Сразу же за городскими воротами на обочине сидел мальчик-попрошайка. На глазах у него была повязка, из-под которой время от времени стекал гной. Капли скатывались по лицу, оставляя по себе жёлтые полоски; иногда добирались до уголков губ — тогда мальчик кривился, почувствовав отвратительно-гнилостный вкус, и рукавом вытирал лицо.
Он протягивал деревянную миску, надеясь на милостыню. Иногда сердобольные женщины давали монетку или делились едой. Однако сейчас было только раннее утро, и приезжих было мало — несколько крестьян из соседних деревень да паломники в местный храм. Стража у ворот откровенно скучала.
Среди привычных звуков: скрипа телег, шарканья ног по камням дороги, отборной и витиеватой брани стражников — острый слух мальчика уловил что-то новое. Сначала тихий, этот звук становился всё громче. Скрежет металла, звонкий и отчётливый, будоражил утреннюю сонливость. Мальчик лишь проводил незрячим взглядом источник звука, что проплыл совсем рядом.
Старик прошёл мимо слепого мальчика, не обращая внимания ни на кого вокруг. Он брёл по дороге, еле волоча ноги. Рваная рубаха не спасала от утреннего холода; от штанов остались одни лоскуты, прикрывающие срам. Сквозь дыры в лохмотьях просвечивало худощавое тело — кожа да кости. Если бы он удумал сесть возле мальчика с протянутой рукой, то наверняка прохожим пришлось бы хорошенько подумать, кому из них двоих бросить медную монетку, — настолько старик выглядел жалким и одновременно зловещим, словно сама смерть во плоти пришла в город.
На длинной верёвке, перекинутой через плечо, старик тащил огромный двуручный меч. Именно клинок меча, изъеденный ржавчиной до такой степени, что местами был не толще листа бумаги, издавал душераздирающий скрежет. Ноша явно была старику не по силам, он горбился, с трудом перебирая босыми ногами, и хрипло дышал; в груди клокотало, бухтело, скрипело, но меч он не бросал.
Стражники, увидев странного гостя, хотели было его остановить, но отмахнулись. Остановишь его, начнёшь расспрашивать, а он и умрёт на месте от волнения — люд местный потом будет судачить да клеветать, мол, старика невинного до смерти довели. Нет уж. Пускай сперва натворит чего, вот тогда и можно воспользоваться вверенными полномочиями. Или ещё лучше — чтобы уже следующая смена голову ломала, что с ним делать. Так рассуждала стража у ворот, не желая добавлять себе лишней мороки.
Старик шёл себе дальше, петлял по улочкам и в одном непримечательном проулке наконец остановился. Втянул воздух, насколько хватало сил. В животе заурчало. Из-за дверей, вывеска над которыми гласила: «Хмельная Сова», слышались голоса и доносился аромат жареной колбасы. В животе снова заурчало, уже настойчивей и громче. Ноги сами понесли в таверну.
Старик подслеповатыми глазами пытался разглядеть обстановку зала. Четверо забулдыг играли в кости, без азарта и вяло. Два паломника быстро хлептали чечевичную похлёбку. Хозяин таверны возился с бутылками дорогого вина у дальнего конца стойки. Недолго думая старик направился к столу у камина отогреть кости. Меч бросил у ног, а сам уселся на лавку. Стол был большой, рассчитанный на большую компанию — человек шесть могли свободно пировать за ним. Сложив ладони на столе, уставился неподвижным взглядом на огонь.
Маленькая девчушка вылетела из кухни и быстро оказалась у стола с новым посетителем.
— Дедушка! Что кушать будете или, быть может, пить? — Судя по интонации, повторить это ей пришлось несколько раз, пока на неё не обратили внимание.
— Дедушка? Кто? Я? — Старик оглядел себя, перебрал пальцами на столе и снова уставился на огонь, бормоча про себя: — Ну да, ну да. Верно. Так и есть. Странное здесь всё такое. Дорога в городе камнем выложена, тяжело босиком ходить. И домов из камня много видел, в два этажа, так раньше не строили. Только самые зажиточные семьи могли себе такое позволить. Это же сколько труда, умения и времени надо вложить. Богатый город, богатый, это я сразу приметил.
Девочка терпеливо ждала — рыжеволосая и с веснушками, в простом, латаном-перелатаном платьице. Она привыкла к таким странным посетителям. Тут главное — немного подождать.
— Девочка, как тебя зовут? — неожиданно спросил старик.
— Эльза я, — улыбнулась девочка.
— А меня зовут Лердам. Эльза, ты тут помогаешь отцу? — продолжал расспрашивать старик.
— Меня взяли из сиротского дома. — Эльза потупила взгляд и последние слова проговорила очень тихо, словно боялась их.
— Понятно. Обижают тебя здесь?
— Ну-у… Всё равно здесь лучше, возвращаться не хочу, — ответила она уклончиво, скосив глаза на мужчину у стойки.
— Ладно, Эльза, солнышко, позови хозяина таверны, ты мне не сможешь помочь.
— Он сейчас занят. И мне не велено по пустякам его тревожить.
— Ты позови, позови. Я совсем не пустяк. Не бойся, он тебя ругать не будет. Он даже рад будет нашей встрече.
Девочка убежала. С кухни заманчиво доносилось шкворчание на сковороде, что-то булькало в казане. Шла подготовка к обеденному наплыву посетителей.
Хозяин таверны сначала принялся ругать девочку и только потом направился к старику. Эльза, надув губы, готовая вот-вот расплакаться, плелась за ним. Он, как и следовало ожидать, был бородат, пузат и с хмурым лицом, а на поясе тесак — будто все хозяева таверн по одной форме леплены. То ли работа в таверне их такими делает, то ли такой человек ощущает всенепременную тягу открыть таверну и с чувством собственной важности покрикивать из-за стойки на буянов. Чёрная борода длиной в локоть была заплетена в две косы на манер северян. И другие мелочи выдавали в нём некогда жителя холодных земель, который не сумел разорвать последние нити, связывавшие с родной страной.
Ещё не подойдя к столу, хозяин заговорил, сурово сдвинув брови:
— Что тут ещё случилось? Накормлю, напою и комнату сдам. Ежели нет денег заплатить, можешь отработать. У меня всегда работёнка найдётся. — Подойдя поближе и разглядев посетителя во всей красе, он запнулся. Для такого работничка даже мух отгонять от тарелки супа будет непосильной задачей. Уперев руки в бока, проговорил громко, чтобы все услышали: — Кормить нищету не в моих правилах, но ты явно пришёл издалека. Не встречал тебя тут раньше. Так что я, Сигурд, накормлю тебя — не сытно, но голодной смертью не умрёшь. Заночевать пущу в конюшню, на сене сам устроишься.
— Верю, добрый человек, верю. Ты можешь накормить и напоить. Верю, что и сено в конюшне мягкое, и если спать на нём с полным брюхом, то будут цветные сны сниться. — Говоря это, Лердам рукой шарил под рубахой, ища что-то. — Только сможешь ли ты накормить меня досыта, это нам предстоит узнать. Я некогда бродил по холодным лесам севера. И хорошо знаю, что тамошний люд слов не ветер не бросает. Эх, припоминаю, как меня там угощали запечённой белкой с подливой из перетёртых кедровых орехов и замороженной брусники. Вот говорю это, а на языке словно ощущаю давно позабытый вкус…
С этими словами Лердам достал набитый монетами кошель размером с кулак и, положив его на стол, вздохнул с облегчением, избавившись от ноши. Развязав кошель, стал вынимать по монете, укладывая их одну на другую. Сигурд даже перестал дышать, рот приоткрылся — залети туда муха, он бы и не заметил. Старик выложил восемь золотых монет.
— Этого будет достаточно за сытный обед?
— В-вполне. — Сигурд не мог оторвать взгляда от золота. А ведь в кошельке осталось ещё больше.
— Я не знаю, какие сейчас в ходу монеты, и цен не знаю. Если же нужен меняла для оценки, то я подожду, пока сходишь к нему. Или, быть может, мне стоит поискать трактир, где примут мои деньги?
— Странные какие, заморские, что ли. — Сигурд взял верхнюю монету, несколько раз подбросил в ладони. С одной стороны изображена корона, с другой — странная птица о четырёх крыльях и трёх головах. Монета приятно отягощала ладонь.
— Золото есть золото. Оно везде одинаковое и везде ценится во все времена, — вынес свой вердикт Сигурд. — Бродить по городу в поисках другой таверны дело лишнее. Здесь есть всё, что и в других, и даже лучше.
Другие посетители тоже обратили внимание на золото старика, смотрели с нескрываемой завистью; были и такие, что хихикали тихонько: «Смотри, что за дурак — за похлёбку Сигурда из гнилой картошки, которая гроша ломаного не стоит, золотом платит».
Сигурд одним ловким движением сгрёб стопку монет, после чего они перекочевали в карман. Тогда он заметил меч на полу.
— У нас с оружием нельзя, бургомистр закон издал. Только городской страже вольно.
— Это разве оружие, одно название осталось. Подарок от брата, если брошу, он ругаться будет сильно, а старший брат в гневе ужасен. Брюзга страшный, мне иногда кажется, что его побрякушки в телеге ему дороже, чем собственный брат.
Сигурд повертел клинок в руке: да, старик правду говорит — может, когда-то это и было превосходное оружие из-под молота мастера-кузнеца, сейчас же не полезней кружки без дна. Сигурд поставил меч у стены, а сам ушёл на кухню: всё-таки ему надо накормить важного гостя.
Старик, отодвинув в сторону кошель с золотом, снова сложил ладони на столе. Ему нечем было заняться в ожидании вкусного обеда в обыкновенной провинциальной таверне. Но скучать в одиночестве пришлось недолго: к нему подсели двое, которые ранее сидели за столиком в дальнем углу в тени. Один, пониже, держал голову втянутой в плечи и постоянно бросал пугливые взгляды по сторонам. Тот, что выше, держался спокойней и уверенней. Шрам, глубокий и уродливый, начинался у него от левого уха и заканчивался на подбородке. Он рассматривал кошель — в глазах так и читалось, что он пытается высчитать, сколько там ещё осталось.
— Старик, мы тут совершенно случайно заметили, как ты расплачивался с Сигурдом. Как легко расстался с золотом. Это просто удивительно, — начал он издалека, заискивающим тоном.
— Что же тут такого странного?
— Это ведь золото! А ты не торговался! — громко зашипел мелкий.
— И что с того? Золотом сыт не будешь. — Лердам тяжело вздохнул. — Ты явно не был голоден, по-настоящему голоден, так, что словно сотня чудовищ раздирает и скручивает твои внутренности, траву под ногами готов грызть от безысходности. Думать уже ни о чём другом невозможно. Душу готов продать демону за половинку яблока. Мать родную — за варёное яйцо. А когда истончатся руки-ноги до кости и живот распухнет, умирать будешь в полном безразличии, и последние твои мысли будут явно не о золоте.
— Вот оно как. Может, тебе чего ещё надо? Ты только скажи, я с ребятами подсуечусь. Если ты готов за хрючево столько платить, то я готов выполнить для тебя любую работу. Ты же понимаешь, о чём я? — заговорил тот, что со шрамом, тоном, каким навязывают свою дружбу.
— Пожалуй, мне больше ничего не надо. — Старик спрятал кошель под рубашку.
— Может, девка нужна? Умелая, ублажать будет всю ночь.
— Куда уж мне развлекаться с молодухами? Нет, такое уже не интересует. — Старик рассмеялся, громко, сильнее, чем позволяло ему здоровье, поэтому почти сразу же зашёлся кашлем.
Парни заёрзали на лавке: они уже слышали звук золота, которое сыпется в их карманы. Только надо уболтать, уговорить этого олуха, усыпить бдительность, завести в тёмный проулок, а там… А там произойдёт справедливое распределение богатства в пользу тех, кто больше в нём нуждается. Дедушка старенький, уже пожил, а молодым парням покутить не на что. Умелые девки бесплатно не работают.
— А охрана не нужна? Сейчас времена смутные, ворья развелось много. За скромную плату избавим от волнения за свою жизнь, — не унимался мужик, почёсывая шрам.
— А я не боюсь за свою жизнь и ещё меньше за кошелёк. Я знаю, где взять ещё золота. Там много его, очень много. И в телегу не уместится.
— Да ну! — выдохнули разом и даже подались вперёд.
— Ага, есть тайник, не так уж далеко отсюда. Хотя, если подумать хорошенько, мне надо туда наведаться, и помощь бы не помешала. Дорога туда хоть и короткая, но опасная.
— Это мы да, это мы можем. За скромную плату поможем в пути. Да чего уж там, на руках отнесём! Так, может, отправимся прямо сейчас?
— Я так устал с дороги и проголодался. Ближе к вечеру можно и отправиться.
— К вечеру? А ты до вечера не помрёшь? И так дышишь через раз, моя столетняя бабка и то лучше выглядела.
— Не помру, уж будьте уверены, на пустой желудок нет привычки умирать. Вечером пойдём.
— Ну что же, договорились, старик.
Из кухни выглянул Сигурд и многозначительно прочистил горло. Новые друзья Лердама, поняв намёк, засуетились и, натянув капюшоны пониже, поспешно отошли в угол. Они пошептались, мелкий занял дальний столик, а тот, что со шрамом, ушёл.
Спустя некоторое время Сигурд поставил перед Лердамом первое блюдо. В огромной миске горой высилась толчёная картошка со шкварками, щедро политая сметаной. Поднимался пар, разнося запах чеснока и укропа. Эльза поставила на стол поднос с хлебом и миску с колечками колбасы — той самой, что и приманила его в таверну.
Лердам взял ложку и зачерпнул, стараясь захватить и сметану, и большую шкварку, что влекла его блеском. После первой ложки у него слёзы выступили на глазах, слёзы счастья. Словно сбылась мечта всей его жизни, воплотившись в этом простом блюде.
Старик ел быстро, но без суеты. Зачерпывал полную ложку и не тратил много времени на разжёвывание. Девочка приносила то кувшин кваса, то очередную миску похлёбки, то кашу с ветчиной, то уху из ершей. Посетители лишь косились на чудака: «Чего это он, ест и радуется».
И когда Лердам съел столько, сколько могли бы уместить в себя пять здоровых мужиков, пришёл хозяин таверны, довольно потирая руки. Он заметил, что старик, отогревшись и утолив голод, приободрился и словно помолодел, движения уже не были такими вялыми.
— Ну как, доволен едой? Накормить гостя для меня всегда в радость. Могу комнату предложить заночевать. — Сигурд с широкой улыбкой наклонился к старику.
— И это всё? Я разве говорил, что сыт? Неужели ты думаешь, что я наелся парочкой мисочек? Больше между зубов застряло, чем в желудок попало! Разве за это я платил восемь монет? — На всю таверну раздалось урчание в животе старика, словно подтверждавшее его слова. — Если здесь такое отношение к путникам, пойду-ка поищу другую харчевню, где меня обслужат как следует. — Старик послюнявил указательный палец, собрал им несколько хлебных крошек со стола и отправил их в рот.
В зале зароптали: «Сигурд, да ты, должно быть, шутишь, обманул старика и не накормил. А бахвалился-то! Как тебе не совестно? Ладно уж нам пиво разбавленное даёшь, но немощных стариков обворовывать…»
Сигурд покраснел, надул щёки. Обвёл взглядом посетителей.
— Да как же так? И не думал даже… Никто бы столько не съел, — хотел было оправдаться Сигурд.
Роптание в зале усилилось, стали выкрикивать всякое:
— Тебя поймали, Сигурд!
— Лучше бы этот старик в другое место пошёл.
— Я сам его отведу в таверну получше.
— Ты оплошал, Сигурд! Режь бороду!
— Режь бороду!
От последних слов хозяин таверны сильно раздул ноздри, сдерживая гнев. Он был виноват и действительно допустил оплошность, слишком рано посчитав, что путник уже наелся. И теперь надо расплачиваться, поэтому Сигурд выхватил тесак из-за пояса и вполовину укоротил бороду. Отрезок широким жестом бросил в камин.
— Теперь довольны, мерзкие отродья? Сидите тут пьянствуете, ну ничего, я вам ещё это припомню, когда придёте ко мне с просьбой налить в долг. Я всех и каждого тут знаю и могу назвать по имени. Но сейчас важнее другое. — Сигурд упёрся руками в стол, навис над стариком. — Всё съешь, что принесу?
— Всё. Всё, что у тебя есть, и ещё столько же.
Сигурд одобрительно кивнул, поднял указательный палец, обращаясь к залу:
— Сегодня еду подаю только одному гостю. Остальные получат только выпивку, жена будет разливать. Если уж обещал накормить, так и сделаю. Эльза! Где ты шляешься, мелкая поганка! Иди к пекарю, скажи, пускай весь хлеб, что есть, тащит сюда. Жёнушка! Зови сыновей, и пускай про жён не забудут, мне нужны все. Надо забить всех курей, хряка и поросят. Во дворе пускай большой костёр разведут и выкатят большой казан. И про младшего не забудь, хватит ему за амбаром прыщи давить, дам список, пускай на рынок сбегает.
Сигурд отдавал распоряжения, а в глазах прыгал злой огонёк. Очень давно он по-настоящему не работал, в полную силу, ещё и так, чтобы приготовить вкусно и сытно. Местный люд был неприхотлив и нетребователен. Лишь бы дёшево и хлеб без плесени.
Когда Сигурд собрался уходить, старик сказал:
— Помни: сырое не буду есть, как и если горелое подашь, то обижусь. Если всё устроит, то, пожалуй, ещё заплачу столько же. Думаю, так будет честно. Уж больно мне понравилось твоё рвение. Я такое ценю.
Сигурд ушёл, провожаемый вопросительными взглядами посетителей. Они не знали, что страшнее — буйная злость Сигурда или тихое безумие старика, что платит целое состояние за еду, которую даже не сможет съесть. Или сможет?..
Минут через двадцать на кухне уже стоял дым коромыслом. Оттуда послышались молодые голоса, звон металлической посуды, властные приказы Сигурда. За стойкой заняла место жена Сигурда — тучная женщина с тяжёлым дыханием.
Посетители с интересом наблюдали за суматохой, и как-то задор передался и им. Они стали заключать пари, сколько ещё этот старик сможет впихнуть в себя.
Сыновья Сигурда приносили миски одну за другой, так что на столе скоро не осталось места. Да только старик тоже не зевал: еда, казалось, просто исчезала — быстрее только выпивка исчезает у матроса, которому через час возвращаться на корабль в дальнее плаванье.
Лердам будто оживился, стал расторопнее. Он уже более уверенно держал ложку, руки перестали дрожать, пропали морщины на лице.
На кухне послышался шум падающей посуды, после чего вскрик: «Ах ты мелкая поганка!» В очередной раз за пустой посудой Эльза пришла с покрасневшей щекой. Она хотела убрать куриные кости, но старик не разрешил: «Пускай останутся, ещё пригодятся».
Он ел, Сигурд потел, а посетители делали ставки. Он уже столько съел, что должен был просто лопнуть.
Кости действительно вскоре пригодились. Сын Сигурда в ужасе застыл, когда заметил, как старик грызёт их зубами и проглатывает. Он тут же побежал на кухню за отцом.
— Что тут случилось такое? Я же велел меня не отвлекать по пустякам!
Юноша поспешно принялся что-то с горячностью нашёптывать ему на ухо, указывая на старика за столом. Но Сигурд отстранил сына от себя.
— Мне плевать, что тут происходит! Вот такая у меня вкусная стряпня, что и кости можно грызть. Хоть бы даже вместо рук у него отросли клешни, на голове рога, а изо рта полезли змеи — меня не отвлекать!
— А если всё же… отрастут клешни? — неуверенно переспросил юноша.
— Тогда будешь кормить его с ложки. До тех пор, пока не начнёт отворачивать голову с криком, что больше не лезет. Всё, разговор окончен.
Уходя, Сигурд всё же бросил взгляд на старика — чего уж там, уже и не старика вовсе! Ложкой орудовал мужчина лет сорока, не больше. Кожа потеряла болезненный цвет, под ней перекатывались литые мышцы. Больше всего пугало, что благодаря такому «омоложению» ел Лердам ещё быстрее…
***
Ближе к вечеру два парня, кряхтя и тихо ругаясь, несли на огромном подносе целого запечённого хряка. Они с облегчением поставили его на пустой стол и, пятясь, ушли. Боялись, что если потеряют бдительность, то и их сожрут.
Глядя на румяную, золотистую тушу, Лердам засмеялся — громко, злорадствуя. В зале воцарилась мёртвая тишина. Все взоры устремились на некогда старика. Наверное, только сейчас все осознали, что у них на глазах происходит действительно нечто необычное. Нечто ужасающее, притягательное и непостижимое.
Лердам встал, с хрустом разминая кости; ко всеобщему удивлению, снял лохмотья и бросил их в огонь, куда ещё утром улетела половина бороды Сигурда. Все увидели перед собой молодого человека, пышущего здоровьем и силой. Он расправил спину, хвастливо играя мускулами. Покрасовавшись, принялся дальше есть, отрывая огромные куски от туши и разгрызая рёбра.
Тут к нему подсели утренние друзья. Тот, что со шрамом, протирая сонные глаза, спросил удивлённо:
— Странно, а дед где?
— Я здесь. Ну, допустим, кхе-кхе, — наигранно прочистил горло Лердам, размахивая ножкой кабана.
— Вот оно что… — протянул мужик, почёсывая шрам. Тут его товарищ начал что-то яростно шептать ему на ухо, то и дело косясь на Лердама, который не обращал на них внимания.
— Да вы не бойтесь, — сказал он с набитым ртом, — уговор в силе. Как и договаривались, скоро пойдём.
Новые друзья Лердама встали, когда подошёл Сигурд, и направились всё в тот же тёмный угол. Но успели обменяться с ним взглядами. Хозяин таверны отвёл глаза. Лердам увлечённо рылся в горе костей — есть ли из какой ещё выбить костный мозг.
— Всё, больше ничего не осталось. Кладовка пустая. Все углы облазил, каждую полку обшарил, — развёл руками Сигурд. Он выглядел устало: целый день работы не прошёл даром.
— А может, ещё чего? — с мольбой спросил Лердам.
— Ну, если подумать, то разве что бочка с рассолом…
— Неси, — коротко бросил он.
Вынесли последнюю бочку из-под квашеных огурцов. Лердам встал. Ухватившись за бочку, поднял её и стал пить. А когда поставил, со дна сгрёб веточки укропа, листья хрена, чеснок и стал откусывать от них и жевать.
— Вот теперь действительно ничего нет.
— Ну что же, — сказал, потягиваясь, Лердам, — ещё от перепёлки или колечка колбаски я бы, пожалуй, не отказался, но уговор есть уговор. Я наелся, а значит, пора расплачиваться и уходить.
Он отсчитал ещё восемь монет и дал Сигурду. А сам взял меч, стал придирчиво осматривать его, легко удерживая одной рукой. Сигурд медлил.
— Те парни, с которыми ты общался…
— Да, да, я внимательно слушаю.
— Лучше с ними не связываться. А точнее, бежать от них надо, как от бешеной собаки. Это убийцы и душегубы. Они за ломаный грош мать родную продадут.
— Хороший совет. Он непременно спас бы жизнь кому угодно. Но, как ты видишь, я не совсем «кто угодно». Вот взгляни на мой меч. Он старый и ржавый, а ведь ещё утром и я был такой же. Ни на что не годная, бесполезная вещица. А теперь какой я стал? А всего лишь хорошенько поел. — Лердам посмотрел на Сигурда. — Так и меч мой нужно накормить, чтобы вернуть ему былое величие и остроту. Никто же не будет плакать о парочке убийц. Ведь так?
— Всё так…
— Ты мне дал хороший совет. Совет ценою в жизнь. Пожалуй, и мне стоит отплатить тем же. Бери свою семью и убегай отсюда, уплывай далеко-далеко и ещё дальше. Чем быстрее, тем лучше.
Сигурд будто и не слышал ничего. Странный совет, кто в здравом уме к нему прислушается? Глупость какая — бросить всё и уехать.
И уже собравшись уходить, Лердам невзначай сказал:
— Если ты знаешь, что это бандиты, тогда зачем их в таверну пускаешь, зачем кормишь и поишь у себя? Измельчал гордый северный народ.
Сигурд заскрипел зубами от злости, рука сама потянулась к тесаку на поясе. Он посмотрел прямо в глаза этому удивительному человеку, который ещё утром был дряхлым стариком, а сейчас был способен подковы разгибать. От увиденного Сигурд побледнел и отступил, забыв обиду.
***
Таверна была пуста. Как только Лердам ушёл, посетители как-то сами собой разошлись, а тех, кто остался, Сигурд выгнал и закрыл входные двери. Эльза убирала со столов миски и кувшины.
Сигурд сидел за столом, где совсем недавно трапезничал странный гость. На столе красовалась горка золотых монет. Про себя он шептал: «Он соврал, почему он соврал?»
— Ты чего там расселся? — проворчала жена из-за стойки. — Кладовая пустая, завтра надо будет пополнять запасы. Я видела, как мыши бегают в панике, не знают, что за катастрофа случилась.
— Зачем это всё, для чего? Я так устал, — пробубнил Сигурд бесцветным голосом. — Жёнушка, а может, правда всё бросить и уехать?
— О чём это ты? Совсем сдурел, перегрелся у плиты, не иначе.
— Я тут вспомнил, брат уже давно зовёт к себе на север. Он у ярла советником на службе. Говорит, найдёт мне занятие по душе.
— А как же таверна?
— Надоело. Терпеть уже не могу эту постоянную суету. Воротит от вида пьяных морд каждый день. Сегодня столько золота заработали, что хватит до конца жизни. — Сигурд видел, что ему не удаётся достучаться до жены. — А помнишь, как я приплыл сюда тридцать лет назад, гол как сокол, с одной верой в будущее? Как меня избивали на танцах за то, что местных девчат гулять водил, и вдвое сильнее, когда тебя танцевать приглашал? И ты всё равно танцевала со мной, не обращая внимания на мои синяки.
— Ты был такой молодой, красивый, горячая северная кровь. Тогда по тебе многие девки вздыхали. Но ты выбрал меня.
— И ты выбрала меня. Хоть у меня и не было ничего и твои родители были против. Ты поверила мне, поверила в меня. Так поверь ещё раз. Там такие зимы, такая природа, до невозможности прекрасная. Да что мне рассказывать, сама увидишь.
— А как же дети?
— А что дети? У них собственные семьи. Я их предупрежу, чтобы, если что-то случится, сразу же ехали к нам. А младшего заберём, жену ему там найдём.
— А что может случиться?
— Он соврал, этот старик. Соврал, понимаешь?
— О чём это ты?
— Ты не видела его глаз. Вся вселенская пустота в них спрятана. Я не могу их забыть. — Сигурд закрыл лицо ладонями. — Они мне будут ночами сниться. Он соврал, что наелся! Он только временно приглушил неутолимый голод. Если такой человек даёт совет убегать, то только дурак к нему не прислушается. Знаешь, я стал замечать, уже несколько лет как, люди изменились, стали злее, измельчали, опрыщавели. Каждый пытается обмануть соседа, бывшие друзья горлянки рвут друг другу из-за пустяка. Это словно первые тучи перед бурей. И я чувствую, как и меня это захватывает, понемногу, по чуть-чуть. А я ведь действительно хотел его обмануть, этого старика. Подумал себе, ну сколько он может съесть, дармовые деньги.
— Ладно, если уж на то пошло, почему бы и нет…
Сигурд достал нож и отрезал остаток бороды.
— Я приехал сюда безбородым юнцом — уеду безбородым дураком. Так будет справедливо.
Раздалось детское всхлипывание. Эльза, стоя с горой посуды в руках, тихонько плакала.
— Чего ты плачешь? — спросил Сигурд.
— Вы же оставите меня здесь, сдадите обратно. Зачем вам меня брать с собой, куда-то далеко везти, платить за меня на корабле?..
Сигурд переглянулся с женой. Они будто впервые её увидели — маленькую девочку, которую они приютили, но так и не приняли.
— А помнишь, жена, после того как родился третий сын, повитуха сказала, что детей больше не сможешь иметь? А ведь так дочь хотела. И тогда решили взять ребёнка из приюта. Чтобы ты ей косички заплетала да учила всякому женскому. Тогда почему так вышло? Брали ведь, чтобы любить…
Жена Сигурда подошла к девочке и обняла её, приговаривая: «Конечно, мы тебя заберём, конечно, не оставим». Они вместе заплакали и не слышали слов Сигурда:
— Теперь всё будет по-другому, теперь всё изменится к лучшему.
