, ч… вы, что, правда считаете меня своим алкогольным бредом?! Учитель, вы вообще того… пить не умеете?! Вот умора, а еще считаетесь благородным заклинателем! Да вы… вас… а я еще… Что именно лепетал винный дурман, Шэнь Цинцю не вслушивался. С удобством улегшись на кровати, он с удовольствием уснул. У вина, помимо того, что оно избавляло от головной боли и от мыслей, было еще одно качество, из-за которого Шэнь Цинцю продолжал его пить: после вина можно было спать без кошмаров. * * * Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. С трудом удерживаясь от того, чтобы подпереть голову кулаком, Шэнь Цинцю страдал. Ежемесячные собрания лордов и так были занудными донельзя, а уж с похмелья так вообще ощущались отдельным видом пытки. И вот зачем он вчера так напился? Ну видел Мин Фань кого-то похожего на звереныша, ну стала Нин Инъин отходить и возвращаться к нормальному состоянию после четырех лет самовольного траура, чего в панику впадать? Но нет, повел себя как трусливый мальчишка, только вставший на путь совершенствования: нырнул в кувшин вина в надежде спрятаться от возможной проблемы. Разгромил свой кабинет: перевернул стол, разбросал вещи и бумаги, порвал в клочья любимый веер и разбил лучший чайный сервиз, залил чернилами пол и явно ногой или с помощью ци написал ругательства на входной двери в спальню. И вот как верить словам остальных, утверждающих, что, превысив меру, он все так же тих и не порочит свой титул постыдными выходками? Теперь понятно, отчего после каждого пира Юэ Цинъюань так настойчиво звал его на чай и кидал пристальные взгляды в течение всего дня. Ждал объяснений и извинений за неподобающее поведение. Раньше Шэнь Цинцю этого не понимал, и подобное его жутко раздражало с похмелья, отчего он злился и язвил главе сверх меры. Теперь же, зная правду, он постарается, если вдруг снова переберет с вином, сразу, не дожидаясь приглашений на чай, приносить свои извинения за все устроенное под действием алкоголя. Так и совесть будет чиста, и ненужное общение будет сведено к минимуму. На следующем пиру после собрания так и поступит. На этом он собирался пить только чай. … Пиршественный зал шумел, словно растревоженное осиное гнездо. Шэнь Цинцю мрачно покосился на стоящую перед ним пиалу с вином. Та покосилась на него в ответ. Мда, и где же его хваленая стойкость и умение настоять на своем? Где его искусство полемики, которым он столь гордился? В какое место оно засунуто (или у него его никогда и не было; откуда у бывшего раба талант хоть к чему-то?). Нет, вначале он, как и планировал, налил себе чая и взял немного закусок, чтобы не отставать от остальных, ливших в себя вино с такой скоростью, словно они собирались научиться жонглировать кувшинами. Его это позерство не трогало ни капли и ни к чему, кроме презрения в сердце, не побуждало. Вино — атрибут настоящего заклинателя, с этим постулатом мира он не собирался спорить. Но пить его надо уметь! Надо наслаждаться вином: вдыхать его запах, смаковать его вкус, ощущая новые и новые грани напитка, любоваться цветом. А они хлещут его так, словно месяц в пустыне провели без единого глотка воды. Неважно, что это какое-то редкое вино, которое можно не попробовать, если не поспешишь, важно достоинство. И Шэнь Цинцю не собирался с тем расставаться, попивая чай из небесных хризантем, пока… к нему с кувшином не подошел Вэй Цинвэй и не предложил выпить. Как бы Шэнь Цинцю деликатно ни отказывался и ни пытался перевести тему, чуть захмелевший шиди не отступался, упирая на то, что настоящий заклинатель никогда не откажется от вина в пользу чая. А неделикатно послать Вэй Цинвэя он не мог, так как ссора с главой пика Ванцьзянь была чревата проблемами с оружием. Убежать же… он не успел. В процессе его спаивания приняли участие и остальные лорды, включая даже Юэ Цинъюаня, с мягкой улыбкой на губах налившего ему в пиалу того самого, редкого и уникального вина. Объяснить брату, почему он не хочет пить, Шэнь Цинцю бы смог. Но увы, его брата не было уже давно, а отказывать главе было знаком неуважения, которого ему не простил бы никто. Пришлось пить. А потом и вторую. От третьей он попытался убежать, но лорды грудью встали перед дверями пиршественного зала и не пустили, пока он не осушил под их пристальными взглядами пиалу. И стало неважно, хотят его напоить, чтобы не выделялся, или надеются, что сдохнет от количества алкоголя в крови; они на собрании наверняка заметили, что он мается от похмелья, и решили добить. Так что он спокойно принимал все следующие порции вина, даже не считая. Неважно, что они там решили, он им назло не сдохнет! Что ему алкоголь, тьфу и нет! Будет повод проверить, как быстро его уровень совершенствования справляется с опьянением. Он еще их всех переживет! Он… — Сяо Цзю, с тобой все хорошо? — Внезапно рядом с Шэнь Цинцю материализовался Ци-гэ с обеспокоенным выражением лица. — Ты уже палочку благовоний рассматриваешь эту пиалу с вином, не притрагиваясь к ней. Если тебя что-то беспокоит, прошу, поделись, не молчи, и мы сообща найдем решение любой проблемы. Шэнь Цинцю чуть улыбнулся. Брат. Заботливый, стремящийся помочь. Не упрекающий за недостатки, подмечающий проблемы. Брат. …как жаль, что это лишь винный дурман. В реальности есть лишь глава Цанцюн Юэ Цинъюань, который наверняка, сидя на своем золоченом кресле, упрекает его за нарушение этикета и пренебрежение чувствами шиди и шимэй, которые так старались, чтобы пир прошел в наилучшем виде. — Я просто хочу сказать, что я на твоей стороне, не нужно бояться, даже если вдруг что-то было сделано не так. Я… — Как жаль, что ты появляешься реже прочих, Ци-гэ, — выдохнул Шэнь Цинцю, — хотя я сам виноват. Знаю правду, а все равно обижаюсь на тебя, что ты мне ее не озвучиваешь лично. — С… Какую правду, сяо Цзю? — у винного дурмана было недоумевающее выражение лица. — Все в порядке, — поспешил успокоить его Шэнь Цинцю, — ты и не должен ее знать, мой винный Ци-гэ. Это знает только настоящий Ци-гэ, но строго между нами, он стал слишком главой, чтобы обращать внимание на проблемы нижестоящих. — Нет, сяо Цзю, это неправда! Я… я не разговариваю с тобой не потому, что зазнался. Я хочу этого, но… но, стоит мне хоть слово вымолвить, ты тут же кривишься и уходишь, а я… — Ш-ш-ш, — Шэнь Цинцю похлопал дурман по руке. — От тебя я никуда деваться не собираюсь. Ты — винный дурман, порожденный моей собственной ци, ты меня не обидишь и завсегда поддержишь. — Сяо Цзю, я не… — И как я этому рад. Рад, что могу вообразить тебя, Ци-гэ. Рад, что могу притвориться, будто ублюдок Юэ Цинъюань не променял на власть данное мне обещание, вернулся за мной и спас. И не было Цю, и У Яньцзы не учил меня воровать для него обезьянье пойло, грабить и избивать людей из-за пары монет. Жаль только, что даже на пиршествах ты нечасто приходишь ко мне и… — А о чем вы тут беседуете? Глава, шисюн Шэнь? — рядом с братом, к неудовольствию Шэнь Цинцю, возник развеселый двойник Шан Цинхуа (в отличие от оригинала, чье заискивающее выражение лица, похоже, не менялось даже во сне, этот нагло скалился). — И нам с тобой постоянно при этом всякие мешают, — тяжело вздохнув, закончил Шэнь Цинцю свое обращение к брату. — Эй, я не всякий! — возмутился дурман Шан Цинхуа. — Между прочим, я подошел не просто так, а дл… м-м-м… у-м-м… ах. Закончив целоваться с двойником лорда Аньдин, Шэнь Цинцю отпихнул того в сторону. — Все, Ци-гэ, я его заткнул. Он больше нам не помешает, — фыркнув от ошалевшего лица дурмана Шан Цинхуа, Шэнь Цинцю снова обратился к брату. — Знаешь, я… я… Перед глазами все начало расплываться; тепло от спиртного, долгое время сосредоточенное где-то над золотым ядром, наконец-то стало разливаться по всему телу, и вконец опьяненный Шэнь Цинцю обнял кувшин с вином и заснул прямо на столе. … — Это что сейчас было, лорд Шан? — быстро избавившись от опьянения, строго обратился Юэ Цинъюань к Шан Цинхуа, накрывая уснувшего лорда Цинцзин верхним ханьфу. — С каких пор у вас такие отношения с моим бр… с лордом Цинцзин Шэнь Цинцю? — Это… это не отношения, понимаете… * * * — …когда лорд Цинцзин напивается, он начинает считать, что его собеседники не настоящие люди, а винный дурман, порожденный его неспособностью контролировать свою ци. Я не знаю, почему он так считает, и, клянусь небесами, не знаю, с чего он решил… эм… обезвреживать его столь оригинальным образом. Но, он это… ну… он не впервые лезет целоваться. Я видел несколько раз, как он целовал лорда Лю, лорда Му. Единожды поцелуй доставался даже госпоже Ци. Склонившись в подобострастном поклоне, Шан Цинхуа рассказывал Ло Бинхэ все, что знал о необычном поведении Шэнь Цинцю, так поразившем владыку демонов несколькими днями ранее, когда он решил дать знать своим любимым девочкам, что жив и здоров. — Он считает собеседника винным дурманом несмотря ни на что? — откинувшись на своем троне, поинтересовался Ло Бинхэ. — Да, повелитель, — Шан Цинхуа склонился еще ниже к нефритовому полу. — Лорд Лю после поцелуев обычно взрывался и пытался мечом вразумить лорда Шэня. Но, протрезвев, все свои ранения и беспорядок на месте пьянки лорд Шэнь приписывает вышедшей из-под контроля ци. Лорд Му после нескольких раз, когда ему доставался поцелуй, начал писать трактат о воздействии вина на заклинателей, сосредоточенных на исследованиях духовных проявлений. Причем писал сообща с лордом Шэнем, консультируясь с ним, чем именно винный дурман отличается от обычного алкогольного бреда, и как это завязано на ци заклинателя. И Шэнь Цинцю не смущали ни следы от игл, ни магические артефакты, разбросанные по его покоям, ни даже срезанная одежда. — Потому что у него ци вышла из-под контроля? — Лорд Шэнь, в отличие от большинства знакомых этому ничтожному слуге светлых заклинателей, делает упор в своем совершенствовании не только на талисманы и искусство меча. Он не пренебрегает и столь простыми вещами, как напитывание энергией листвы деревьев. Или там сора всякого. — Так и я делаю. Девочкам очень нравятся танцующие без ветра цветочные лепестки, — зевнул Ло Бинхэ. — Но он их использует больше, чтобы ранить или хотя бы ошеломить противника, повелитель, — произнес Шан Цинхуа и тут же, завидев, как потемнело лицо Ло Бинхэ, поспешил добавить: — В конце концов, он подлый человек, который ради своих шкурных интересов способен легко пренебречь даже правилами заклинателей, повелитель. В нем нет ни капли благ… — Хватит, — махнул Ло Бинхэ на него рукой. — Неумелую лесть прибереги для своего непосредственного господина. Рассказывай дальше. Как леди Ци восприняла поцелуи? — Начала страшно браниться, мой повелитель, — ответил Шан Цинхуа. — А в конце, когда лорд Шэнь «успокоил» ее тем, что в настоящей в жизни бы с ней не поцеловался, страшно оскорбилась. — При этом, трезвея, он не помнит о том, что кого-то целовал? — продолжил Ло Бинхэ сыпать вопросами. — Да, мой повелитель. Он даже не помнит, что после опьянения вел с кем-то беседу. — Интересно. — В глазах Ло Бинхэ вспыхнул огонек. — Очень интересно. — Что бы вы еще хотели узнать, повелитель? Этот слуга ведает мн… — Мне нужно, чтобы ты спаивал его раз в неделю, — внезапно перебил его расшаркивания Ло Бинхэ. — Лучше бы, чтобы чаще, но это будет слишком подозрительно. — Э… что? — От шока Шан Цинхуа даже позабыл о правилах поведения и, подняв голову, ошалело уставился на Ло Бинхэ. — Я хочу поиздеваться над Шэнь Цинцю — перед полноценной местью, само собой. Хочу сделать это лично. Но так, чтобы он считал, что я все еще не вернулся, а являюсь плодом его задурманенного алкоголем разума, — с тяжелым вздохом разъяснил Ло Бинхэ. — Что тут непонятного? — А, нет-нет, этому все понятно, — закивал Шан Цинхуа, словно клюющая рис курица. — Выполним все в лучшем виде, повелитель. В ответ Ло Бинхэ еще раз тяжело вздохнул, видимо, жалея, что не обзавелся в Цанцюн еще парочкой шпионов, и отослал Шан Цинхуа прочь. Доползши до выхода, Шан Цинхуа позволил себе разогнуться только в коридоре. Хотелось побиться головой. Или тоже упиться до винного дурмана. Нахрена. Вот нахрена он указывал в черновиках, что у Шэнь Цинцю слабая толерантность к алкоголю и, трезвея, он не помнит, что творил по пьяни? Это так и не вошло в основную новеллу. Но, сука, вошло в этот мир, несчастным узником которого он стал после той дурацкой смерти от короткого замыкания. И вот как его неблагодарный отпрыск, волей своего отца наделенный невосприимчивостью к любому спиртному, представляет себе спаивание Шэнь Цинцю? Даже раз в неделю! Они с лордом Цинцзин почти не пересекаются нигде, кроме собраний и праздничного пира, но собираются лорды раз в три-семь недель, а то и раз в несколько месяцев, так как у всех куча дел, обязанностей, занятий с учениками. И это не считая посещения библиотек и совершенствования, занимающего от нескольких часов до, порой, нескольких лет. Он не может просто прийти к Шэнь Цинцю, словно они лучшие приятели, и предложить пропустить по кувшинчику винца. Да Шэнь Цинцю из него душу вытянет, наизнанку вывернув тушку просто за то, что он к нему подойдет и откроет рот не по делу. Но и не выполнить приказ Ло Бинхэ тоже нельзя: с него кожу сдерут и около кана постелят, чтобы зимой с кровати вставать теплее было. Вот как тут быть, если и там клин, и там? «Эй, Система, а у тебя нет идей?» […Идет поиск…] […Идет поиск…] […Идет поиск…] […Варианты, как напоить злодея Шэнь Цинцю в одиночку, без помощников, не найдены…] «Понятно. Спасибо за подсказку» […Система всегда к вашим услугам…] Что ж, значит, придется порыться в документах и отыскать должки и прочий компромат на других лордов Цанцюн, чтоб… — Шан Цинхуа, — источая холод, перед ним внезапно возник Мобэй-цзюнь. — Еба… ой, простите, мой король, этот слуга слишком задумался, как выполнить приказ повелителя, и не смотрел, куда идет. Я очень виноват и готов принять наказание за свою оплошность. — С трудом удержавшись и от полноценного мата, и от прыжка вверх и в сторону, Шан Цинхуа склонился в низком поклоне. Если у ледяного демона хорошее настроение, и он в него не врезался, то, может быть, отделается выговором. Ледяные цветы под кожей или перелом пережить будет сложнее, так как разумно оправдать боль и повреждения не всегда получается. — Ты целовался с Шэнь Цинцю, — холодно произнес Мобэй-цзюнь. — Последствия алкоголя, мой король, — тут же замахал Шан Цинхуа руками. «Блин, и вот чем он недоволен? Я, что, не имею права взаимодействовать с другими лордами, раз для демонов шпионю? Или все дело в том, что у него были дела, а Ло Бинхэ послал его наказать меня за то, что я касался Шэнь Цинцю? Чем отвлек сиятельного лорда, и он теперь зол, что приходится тратить время на мусор? Так, что ли? А-а-а-а, ну почему я прописал их такими и теперь вынужден огребать?!» Но вслух он продолжил объяснять: — …Увернуться от лорда Шэня, когда он считает тебя плодом своего разума, который надо заставить замолчать, практически невозможно. Он становиться очень быстрым и лов… Выговаривать или нападать на него Мобэй-цзюнь не стал. Вместо этого он внезапно спросил: — Если, напившись, он начинает целоваться, то как себя ведешь ты, перебрав вина? — Что? — вытаращился на него Шан Цинхуа. Это он вообще к чему спросил? — Пошли, я хочу увидеть, — схватив его резко за шиворот, произнес Мобэй-цзюнь и поволок за собой. — Ай… куда? Стойте, король, я… у меня… — попытался объясниться Шан Цинхуа, пока его волокли куда-то вглубь демонического дворца. И вот как признаться, что невосприимчив к алкоголю, пусть и в меньшей степени, чем Ло Бинхэ, и не отхватить за неоправданные ожидания? Вообще, что за хуйня происходит?! Он ожидал, что будет избит, а не что его куда-то потащат пить вино, да еще и лично Мобэй-цзюнь. Ладно, разобраться можно и на месте. Пока его тащат за шкирку, как щенка, он все равно ничего сделать не может. … Через несколько часов Шан Цинхуа наконец-то вернулся обратно на Цанцюн. Весь помятый, с опухшими губами, но счастливый. Его заставили выпить пять кувшинов вина, а потом поцеловали. Потом поцеловали еще раз. Потом пришлось показывать, как правильно целоваться с человеком, и признаваться в своей нечувствительности к алкоголю. Потом убеждать своего короля, что нет, он не против быть с ним, но демонические традиции ухаживания лучше отложить. Да, все, включая переломы ног и рук. Потом они поругались, потом Шан Цинхуа пришлось показывать, с помощью чего люди примиряются быстрее всего. Было больно, но, к счастью, в выбранных Мобэем покоях нашлось немного забытого кем-то масла, и дальше дело пошло бодрее. Особенно когда Мобэй определил, в каком ритме в него входить, чтобы и обоим приятно было, и яйца Мобэя не хлопали с бешеной скоростью Шан Цинхуа по члену. Конечно, до суперсекса это не дотягивало. Где прелюдии? Где ласки? Где игры с сосками и поглаживание мошонки? Пару укусов за плечо и ягодицу полноценной прелюдией Шан Цинхуа считать отказался. Но с первого раза все может получиться только у Ло Бинхэ с его женами, тогда как им с его королем предстоит долгая, но приятная дорога проб и экспери…. — Шиди, что с тобой случилось?! Ты что, попал в пасть к бегемототигру? — Пока Шан Цинхуа предавался воспоминаниям и смакованию приятных ощущений, ноги сами принесли его на лекарский пик, где его тут же перехватил Му Цинфан. — О, со мной все в порядке, спасибо за беспокойство, — расплылся Шан Цинхуа в дурацкой улыбке. — Я просто наконец счастлив. — А-а-а, — протянул Му Цинфан, скептически взирая на его неприглядный вид. — Это теперь так называют? — Все правда в порядке, — замотал Шан Цинхуа головой. — Но я искал тебя. Идея пришла в голову моментально, и даже не надо было тратить время на поиски того, чем можно прижать Му Цинфана. Он ведь трактат о винном дурмане пишет. А что, если… — С какой целью, если у тебя все хорошо? — насторожился Му Цинфан. — Что-то с учениками? — Нет-нет, — опроверг его опасения Шан Цинхуа. — Это насчет твоего трактата о винном дурмане, который ты начал писать после того случая с лордом Шэнем. — А что с ним не так? — не понял Му Цинфан. — О, с ним все так, — поспешил его успокоить Шан Цинхуа. — Просто во время закупок в городе я услышал еще о нескольких подобных случаях и спешу поделиться, пока не забыл. — Правда? — обрадовался Му Цинфан. — И у этих людей симптомы схожи с тем, чем страдает наш шисюн? — Пошли, расскажу. — Приобняв Му Цинфана за плечи, Шан Цинхуа направился с ним в его кабинет. Спаивание Шэнь Цинцю ради благополучия всех — ну, за исключением самого лорда Цинцзин — вырисовывалось перед ним так четко, как никогда. * * * Шэнь Цинцю смотрел на вино. Вино смот… — Опять играете в гляделки с вином? Неужели играть в то же самое с этим учеником не более интересно? — Кувшин отобрали у Шэнь Цинцю раньше, чем он успел рассмотреть все завитки на его боках. Обидно. — Кувшин молчит, — буркнул Шэнь Цинцю, нетрезвой рукой делая пометку на свитке: «Двенадцатая пиала до дна. Появляется звереныш». — Так я тоже молчу. Иногда. Если хорошо попросить, — в голосе посетившего его винного дурмана слышалось веселье. Шэнь Цинцю тяжело вздохнул. Он напился, а не опустился до того, чтобы о чем-то просить ублюдка. — Не игнорируйте меня, учитель! Своей холодностью вы разбиваете сердце этого ученика! — Рядом с его столом появилась знакомая фигура в черно-красных одеждах. — У тебя нет сердца. Ты создан из моей ци, — фыркнул Шэнь Цинцю, взяв пиалу и отпив из нее вина. К счастью, дурман не отодвинул ее так же, как и кувшин. — И все равно это не повод меня игнорировать. Знаете, как тяжело, когда тот, чьего внимания жаждешь, к тебе равнодушен? Я же так стараюсь, делаю все, чтобы не быть для вас пустым местом! — Ты все равно пустое место. Всегда им был и всегда будешь, — осадил Шэнь Цинцю ноющий дурман. — Я обиделся, знайте. Но молчать не собираюсь, не надейтесь, — фыркнул тот в ответ. — А хотя и дуться не собираюсь. В конце концов, почему меня, лучшего из лучших, сумевшего в семнадцать лет, несмотря на все ваши старания, заблистать на Собрании Союза Бессмертных, должны трогать ваши оскорбления? Вы просто старый завистник, который может лишь скрипеть зубами на молодых, осознавая, что он так навсегда и останется ленивым, праздным мусором из благ… — Ик. Да я в семнадцать лет смог стать заклинателем. Сам, несмо-ик-ря на перекрученные меридианы, искалеченное тело и упущенное время. А ты, ублюдок, без девчачьей юбки даже с обычной травлей спра-ик-ся не мог. — В семнадцать? А чего столь поздно? Родители не хотели отпускать кровинушку, единственного наследничка в жестокий и коварный заклинательский мир? — мерзко пропел винный дурман. Шэнь Цинцю запустил в него емкостью для туши. К сожалению, хотя иначе и быть не могло, не попал. — О, понимаю, правда жжется, — засмеялся дурман. — Поэтому я тебя ненавижу, — произнес Шэнь Цинцю, делая еще глоток. — Всех вас, счастливых, вовремя получивших привилегии засранцев. Всегда на всем готовом, пока я жилы рвал, чтобы хоть чего-то достичь. Не будь этого ублюдочного Шиу, да разве ж я бы потерял столько времени? Мразь. Надеюсь, собаки выгрызли ему кишки, и он сдох в вонючей канаве с нечистотами. Ха. — Кто такой Шиу? — В голосе нависшего над ним дурмана послышались нотки ревности. Шэнь Цинцю покосился на пиалу, на дне которой плескались остатки вина. В этот раз он явно перепил, раз его пьяный разум наделил винный дурман странными эмоциями. Гнев, зависть, ехидство, злость, веселье — это то, что знакомо и понятно. Но ревность? Откуда она взялась? Он никогда никого не ревновал. Завидовал, обижался, но не ревновал. А тут у дурмана, порожденного им самим, такое появилось. Значит… Подтащив к себе свиток, Шэнь Цинцю обмакнул кисточку в вино и написал: «Постоянное питье ведет к искажению ци. Дурман начинает проявлять чувства, что не и__-__-» Кисточка выпала из пальцев Шэнь Цинцю, а сам он, откинувшись на стуле, заснул. И, разумеется, он не слышал, как дурман произнес, осторожно стирая винные иероглифы со свитка: «Хм, ошибся и позволил себе лишнего, а еще толком даже ничего не узнал. Что ж, учитель, не волнуйтесь, до конца вашего с лордом Му трактата я больше не позволю себе не соответствующее вашим представлениям поведение. Если вы сами не попросите». … — Вот, держи свои записи за этот месяц, — хлопнул Шэнь Цинцю небольшой коробкой со свитками по столу Му Цинфана. — Этот Шэнь надеется, что такого количества хватит, чтобы ему больше не пришлось соревноваться с трактирными пропойцами в количестве выпитого вина. — Сожалею, шисюн, но нет, — с виноватой улыбкой ответил ему Му Цинфан, бегло просмотрев записи. — Вы еще не перепробовали даже основные сорта вина, что употребляются в Цанцюн. Мы только благодаря вам начали разбираться в том, какое вино какой дурман способно вызвать. Вот, например… Встав из-за стола и подойдя к шкафу с документами, Му Цинфан достал с полки увесистую книгу. Вернувшись с ней обратно, он открыл ее перед Шэнь Цинцю. — Смотрите, — произнес Му Цинфан, показывая пальцем на определенные строчки текста, — благодаря вам и ученику из Хуаньхуа мы выяснили, что вино из дикой клубники, яблочное вино и пионовое вино вызывают дурманы женского пола. У вас в том месяце это была Нин Инъин, а у ученика Хуаньхуа — некая Цинь Ваньжун, хотя, по заверениям этого адепта, в реальности одна из лучших учениц его школы его игнорирует и точно не могла бы к нему прийти наяву. При этом вина из боярышника и персика у вас вызвали появление дурманного образа пропавшего ученика, как… — Как и вино из личи, зеленого винограда, плодов хайтан и силверберри и даже смеси фруктов, — кисло закончил за него Шэнь Цинцю. — Вино из кукурузы, дуриана, а также лекарственное травяное вызывает у меня дурман, выглядящий, как ты, причем после третьей пиалы. (Му Цинфан почесал нос; кто же знал, что шисюн опьянеет от этих видов вина быстрее, чем он, оставив все материалы, уберется с глаз долой.) — Ячменное и рисовое вино вызывают… — Му Цинфан пролистал книгу. — У вас это вызвало главу Юэ, у смотрителя постоялого двора, обладающего некоторыми способностями, это был староста из его родной деревни, но его, по словам смотрителя, рассеял петушиный крик. — Только не говорите мне, что я должен завести петуха на время написания вашего трактата. Я только недавно избавился от притащенной учениками свиньи, — мрачно отозвался Шэнь Цинцю. — Нет, конечно же, — замахал Му Цинфан рукавами. — Вы сильный и способный заклинатель, шисюн. Так что петушиное пение на ваш дурман не действует. Мы выяснили это… — он пролистал книгу, — о, вот, на вине из императорского винограда. К вам тогда пришел двойник лорда Шана, и пение петуха его не развеяло. Вздохнув, Шэнь Цинцю с этим согласился. Петуха он не помнил, как и появление самого дурмана, но записи, сделанные его рукой, навряд ли врали. — Понятно, шиди, с этим закончили. А теперь не просветите ли этого Шэня, сколько еще ему так мучаться, — вздохнув еще раз, спросил Шэнь Цинцю о самом важном для себя. — Сейчас посмотрю, шисюн. — Му Цинфан открыл начало книги и вчитался в строчки. — Так, из сорго, из цветов хайтан, из ягод тутовника, из ягод годжи. Потом абрикосовое, из горного чая, пятизлаковое, из императорской хризантемы. И, наконец, лимонно-имбирное, вино из жожоба, мандариновое и, самое редкое у нас, шиди Шану оно еще даже не доехало, медовое вино. Итого еще три месяца исследований, шисюн. — А как-нибудь сократить это количество можно? — Шэнь Цинцю еле удержался от дрожи. Еще три месяца алкогольной пытки он не выдержит. — Увы, шисюн, — развел Му Цинфан руками. — Мы и так уже вычеркнули из перечня свекольное, смесь рисового и виноградного, розовое вино, что пьет императрица… — Розовое? — недоуменно переспросил Шэнь Цинцю. Он в первый раз слышал о таком. — Да, шисюн. Это вино делают из редкого кристаллического винограда, очень сладкого и почти бескостного, корицы, гвоздики и карамели. Говорят, оно кажется слабым из-за своего очень сладкого вку… — Замените им вино из горного чая, — распорядился Шэнь Цинцю. — Я не хочу, чтобы потом мой разум связывал любимый напиток с исследованиями винного дурмана. — Э, но шисюн, оно оч… — начал было говорить Му Цинфан, но Шэнь Цинцю его тотчас перебил. — Меня это не волнует, шиди. Я гублю свое совершенствование и свое здоровье, помогая вам в исследовании. Вы же, в свою очередь, когда несколько месяцев назад связались со мной ради своего трактата, обязались выполнять все мои пожелания, пока они касаются нашего дела. И если уж я каждую неделю обязан выпивать разное вино, то я хочу, по крайней мере, пить вкусное! — Но шисюн, бюджет моего пика уже опустошен покупкой медового вина. На покупку розового у меня просто нет денег, — взмолился Му Цинфан, но Шэнь Цинцю был непреклонен. — Одолжите денег у лорда Шана или леди Ци, можете еще и лорда Вэя попросить, думаю, он не откажет. — А… э… — замялся Му Цинфан. — Да, я знаю о ставках на себя и о тех, кто ставил, шиди, — отмахнулся Шэнь Цинцю. — Так что не бледнейте, я не умею приводить в чувство. — Простите нас, — повинился Му Цинфан. — Просто нашим братьям и сестре очень хочется, чтобы вы нашли свое любимое вино и могли бы радоваться на пирах, как остальные. Вместо ответа Шэнь Цинцю презрительно хмыкнул. А то он не знает, что именно о нем думают и чего хотят. Наверняка надеются, что окончательно упьется и впадет в искажение ци, а ставкой является то, какое именно вино сможет это все вызвать. — В общем, шиди, я все сказал. Желаете, чтобы я и дальше помогал вам с исследованием — извольте приобрести розовое вино, — с щелчком раскрыв веер, припечатал Шэнь Цинцю и неторопливо покинул кабинет Му Цинфана. Еще три месяца винораспития. Придется раз в две недели на несколько дней уходить в медитацию, чтобы очистить организм от алкогольного яда. И пусть так он рискует пропустить какие-то важные события, это все же лучше, чем на очередном обследовании обнаружить у себя каменную печень1, которую даже заклинателю излечить непросто. * * * — Ах… нгх… мерзавец, от… отпусти мен… ах, — простонал Шэнь Цинцю, впиваясь изо всех сил в волосы дурману Ло Бинхэ и непроизвольно толкаясь глубже в горячий, сводящий его с ума рот. Как все дошло до такого? Почему никто не предупредил его, что эта розовая дрянь настолько опасна?! Почему нигде нет пометки, что девицы из императорского гарема пьют это, чтобы ласкать себя было приятнее?! … Нет, вначале все было хорошо. Ему доставили это дорогое вино. Причем даже не в кувшине, а в изящной вазе из белого нефрита. И на вкус оно было великолепно. Чем-то напоминало танхулу, только с большим количеством карамели. Алкоголя вообще не чувствовалось. Вот только винный дурман Ло Бинхэ возник в комнате, едва он успел допить третью пиалу. Еще более самодовольный, еще более болтливый. Все хвастался, сколько земель завоевал и сколько при этом на него вешается дам. И в Бездне, и в мире демонов, и в человеческом. Буквально проходу не дают, так им нравится его мастерство в постельных играх. Слова, произнесенные дурманом, не удивляли. Он прекрасно помнил, как на живого звереныша девицы на Собрании Союза Бессмертных гроздьями вешались, буквально умоляя уделить им внимание, а лучше и чести лишить. После спасения из ущелья сестры Цинь заявляли, что он — лучший мужчина, которого они могли бы представить в своей постели. И они не капли не жалеют, что отдали свой первый раз ему. Ведь у него такой большой, такой горячий член, на который так приятно садиться. Тьфу! Шэнь Цинцю, присутствовавшему при опросе выживших, тогда аж дурно сделалось. И его разум под воздействием вина для девушек, кажется, раздул в двойнике дурные качества оригинала до невиданных высот. Когда слушать уже было невмоготу, а весь свиток, выданный Му Цинфаном под запись действий дурмана был исписан, — Шэнь Цинцю не стал стесняться в выражениях, описывая все, что он думает о Ло Бинхэ и каким недалеким его считает, раз дурман из его ци несет форменную чушь, — он предложил кое-кому заткнуться и не сотрясать воздух. В ответ на это дурман фыркнул и ехидно предложил заткнуть себя. Потом они подрались. Это было захватывающе: звереныш зеркально повторял его техники, но бил даже сильнее, чем Шэнь Цинцю мог себе вообразить. Может, зря он не устраивал раньше спаррингов с воплощениями из своей ци. Столько техник бы отточил. А потом, когда он таки смог повалить звереныша на пол и приготовился перерезать ему горло (пусть он и ненастоящий, все равно было бы приятно), Ло Бинхэ его… поцеловал. От неожиданности Шэнь Цинцю потерял концентрацию и отлетел к столу. Вскоре шок сменился гневом. Да его в жизни не целовал никто! Как этот… этот… плевать, что это его собственная ци, она выглядит сейчас как мальчишка! — осмелился полезть к нему своим грязным, блядливым ртом, перецеловавшим не одну сотню девиц?! В ход, чтобы избавиться от ублюдка, пошли все техники, которые Шэнь Цинцю сумел вспомнить. И, как он, впрочем, и подозревал ранее, результата это не дало. Мальчишка остался все таким же безупречным, даже не запыхался, а свой кабинет Шэнь Цинцю разнес. Устало опустившись на уцелевший стул, Шэнь Цинцю просто решил больше не обращать внимания на это алкогольное трепло. Но он переоценил свою выдержку, не учтя, как на нее может повлиять вино. И меньше, чем через палочку благовоний он попытался заткнуть Ло Бинхэ сестричкиным способом. Но тот, на удивление, не помог. — И как же заставить тебя заткнуться, ублюдок? — задал тогда Шэнь Цинцю вопрос, на ответ, впрочем, не надеясь. Но он его получил. И очень похабный. — А вы мне отсосите, учитель, — ухмыляясь, предложил ему Ло Бинхэ, мерзко двигая бровями. — Тогда замолчу. И получил достойный, по мнению Шэнь Цинцю, ответ. — Я пьяный, а не больной на голову, звереныш. Ты будешь трепаться еще больше, неспособный, из-за своего скудоумия, помолчать хоть секунду, вне зависимости от того, в какой ситуации ты находишься. Он ожидал после этого вспышки злости, насмешек, да даже презрения. Но не того, что Ло Бинхэ засветится, словно заряженная ночная жемчужина, и со словами: «О, так учитель не против заткнуть мне рот собой!» навалится на него, распахивая на Шэнь Цинцю нижние одежды. … — Ах, — погрузившись слишком глубоко в воспоминания, Шэнь Цинцю не удержался от стона. — Что ты творишь, чудовище? Ему никто не ответил. Шэнь Цинцю опустил взгляд на вольготно расположившегося у него между ног мальчишку и замер, как зачарованный, наблюдая за тем, как его член то показывается, то скрывается в горячем, умелом рту. Как скользят по стволу изящные, неожиданно красивые губы Ло Бинхэ, и сколько желания во взгляде этих прекрасных винных глаз. С каждым движением гибкого языка по уздечке его словно прошивало молнией, посасывание чувствительной головки едва не лишало сознания: такой жар охватывал все тело. С каждым умелым движением Ло Бинхэ, с каждым заглотом Шэнь Цинцю чувствовал, как нарастает где-то там, в глубине его тела, нечто странное, незнакомое доселе. Что-то, что он не мог описать, но ощущал все сильнее и сильнее. — Нгх, анх, а-а-а-а… да! Содрогнувшись от нахлынувших на него ощущений, Шэнь Цинцю непроизвольно толкнулся в рот Ло Бинхэ до основания и кончил. «Так значит, это и есть оргазм от самоудовлетворения? Надо бы записать», — еще успел он подумать, прежде чем отключился. … Нещадно болела голова. С трудом разлепив глаза, Шэнь Цинцю огляделся. Не считая стула, на котором он умудрился заснуть, все остальное было разбито и разломано, словно он вчера с отрядом демонов сражался. «Ну, почти», — выудив и прочитав чудом уцелевший свиток со сведениями, заключил Шэнь Цинцю. «Похоже, из-за розового вина мое тело взбунтовалось, и проявились потребности, которые я ранее подавлял». Порвав свиток на мелкие клочки, Шэнь Цинцю прошел в спальню, достал из сундука около кровати новый свиток и палочкой плохой туши быстро переписал по памяти содержимое старого, опустив все описания девушек и туче-дождевых игр придуманного Ло Бинхэ с ними. Никто, в особенности Ци Цинци, частенько захаживающая к Му Цинфану, чтобы почитать трактат, не должен узнать, что он возбудился и кончил, — а чем еще могли быть странные, неприятно пахнущие пятна на его одежде, кроме как семенем, — от россказней собственного воображения. Ему после этого обязательно начнут пенять, какой он развратник, и ехидно интересоваться, почему он перестал девиц в ивовых домах портить. Нет, такое счастье ему и даром не нужно. Как хорошо, что исследования винного дурмана почти на исходе. Ему остался только месяц. Самый трудный, но он выдержит, снова доказав всем насмешникам, а в первую очередь, себе, что происхождение — пшик перед усилиями и талантом. * * * — Значит, эта наша с вами последняя встреча? — задумчиво произнес дурман Ло Бинхэ. — Ага, отродье. Я тебя больше не увижу, — улыбнулся Шэнь Цинцю, перебирая зверенышу волосы. Мягкие, шелковистые, от них оторваться невозможно. Как шерстка у породистого пса. Вроде бы такие при дворе человеческого императора водятся. И их даже не едят. Будь этот Ло Бинхэ настоящим, он бы оставил его себе. Он, конечно, похож на мерзкий оригинал, но не сильно. У настоящего точно нет таких красивых глаз с радужкой винного оттенка. — Не зарекайтесь, учитель, вдруг Ло Бинхэ вернется из Бездны, — дурман Ло Бинхэ потерся о его ноги затылком, отвлекая от мыслей. — Ага, смешает мою репутацию с грязью, а после уничтожит меня физически, — мрачно продолжил Шэнь Цинцю. — Жалкий нытик. Я ему дал такую школу, так отточил его мастерство, что он меня благодарить должен, а он!.. — Вы его истязали, поощряли издевательства над ним, дали неправильное руководство и сбросили в Бездну, — лениво ответил дурман Ло Бинхэ. — Будь я настоящим, я бы тоже не стал вас за это благодарить. — Если этой псине было так плохо на моем пике, всегда мог подать прошение о переводе на другой, — буркнул Шэнь Цинцю в ответ. — Его цепями никто не приковывал, особенно после смерти Лю Цингэ: мог валить куда хочет. — А, может, он боялся повторить судьбу лорда Лю? Вы ведь е… — Если бы щенок лакал байцзю как воду и имел доступ в Линси, я б еще мог надеяться, что он сдохнет от искажения ци, — фыркнул Шэнь Цинцю. — Искажения? — моргнул непонимающе дурман. — То есть великий Бог Войны погиб от собственных сердечных демонов, усиленных алкоголем, а не потому, что вы были рядом. Занятно. — Заткнись, — посоветовал ему Шэнь Цинцю, не прекращая, впрочем, гладить по голове. Ему вообще сейчас не хотелось ни драться, ни куда-то бежать, ни даже прогонять дурман прочь. Медовое вино было очень сладким, очень мягким и совсем не крепким. Он девятнадцать пиал выпил, почти прикончив кувшин, прежде чем появился дурман Ло Бинхэ и, плюхнувшись рядом с ним на кровать, куда Шэнь Цинцю перебрался после двенадцатой пиалы, чтобы снова не пришлось спать на столе, уложил голову ему на колени. И напейся он не медового вина, настроившего на благодушный лад, он бы даже дурману не позволил такие вольности. Но в голове и теле ощущалась приятная легкость, все тревоги временно оставили его, так что он не возражал. — Так заткните, — фыркнул дурман Ло Бинхэ и, притянув его к себе, поцеловал. Жадно, мокро, сплетаясь языками и исследуя рот. Наглый мерзавец. Кусь. Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии укусить его за язык. Рот наполнился солоноватой жидкостью с легким металлическим привкусом, и он невольно сглотнул. — Какой ты кусачий, — рассмеялся дурман Ло Бинхэ, когда из-за нехватки воздуха они перестали целоваться. — Вот, не помогло, — вздохнул Шэнь Цинцю, вытирая рот. Медовое вино — и правда что-то невероятное. Расслабляет и умиротворяет. Иначе почему он не расстроился, что мальчишка не заткнулся? Главное, не забыть запи… — Эй, ты что творишь?! — вскинулся Шэнь Цинцю, ощутив внезапное прикосновение горячих губ к своей шее. — Перехожу на новый уровень, учитель, — мурлыкнул дурман Ло Бинхэ в ответ, выцеловывая ему шею и за ухом. — Раз ваш метод затыкания не работает, то стоит попробовать нечто новое, не находите? — Нет… ах… перестань немедля! — задергался Шэнь Цинцю, стараясь уйти от непривычных прикосновений. — Вам больно? — спросил дурман Ло Бинхэ, прекратив облизывать и посасывать его соски. — Не больно. Щекотно, странно, — выдохнул Шэнь Цинцю. — Это не то, что я знаю. Подобное всегда болезненно, оно оставляет шрамы. — Вот как. А как же бордели, учитель? О вас всюду говорили как о мастере, — целуя ему живот, произнес дурман Ло Бинхэ. — Нгх… ах… прекрати там лизать! Нгхх! — Вы не ответили на мой вопрос, — прекратив вылизывать чувствительную уздечку члена, напомнил ему дурман Ло Бинхэ. — Это… ах… мое дело… ах… где сплю. С чего я дол-аах-рить кому-то, — простонал Шэнь Цинцю, подаваясь бедрами вперед, глубже в горячий умелый рот. От медового вина и непривычных ощущений, захвативших все его тело, он словно плыл в каком-то мареве. — Ах, ах, а-а-а-х-х-х! — О, так я у вас во всех смыслах первый, верно? — с ухмылкой спросил дурман Ло Бинхэ, слизывая жемчужно-белую жидкость с губ. — Ты о че… эй, вытащи это! — дернулся Шэнь Цинцю, ощутив в своем заду палец. — Нет, не вытащу, — отозвался мальчишка, растягивая «хризантему» Шэнь Цинцю. — Если я вас не растяну, то наша последующая игра в опрокинутую тучку и перевернутый дождик не будет веселой и не понравится ни мне, ни вам. Закусив губу, Шэнь Цинцю часто задышал, пытаясь вспомнить хоть одну технику, чтобы как-то отогнать от себя наглеца. Но в голове с каждым движением умелых пальцев и горячего, проворного языка, становилось все больше тумана. «Моя ци очень странно стремится ко мне вернуться», — подумал Шэнь Цинцю, непроизвольно насаживаясь сильнее на пальцы дурмана Ло Бинхэ. Внезапно пальцы, так распалявшие его, пропали, и нежного чувствительного входа коснулось что-то большое, мокрое и горячее. — Что это? — приподнявшись на локтях, спросил Шэнь Цинцю. — То, благодаря чему нам с вами будет очень хорошо, учитель, — сверкнув глазами, произнес дурман Ло Бинхэ. — Вы уже достаточно растянуты, так что я вхожу. И прижав головку члена плотнее к анусу, он резко толкнулся вперед, входя внутрь Шэнь Цинцю почти наполовину. — Куда вход… А-а-а-а-а! Какого гуя! Что ты в меня засунул?! Больно! Вытащи немедля! — От боли и непривычного чувства заполненности туман в голове Шэнь Цинцю стал рассеиваться. Это… в происходящем было что-то неправильное. Его собственная ци не должна себя так вести, не мо… Волны возбуждения, нахлынувшие на него бурным потоком, смыли начавшееся отрезвление в зародыше. — Так лучше? — спросил его внезапно дурман Ло Бинхэ. — Горячо, — тяжело дыша, ответил Шэнь Цинцю. — Горячо и распирает. Зачем так? — Чтобы было хорошо, учитель, — ответил дурман Ло Бинхэ, вновь целуя его. — От этого боль… ах и странно, — мотнул Шэнь Цинцю головой. — Не нужно. — Я сейчас начну двигаться, и вы поймете, что не странно и нужно, и так хорошо, что и прекращать не захочется, — произнес дурман Ло Бинхэ и толкнулся еще глубже, заполняя его до основания. Шэнь Цинцю подавился вдохом. — Вот, учитель, я полностью в тебе. Ты рад? — спросил дурман Ло Бинхэ, прикусывая Шэнь Цинцю один из сосков. — Не… это… это ведь не взаправду. У меня же алкогольный бред. — Из-за заполненности и накатывающих волн возбуждения слова давались Шэнь Цинцю с трудом. — Значит, я сделаю все, чтобы вы не забыли эту ночь, учитель. И даже останусь, чтобы поприветствовать вас утром. Такой милый, такой тесный, такой страстный. Такой ты можешь принадлежать лишь мне. Никому не отдам! — внезапно рыкнул дурман Ло Бинхэ и, не успел Шэнь Цинцю даже задуматься над содержанием его слов, как он резко ускорился, начав толкаться в него в бешеном ритме, буквально вбивая в кровать. И, застонав, Шэнь Цинцю расплавился под таким напором, растворившись в пламени страсти. … Голова болела так, словно он вчера бился ею об стены. Поморщившись, Шэнь Цинцю открыл глаза. Это сколько же медового вина он вчера выпил, или, точнее, вылакал, радуясь, что оно вкусное и не крепкое? Сев на сломанной кровати, Шэнь Цинцю едва не задохнулся от прострелившей поясницу боли. Гуи его раздери! Чем он этой ночью занимался, что ощущает себя сейчас старым больным дедом?! С трудом встав и поморщившись от неприятных ощущений в области задницы, Шэнь Цинцю было направился к письменному столу, на котором виднелся приметный свиток, как… — Доброе утро, учитель, — раздался в комнате приятный голос, незнакомый ему. Незна… Шэнь Цинцю окаменел и, медленно повернувшись, поднял взгляд на дверной проем. Там, с подносом дымящейся каши стоял… звереныш. Более взрослый и более мужественный, чем он помнил, но, несомненно… — А ты горазд спать, а-Цин… Бум. Ба-бах. Хряц. — Убирайся нахер из моего дома, черепаший выблядок! Одновременно с ревом Шэнь Цинцю из дома, выброшенный ударом ци, вместе с дверью вылетел и Ло Бинхэ. Следом, с Сюя наголо, как был в нижних одеждах, выскочил и сам Шэнь Цинцю. — Тц, какой неласковый вы с похмелья, — цокнул Ло Бинхэ языком. — А вчера были таким лапочкой. Может, вам не трезветь? — Что, выеби тебя болотная пьявка, ты забыл на Цинцзин? — прорычал Шэнь Цинцю. — Это форма кретинизма такая, или такой тупица, как ты, даже отомстить неспособен?! — Да зашел на огонек, поздороваться, — осклабился Ло Бинхэ. Судя по его безмятежному виду, оскорбление его вообще никак не затронуло. — А то сиятельный лорд Сюя что-то перестал радовать собой жалкую чернь вне Цанцюн, пропал куда-то. Я аж заволновался, что вы подохли втихаря, решив сбежать от этого ученика. А вы просто запили. И, знаете, мне понравилось. — Что, блядь, тебе понравилось? — змеей зашипел Шэнь Цинцю. Маска элегантного лорда трещала по швам, обнажая бывшего раба, но Шэнь Цинцю было плевать на это. Он хотел убивать. — Как вы меня встретили, разумеется. И обняли, и послушали, и поцеловали, — издевательски пропел Ло Бинхэ. — Я аж позабыл, что хотел вам в качестве приветствия пальцы переломать. — Что ты несешь, мразь? — От злости у Шэнь Цинцю едва круги не плыли перед глазами. — Я тебя что сделал? Да даже будучи вусмерть пьяным, я в жизни не поцелуюсь с такой гадиной, как ты! — А потом не только поцеловали, — словно не слыша его слов, продолжил рассказывать Ло Бинхэ. — Хотя засосы вам удаются гораздо хуже, учитель. — Что ты нес… — начал было Шэнь Цинцю, но осекся, когда звереныш распахнул ханьфу, обнажив грудь, покрытую мелкими засосами, которые, даже извернувшись, сам себе он поставить никак не мог. — О, я думал, что вы в постели снулая рыбина, раз постоянно по борделям шляетесь, не находя себе спутницу. А на деле вы такой вулкан страстей, что просто абы кто ваш напор не выдержит. — Ты… ты… ты… — Шэнь Цинцю ощущал, как и вправду вскипает. От злости. Но, если он хотел убить этого трепливого, самодовольного засранца, то должен потерпеть еще немного. Еще не все листья в роще у дома наполнились его ци. — Но я выдержал, не волнуйтесь. И хотя меня никогда не привлекали мужчины, опробовав вашу упругую, горячую задницу, я смело могу сказать, что она идеально подходит под мой ч… — Сдохни, падла! — Шэнь Цинцю не смог удержаться и ударил. Напитанная ци листва смертоносным дождем обрушилась на Ло Бинхэ… чтобы быть заблокированной точно такой же напитанной ци листвой. — А как вы элегантно со мной заигрываете. По всем правилам чистокровных демонов. О, учитель, если бы я знал, что вам так нравятся демоны в качестве партнеров, я бы открыл вам свою природу еще во время обучения, — сияя самой мерзкой улыбкой, которую Шэнь Цинцю только мог вообразить, произнес Ло Бинхэ. — Мы с вами столько времени потеряли. Но я обещаю, мы с вами все наверстаем даже без вина, а то от него у вас, как погляжу, провалы в памяти. Шэнь Цинцю шипел и раздувался от злости, словно ядовитая змея, но пока даже говорить не мог. На удар рощей он потратил слишком много ци, и от ее перерасхода его сейчас мутило. А он и так уже опозорился по полной, не сумев мальчишку даже ранить, словно тот был не созданием из плоти и крови, а винным дурма… Стоп. Это ему вроде знакомо. Что вроде бы было уже… или нет. С похмелья голова гудела, словно пустой горшок, и нужную мысль поймать не получалось. — Ладно, не скучайте, учитель. Я пойду готовить свадебные дары: в конце концов, надо не только между нами засвидетельствовать брак, но и для остальных, чтобы больше никто на вас не покушался, — послал ему Ло Бинхэ воздушный поцелуй. Шэнь Цинцю швырнул в него Сюя, но Ло Бинхэ просто со смешком исчез. И мозаика сложилась перед Шэнь Цинцю, заставив его от шока схватиться за голову. Ло Бинхэ не просто исчез. Пройти сквозь защиту Цанцюн, не нарушив ее, не под силу ни одному артефакту мира… исключая древний меч Синьмо. Меч, если верить ветхому свитку, похороненный где-то в Бесконечной Бездне. Меч, позволяющий обходить любую защиту, дарящий своему владельцу запредельную мощь и возможность… прорубать порталы в любом из трех миров куда угодно. Первый раз алкогольный дурман Ло Бинхэ явился ему полгода назад, если верить записям для трактата. Ведь… Шэнь Цинцю похолодел. Ведь, трезвея, он не помнит, что с кем делал, говорил и обещал. О Небе… — Учитель, что тут произошло? С вами все в порядке? — Из-за дома вылетели запыхавшийся Мин Фань и несколько его ребят с самым обеспокоенным видом. — Десять кругов вокруг Цинцзин! — вместо ответа на вопрос рявкнул Шэнь Цинцю. — Учитель? — непонимающе заморгал Мин Фань. — Двадцать. А будешь и дальше задавать вопросы, то и двести, — предупредил Шэнь Цинцю. — Стройся! Двадцать кругов вокруг пика бегом! — повернувшись к своим товарищам, гаркнул Мин Фань и первым помчался прочь. Остальные бросились за ним через несколько секунд, когда дошло. Шэнь Цинцю выдохнул. Хорошо, что у него понятливый старший ученик. Или не понятливый, а просто послушный. В принципе, это тоже неплохо. Шэнь Цинцю помрачнел. Жаль, что не все такие. Жаль, что он сам, как оказалось, даже не приблизился к тому идеалу, которым так хотел быть с детства. Закрыв лицо руками, Шэнь Цинцю опустился на колени. Как же он ославился, Небеса. И не сейчас, позволив себе выскочить в неподобающем виде, ведя себя не как благородный лорд. А раньше, много раньше. С того самого момента, когда впервые, будучи старшим учеником Цинцзин, посетил пир для заклинателей. Тот пир был первым, на котором он полноценно выпил вина: Цю Цзяньло тратить вино на свою игрушку не собирался, а то, что пил У Яньцзы, было, в сравнении с подлинным напитком, просто бурдой из веток, листьев и забродивших на кустах ягод. Но он не смог вспомнить на следующий день, чем закончился для него тот пир. И наставник тогда же, пригласив его к себе, начал обучать чайному искусству. Вспоминая, Шэнь Цинцю хрипло усмехнулся. Дурак. В заклинательской среде считается дурным тоном говорить сделавшему себе имя даосу о его недостатках. Видя его стремления, при всех назвав своим личным учеником, наставник не мог ему просто сказать, что, напиваясь, он начинает творить странные, неподобающие вещи. Поэтому он начал учить его, как правильно пить чай, в надежде, что он перейдет на чай и больше не будет позориться. Но откуда он мог знать такие детали? Лишь став Шэнь Цинцю и приняв пост лорда Цинцзин, он начал понемногу разбираться в тонкостях этого мира. Вот только даже тогда он не понял, что ему нельзя пить вино. И продолжил его употребление. На каждом пиру, на важных собраниях. В угаре пьяной славы совершая немыслимые безумства, которые за ним приходилось подчищать собратьям по ордену… приходилось подчищать Ци-гэ. И они все терпели его выходки. Злились, оскорблялись, но терпели, понимая, что он не поверит, насколько теряет лицо под действием вина. Но всему приходит конец, в том числе заклинательской выдержке. И, отчаявшись дождаться, когда он станет или более терпимым к алкоголю или сможет не забывать, что творил, они придумали, как намекнуть ему о его «подвигах». Они сделали вид, что Му Цинфан собирается писать трактат о винном дурмане, который посещает Шэнь Цинцю, как он, кретина кусок, постоянно всем заявлял, и убедили его принять участие в написании в качестве объекта исследований. Они убедили его делать записи в надежде, что до него дойдет, что никакого винного дурмана нет — это просто он нажирается, как последний пропойца и начинает куролесить. И у них бы все получилось намного раньше, если бы… если бы не звереныш. Нин Инъин семь месяцев назад не просто так ожила и вновь стала собой. Он и правда вернулся. Собирать сведения, опрашивать людей, искать союзников. Все для того, чтобы одной обиженке было легче очернить гадкого наставника и всех, кто не хотел плясать под его дудку. И так как молчать, особенно рядом с тем, кого так любит, Нин Инъин физически не способна, она наверняка рассказала зверенышу, как ее угнетает злой пьяный учитель, а потом делает вид, что ничего не помнит и ничего не было. И тот пошел разбираться, а заодно пугать. Ведь только они двое знали правду о том, что произошло четыре года назад в ущелье Цзюэди. А в тот день Шэнь Цинцю как раз начал пить для исследований и встретил мальчишку не как подобает — огнем и мечом, — а сидя за столом в обнимку с кувшином. И только богам известно, что именно он говорил ублюдку, как с ним себя вел (записи в пьяном состоянии у него скупые, наполовину смазанные), если тот вдруг начал каждый раз, как выдавалась возможность, возвращаться на Цинцзин. Чтобы снова застать его пьяным и поглумиться, поиздеваться, подраться, одним небесам известно, для чего он пытался застать Шэнь Цинцю пьяным. Увы, заставал, иначе бы из четырех раз в месяц, два, а то и три не были бы записаны как «возник винный дурман Ло Бинхэ». Шэнь Цинцю стиснул зубы. И никто не видел его появления. Пожелай звереныш немедленной расправы, тело Шэнь Цинцю нашли бы лишь к утру, и никто бы не понял, отчего умер лорд Цинцзин. Но мальчишка решил не убивать его, а отомстить иначе. Он… Выдохнув несколько раз, чтобы успокоиться, Шэнь Цинцю с трудом, но расслабил челюсть. Он наверняка выпытывал у него секреты, расспрашивал о тайнах Цинцзин, пользуясь тем, что пьяный может не удержать рот на замке. А значит, пора прекращать ныть. О потере репутации может и потом поплакаться. Сейчас надо вернуться в дом, одеться и поспешить на Цюндин. Из-за него и его неумения пить Цанцюн грозит опасность нападения демонической армии; вряд ли мальчишка, овладев Синьмо, не постарался бы завоевать земли своих предков. Внезапно, не успел Шэнь Цинцю даже подняться с колен, как почувствовал прилив жара по всему телу и странную тяжесть в паху. У него встал. — Блядь, — произнес Шэнь Цинцю, вложив в это слово все, что чувствовал в данный момент. Вчера ночью он переспал со зверенышем и в процессе, чтобы иметь полную власть над учителем, тот напоил его своей кровью. А кровяных паразитов убрать может лишь другой небесный демон, что для него означает пытку в любое время, когда их хозяину заблагорассудится. Гуи его раздери! Что ему теперь делать? Хм, может, чтобы не подвергать Ци-гэ опасности, уйти из Цанцюн? Якобы отправиться в странствие на поиски себя, чтобы никого не волновать, и… И прямо перед носом Шэнь Цинцю из открывшегося портала вывалилась коробка с османтусовыми пирожными. Шэнь Цинцю истерически расхохотался. Как такого дурака, как он, вообще допустили руководить пиком? Столько времени игнорировать очевидные вещи, списывая появление подарков на заботливых учеников, собратьев и мировые случайности, мог только полный болван. Вкусная еда по утрам после похмелья, его любимые сладости и сорта чая, обнаруживающиеся на кухне, редкие демонические монстры, три месяца назад начавшие появляться в окрестностях Цанцюн (те самые, что ему хотелось изучить, но в мир людей они обычно не забредали), торговцы редкостями, переодически попадающиеся то Юэ Цинъюаню, то Шан Цинхуа, стоило им пик покинуть. Даже та редкая трава, укрепляющая меридианы, что смог сорвать Му Цинфан. «Семизвездный фениксоцвет» охраняют алопламенные тигры, полудемонические звери уровня зарождения души. А Му Цинфан только на пятой стадии золотого ядра, ему не под силу было их одолеть. Но когда он прокрался на гору, зверей и следа не было. Они посчитали это просто удачей, но что, если… Если мальчишка взялся его преследовать, если эти все презенты — его рук дело, то… Нет, проблема для него и Цанцюн никуда не делась, она просто стала другой. А вот какая проблема хуже, даже определить сло… — Сяо Цз… Шэнь Цинцю, что случилось? — За спиной послышались шаги, и через несколько мгновений рядом с ним на траву, шурша одеждами, опустился обеспокоенный Юэ Цинъюань. — Я даже из своего кабинета почувствовал взрыв твоей ци и поспешил сюда. — Ничего особо не произошло. Обычные разборки во время брачных демонических ухаживаний, — вздохнув, произнес Шэнь Цинцю. Решение пришло быстро, с учетом иллюзорных поглаживаний по всему телу. В прямом поединке ни ему, ни даже всей Цанцюн, мальчишку не одолеть, но если сделать вид, что играешь по его правилам, а самому подготовить «медовую ловушку», то… — Э?! — непонимающе уставился на него Юэ Цинъюань. — Пошли в дом, Ци-гэ. Там, без лишних ушей, я все расскажу, — хлопнув брата по плечу, произнес Шэнь Цинцю. Им о многом предстоит поговорить. — Ци-гэ? — Юэ Цинъюань засиял, как ночная жемчужина. — Сяо Цзю, ты м… — В дом. Живо, — скомандовал Шэнь Цинцю, и Юэ Цинъюань, подскочив с земли, буквально рысью кинулся к нему. Им точно предстоит о многом поговорить. А пить вино он больше не будет. Хватит с него пьяной славы и совершенных ради нее подвигов. С уже наделанными бы разобраться, не влипнув ни во что. Например, в настоящие отношения с изучившим его Ло Бинхэ. Но тут уж он постарается. Во всяком случае, без боя не сдастся никогда.