* * *
Михаил Юрьевич считал себя достаточно смелым человеком, умеющим играть со страхом в гляделки и баранисто добиваться того, чтобы страх моргал первым, поостерёгшись выигрывать. Но были те вещи, которые так просто нахрапом не возьмёшь, увы. На этом свете Михаил Юрьевич так, чтоб сильно, до усрачки — вернее — боялся двух вещей: высоты и собак. Высоты, потому что природа не даровала смердам крылья, а собак… в общем, потому, что природа не даровала смердам крылья или хотя бы в качестве утешительного приза четыре приспособленные к стремительному бегу конечности, в отличие от собак. Спасибо, что эволюция не намутила крылья паукам. Проблем Михаилу Юрьевичу прибавилось бы. Впрочем, утром среды, начавшемуся для него ранним неприятным пробуждением под раскаты грома и капе́ль с крыши, Михаила не волновали ни собаки, ни уж тем более высота, ни даже летающие пауки. В совершеннейшею неприличную рань Михаил торопился, осознавая, что встал определённо не с той ноги. Обжёгся кофе, не нашёл ни одной глаженой рубахи, не успел побриться. Дела в театре неотлагаемой срочности требовали его немедленного присутствия. Из жилого комплекса, в котором жил Михаил Юрьевич, выехать можно было только в семь пятнадцать. Поэтому из дома выходить необходимо ровно в семь ноль пять и прилежно ждать такси до того, как суетливые, спешащие на работу родители примутся разводить детей по школам и лицеям, образуя на дорогах страшные по протяжённости и плотности пробки из-за долгого светофора, который никак не сподобятся поменять. Минута промедленья — и он попросту не уедет, потому что в метро час пик, а общественный транспорт — не вариант излишне нервного Михаила Юрьевича. Второпях похватав со стола распечатанный накануне текст сценария, сколотив себе толстую стопку растрёпанных листов, на ходу впрыгивая в ботинки, Михаил Юрьевич под трель разрываемого телефона выскочил на лестничную площадку и поспешил к лифтам, мечась сразу между несколькими пассажирскими и одним грузовым. Прыгая на одной ноге, словно цапля, зажав под мышкой стопку не прибранных куда следует листов и тщетно пробуя завязать бантик, Михаил Юрьевич непозволительно долго ждёт, когда хоть какой-нибудь лифт причалит до его двадцатого этажа. И когда это происходит, он вваливается в правый пассажирский, терзая пальцем кнопку, смыкающую раздвижные двери. И вот, играет навязчивая мелодия, Михаил Юрьевич поглядывает на наручные часы — шесть пятьдесят восемь — позволяет себе повернуться к зеркалу, которое занимает всю заднюю стенку, чтобы поправить своевольно вьющиеся волосы, как лифт останавливается на восемнадцатом этаже, двери разъезжаются, и Михаил Юрьевич до отпечатков вжимается поясницей в поручень. Потому что внутрь входит человек. Двухметровый мужик с бородой, несущей в себе первые признаки проседи. Раздавшийся в ширину так же мощно, как и в высоту, а размахом плеч едва помещающийся в двери. Но и это не самое страшное. Намотав на кулак крепкий (на вид) поводок, он заводит с собой неаполитанского мастифа. Устрашающе громадную собаку с глазами цвета сырого мяса, обвисшими до мощной широкой груди щеками и достающей своей округлой башкой Михаилу Юрьевичу натурально до бедра. При всём при том, что Михаил Юрьевич и сам никогда не стыдился своего богатырского роста, эта калоритная парочка заставила почувствовать его себя человеком, быть может, даже чуть ниже среднестатистического роста. Мельком зыркнув стёклами отражающих свет очков на крепко прижимающего к груди листы Михаила Юрьевича, мужик ещё несколько раз обернул поводок вокруг ладони и подтянул телёнка (удачно замаскированного под пса), к себе, прищёлкнув языком. Пёс послушно вывалил язык и грузно уселся подле ног хозяина, с коротким писком сладко позёвывая. Двери закрылись, отрезая Михаила Юрьевича от подмоги в лице пусть не соседей, но всё же жильцов одного с ним дома, пользователей одного с ним лифта… Ещё и мужик этот… крепко сбитый, с накаченными руками, запакованный в кожаную куртку, готовую лопнуть на здоровенных мускулах… Михаил Юрьевич засмотрелся, очевидно, прикидывая, как эти руки могут сомкнуться на шее и придушить. Или вырвать кадык. Что ему, такому огромному увальню, стоит переломить кого угодно, словно тростинку? Михаил Юрьевич совершенно отдалился от реальности за будоражущими недоспавшее воображение мыслями, в попытках унять страх и отвлечься от пса, шумно пыхтящего в ногах хозяина, в свою очередь находящегося в душном (пусть, и вентилируемом) пространстве не такого уж просторного для них троих лифта. Телефон Михаила Юрьевича вновь разражается визгливой трелью, перепугав до полусмерти. Михаил Юрьевич, не ожидавший подставы, выпустил из рук несобранные (из-за спешки и отсутствия привычки собираться с вечера) в папку листы. Они легко и плавно застелили пол, и он судорожно, не представляя, за что хвататься в первую очередь, осел на корточки, принявшись сгребать в кучу перепутавшиеся между собой бумаги. Именно потому Михаил Юрьевич пропустил роковой момент, когда пёс, заинтересованный резко пришедшим в движение человеком, дёрнулся к нему в желании, вероятно, обнюхать, не более. Но этого Михаилу Юрьевичу уже не суждено узнать, потому что мужик громоподобно рявкнул: — Сидеть! Кому сказал… И Михаил Юрьевич, икнув от страха из-за того, что затряслись поджилки и подломились колени, послушно сел на задницу и поднял лицо, оказавшись близко к уровню монструозной, но будто огорчившейся собаки. Не сразу до Михаила Юрьевича стало доходить, что он сейчас натворил. А как стало — он загорелся, словно светофор. Хуже только, что остался сидеть, в ужасе глядя на мужика, снимающего с носа очки и взглянувшего на него с высоты второго этажа. Михаил Юрьевич ждал насмешки и унижений — так опозориться надо суметь, но мужик не прятал виноватой улыбки и позволил чёрным грозным бровям сползтись на переносице домиком, выражая искреннее сожаление принесёнными неудобствами. — Вы не ушиблись? Простите, ради бога. Нужно было дождаться следующего лифта. Мы с О́дином привыкли к такой реакции… Вы не смотрите, что он суровый на вид, на самом деле Один очень добрый, — у мужика… мужчины обнаружился стройный просящий баритон. Пёс, как выяснилось, Один, широко лизнул Михаила Юрьевича в нос и губы, сладкие от кофе и, видимо, зашедшегося в судороге испуга, с бешено бьющимся сердцем пёс принял с его стороны отсутствие сопротивления, как позволение продолжать. И он продолжил «зацеловывать», как умел уж, по-своему, по-собачьи, Михаилу Юрьевичу лицо. Извинялся, что ли?.. Нахраписто и восторженно. Михаил Юрьевич совсем остолбенел от страха перед зубастой пастью, что маячила так близко… и от щекотки — язык шершавый. А ещё эта махина беспрестанно виляла купированным хвостом, что выдавало крайнюю степень щенячьей радости. Мужчина всё же оттащил пыхтящего пса за ошейник и тоже присел перед Михаилом Юрьевичем, принявшись куда быстрее него собирать бумаги. Он как раз успел это сделать до первого этажа. Получившуюся папку мужчина обмахнул рукой и сунул под мышку, а потом за взмокшие руки поднял Михаила Юрьевича, оглядев его с головы до ног — алеющего, как советский флаг. Он вывел Михаила из лифта, чтоб не уехал обратно. — Возьмите. — Мужчина предусмотрительно протянул упаковку бумажных салфеток — С-спасибо, — проблеял Михаил Юрьевич, принимая початую упаковку. — Сильно испугались? — Мужчина, безукоризненный брюнет с обалденными кудрями, и так всё видел. И даже то, как Михаил Юрьевич побагровел, будто красна-девица, когда он не отпустил руки в жесте поддержки, сжимая нервные холодные пальцы. Наверное, считал, что с неврастеничным Михаилом Юрьевичем может приключиться истерика, если сейчас должным образом не позаботиться о его состоянии. Впрочем, Михаил Юрьевич не мог сказать, что это не так. Пёс огорчённо вился вокруг, лапой скрёбся об штанину хозяина, запрокидывая голову. — Тш, малыш, — спокойно сказал он и потрепал Одина по ушам, доверительно пояснил: — Они как люди — всё чувствуют. Михаил Юрьевич бездумно закивал, оттираясь от слюней в подъезде на первом этаже, а как взглянул на наручные часы, едва чувств не лишился. Плакало его такси! Мужчина чутко уловил то, как он сбледнул с лица и поинтересовался, что же стряслось. — Опаздываю-у! — взвыл Михаил Юрьевич и Один согласно провыл в ответ. — Так это же отлично! То есть не это! Вам повезло — я как раз на машине, могу вас подбросить, куда скажите! — неясно чему, искренне обрадовался мужчина. — Это не совсем удобно… — Бросьте! Вы упустили время из-за нас. — А если мне с вами не по пути? — Михаил Юрьевич хлопал глазами, комкая в пальцах мятый шарик. Мужчина, показавшийся Михаилу Юрьевичу устрашающим, легко перебрал его пальцы. — За это не переживайте, я подкорректирую маршрут.* * *