Счастливого дня смерти

— Получен новый заказ. Мужчина, 45 лет. Герман Супре машинально ткнул пальцем в привычное «Принять заказ». Потусторонний навигатор подтвердил операцию, и тотчас на интерактивной карте Олларии нарисовался хорошо знакомый маршрут. Местечко гнилое — до Двора Висельников рукой подать. Каданский тупик с завидной регулярностью мелькал в столичных криминальных сводках, и, конечно, редко кто из его обитателей умирал от естественных причин. Кто в уличной потасовке, с заточкой меж ребер, кто с раскроенным черепом, кто от передоза или некачественной выпивки… Случайно брошенный взгляд в салонное зеркало заднего вида. Казалось, оттуда, с трудом узнаваемый, на Германа смотрел его «злой двойник». Тот, прежний Герман, влюбленный в жизнь во всех ее проявлениях и сильнее, чем это позволено клирику, приверженный к мирскому, любитель кошек, шадди, модных нарядов и нижнего брейка остался где-то далеко в прошлом… Напряженные и потухшие глаза с темными кругами — как он ни старался следить за собой сейчас, усталость и эмоциональное выгорание не спрячешь. Самой заветной и недостижимой мечтой Германа в последнее время был нормальный восьмичасовой (но можно и дольше) сон. Синеглазая извращенка особенно активно собирала свою мрачную жатву именно по ночам… Смертью веяло повсюду: она таилась в любом доме, за любым деревом, в Тарнике, Фрамбуа, в самой столице, она подстерегала своих избранников и в водах Данара, и на Ноймарской трассе, входила и в богатые особняки, и в развалюхи на выселках, в бизнес-центры, ночные клубы и торговые ряды. Она летала по Олларии, незримая и неосязаемая, — и Герман никогда не мог предвидеть, откуда заберет его потусторонняя машина нового клиента, чье тело мертво, но душа так и не обрела покоя. Он не считал, сколько дней или даже месяцев прошло с той ночи, когда, блуждая по заброшенным галереям и подземельям Лаик, капеллан Герман Супре нашел старинный витраж, оказавшийся воротами в иные миры. Вдохновленный встречей с неизведанным, он легкомысленно шагнул в этот портал — веря, что расчеты его не подвели, и прямо из галереи он попадет в Гальтару. Но отнюдь не Гальтара ждала Германа по ту сторону витража. Это была граница миров, рубеж, где правила бал не кто иной как Синеглазая сестра. Она-то и вручила неосторожному клирику в наказание за тщеславие (а не меряйся силами с Создателем!) ключи от желтого "фернандеса", разъяснив будущему перевозчику неупокоенных душ его предназначение. Главная заповедь перевозчика — доставить пассажира в конечную точку его пути. Герман быстро освоился в новой роли. Бывший клирик Лаик умел выслушать признание клиента и задать ему нужные вопросы, приводя и его, и себя к пониманию главного — что его здесь держит? Были клиенты попроще, были и более скрытные, но каждый из них нашел свою точку перехода и обрел покой. Синеглазая в шутку называла ее точкой «джи»… …На перекрестке, куда по вычерченному навигатором маршруту прибыл Герман, в луже крови лицом вниз лежал его клиент. Чуть поодаль испуганный водитель грузовика объяснялся с патрульным, матом и воплями доказывая свою невиновность. Псих он, этот парень, да и пьян был в говно, не видел, куда прет, ему ж, мать его, сигналили, а он… На глазах Германа погибший раздвоился — на тело, которое тотчас подхватили стражи правопорядка, и на астральную проекцию — бесплотное подобие живого человека. Только перевозчик видит и ощущает эту странную сущность, то, что осталось от умершего. Душа, разум, очертания. Отныне все мечты и устремления покойного — в этой хрупкой субстанции. Это был рослый брюнет в брендовой, но засаленной куртке и совершенно безвкусной кожаной кепке с чудовищным зеленым помпоном. По выправке он мог бы сойти за военного, если бы не засунул руки в карманы, совсем как… Нет, только не это! Герман тут же прогнал от себя дурную мысль. Заставить его перевозить знакомого, и не просто знакомого, а бывшего шефа, было слишком жестоко даже для Синеглазой. Клиент в мистическом ужасе уставился на свои бренные останки, затем, матюкнувшись в пространство, перешагнул через них и направился к желтому фернандесу. Даже не сознавая и не принимая факт своей смерти, пассажиры всегда знают, куда идти дальше. Чувствуют. Да нет же, ничего особенного, клиент как клиент. Очередной несчастный, которого Герман должен отвезти домой . Туда, откуда он когда-то и пришел в этот мир. Приблизившись к машине, призрак заметил Германа и замер на месте, сверля его взглядом. Он явно ожидал от Германа ответной реакции, но перевозчик был ошарашен не меньше, когда свет уличного фонаря выхватил из темноты давно не бритое и прекрасное какой-то дикой необузданной красотой лицо клиента, выбившуюся из-под кепки отросшую челку. Предчувствие не обмануло Германа, и сейчас, утопая в бездонной зелени его глаз, он ощутил ком в горле, не позволявший ему вымолвить фразу, которую, если верить счетчику, он произнес уже пятнадцать раз. — Капитан… вы вообще в курсе, что произошло?.. — это все, что Герман мог сказать. В свое время вышедшего в отставку капитана Арамону пристроил в элитное военное училище высокопоставленный тесть, он же и дотянул зятя до руководящего поста. Именно дотянул — ибо сам Арнольд Арамона, казалось, не предпринимал никаких усилий для удержания позиций. Пьяница, психопат, солдафон и совершенно кошмарный ментор. Унары его не любили, коллеги тоже, но, закатные твари, Герман никогда не желал взбалмошному коменданту смерти, тем более такой. Он до последнего надеялся, что Арнольд Арамона возьмет себя в руки, а яйца в кулак, одумается и, может, даже начнет жить по-другому. Станет разумнее, правильнее, благороднее. Не стал. — В курсе, в курсе. Протрезвел я. От одного вашего вида, — расхохотался Арамона. — А с вами что стряслось, святой отец? Головой ударились? Послали к кошкам Лаик и таксуете? — и наткнувшись на кислую клирикову физиономию, прибавил: — Не бойтесь, не сдам. Прикиньте, даже кардинал не в курсе, где вас носит, я спрашивал… Арамона залез в машину и плюхнулся на заднее сидение. Совсем как при жизни, когда Герман подбрасывал его на служебной машине до столицы. На соседнее бросил свою дурацкую кепку. Что и говорить, принарядиться Арамона любил, но при его образе жизни ни одна вещь не служила ему долго, да и чувство стиля подкачало — иначе ни за что не нацепил бы эту дрянную поделку из гоганской лавки. — До Лаик докинете? Никто нас не увидит, все давно дрыхнут, а кто не спит, им не до того… А я… ну я же сказал — могила! — Почти угадали, — сказал наконец Герман. – Вы умерли, Арнольд. Я ваш перевозчик. Как часто ему приходилось произносить эти слова, разъясняя клиентам их положение, но каждый раз будто душа переворачивалась. А сейчас он почувствовал особенную, ничем не заполняемую пустоту, словно лишился какой-то частицы самого себя, ведь он знал этого человека, жил и работал бок о бок с ним. И каким бы склочным типом ни был комендант, все-таки Герман относился к нему лучше, чем Арамона того заслуживал. И теплее, чем хотелось самому Герману. — Ебушки-воробушки! — выругался Арамона. Странная реакция — как будто и не испугался, похоже, шок от лицезрения собственного тела на месте столкновения с грузовиком отшиб у него все остальное. — Ни хрена себе занесло… да и вас, святой отец. Но вы-то на повышение пошли, теперь у Создателя на побегушках... Ну да, ну да. Двадцать восемь пассажиров (и почему именно столько?) в порядке искупления за грех гордыни. А потом куда? В Рассвет? Или все же вернут в мир живых?.. — Можно и так сказать, — Герман не стал вдаваться в подробности, а Арамона с его примитивным складом ума все равно ничего бы не понял. — Итак, принимаю вашу исповедь. Впервые за все наше сотрудничество — в Лаик вы ни разу не исповедовались. Рассказывайте, что вас здесь держит. — Как это — держит? Я что, могу выбраться живым из этого дерьма?.. — Огорчу вас, но — нет, — Герман пожал плечами и крутанул руль «самобеглой кареты», как называла эту тачку Синеглазая. — Не найдете свой переход — зависнете без имени и тела, никто вас не увидит и не услышит. Это хуже, чем небытие, поверьте мне. Я предупредил. Кстати, сходить за винишком вы тоже не сможете. Впечатляет? Похоже, впечатлило. Хоть какие-то плюсы есть в перевозке бывших коллег — знаешь, на какие болевые точки жать. — И что рассказывать? — не понимал Арамона. — Может, не успели что-то сделать, сказать, — подсказал Герман. — Как, к примеру, вас в эту глушь занесло… — Ну бухнуть захотел, только и всего, — признался капитан, — а тут та-акой винный склад, да по оптовым ценам! Балдеж… А вы что подумали? О, эти моменты откровения, когда пассажир обнажает душу, открывая перевозчику самое заветное и потаенное, вынося его на суд и словно заново переживая… Даже не произноси автоответчик в такие минуты: «Маршрут построен», Герман чуял бы эти точки бифуркации нутром, словно подключаясь к сознанию клиента, сливаясь с ним сердцем и разумом. Сейчас точки бифуркации не возникло. Автоответчик молчал, интуиция Германа тоже. Программа зависла в поисках маршрута. — Верю, — согласился Герман. — Но что-то вы темните, — кивнул он на зависший навигатор. — Вспоминаем-вспоминаем… что у нас еще?.. — Больше не знаю, — отрезал Арамона. И вдруг дернулся, как электрошоком приложило. — А-а… только, умоляю, кардиналу ни слова. Узнает — к стенке поставит! — Вас уже к стенке поставили, чего вы боитесь? — усмехнулся Герман. — Ладно. Тайна исповеди, слово клирика. — Унары гребаные… Ненавижу пиздюков! Шутки непристойные шутили, записочки подбрасывали… знаете, как обидно? А я их, ну, особо отличившихся, в галерею — ну вы знаете — да под ключ. На ночь. Никто не знал. И выехал в город проветриться. Теперь сдохнут там… — В старой галерее?.. В подземельях? Вы с ума сошли? — ужаснулся Герман. — А как вы-то туда залезли?.. Это особенное место, магическое, неподготовленному там нечего делать! Подготовленному тоже, — вздохнул Герман, вспомнив, куда завели научные изыскания его самого. — Я тоже не просто так у Синеглазой в курьерах оказался. Все через эту галерею… Он снова покосился на построитель маршрута. Навигатор замер, очевидно, и такой ответ Арамоны ему не нравился. — Что, поедем их спасать?.. — спросил Арамона. — Да пропади они пропадом, Рассветные врата, но просить прощения у Окделла я не буду! — У нас мало времени, не успеем. Найдем точку перехода, а потом я сам заеду в Лаик и выпущу пацанов, — пообещал Герман. — А вы вспоминайте, шевелите мозгами, если они, конечно, у вас есть… были. Может, вас мучает еще что-то?.. Кроме того, что вы беспокоитесь о своих подопечных? — Это уже была явная подколка, но иногда, чтобы вызвать клиента на откровенность, полезно его разозлить. — А с чего вы взяли, что я о них беспокоюсь? — буркнул капитан. — Да насрать мне на них… но если вам от этого легче, выпустите… Ни один мускул не дрогнул на этой наглой морде. В зеркале отражался напряженный, устремленный внутрь себя, взгляд. Никаких мыслей. — Вы ни разу не исповедовались, — Герман решил зайти с другого конца. — Причины, надо думать, были?.. — А должен? — огрызнулся Арамона. — Исповедуюсь, а вы стукнете кардиналу. Он пришлет проверку, пойдут шерстить по всем углам, амбарные книги поднимут, где дебет, где кредит, куда деньги казенные деваются! И получите — распишитесь, небо в клеточку. Совсем я, что ли, ебанулся?.. Жить надоело, острых ощущений не хватает? Сейчас-то уже похер, а тогда… Навигатор молчал. — И снова отмазка, — клирик пожал плечами. И тут Арамону прорвало. Рассвирепел, ощетинился, глаза выкатил, как перед атакой на дриксов: ну, сейчас будет заварушка. Был бы живой, кровь бы к лицу прилила, но призраки не краснеют. — Да мать твою, аспид!.. — орал дурниной капитан. — В казнокрадстве, сука, признался, че тебе еще надо, инквизитор гребаный?.. Что, мало?.. Все тебе, змеюке, мало! — Возопил он, с размаху врезав кулаком по стеклу, и тут же вопль раздражения сменился криком боли. — Сука-а-а-а!.. Будь это обычная машина, расколошматил бы к тварям, но магический автосервис, похоже, ставил на стекла антивандальные заклятия. Для защиты от особо буйных пассажиров. — Пройдемся по смертным грехам? Списочек предъявите, святой отец… — Арамона издевательски скривился и, подавшись вперед, помахал ушибленной рукой прямо перед лицом клирика. — В чем меня еще обвиняют? В жадности сознался, что у нас там дальше? Лень?.. Герман только усмехнулся в ответ на его истерику: пусть проорется. Клирик не любил ни повышать голос, ни прибегать к насилию: на таких, как Арамона это действует как запах крови на разъяренного пса, а его, аспидово, оружие — железная рука в бархатной перчатке. И жало змеиное. — Говорите, у кардинала обо мне справлялись?.. — ни ухом аспид не повел, как крутил баранку, так и продолжал крутить. — Ну… — вмиг как-то сдулся, впал в ступор. Хлебало, выражаясь на арамоньем наречии, завалил и беспокойно заморгал. Как унар, не выучивший урока. Уже неплохо. Ну же, аспид, где твоя хваленая хитрость и умение нащупать у собеседника уязвимое место? — Зачем у кардинала-то?.. С чего вдруг такое беспокойство о моей скромной персоне? — по тому, как потемнел взгляд капитана, Герман понял, что не промахнулся. Арнольд бешено вращал глазами и кусал губы, словно подыскивая на ходу нужный ответ. Ага, нервничает, теперь дожать клиента — дело техники. Но теперь уже Герману не хотелось вести себя как дознаватель на допросе — очень уж затравленно и печально посмотрел на него клиент. Словно умолял пощадить. Тем временем машина подрулила к Старому парку. — Выйдем? — предложил Герман, стараясь вложить в свои слова как можно больше тепла. — На воздухе и мысли в порядок придут, и вообще разговор другой… Двери волшебной машины открылись сами собой, выпуская и перевозчика, и пассажира. Арнольд вышел сам, затем почти галантно подал руку Герману, как если бы клирик был дамой. Будто замешкавшись, капитан задержал ладонь Германа в своей, медленно провел пальцами по тыльной стороне, и словно искра пробежала по телу. Прикосновение было мимолетным, но Герман, наверное, впервые в жизни, смутился. — Здесь на Устричной кабак круглосуточный, это совсем рядом. Я за бухлом сбегаю, вы ж меня не будете кошмарить?.. После смерти-то можно?.. — Арамона умоляюще посмотрел на клирика. Не иначе, готовился к важному и непростому для себя признанию, и стаканчик для храбрости был ему просто необходим. — Вы не сможете ничего купить, — объяснил Герман. Клиенты разные, а ошибки одни и те же. — Вы призрак, вас никто не увидит. Меня – увидят, да только я за вином не пойду. Меня в столице каждая собака знает. Идеальный, прекрасный, благочестивый Герман Супре — и в ночь за выпивкой пожаловал? Представьте, что завтра появится в прессе... — А может, и стоит хоть раз стереотип сломать, а, святой отец? – Арнольд лукаво подмигнул. Слова-то какие знает. — Нет нужды, капитан, — снисходительно улыбнулся Герман. И как он сразу не догадался, что именно этого клиента нужно просто напоить? — Откройте багажник и заберите ваше пойло. Арнольд, явно подозревая что-то неладное, опасливо подкрался к багажнику, и вытащив здоровенный пузырь с вином, не сдержал возгласа восхищения. — Ебушки-воробушки!.. Как оно здесь оказалось? — Магия, — Герман загадочно улыбнулся. Арамона, не отходя от открытого багажника, открыл бутылку (предусмотрительный клирик заказал магической машине еще и штопор) и шумно хлебнув из горла, расслабился и обмяк. — И так что угодно можно заказать?..— догадался Арнольд. — И оно вот так, готовенькое в багажнике лежать будет?.. Часто фигней этой пользовались?.. — Два раза, — признался Герман. — В первый раз — чтобы переодеться, таксист в рясе — это нонсенс. — А потом? Под действием вина Арамона расслабился и стал более разговорчивым. – Годовой запас шадди пожелали? — Нет, пилочку для ногтей. Старый парк встретил их тишиной и прохладой. Ночные фонари бросали отсветы на лицо Арнольда, отчего оно, будто выхваченное из темноты, казалось неестественно, зловеще бледным, и лишь глаза сверкали туманной зеленью. Он снова отхлебнул вина, и под воздействием хмеля в арамоньем взгляде мелькнуло что-то странное, что Герман подмечал еще в Лаик, но чему не находил объяснения. Это настораживало и интриговало одновременно. Да нет же, просто выпил, вот и развезло… Вот не зря Суза-Муза его Свинамоной припечатал, свинья и есть. В значении «нажраться до поросячьего визга» — Прикид зашибись, вы в нем как модель с обложки, — с каждым новым глотком его речь становилась все развязнее. – А повернитесь, я еще на вашу задницу гляну… ох, и красотища!.. И такое под рясой прятали, святой отец, ну как не стыдно… — восхитился Арамона, и, положив ладонь на бедро клирика, хотел погладить. Верткий аспид отстранился и шагнул на безопасное расстояние, чувствуя, как бешено кровь пульсирует в висках («Значит, я все-таки еще жив!»), то ли от раздражения, то ли от странного наваждения, как будто Арамона — мертвый, мать твою, — вытащил наружу его, аспида, теневую сторону. Которую Герман до сих пор успешно прятал даже от себя самого. Конечно, клирик давно признал и принял собственную бисексуальность, не эсператистские, к счастью, времена на дворе, но почему именно он, Арнольд Арамона? Почему этот раздолбай и пьяница, далекий от идеала и меньше всех ему подходящий, задел в нем какую-то чувствительную струну?.. Затевая любовные интрижки с кем бы то ни было, клирик старался оберегать свое сердце от ненужных привязанностей, считая, что они только мешают жить. А этот… ворвался ураганом — и все растревожил, всколыхнул, вызвал резонанс. И что теперь с этим делать? И, главное, кто он теперь после этого? Некрофил гребаный, как бы выразился сам Арамона… Который, даже будучи пьяным, неплохо просек ситуацию, шестым чувством ухватив витавшие в воздухе неведомые флюиды. Арамона преодолел разделявшее их расстояние в несколько шагов и, подойдя к Герману вплотную, вдруг обнял его и прижал к себе, уронив голову на плечо клирика, и почти заставив Германа сдаться под напором такой бури эмоций. — Аспид мой… — хрипло прошептал он. — Как же вы за столько лет ничего не поняли?.. Распухшие, влажные от вина губы приникли к шее Германа, осыпая холодную кожу лихорадочными поцелуями. Так целуют, когда терять уже нечего. Или – когда ждали долго, но дождались слишком поздно. Причем — они оба, пора бы уж это и признать, Герман Супре. Клирик совсем утратил самообладание, отдавшись этим нетерпеливым губам, растворившись в непривычных, запретных, но по-странному притягательных ощущениях. И прекрасно отдавая себе отчет, что не сострадание и не последнее желание клиента заставляет его откликаться на ласки Арамоны, а его собственная воля, собственное желание урвать хотя бы малую частичку того, что давно уже было отдано ему. Злое пламя, которое мучило и жгло Арнольда не один год, заронило искру и в его сердце. Если оно у Германа вообще было... — Маршрут построен. Вы прибыли на место назначения. Автоответчик вернул их в жестокую реальность, напомнив Арнольду о том, что произошло, и капитан нехотя оторвался от вожделенного аспида. — Поздно решились, — вздохнул Герман. — Зассал. Я ж от вас мог и по шее отхватить. И от кардинала по шапке, — признался Арамона. — Да его весь Талиг боится, что уж там. Кроме вас, конечно. Может, он ваш отец и не признается, а, Герман?.. Откровенность за откровенность?.. — Поторопитесь, — Герман подтолкнул капитана к вспыхнувшей золотистым светом точке перехода. За которой для Арнольда все, вообще все должно было закончиться. Но Арамона не двигался с места, словно ожидал от Германа чего-то, и клирик понял это по-своему. Губы его были приоткрыты, словно капитан подставил их для поцелуя. Первого и последнего. Единственного. И клирик подался вперед, найдя его губы и накрыв их своими, словно вымаливал у него запоздалое прощение, и Арнольд урчал, захлебывался от страсти, точно вином, упиваясь своим аспидом. Каждое прикосновение Германа все сильнее его будоражило, и оторваться от обретенного с таким трудом, с такой болью аспида просто не было сил. Пока светящаяся в десятке шагов от них точка перехода не погасла. — Ну все, кто не успел, сам виноват, — Арамона ехидно рассмеялся. — Счастливого дня смерти, капитан Арамона. Подвел я вас, отец Герман, но не мог же я бросить все, когда до вашей святой аспидской особы, наконец, дошло, — и он снова захохотал. — А вам теперь что? Штраф навесят?.. Ерунда, отработаете. Подумаешь, одним больше, одним меньше! Цифра на табло не уменьшилась, но и не увеличилась. Очевидно, встроенный высший разум в магическом навигаторе понимал: перевозчик сделал все, что от него зависело. Герман вполголоса выругался, пытаясь сообразить, что теперь делать с навязавшимся ему в попутчики бывшим комендантом Лаик. Даже после смерти умудрившимся спутать ему все карты, но, увы, слишком важным для него, чтобы вот так бросить его на улицах Олларии невидимым и неприкаянным. Так, время на поиски решения у него есть. Впереди еще двенадцать клиентов, ну, а когда все закончится, у них с Синеглазой будет серьезный разговор. В конце концов, у любого служащего, добросовестно выполняющего обязанности, есть право на премию по итогам сделанной работы, так пускай же его вознаграждением станет переход для капитана Арамоны.