Сколько нужно ведьмаков, чтобы…

А если там, под сердцем, лед, То почему так больно жжет? (Любовь во время зимы)

Лютик даже разобраться не успевает, что произошло. Тварь кидает Геральта на землю, прижимает когтистыми лапами, машет головой с огромным костяным наростом, зубами пытается дотянуться до шеи. Раздается громкий треск, а потом кинжал Геральта погружается в шею монстра. Кажется, что проходит не больше пары мгновений, тварь отчаянно вопит, дергает окровавленной головой, бьет по земле шипастым хвостом и взлетает. Воздух дрожит, когда Геральт отправляет ей вслед аард. Лютик подбегает к нему, так и сжимая в руках меч, который не успел отдать. На секунду выражение лица Геральта почти пугает его, такого взгляда у того он, возможно, не видел никогда. Или это было настолько давно, что успел позабыть. — Геральт, это штука тебя не ранила? Это же был вилохвост? Что могло такого случиться у этой твари, что она сочла неплохой идеей сама напасть на ведьмака… Лютик замолкает. В руках Геральта — остатки того, что еще недавно было прекрасным музыкальным инструментом. Тут же становится понятен источник громкого треска. Но, по крайней мере, с самим Геральтом внешне все в порядке. Только взгляд все еще какой-то слегка безумный. — О, — выдыхает Лютик и тянется к своей лютне, только Геральт резко убирает руку, как будто хочет спрятать ее за спиной. — Но моя красавица хотя бы помогла тебе. Получается гораздо печальнее, чем хотелось бы, потому что, да, есть совершенно особенные вещи, и с этой лютней у него связано очень много дорогих воспоминаний, начиная с того, как именно она к нему попала. Что ж, этот подарок он не смог уберечь. — Я тебе говорил со мной не ходить, — как-то очень уж тихо отвечает Геральт. — Но разве ты хоть раз меня послушал. Слушать ты умеешь только себя. — Так. — Лютик выставляет перед собой руки, потому что этот тон и взгляд ему знакомы. Ничего хорошего ждать от них не приходится. — Тебе сейчас надо успокоиться. Совершенно очевидно, что Геральта его слова злят только сильнее. Для безэмоционального ведьмака сердится он удивительно часто. — В следующий раз, — зло шипит Геральт и предъявляет Лютику остатки его же собственной лютни как доказательство, — ты там будешь валяться в луже крови. Знаешь, так и сегодня могло получиться, хотя я тебя предупреждал. Лютик качает головой. Он видит тревогу в глазах Геральта и понимает, что в этот момент люди для него, наверное, действительно ничем не лучше деревянной лютни. Уж точно ни капли не прочнее. Но и сам смолчать не может, как бы ни хотелось. — Геральт, мы даже до усадьбы еще не дошли! Просто здесь живет вот такая тварь и может сожрать любого путника, который выберет эту дорогу. Или окрестные дороги. Могла сожрать, теперь-то ты ее ранил. — Ходить с ведьмаками опасно. — Да что ты заладил! Я сам выбрал такой образ жизни, это мое решение, знаешь ли. — Лютик разводит руками. — Оно только косвенно связано с тобой. Никто не может гарантировать, что меня однажды не прикончат в кабаке в процессе жаркого литературного диспута. Все это прекрасно понимают. Лютик прикусывает язык, заметив взгляд Геральта. Сегодня он умудряется подбирать удивительно неудачные аргументы. — Ладно, — он примирительно поднимает руки. — Я, пожалуй, вернусь в город. Наверное, так будет разумнее. А то еще ты, того и гляди, собственноручно меня прикончишь. Лишь бы доказать свою правоту. Геральт все еще смотрит на него очень сердито. И даже остатки лютни не отдает. Так и уходит прочь от него, сжимая ее в руке. *** — Знаешь, если бы ведьмаков научили говорить, что они о ком-то или о чем-то беспокоятся, им самим было бы жить намного проще, — сообщает Лютик позже ночью довольно миловидной дочке трактирщика. — А не смотреть на тебя так, как будто они тебя сами на месте и прикончат, чтобы с тобой чего не приключилось. Дочка трактирщика в ответ поджимает губы. — Тебе кто-нибудь говорил, что с собой трахаться — все равно что втроем? — На мгновение она мечтательно прикрывает карие глаза. — Хотя, знаешь, я и не против. Учитывая, какие песни поют про ведьмаков. — И что же про них такое поют? — с интересом спрашивает Лютик, приподнимаясь на локте. — Что у них здоровенный хуй, — доверительно сообщает ему дочка трактирщика. — И что они всякие эликсиры знают. Ты понимаешь, для чего они им. Лютик понимает. Геральт знает кучу эликсиров, от которых можно умереть довольно заковыристыми способами. Чего стоит один, который превращает кровь в яд. Конечно, тварь, которая ведьмаком закусит, будет крайне удивлена такому повороту, тут не поспоришь. Дочка трактирщика тем временем вполне недурно напевает ему его же собственную мелодию, только с довольно непривычными словами. Там очень мало про мечи и очень много про подвиги, но не совсем того толка, о которых поет он сам. Интересный тут у них местный фольклор. Колоритный. — Это сочинил этот, — она хмурится, пару мгновений вспоминая. — Юлиан Панкрац, но, наверное, в молодости. Мне еще бабка его песни пела. Только более приличные. Что ты так смотришь? Ладно, не буду больше тебе про ведьмаков петь, вижу, тебе не нравится. Да и поздно уже. Она торопливо выскальзывает из постели и тянется за платьем. Она верно говорит — ночь уже давно вступила в свои права. Лютик с некоторой тревогой вглядывается в темноту за окном. Когда его новая знакомая уходит, он пытается отвлечься на новую балладу, но мысль все никак не идет. Слишком часто он прислушивается к звукам за пределами комнаты, надеясь уловить знакомые шаги. Ужасно не хватает лютни, привычные движения бы точно успокоили. Ему срочно нужен инструмент, да только в этом городе подобную проблему никак не решить. И еще ему ужасно нужен Геральт, но того что-то задерживает. Возможно, тварь попалась на редкость опасная. Или нынешней ночью он решил в трактир не возвращаться. Лютик пытается мысленно себя успокоить. В конце концов, Геральт — опытный ведьмак и в какие только передряги не попадал. Одна история со стрыгой чего стоит. Он мается до рассвета, пока не слышит первых петухов, когда становится совершенно ясно: что-то определенно не в порядке. *** Лютик спускается на первый этаж, где неожиданно для себя застает свою ночную знакомую, которая драит пол большого зала. — Утречка доброго, — произносит она, глядя на него оценивающе. — Не вернулся твой друг? — Нет, — он мотает головой, нервно теребя рукав рубашки. — Не вернулся. — Ты только не ходи за ним, не надо. — Девушка внимательно смотрит ему в глаза. — Ты там сгинешь. Ты хоть знаешь, что это за дом? — Геральт сказал, что там может обитать моровая дева. А это очень опасная тварь. И ее ни в коем случае нельзя выпускать. Как, впрочем, и всех опасных тварей. — Он пожимает плечами и садится за стол, благодарно кивая девушке, когда та протягивает ему кружку с медовухой. — Усадьба зовется “Утешение”. — Она вытирает пот со лба и усаживается напротив него. — Там семья одна жила. Когда-то они были страшно богатые, да сам знаешь, как это бывает, что-то случилось с их богатствами. И они уехали сюда, на окраину города, в усадьбу, где и искали утешения. У них дочка была, Верея. Злая, вспыльчивая, но зато красивая. Но очень уж злая. И ее за это прокляли, много-много лет назад. Представляешь, в какое чудовище она за это время превратилась? Лютик задумчиво кивает. В более спокойные времена он бы точно решил, что из этой истории выйдет прекрасная баллада. — Куда ты пойдешь, если даже ведьмак оттуда не вернулся? Он же мог просто уехать? — Дочка трактирщика смотрит на него очень серьезно. — Ты вчера расстроенный пришел, сам сказал, что вы повздорили. — Только лошадь его здесь. — Лютик улыбается ей в ответ. — Не переживай за меня, я везучий. — В этом я что-то сильно сомневаюсь. *** Дорогу до усадьбы он проходит очень быстро. С одной стороны, ему очень не хочется снова повстречать на своем пути вилохвоста, с другой — хочется поскорее добраться до места и убедиться, что с Геральтом все в порядке. Как бы из рук вон плохо порой не складывались их отношения, Лютик очень им дорожит, если не сказать больше. Узкая тропинка уводит его в лес, где на невысоком холме он видит старинную постройку. За жизнь Лютику не раз довелось побывать в покинутых поместьях, и сейчас он может с полной уверенностью утверждать, что на кладбищах намного больше спокойствия, чем в этом месте. Тревога так и разлита в воздухе. А вместе с ней — тошнотворный, сладкий запах, от которого тут же начинает болеть голова. — Геральт. — Тихо зовет Лютик, надеясь на остроту ведьмачьего слуха, но никто ему не отвечает. Перед усадьбой когда-то был разбит большой сад, сейчас совершенно заросший, но даже в зарослях все еще можно угадать замысел садовника. Лютик торопливо проходит длинную аллею, чувствуя, как его все сильнее мутит по мере приближения к зданию. Вход с парадной стороны заколочен тяжелыми досками, как и все окна. Видимо, Геральт проходил где-то в другом месте, так что Лютик опасливо обходит здание, пока не обнаруживает с другой стороны каменную террасу, которую тоже не пощадило время. От ступенек практически ничего не осталось, каменная кладка почти везде обвалилась, оконные рамы и здесь наглухо забиты досками. И самое жуткое — по террасе развешаны ложки, как своеобразный оберег. Налетает порыв ветра, и ложки колышутся, тихо звенят, ударяясь друг о друга. Лютик во все глаза смотрит на странное украшение, чувствуя, как голова все сильнее болит от тошнотворного запаха. Наконец он набирается смелости подняться на террасу по развалившимся ступенькам и подойти к дверному проему, от которого уже отодрали несколько досок. Значит, Геральт здесь был. Значит, он все еще где-то внутри. Лютик выдыхает и протискивается внутрь, морщась, когда слышит, как куртка рвется, зацепившись за ржавый гвоздь. Он оказывается в пыльном и сыром помещении, несколько секунд моргает, давая глазам привыкнуть к темноте, и затем в страхе замирает. Лютик видит темную фигуру на полу и длинный меч недалеко от вытянутой руки. Пару мгновений он стоит, боясь вдохнуть или шелохнуться, надеется, что это просто игра его воображения, и вот-вот он поймет, что это всего лишь тень. Пронзительный визг раздается совсем рядом с ним, и скрюченная тварь кидается в его сторону, выставив вперед руку с длинными когтями, которые тут же оставляют широкие порезы на многострадальной куртке. Лютик отшатывается, и тварь снова вопит, кидаясь к нему. Он успевает выскочить на улицу, и к тому моменту голова его болит уже так невыносимо, что он плохо понимает, что делает. *** Лютик не помнит, как добрался до города. В голове ужасный туман, все мысли путаются, в воспоминаниях только вспыхивает раз за разом тело, распростертое на полу. Но ведь это не Геральт. Просто не может быть Геральт. Когда Лютик заходит в трактир, его сердце пропускает удар, пару мгновений ему кажется, что все в порядке. Он видит массивную фигуру в дальнем конце зала и два длинных меча, прислоненные к стене на расстоянии вытянутой руки, чтобы владелец мог схватиться за них в любую секунду. Он чувствует невероятное облегчение и радость и тут же направляется к столу, а затем натыкается на недовольный взгляд желтых глаз, устремленный на него из-под капюшона. С огромным изумлением и отчаянием он понимает, что перед ним вовсе не Геральт. Лютик тяжело вздыхает и устало трет глаза, как будто пытается отогнать от себя наваждение. Вот только ведьмак никуда не девается, и это все ужасно иронично и очень смахивает на какую-то издевку судьбы. Вот тебе другой, подавись. В голове все еще ужасный туман, который мешает связно мыслить. Но ему совершенно точно нужно поговорить с этим новым постояльцем трактира и как можно скорее. Он подходит к столу и садится на деревянную скамью, не сводя глаз с ведьмака. — А я так надеялся, что ты все-таки не на меня пялишься, — сообщает ему тот и со стуком ставит на стол тяжелую кружку с медовухой. — Ты же ведьмак. — А ты об этом погромче покричи. Чтобы все услышали и на меня собак спустили. Лютик хватается за стол, пытаясь унять внезапное головокружение. Что ж, видимо, не все ведьмаки с незнакомцами общаются преимущественно междометиями. — Ты должен мне помочь. — Он снова трет глаза, пытаясь сосредоточиться, да гул в голове ужасно этому мешает, не дает подобрать правильные слова. — Я тебе заплачу. — Только заказов от пьяных забулдыг мне не хватало. Проваливай отсюда. — Усадьба “Утешение”, отведи меня туда, это очень важно. Ведьмак смотрит на него совсем недобро, качает головой и понижает голос. — Иди проспись сначала. Я упрашивать не буду, предупреждаю. Если не уйдешь сейчас же, я тебя отсюда в два счета вышвырну. Лютик в ответ смотрит на него сердито. Возможно, это его единственный шанс разобраться, что случилось в усадьбе. — Ты должен… — Я тебя честно предупредил. В одно мгновение ведьмак поднимается из-за стола и уже в следующее оказывается у него за спиной, и Лютик чувствует, как его хватают за шкирку и грубо тащат к выходу. Сколько он ни пытается разжать хватку на своей рубашке и ни упирается ногами в доски пола, ничего не помогает. Дверь открывается с противным скрипом, когда его новый знакомый молча выталкивает его на улицу под ледяные капли проливного дождя. По крайней мере, вода немного помогает прийти в себя и чуть проясняет мысли. — И не смей больше на пороге показываться. Лютик со злостью смотрит в спину ведьмаку, уже закрывающему за собой дверь трактира. У него уходит ужасно много времени, чтобы понять, что он стоит на четвереньках в грязи, и еще больше — чтобы подняться. Что-то подсказывает ему, что возвращаться нынешней ночью действительно не стоит. *** Он просыпается на сеновале рядом с конюшней, хотя совсем не помнит, как именно там оказался. Возможно, его отвела дочь трактирщика, возможно, они просто столько раз делали так с Геральтом, когда их не пускали в корчму, что ноги сами его сюда привели. При мысли о Геральте чувство, в последние дни поселившееся в груди, давит практически невыносимо, и пару мгновений он сидит, бессмысленно глядя в пустоту. Сейчас он знает, что делать. Нужно вернуться к “Утешению” и выяснить, что случилось с Геральтом и, возможно, забрать его оттуда. А вот что он будет делать дальше… Об этом он пока думать не готов. И оплакивать Геральта не готов тоже. Пока хоть в чем-то не убедится. Что делать, если без кого-то не можешь? И что делать, если кого-то любишь? Судьба явно не просто так свела его с другим ведьмаком, пусть отношения прошлым вечером у них и сложились из рук вон плохо. Лютика все еще слегка мутит, но, по крайней мере, нынешним утром он точно может связно мыслить, а потому стоит попробовать поговорить с ведьмаком еще разок. *** Он подходит к трактиру засветло, и на пороге его уже ждет обеспокоенная дочка трактирщика. Влада — он вспоминает — она точно представлялась ему накануне, а значит, и на сеновал отвела, скорее всего, она же. — Совсем тебе худо? — спрашивает и недовольно качает головой. — А папа вчера ведьмака отсюда выставил, потому что он таких не любит. Если бы только тот спокойно сидел… Да только я видела, ты сам к нему полез. Зачем ты это сделал? Это же не твой друг. — Знаю. — Лютик с досадой кивает. — Видимо, теперь договориться с ним будет совсем непросто. — Он взял тот же заказ, что и предыдущий. — Влада сердито цокает языком. — Мне папа сказал. Только вот я думаю, солтыс ему не поведал, что уже был ведьмак и что он не вернулся. Лютик поспешно поднимается. — Он ушел? — В последний раз я видела его у конюшни. *** Отыскать ведьмака не составляет никакого труда, тот и вправду обнаруживается в конюшне, седлает лошадь и с недовольством оборачивается, только заслышав шаги за спиной. — Это опять ты? Тебе вчера мало было? Лютик поднимает руки в примирительном жесте. Он делает к ведьмаку еще несколько шагов и замирает, так и не подойдя вплотную. Он уже вчера понял, что с этим шутки плохи. По крайней мере, вывести его из себя еще проще, чем Геральта. — Я заплачу тебе. Втридорога заплачу, да вообще отдам, сколько скажешь… только отведи меня к усадьбе и как можно скорее. Это очень важно. Ведьмак окидывает его недовольным взглядом, в котором ясно читается, что Лютика он не считает платежеспособным клиентом. Вот только сегодня, когда дурман в его голове наконец рассеялся, Лютик видит и тонкий шрам, от левой скулы опускающийся через всю щеку, и очень знакомый медальон, и яркие рыжие волосы, не скрытые капюшоном. — Ты же тоже из школы Волка. — Он щелкает пальцами, глядя на ведьмака. — Ламберт! Геральт про тебя рассказывал. Ведьмак все еще смотрит на него без тени довольства, а когда слышит собственное имя, делает шаг в сторону Лютика, как будто снова собирается просто выставить его за дверь. — Послушай меня, пожалуйста, он уже ушел в ту усадьбу и не вернулся до сих пор. Я был там и видел его, и думаю, он… скорее всего… — голос срывается, не давая Лютику договорить, и он замолкает, тяжело дыша. — Солтыс мне ничего не говорил ни про каких других ведьмаков. — Ламберт складывает руки на груди и все еще смотрит на Лютика с подозрением. — Что ты мне голову морочишь? — Он тебе не сказал, чтобы ты не отказался от заказа или чтобы цену не набивал. Послушай, нам нужно поехать туда как можно скорее. А вдруг еще можно что-то сделать? — Откуда ты вообще знаешь Геральта? — спрашивает Ламберт, снова делая сердитый шаг в сторону Лютика. — Из этих песенок, что ли? Постой… — На мгновение в его глазах сквозит удивление. — Ты что, этот его бард? Лютик? Лютик глубоко вздыхает и поспешно кивает, смаргивая горячую влагу из глаз. Теперь-то он, скорее всего, уже ничейный бард. Поза Ламберта тут же теряет свою агрессивность, насколько можно так сказать про ведьмака, из-за спины которого торчат два здоровенных меча. — Он говорил, что у тебя… глаза синие. Только я думал, ты сам будешь как-то поярче, что ли. Я про одежду. Лютик быстро оглядывает неприметную драную куртку, которую ему вручила Влада. — Я не думал, что Геральт вообще вам про меня что-то рассказывает. — Он улыбается краешком губ. — И уж точно не думал, что в этих рассказах хоть какое-то внимание будет уделяться цветам. — Значит, он уже уехал в ту усадьбу? — Ламберт все еще смотрит на него с подозрением, как будто опасается, что Лютик — все-таки какой-то мошенник, которому он сам выдал все нужные сведения. — И не вернулся? — Да, — Лютик с горечью кивает. — Позавчера. Ламберт ругается — коротко и зло — и на мгновение сжимает правую руку в кулак, аж костяшки пальцев белеют. — Я эту паскуду прикончу! Собственными руками. Если бы он мне сказал… — Полностью согласен, но, пожалуйста, мы можем сейчас же уехать, а с солтысом разобраться попозже? Вдруг… — Еще можно что-то сделать, да. — Ламберт кивает. — Моя лошадь — вот та, у дальнего стойла. — И ты предлагаешь мне сразу на нее сесть? Ламберт смотрит на него слегка насмешливо. — А ты как хочешь? Пешком пойдешь? — Геральт не брал туда Плотву, говорил, что ее опасно оставлять рядом с усадьбой. Ламберт на мгновение закатывает глаза. — Геральт, бесспорно, самый-самый умный, но сейчас единственный ведьмак тут — я. Если он оставил тут Плотву, бери ее, и выезжаем, нет времени выяснять, куда девать лошадей. Что-нибудь придумаем. *** — Что ты так на небо постоянно смотришь? Лютик слегка вздрагивает, услышав голос Ламберта. — В первый день, когда мы шли в усадьбу, на нас на этом тракте напал вилохвост. Геральт ранил его, но я не уверен, что такая тварь не оправится от ранения за пару дней. — И ты только сейчас решил мне об этом рассказать? — Ламберт тяжело вздыхает. — Что это за место, где все что-то недоговаривают. — Я просто… — Ладно, ничего. — Он машет рукой. — Я услышу вилохвоста заранее, не бойся. — Геральт говорил, они могут напасть очень стремительно. Да я и сам видел… — Ну, — Ламберт пожимает плечами, — ты ведь меня предупредил, так что я буду готов. Они подъезжают к кромке леса, где и останавливают лошадей. Ламберт напряженно вглядывается в просвет между деревьями, вслушивается в лесные звуки, а затем глубоко вдыхает. — Не нравится мне тут. Скверное место. Воздух противный, пахнет гнилой смертью. Понимаю, почему Геральт решил, что тут может быть моровая дева. Лютик согласно кивает. По своему опыту он знает, что если какое-то место выглядит и пахнет скверно по меркам ведьмаков — значит, все совсем плохо. — Мы тут сделаем привал, — командует Ламберт, спрыгивая с лошади. — Мне нужно все проверить. Это не займет много времени. Лютик кивает и аккуратно слезает с Плотвы. Каким бы ни был сам Ламберт, то, что он дает какие-то комментарии своим действиям и даже что-то объясняет, определенно, дорогого стоит. Ведьмак расстилает холщовое покрывало на небольшой поляне, садится на него скрестив ноги и аккуратно достает из сумки пузырьки с зельями. Некоторое время Лютик наблюдает, как Ламберт изучает все зелья, которые у него есть, тщательно осматривает лезвия мечей и достает какие-то круглые штуковины, которых у Геральта он не видел. Он очень надеется, что Ламберту правда не потребуется много времени, потому что сам он буквально места себе не находит. Ему нужно поскорее вернуться к “Утешению” и во всем убедиться. Если он правда видел тогда Геральта… — Послушай, — голос Ламберта вдруг врывается в его размышления. — Я знаю, что это все сложно принять, но мы — ведьмаки. И так вышло, что сражаться с монстрами — это наша работа, и она может прервать нашу жизнь в любую секунду. Мы сами привыкли жить с этой мыслью, но людям безусловно с ней сложно. Не то чтобы люди о нас сильно переживали, но те, что переживают, должны понимать, что таков порядок вещей. Он не плохой и не хороший. Просто вот такой. Лютик молча смотрит на него пару мгновений и качает головой. Он уже много раз слышал эту же мысль от Геральта, пусть и в гораздо более скупых выражениях, и успел ее как следует обдумать. — Это неправда. Я знаю, что вы вроде как безэмоциональные, потому что у вас мутации и прочая чушь, но это не так. И я знаю, что ты тоже за Геральта волнуешься и переживаешь, что мы не пошли сюда еще ночью, когда могли бы. Пару мгновений он ждет, что Ламберт сейчас вскочит на ноги и ударит его, но тот только ругается сквозь зубы и зло качает головой. На несколько мгновений между ними воцаряется напряженное молчание. — Я не это имел в виду, — наконец произносит Лютик. — Ты не при чем. Просто все так сложилось. — Слушай, бард, не будь ты мертвецки пьян, когда подошел ко мне, мы, может, поговорили бы подольше. Но ты тоже тут не при чем, я понимаю. А что еще делать, когда с Геральтом черт знает что случилось. — Я не был пьян! — Вот как? — Ламберт насмешливо выгибает бровь. — А выглядело, как будто был. И почему это ты сказал, что вы с Геральтом шли сюда вместе? Он разозлился и отослал тебя прочь, ведь так? А что еще делать, как не напиться после такого… — Я хотел помочь ему. И пошел к усадьбе, только там что-то случилось. Сам же говоришь, тут мерзостный запах повсюду. Вот там он еще хуже и от него в голове какой-то дурман. Ламберт открывает рот и тут же закрывает, внимательно глядя на него. — Говоришь, дурман в голове? От запаха? — Да. Но сегодня уже легче. Ведьмак поднимается на ноги, подходит к нему и внимательно смотрит в глаза. Долго и пристально. От этого взгляда быстро становится не по себе, но Лютик прекрасно знает, что ничего подобного он не стал бы делать просто так. — Ты вообще смелый, бард, раз к усадьбе полез. Только, видимо, там одна штука растет, на Скеллиге ее называют дурман-травой. Впервые за последние дни Лютик чувствует, как тугой комок в его груди чуть ослабевает. — И что она делает? Она может морок какой-нибудь наслать? — Может. — Ламберт коротко кивает и протягивает ему один из своих пузырьков с мутной светлой жидкостью внутри. У Геральта точно был похожий. — Отпей, только совсем немного. Лютик откупоривает крышку, тут же чувствуя резкий запах, каким, впрочем, обладают большинство ведьмачьих эликсиров. Он отпивает из пузырька и возвращает его Ламберту, стараясь не думать о том, на кишках каких утопцев и сколько лет эта штука, скорее всего, настаивалась. Проходит совсем немного времени, когда тугой обруч, стянувший его голову с утра, вдруг пропадает. И вслед за ним наконец замолкает ужасный гул в ушах. — Спасибо, — искренне благодарит Лютик, глядя на Ламберта. — Мне намного лучше. — Обращайся, — тот в ответ коротко усмехается. — Значит, мне все могло привидеться? И, может, Геральт еще в порядке. — Может. Но, бард, я бы правда на твоем месте особо не надеялся. Ты можешь рассказать мне, что ты видел? — Я думаю, — Лютик сглатывает комок в горле, который никак не дает ему говорить, — что видел тело у входа. Но только там было темно, может, так тень упала. А потом на меня кинулась какая-то тварь, и я очень плохо помню остальное. Ламберт кивает. *** — Геральт всегда сидит просто на коленях, когда готовится к охоте. Не как ты. И когда медитирует — тоже. Не понимаю, как у него после этого ноги не отваливаются. Ламберт в ответ хмыкает. — Что смешного? — Геральт твердил, что ты много говоришь о себе. Но совершенно очевидно, что он просто не слышал, сколько ты говоришь о нем. Лютик досадливо поджимает губы и чувствует, как краснеет. Это уже второе подобное заявление за последние дни, причем мнения он слышит от людей, совершенно независимых. Впрочем, чего они все хотят от человека, посвятившего Геральту не один десяток довольно успешных баллад. — Что это у тебя за штуки? Круглые, ты на поляне раскладывал. — Это бомбы, очень мощная вещь. Что, скажешь Геральт такими не пользовался? — При мне — нет. — Ну, у нас у всех есть излюбленные приемы. Эскель у нас главный любитель бомб. Еле видимая тропинка петляет среди деревьев и, наконец, выводит их к заросшей ограде. — И вот мы здесь, — тихо произносит Лютик, когда они спешиваются. Он аккуратно гладит Плотву, которая вблизи усадьбы явно начинает волноваться. — Знаю, я тоже скучаю по Геральту. Но именно поэтому и пришлось привести тебя сюда. — Это лошадь ведьмака, — фыркает Ламберт, который в этот момент привязывает поводья собственного гнедого к ограде. — Как-нибудь справится с тоской по Геральту. И с местной жутью тоже придется справляться. Они протискиваются сквозь щель в ограде и выходят на знакомую Лютику заросшую аллею, ведущую к холму. Где-то за холмом шумит река, и Лютик уверен, что когда-то из усадьбы открывался на нее совершенно чудесный вид. — А тут было не так уж плохо, — вторит Ламберт его мыслям. — Никогда не хотел так жить? Просыпаешься, смотришь на реку, за завтраком сочиняешь великий сонет? Лютик вспоминает годы своей юности, проведенной в Леттенхофе, и тут же мотает головой. — Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь без этого. — Веселая же у тебя была жизнь, если ты ей предпочел компанию Геральта. Да еще и с таким энтузиазмом. — Геральт, он… — Все, не продолжай. — Ламберт поудобнее перехватывает рукоять меча. — А то я ему скоро завидовать начну. А завидовать Геральту — это уже что-то за гранью добра и зла. Так низко я еще не опускался. Они проходят мимо невысокой постройки, когда-то наверняка служившей сараем, и оттуда с громким криком вылетает лесная птица. На мгновение Лютику кажется, что его бедное сердце прямо там и остановится. Он отшатывается в сторону, и Ламберт хватает его за рукав куртки, не давая сойти с тропинки. — Тут эта штука повсюду. — Он показывает на заросли высокого сорняка, выше самого Лютика. — Лучше не трогать, потом ожоги везде будут. И не дышать рядом с ней. И вообще держаться подальше. Ей только вилохвосты и могут питаться. — Держи. — Ламберт протягивает ему лоскут какой-то тряпки. — Дыши через ткань, если тут правда еще и дурман-трава растет… Усадьба показывается среди деревьев, и справа от Лютика тут же вспыхивает яркое пламя, игни в одно мгновение пожирает цветы, растущие у фундамента и карабкающиеся по растрескавшейся стене. Ламберт толкает его в спину, призывая двигаться быстрее, и сам протискивается в проход за прогнившей деревянной дверью. Лютик идет вслед за ним. В сыром помещении пахнет затхлостью, воздух — густой и холодный. Лютик отчаянно моргает, пытаясь привыкнуть к темноте и разглядеть хоть что-то вокруг себя, когда рука Ламберта опускается ему на плечо, с силой его сжимая. — Успокойся, бард, здесь ничего нет. А то у тебя так сердце колотится. Если тут и обитает какая-то тварь, она тебя тут же услышит, можешь не сомневаться. Темноту освещает яркий всполох, когда Ламберт поджигает факел. На полу, где в прошлый раз Лютик видел темную фигуру, действительно никого нет. Только на стене висит совершенно жуткого вида портрет. Но, в конце концов, это всего лишь картина,сделать она им ничего не сможет. — Попробуй не свернуть себе тут шею. — Ламберт пихает ему факел в свободную руку и устремляется вперед по темному коридору. Лютику очень боязно даже думать об этом, но надежда расцветает в его груди, как бы он ни пытался заглушить голос, настойчиво твердящий, что с Геральтом еще все может быть в порядке. Пламя факела выхватывает из темноты следы времени — разбитую посуду, развалившуюся мебель, источенные молью портьеры. И ложки, множество ложек, раскиданных по полу, по пыльным углам, по столам и креслам. Может быть, когда-то это место и приносило утешение, но теперь только навевает ужасную тоску. — Зачем заколотили окна? — тихо спрашивает Лютик, когда его глаза наконец привыкают к освещению. — Чтобы чудище отсюда не выбралось? — Не думаю, что чудище можно удержать, заколотив окна. Скорее, это чтобы никто сюда не забирался, — отвечает Ламберт. — Если тут вообще кто-то есть. Лютик тихо хмыкает, следуя за ведьмаком. То, что Ламберт отвечает на его вопросы, все еще удивляет его. За годы общения с Геральтом вопросы для него превратились скорее в форму обсуждения ситуации с самим собой. Они подходят к просторному залу, насколько Лютик может судить в неверном освещении факела. — Ты не чувствуешь тут Геральта? Ему кажется, что Ламберт смотрит на него слегка насмешливо, когда качает головой. — У нас нет особого колдунства, которое нам позволяет друг друга чувствовать. Но я вижу следы в пыли, кто-то тут явно был. Он застывает напротив потрескавшейся стены, смотрит на нее внимательно, как будто она чем-то отличается от всех остальных. Лютику требуется некоторое время, чтобы разглядеть на ней надпись, сделанную, как он искренне надеется, краской, а не чем похуже. — Не сядет никто с тобой за стол. Нет ложки, которая тебя накормит. Никогда больше не захочешь ты взглянуть на себя в зеркало, — читает он и вопросительно смотрит на Ламберта. — И что это такое? Правда похоже на какое-то проклятье из детских книжек. — Мои детские книжки целиком из такого состояли, — бормочет тот в ответ и поудобнее перехватывает рукоять меча. — Держись за моей спиной. Видимо, тут действительно обитает какая-то тварь. И лучше нам поскорее с ней разобраться. — Влада говорила, что тварь — это заколдованная девушка. — Не обольщайся, бард, тут никаких историй про чудесное спасение не будет. — Лютик видит, как Ламберт достает один из своих эликсиров. Видимо, приходит время начинать волноваться. — Солтыс сказал, что усадьба уже десятки лет пустует. Даже если тут и жила когда-то проклятая девушка, у нее уже давно сознание чудовища. — Геральт не стал бы ее убивать. Он бы хоть попытался расколдовать. Ламберт вздыхает, и Лютик готов поклясться, что слышит, как в пыльном воздухе раздается тихое “Геральт-Хуеральт”. Ведьмак листает книгу, невесть когда оставленную на столе, и Лютик вдруг слышит тихий гул, и ему кажется, что того обступают смутные тени. — Вот же зараза! Бард, уходи отсюда. — Ламберт вскидывает перед собой руку, воздух дрожит, как всегда от аарда, Лютик чувствует, как что-то невидимое толкает его в грудь, и делает несколько шагов назад, пытаясь удержать равновесие. Что-то ломается под ним с кошмарным треском, он падает, как ему кажется, ужасно долго, пока не приземляется на каменный пол. Он тихо стонет, чувствуя, как в правой руке разливается боль, и искренне надеется, что не сломал запястье. Вокруг него непроглядная темнота — он выронил факел при падении и тот погас, бесполезной деревяшкой валяясь теперь у его ног. Лютик делает глубокий вдох сквозь стиснутые зубы, пытаясь унять волны пульсирующей боли, и снова тихо стонет. — Ламберт? — зовет он на пробу, но ведьмак не отзывается, потому что Лютик, видимо, свалился куда-то в самую преисподнюю, а Ламберту сейчас приходится разбираться с теми же тварями, которые, возможно убили Геральта. Он аккуратно поднимается на четвереньки, а затем встает на ноги, держась за холодную стену. Пару мгновений он бредет в непроглядной темноте непонятно куда, пока вдруг не видит впереди себя отсвет огня. Сначала он уверен, что просто начинает сходить с ума и его сознание создает образы, чтобы было не так жутко, но делает еще несколько шагов, и выясняется, что перед ним свеча, вполне реальная и осязаемая. Кто бы ее тут ни оставил. По крайней мере, с ее помощью ему удается поджечь свой факел и выяснить, что он не провалился в преисподнюю — возможно, потому, что пока еще не заслужил подобной участи, — а всего лишь упал в помещения, когда-то, видимо, служившие винными погребами. Ложек тут даже больше, чем наверху. Они беспорядочно свалены грудами: большие и маленькие, оловянные, серебряные, покрытые зеленоватым налетом времени. Лютик случайно задевает несколько, когда обходит помещение, и они тихо звякают, возможно, призывая тем самым к нему всех оставшихся в усадьбе тварей. Он подходит к дальней стене помещения и чувствует, как пол уходит у него из-под ног. Свет факела отражается на заклепках, украшающих ножны двух ведьмачьх мечей, с которыми Геральт ни за что бы не расстался. Тут же лежит его дорожная сумка и остатки лютни Лютика — грустного напоминания о том, на какой ноте они расстались. Лютик пытается взять себя в руки. Как минимум кто-то притащил сюда все эти ложки, зажег свечу и даже оставил на столе отвратительного вида варево. Такая вот подготовка к свиданию со случайно забредшем путником. А значит, что бы там ни говорил Ламберт, чудище, которое тут обитает, все еще вполне может быть разумным или хотя бы помнить, что жизнь всех последних его лет вращается вокруг странного ритуала, слова которого выведены на стене наверху. И вокруг бесчисленного количества ложек. Сердце начинает стучать еще быстрее, когда, вторя его мыслям, в коридоре за его спиной раздаются шаркающие шаги и тяжелое дыхание. Лютик быстро оглядывает помещение, из которого ему совсем некуда деваться, вынужденный признать, что в эту ловушку он загнал себя сам. У него есть слабая надежда, что это Ламберт ищет его в подвале, да только за годы общения с Геральтом он уже давно выучил, как звучат шаги ведьмака, и это явно не они. Лютик делает глубокий вдох и отшатывается, когда неверный свет факела выхватывает чудище из темноты. Сгорбленное, скрюченное, вся кожа в отвратительных язвах. Лютик чувствует, что никак не может взять себя в руки. Он же вовсе не смелый, у него сердце в пятки уходит от одного вида этой твари. Он совершенно уверен, что в прошлый раз сбежал именно от нее, когда она накинулась на него у входа в усадьбу. Но сейчас тварь так и стоит и ждет чего-то, как будто не решаясь вступить в круг света от факела. — О, Мелителе, какая же ты… — Лютик с трудом не произносит “уродливая”. Если чудище и сохранило остатки разума, на что он очень надеется, не нужно начинать их общение с оскорблений. — Послушай… — голос срывается, и он начинает заново. — Я так понял, что тебя прокляли, и, видимо, уже очень давно, я могу попробовать тебе помочь… а ты, ты должна будешь отвести меня потом к Геральту. Ты же знаешь, где он? Тварь ему ничего не отвечает и никаким образом не дает понять, что вообще воспринимает хоть слово. Но она пока на него не кидается, и это уже очень хорошо. И он вовсе не уверен, что торговаться с ней и ставить какие-то условия — такая уж здравая идея. Может быть, стоило хотя бы свою помощь выменять на собственную жизнь, но такой вариант поздно пришел ему в голову. — Это все, вроде, не так уж сложно. Что-то из сказок с желаниями-перевертышами, у меня в Академии был зануднейший курс, посвященный всему этому. — Он и сам не знает, зачем все это несет. Наверное, хочет как-то заглушить ужасные хрипы, с которыми дыхание вырывается из глотки твари. — Так вот. “Не сядет никто с тобой за стол”. Очевидно, что я-то сяду, зря я, что ли, сюда пришел? Только сначала разолью нам этого замечательного, судя по всему, супа. Варево на столе выглядит ничуть не менее отвратительно, чем несколько мгновений назад, но Лютик все равно хватает со стола видавшие виды глиняные тарелки и тянется за черпаком. Тварь издает ужасное шипение и делает к нему быстрый шаг, из-за чего приходится отскочить от стола, выставив перед собой руки. — Я ничего плохого не сделаю, просто разолью по тарелкам. Несколько мгновений они так и стоят, глядя друг на друга, пока тварь, судя по всему, не понимает, что он не вернется к столу, если она не отойдет на приличное расстояние. Он все еще не уверен, что вправе ставить условия, из защиты у него один только факел, который в руках барда против длиннющих когтей твари ровным счетом ничего из себя не представляет. Но тварь издает отвратительное шипение и снова скрывается в тенях у входа. За время, которое она проводит в свете факела, Лютик успевает заметить, что одежда на ней ужасно напоминает вещи Геральта, только изодранные и пропитавшиеся грязью. Возможно, за несколько десятков лет от ее собственных нарядов ничего не осталось, и теперь… Лютик старается не додумывать эту мысль. Его руки дрожат, когда он разливает варево по тарелкам, но ему уже слишком поздно делать вид, что все в порядке и он пришел сюда, чтобы хорошо провести время в приятной компании. Он отодвигает себе стул, так и сжимая факел в левой руке, потому что правая все еще ужасно болит. Огонь отражается в глазах твари, когда он делает приглашающий жест, указывая ей на стол. Отодвигать этой штуке стул у него точно духу не хватит. — Отобедаем? Только не мной, умоляю. Тварь садится за стол, все так же в упор глядя на него. — Нет ложки, которая тебя накормит… значит, и дело не в ложках, правильно? Поедим так. Лютик с большим трудом поднимает тарелку правой рукой, которая с каждой секундой слушается его все хуже. Тварь сжимает свою тарелку костлявыми пальцами. — Там еще про зеркала сказано, но зеркало мы потом поищем. Ты должна будешь потом отвести меня к Геральту, ладно? Я просто… очень хочу его увидеть. Ты сделаешь это? Тварь смотрит на него, тяжело дыша. — Геральт. Он приходил сюда. Высокий, седой, с двумя мечами. — Голос снова срывается, и он замолкает на мгновение. Ведь может оказаться, что это тварь Геральта и прикончила. Или те тени, которые напали на Ламберта. В конце концов, Лютик точно уверен, что Геральт попытался бы справиться с проклятьем. — Ты покажешь мне, где он? Тварь медленно кивает и подносит тарелку ко рту. Лютик делает глубокий вдох и отпивает варева, вкус которого оказывается еще гаже, чем запах. Вот тут бы точно пригодился хоть один ведьмак — шансов выжить после отравления у них явно больше, чем у него. Впрочем, сделанного не воротишь, и мерзостный вкус оседает во рту, ком встает в горле, и Лютик с трудом сдерживает рвотный позыв. Он смотрит на тварь перед собой, и та что-то хрипит, глядя на него, когда становится совершенно очевидно, что их попытка снять проклятье не увенчалась успехом. — Я не мастер в таких вещах, но мы ведь можем попробовать что-нибудь еще… Тварь в ответ хрипит, что-то вспыхивает в ее мутных глазах, в чем Лютик без труда считывает ярость. Она кидается к нему, переворачивая стул, и он вскакивает на ноги, роняет свой несчастный факел, пару мгновений чувствуя подступающую панику, когда тварь рядом с ним начинает неистово вопить. Наверное, он разозлил ее, и теперь его наконец разорвут на части. Он и вскрикнуть не успевает, только выставляет перед собой здоровую руку, когда воздух дрожит вокруг него, и зажмуривается, увидев, как тень на стене стремительно кидается в его сторону. Проходит несколько ужасно долгих секунд, томительных и очень страшных, когда он вдруг чувствует у себя на плечах прикосновение холодных рук, совершенно человеческое. А затем его обнимают — очень аккуратно, бережно. Он шумно вдыхает. — Все уже хорошо, — произносит знакомый голос. — Все в порядке, не бойся. — Г-геральт? — почти хныча спрашивает он, наконец набравшись смелости открыть глаза. — Ты не морок? Я тут надышался всякого, а теперь еще и напился… — Это точно, — тихо усмехается Геральт, прижимая его к себе крепче, пока Лютик наконец не перестает дрожать, и только потом отпускает. — Это правда ты? — спрашивает Лютик, чувствуя, что попросту разрыдается, если получит отрицательный ответ. — Да. — Геральт мягко улыбается. — Правда я. — И ты расправился с той штукой, д-да? О Мелителе! Если я начну заикаться, мне точно конец! — Не начнешь ты заикаться. — Геральт качает головой. — А вот запястье мне твое не нравится. Я ни с кем не расправлялся. Ты тут разобрался со всем. И очень хорошо разобрался. Лютик наконец решается оглядеть пол, на котором ожидает обнаружить тело твари, но ничего не видит. Только Геральт так и стоит рядом с ним, вполне живой и здоровый, держит за плечи и вроде даже исчезать никуда не собирается. — Это ты? — тихо спрашивает Лютик, чувствуя, как голос снова начинает дрожать. — Это был ты? — Да, — Геральт кивает, аккуратно берет его за запястье и осматривает. — Это был я. — А девушка? Которая тут жила… — Умерла уже давно. Печальная у нее была участь. А проклятье ее осталось. Очень оно сильное. — Геральт, я ничего не понимаю… А когда я пришел сюда в первый раз? Это не ты был? Ты же меня чуть не убил. — Неправда, я тебя пальцем не тронул. — Геральт заглядывает ему в глаза и снова чуть улыбается. — Я тебя сюда не хотел пускать. Боялся, что проклятье и тебя коснется, а это было бы уже слишком. — А самому так жить — не слишком? Геральт, ты сам сказал, что это печальная участь… и что собирался делать? — В город в таком виде точно не сунешься. — Ведьмак пожимает плечами и наконец отпускает его запястье. — Поговорить ни с кем не получится, да и мысли все какие-то бессвязные. Я начал себе готовить один отвар, который ты как раз и выпил. — Он снова тихо усмехается. — Хотел тебя остановить, но ты бы только напугался. — А можно было не пить? — с тоской спрашивает Лютик. — Это все очень условный ритуал. Можно было разделить кусок сыра, он как раз у меня был с собой. — Геральт вдруг снова обнимает его, прижимает к себе очень аккуратно, как будто сам не может до конца поверить, что все реально. — Ты очень смелый, Лютик. Нам нужно позаботиться о твоей руке, я надеюсь, что это просто ушиб. Потом будем выбираться отсюда. — Геральт! — Первое потрясение наконец проходит, и Лютик как будто сбрасывает с себя оцепенение. Ворох бессвязных мыслей немного успокаивается, и он вспоминает, как вообще тут оказался. — У нас нет времени ни на какое запястье, там же Ламберт! Нужно ему помочь… — Какой, к черту, Ламберт? — Геральт отстраняется и смотрит на него с тревогой, как будто опасается, что за время пребывания в усадьбе умом он все-таки слегка тронулся. — Ламберт! Он приехал в тот же город… Я заставил его срочно ехать сюда, но наверху на него напали какие-то… штуки. Бери скорее свои мечи! — Да, тут живут призраки семьи. Один был у тебя за спиной, поэтому я к тебе кинулся. Не переживай так, Ламберт — опытный ведьмак, его так просто не возьмешь, — произносит Геральт, тем не менее поспешно направляясь к своим вещам. — Да, да, вы все невероятно опытные ведьмаки, только потом вечно заводите свою шарманку, что умирать — совершенно естественно, нет в этом ничего хорошего или плохого. Геральт, я так рад, что ты не умер… Геральт накидывает перевязь с мечами за спину, пару мгновений с каким-то виновато-печальным видом смотрит поломанную лютню. — Пожалуйста, давай уже оставим ее здесь и не будем об этом вспоминать. И я не знаю, как отсюда выбраться, потому что я сюда буквально провалился. — Тут есть еще выход с другой стороны, дальше по коридору. — Геральт вдруг смотрит на него с какой-то хитрой улыбкой. — Дня не прошло, ты уже нашел себе нового ведьмака, так получается? Ты по мне хотя бы скорбел? — Ты разве не видишь, во что я одет? До сих пор скорблю. Геральт вручает ему очередной кусок тряпки, через которую он должен дышать наверху, потому что тряпку, врученную Ламбертом, он уже давно потерял. Он устремляется вслед за Геральтом по длинному коридору. — Мне одна мысль не дает покоя. — М? — Получается, этой бедной девушке надо было всего лишь найти кого-то, кто сел бы с ней за стол и поел? И все? Она избежала бы своей страшной участи… не прожила бы столько лет монстром. Геральт останавливается, смотрит на него несколько мгновений и вздыхает, очень тяжело. — Нет, Лютик, все не так. Это очень сильное проклятье. За злобу, за вспыльчивость, наверняка за что-то еще. Оно имело силу и столько лет спустя, его так просто не снять. — Он кладет руку на плечо Лютика и с силой сжимает. — Вот был бы у нее возлюбленный. Любила бы она сама, да еще и искренне. Тогда у нее был бы шанс. Он отпускает плечо Лютика и стремительно уходит в темноту коридора, не давая тому опомниться. — Геральт! Ты только вот не смей меня теперь тут бросать! Геральт аардом прокладывает им путь через завалы посреди коридора, как раз когда вдалеке раздается страшный грохот. — Видимо, действительно Ламберт, — хмыкает Геральт. — Любит бомбы погромче. Они сталкиваются со вторым ведьмаком у подножия широкой винтовой лестницы, и выглядит тот очень впечатляюще. С черными зрачками, бледной кожей, покрытой сеткой вен, и слегка подпаленными волосами. — Говорил же тебе, что с ним все нормально! — заявляет он, быстро обнимая Геральта. — Ты говорил готовиться к тому, что он умер! — Не припомню такого. Давайте уже отсюда уходить, удивительно скверное место. *** — Ну и история, — хмыкает Ламберт позже вечером, когда они все наконец добираются до трактира, и хозяин заведения выказывает опасение, как бы сюда не набилось еще больше подобных личностей. — Кстати, бард, как там насчет моей тройной оплаты? Геральт давится пивом. — Это еще за что? Ты вообще ничего не сделал! — Вот еще! А с призраками кто разобрался? Уж явно не тот из нас, кто бестолково проходил все это время, обращенный в чудище. И Лютик нанял меня провести его до тебя, что я и сделал. — За Геральта мне не жалко никакой оплаты. — Лютик тянется к кошельку, и Ламберт в ответ смеется. — Я пошутил, бард. Уж за Геральта я с тебя и гроша ломанного не возьму. Не стоит он того. Геральт кивает в сторону Ламберта, обращаясь к Лютику: — Если ты ему сейчас заплатишь, добывай себе новую лютню, как хочешь. Я в этом не участвую. — Кстати! — Ламберт всплескивает руками. — Геральт, ты, получается, столько чуши нам про Лютика нарассказывал, уму непостижимо. Геральт вопросительно выгибает бровь. — По твоим рассказам я думал, он будет как-то повыразительнее. Наступает очередь Лютика давиться пивом. — Это я-то не выразителен? — Ну Геральт говорил, что ты одеваешься на манер ковирских птиц, все время поешь или хотя бы играешь, а одеваешься ты обычно, вообще не поешь, а чтобы играть, у тебя и инструмента нет. По крайней мере, я не видел. — А я его лютню разбил. — Тут же заявляет Геральт. — И куртку порвал. — Это если рассказывать очень кратко и непонятно, — встревает Лютик. — Череда несчастных случаев. А лютню я себе новую добуду, как только найду мастера. — И что? Я-то заслужил какую-нибудь балладу? — Ламберт приосанивается. — Про Огненного Волка, и чтоб звучала поэпичнее. — Конечно. — Лютик очень серьезно кивает. — Будет тебе баллада о Ламберте. Ламберт, Ламберт… Геральт открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но в последний момент передумывает. *** Вечером он снова осматривает запястье Лютика, обещая, что все обязательно будет в порядке. И на всякий случай смазывает его какой-то очередной отвратительной ведьмачьей дрянью. Пахнет она, почти как варево из подвала, и Лютик начинает всерьез подозревать, что у ведьмаков одно и то же зелье на все случаи жизни, просто разлитое по разным емкостям. — Геральт, ты мне тогда в усадьбе сказал кое-что, и я не допущу, чтобы теперь ты делал вид, что этого не было. Я ужасно перепугался за тебя и успел себе кое-что пообещать. — Я знаю, Лютик. Я и не собирался делать вид, что ничего не говорил. Лютик поддается какому-то внезапному порыву, обхватывает руками лицо Геральта и касается губами его губ. Геральт застывает, и на мгновение Лютику кажется, что он совершил нечто непоправимое, но Геральт вдруг аккуратно обнимает его и углубляет поцелуй. Проводит руками по его спине, касается шеи — как будто изучает. — Так что? — шепчет Лютик ему в губы, слегка отстраняясь. — Поговорим потом. Геральт помогает ему снять рубашку, смотрит на него взглядом, который Лютику очень и очень нравится. Жадным и собственническим. А потом прижимает Лютика к стене, запускает руку ему в волосы и целует. Его рука вдруг оказывается у Лютика между ног, и остается только тихо стонать, вцепившись ему в плечи. Тело выламывает от такой близости Геральта, слишком давно Лютик об этом думал, слишком давно хотел. Он прикрывает глаза от удовольствия. — Геральт… — дыхание сбивается от ощущений, мысли путанные, несутся куда-то, не давая до конца осознать, что происходит. Дорожная сумка Геральта лежит совсем рядом, и он на мгновение прерывается, чтобы достать масло, и Лютику хватает глупости спросить, не масло ли это от призраков. Геральт только хмыкает в ответ, но и в этом звуке Лютик улавливает легкое нетерпение. Палец Геральта скользит туда, где уже ужасно горячо, и Лютику остается только тихо стонать. Он снова ловит взгляд Геральта на себе — яркий и жадный, — ноги подкашиваются от одного осознания, что тот может на него так смотреть. Геральт добавляет второй палец, аккуратно, но все более нетерпеливо. — Ты готов? — он стягивает собственные штаны, ладонью в масле проходится по члену. — Да я уже несколько лет готов. — Лютик чувствует, как Геральт подхватывает его под ноги, с легкостью удерживая на весу и все еще прижимая к стене. — А ведьмаки обычным образом не трахаются? Мне всегда было интересно… — Скажешь, тебе так не нравится? Геральт входит в него аккуратно, неторопливо, дает Лютику время, дает привыкнуть, прочувствовать себя до конца, и только потом начинает двигаться — все быстрее, — жадно целует, прикусывая губу. Лютик снова стонет, почти надрывно, когда Геральт перехватывает его поудобнее, меняет угол, сбавляет темп и дразнит, не давая прийти в себя. Он чувствует Геральта в себе, и события предыдущих дней становятся чем-то несущественным, страшным сном, который легко забыть. Ему очень сложно терпеть, но голова кружится от каждого движения Геральта, от того, как тот удерживает его на весу, прижимая к себе. Лютик не может сдержаться и снова стонет. Воздух горит вокруг него, все заполняют пронзительные, совершенно бесстыдные ощущения, невероятно приятные. Лютик шире разводит бедра, Геральт двигается быстрее, и остается только глухо рычать и целовать его, чувствуя, как кожу все сильнее сдавливают жадные пальцы — так сильно, что обязательно останутся синяки, и он уже столько раз представлял себе это, столько раз этого хотел, что вообразить трудно. Геральт доводит его до разрядки, делает еще несколько резких движений и шумно выдыхает. На некоторое время Лютик отдается ощущению удовольствия, разливающемуся между ног, пока не чувствует, как Геральт выходит из него и аккуратно опускает на пол, прижимает к себе, зарывается в волосы, вдыхая его запах, и только потом отстраняется. — Так мы вернемся к тому, что ты сказал мне в усадьбе? — спрашивает Лютик, слегка запыхавшись. — Про проклятье и как его снимают. Геральт убирает с лица растрепанные волосы, смотрит на него устало и качает головой. — А ты настойчивый. — Меня так забавляет, что каждый раз тебя этот факт как будто немного удивляет. Геральт усмехается и смотрит ему в глаза. Молчит пару мгновений, как будто что-то обдумывает, а потом вздыхает. — Считай, что у нас там было первое свидание. В лучших ведьмачьих традициях. — Оно было отвратительным. Попробуем еще раз? — Ладно. — Геральт снова прижимает его к себе. — Так уж и быть.