Портрет

      Люди совершают одну из величайших своих ошибок, считая, что художники, в общем и целом, всё выдумывают. Всем известно, что художники замечают вещи, до которых обычным людям нет дела. Но также они видят вещи странные и невероятные, которые действительно существуют.       Большинство людей думают, что всё это — плоды воображения художников, но на самом деле это не так…       Фёрст давно искал подходящее место, чтобы можно было уединиться и уйти в свои мысли, чтобы сам разум водил кисточкой по холсту, а на душе было тихо и спокойно, словно в дремучем лесу.       Эта оранжерея навсегда отпечалась в его сознании, на его веках и в его душе. Почему столь красивое место совсем не посещают люди? Потому что оно находится далеко от города, в лесу?       Фёрст влюбился в это место сразу, когда только заметил его издалека. Пройдя внутрь, через огромные стеклянные ворота, его сердце обомлело. Здесь было невероятно красиво.       Свет восходящего солнца пробивался сквозь стеклянные стены, солнечные зайчики то и дело прыгали на листве растений. Здесь они были повсюду, поэтому помещение будто все светилось.       Тысячи разных цветов, трав и кустарников. Здесь есть обычные цветы и очень редкие экземпляры, а вот некоторых Канапхан и вовсе никогда в жизни не видел.       Одна деталь все же привлекла его внимание больше всего. В середине оранжереи была поляна необычайно ярких красных цветов. Пройдя поближе Фёрст смог в них узнать цветы Хиганбана.       Канапхан на мгновение задумался, а возможно ли такую красоту вообще передать на холсте? Он сомневался в этом, но не попробовать он не мог.       На красивую дорожку из камней опустился мольберт, затем рядом легли краски. В руках у художника появилась кисть и он закрыл глаза, вдыхая запах множества растений, расслабляясь и полностью погружаясь в творчество.       — Чем ты тут занимаешься?       Фёрст вздрогнул, из руки выпала кисточка. Атмосфера была нарушена. Он обернулся, чтобы возмутиться, но замер, рассматривая своего нового собеседника.       — Извини, что напугал, просто здесь редко бывают гости. Ты чего застыл?       Юноша немного наклонил голову, помахал рукой и попытался прочесть эмоции на лице Канапхана.       Художник все также не мог отвести взгляд. Перед ним стояло самое настоящее чудо. Юноша был ниже самого Ферста. Черные как уголь волосы, которые светились в лучах солнца, карие глаза, которые запросто могли загипнотизировать, и пухлые розовые губы. На неизвестном собеседнике была белая шелковая рубашка.       Он весь будто светился, лучи солнца так подходили его коже. Отражаясь от стеклянных поверхностей они растворялись на теле этого юноши.             Фёрст не мог понять, почему такое совершенство до сих пор никто не изобразил, и почему же его портрет не висит в Лувре?       — Ты совершенство.       Фёрст сам не понял зачем сказал это. За него в тот момент говорила душа, а не мозг.       Юноша изменился в лице. На щеках проступил румянец.       — Спасибо. Со мной ещё никто так не начинал разговор.       Фёрст помотал головой, приходя в себя.       — Прости, просто ты действительно прекрасен. Могу я спросить: как тебя зовут?       Юноша подошёл ближе к Ферсту и улыбнулся уголками губ.       — Меня зовут Кхаотан, но ты можешь называть меня Кхао. А твое имя?       — Я Фёрст. Просто Фёрст.       Новый знакомый стал заглядывать за спину художника, пытаясь рассмотреть, чем же он там был занят, до его прихода.       Фёрст заметив неподдельный интерес к своему делу, отошёл немного в сторону, чтобы Кхао мог увидеть все, что его так интересовало.       — О, так ты художник. Вот это удача!       Глаза у юноши загорелись, а на лице появилась самая восхитительная улыбка, какую Ферсту только довелось увидеть.       — Кхао, а могу я тебя нарисовать?       — Мой портрет? А разве это будет лучше, чем виды оранжереи?       Фёрст подошёл ближе и протянул руку к новому знакомому, почти невесомо поправляя прядь волос за ухо.       — Ты в сто раз лучше каждого цветка, который здесь есть.       Канапхан говорил тихо и спокойно, будто боялся спугнуть собеседника. Он смотрел прямо ему в глаза и видел там нечто большее, чем сам космос. Кхаотан замешкался, переступил с ноги на ногу.       — Хорошо, раз ты так говоришь.       Затем юноша протянул свою маленькую руку, для рукопожатия.       Канапхан взял протянутую ему руку и невесомо коснулся губами кисти руки. Бархатная кожа рук, сводила с ума. Разве можно быть таким восхитительно прекрасным?       В воздухе царила атмосфера настоящего чуда. Художник до конца кажется даже не осознавал всего происходящего.       Кхао замер. Этот, казалось бы, обычный жест заставил его слегка покраснеть. А Ферста это ещё больше сводило с ума. На бледной, будто фарфоровой коже, лёгкий румянец выглядел особенно прекрасно.       — Куда мне стоит сесть?       Фёрст вынырнул из своих фантазий. Не отпуская руку своего натурщика, он провел его к прекраснейшим листьям монстеры и усадил на каменные плиты.       — Ты своего рода уже произведение искусства.       Канапхан наконец отпустил руку юноши и вернулся за холст.       В этот прекрасный момент жизни, рисовал не он, а его душа. Кисть двигалась плавно и очень аккуратно. С каждой минутой холст заполнялся тёплыми красками и до одури красивыми линиями. Художник не вымолвил ни слова, пока наносил изображение на холст.       Тишина царившая в оранжерее была поистине говорящей. В ней можно было услышать неподдельное восхищение, которое граничило с упоением.       Художник сделал акцент на глазах и губах. На них он потратил больше всего времени, потому что передать эту красоту было невероятно сложно. Рисуя губы, он невольно представил, какие они невероятно мягкие и упругие. Захотелось их коснуться.       Фёрст был полностью очарован красотой, утонченностью и изящностью этого юноши.       Время для них пролетело совсем незаметно. Солнце начало опускаться, передавая свои права луне, которая была такой же восхитительной.       — Я кажется закончил, нужно будет только добавить немного теней и довести все до совершенства. Кхао тихо и очень медленно подошёл к холсту. На лице появилась некая печаль.       — Ого, я никогда бы не подумал, что могу быть таким. Ты восхитителен в своем деле.       — Нет, что ты. Тебя очень интересно рисовать. Это своего рода вызов: смогу ли я хоть на долю процента передать всю твою изящность.       Юноша заглянул в глаза художника. Хотелось бы раствориться в этом моменте, остаться в нем навсегда.       — Кхао, а почему здесь нет никого кроме тебя?       Юноша опустил взгляд, а затем бодро заговорил.       — Раньше здесь было так много людей, что сложно было пройти. А потом произошел несчастный случай. С этой стеклянной крыши упал осколок, попав в грудь юноше, который здесь работал.       Кхаотан на мгновение замолчал. Наверно ему было неприятно говорить об этом.       — Поэтому оранжерею закрыли. А я иногда прихожу сюда, чтобы побыть в тишине, насладиться видом и просто побыть наедине с природой.       Фёрст подошёл и обнял юношу. Это получилось инстинктивно. Сейчас это чудо просто хотелось обнимать, нежить в ласке и задаривать комплиментами.       — Я приду сюда завтра с готовым портретом. Ты тоже приходи, посмотришь на результат.       Кхао грустно улыбнулся и кажется сделал самый тяжёлый вдох.       — Тебе пора домой, солнце уже почти село. Мне тоже пора уже.       Фёрст разорвал объятия и ещё раз взглянул на юношу.       — Я приду! — он схватил мольберт, краски и картину, а затем неспешно поплелся к выходу.       Сзади его окликнули.       — Фёрст! Спасибо, что исполнил мою мечту, побыть здесь с важным человеком! Ты прекрасный художник!       Кхао продолжал ярко улыбаться, стоя в последних лучах исчезающего солнца.       Так тяжело на душе, при уходе, Фёрсту ещё никогда не было. Он не помнил, как дошел до своего дома, но оказавшись в своей комнате, сразу же сел заканчивать портрет.       Почти целую ночь, он прокручивал в голове образ Кхао и переносил на холст каждую мелочь: его родинки, красивые изгибы ключиц, блеск его бледной кожи.       Сам того не осознав Канапхан так и уснул за холстом. Во сне он всё ещё видел эти прекрасные глаза. Он наслаждался прогулкой по оранжереи с Кхао, смотря на его счастливую улыбку.       Утром Фёрст чувствовал себя воодушевленным. Он был взволнован, ведь портрет готов и теперь он должен узнать мнение Кхао о нем.       Дорога до оранжереи казалось бесконечной, Фёрст бежал так быстро, как только мог. Чем ближе он подбирался к оранжереи, тем тяжелее у него становилось в сердце.       Издалека это прекрасное место не казалось таким же светлым и волшебным, как вчера.        Фёрст подошёл вплотную ко входу в помещение и замер, глотая вставший в горле ком. Он был напуган, удивлен и потрясен.       Почему здесь все не так? Почему стекла разбиты, почему все заросло сорняками и плющом, почему здание ветхое и такое заброшенное? Вчера ведь все было по другому!       Где Кхао? Фёрст рванул внутрь помещения, которое окутало его холодом и темнотой. Все стены и потолок заросли плющом, поэтому свет солнца сюда практически не попадает. Вокруг засохшие цветы и кустарники. У Канапхана дрожали руки, он был до чертиков напуган.       — Кхао! Кхао, ты где?       Фёрст кричал во все горло, но в ответ слышал лишь тишину и шелест сухих листьев.       Этого быть не может. Он же ещё вчера сидел вот здесь, рисовал самое прекрасное чудо на этой планете.        Он побежал на то место, где сидел Кхао.       Монстера высохла… Огромные коричневые листья повсюду. Фёрст коснулся одного из них, чтобы убедиться в том, что это реальность.       Канапхан плакал. Он рыдал как ребенок, не веря в то, что видит перед собой прямо сейчас.       — Кхао, выходи! Это не смешно! Где ты?       Он задыхался от своих же слез, но продолжал звать свое чудо. Фёрст отставляет в сторону картину и достает телефон.       Пара нажатий кнопок и вот полная история этого места прямо перед глазами.       «Несчастный случай… Оплошность строителей… Погиб флорист… Такой молодой… Кхаотан Танават…»       Внизу статьи — фото. Его Кхао, в центре оранжереи, там где сейчас эти чёртовы цветы Хиганбана. Его бархатная бледная кожа покрыта алыми каплями, рубашка пропитана красным.       Фёрст бросил телефон на землю и заткнул руками лицо. Он кричал до хрипоты. Как такое может быть? Он же видел его! Он обнимал его!       Канапхан упал на колени.       — Кхао, это какая-то глупая шутка? Скажи, что это так! Выходи, пожалуйста. Я принес твой портрет!       В ответ оглушающая тишина. Руки дрожат, из-за слез ничего не видно, голос сорван.       — Я принес его, как и обещал! Иди ко мне, пожалуйста… Пожалуйста, чудо… Я тебя умоляю, пожалуйста, останься со мной.       Фёрст окончательно упал на землю, подбирая ноги ближе к груди. В душе было пусто, как будто все, что до этого приносило радость, вырвали с корнем.       Он хотел быть рядом. Хотел любить его, до бесконечности. Просто чувствовать его, заботиться о нем, тонуть в его глазах, коснуться этой кожи, этих губ.       Они пробыли рядом так мало, так непозволительно мало… Но этого хватило, чтобы Кхао стал целой вселенной для Ферста.       Теперь его вселенная рухнула. Исчезла также быстро и неожиданно, как и появилась.       Сколько он так лежал на холодной земле, обнимая портрет, плача и крича, он не знает.       Как дошел домой, как выбросил в окно все краски, кисти, мольберты, все свои картины и все цветы, он тоже не знает.       К утру в комнате осталась лишь кровать, пустой стол и один единственный портрет.       Он навсегда запомнит. Никогда не забудет, не посмеет. Он будет помнить эту бархатную кожу, эти родинки, эти прекрасные глаза и такую яркую улыбку.

****

      Восстановление было долгим. Он ещё не раз возвращался в эту оранжерею, звал его, ждал, но никто так и не пришел.       А потом последовали постоянные терапии, рецепты на таблетки, бессонница, затворнический образ жизни, отказ от своего хобби, затем вовсе борьба с кошмарами, в которых он всегда видел пропитанную кровью белую шёлковую рубашку.       Прошло уже три года. Фёрст переехал в другой город, на другом конце страны. Он снова начал жить, даже парочку друзей нашел. Канапхан стал чаще выбираться куда-то погулять. Вот только кисти он в руки так и не взял больше.       Вот сейчас он идёт по оранжереи, которую открыли для посещения только в этом месяце. С друзьями было весело. Фёрст рассказывал о многих растениях, пытался запомнить как можно больше образов, но душа все равно кровоточила, как бы он не старался.       — Фёрст, ну пошли уже, мы устали.       Канапхан обернулся на друзей и улыбнулся. Взгляд не нарочно проскользнул за их спины.       Фёрст замер. Знакомая черная макушка, белая шелковая ткань… Канапхан даже не осознавая рванул с места.       — Я потом, идите, — все, что успел выкрикнуть Фёрст.       Он бежал сквозь толпу, стараясь не выпустить из виду макушку.       — Кхао! Кхао, стой!       Фёрст кажется задохнулся. Он останавливается и видит перед собой свое чудо. Бледная кожа, родинки, самые необыкновенные глаза и такие манящие губы.       — Мы знакомы? — юноша повернул голову на бок. — Я кажется Вас знаю, но не могу вспомнить откуда.       Глаза Канапхана стали влажными, а на лице появилась самая идиотская улыбка. Он был счастлив. Он просто был до безумия счастлив. Фёрст подходит ближе, протягивает руку и убирает выбившуюся прядь волос за ухо.       — Ты прекрасен.       Глаза напротив расширились. Юноша был удивлен, но не был напуган. Он не спеша протянул дрожащую руку к щеке Ферста и вытер слезы с его щеки.       — Такое чувство, будто ты очень важный человек для меня… но я тебя забыл.       Канапхан положил свою руку на ладонь Кхао, что лежала на его щеке. Сердце бешено колотилось, а душа кажется наполнилась чем-то светлым и всеобъемлющим.       — Можно мне написать твой портрет?       Фёрст говорил тихо, с дрожью в голосе, сквозь слезы.       Кхао выглядел растерянным. Он не понимал откуда взялось это щемящее чувство в груди. Все чего ему хотелось в этот момент, увидеть улыбку этого незнакомого, но одновременно такого родного человека.       — Почему-то тебе я не могу отказать.       В этот момент Фёрст берет руку юноши и невесомо касается ее губами. Лучи солнца красиво играли переливами на бледной коже. Руки дрожали, сердца бились с бешеной скоростью, дыхание стало ровным.       Они были знакомы примерно 12 часов, но теперь у них впереди целая вечность.