Горячая кровь, холодное сердце

Воспоминания перед глазами пролетали с визгом шин, поднимая пыль памяти вперемешку с чувством сожаления - в душе и над разгоряченным мексиканской жарой пит-лейном, пустынным в вечерние часы. Пустовали боксы, уныло трепыхался под едва ощутимым ветром мексиканский флаг: зеленая полоса, красная, белая. Льюис усмехнулся, щурясь на солнце. И здесь он видит не просто краски - напоминание о той истории, что приключилась с ним и с зеленоглазой рыжеволосой итальянкой. Итальянский флаг похож на мексиканский - только полосы в другом порядке. Он и не стал бы заморачиваться вопросами географии, если бы Монца годовой давности не оставила в его жизни отпечаток, который не сможет стереть время.. Италию можно смело назвать началом конца. Конца для его спокойной жизни и началом той игры, в которую он, как оказалось, сразу же проиграл. В последнее время Льюис вообще частенько проигрывал: и чемпионский титул, и гонки, одну за одной, и дружеский спор с Вальтери, и игру в карты с Анджелой. В этом сезоне все шло криво, косо и через задницу. Льюис суеверным не был, но сомнения холодной змеей сжимали сердце. Его дорогу перебежали по меньшей мере с десяток черных кошек, и все они удивительно были похожи на Макса Ферстаппена, который стоял на подиуме, пил шампанское и держал в руках кубок победителя. Кубок, который должен был принадлежать Льюису. Но все что ему досталось — это жгучее разочарование. И мириться с этим "ничем" было тяжело: он с достоинством улыбался поражениям, дружески хлопая по спине счастливого Джорджа, но смотреть, как радостная троица на подиуме обливается шампанским не стал. В недрах бокса слышался громогласный голос Вольффа. Попадаться под горячую руку недовольного Тото - неудачная идея, и Льюис, наспех переодевшись, взялся за ручку двери, борясь с соблазном хлопнуть ею так, чтобы услышали все: от Ферстаппена до Гюнтера. Но он уже давно не подросток. — Где Льюис, черт возьми? — рявкнул Вольфф, и Хэм скорее толкнул стеклянную дверь, оставляя Мику и Расселу успокаивать руководителя. По сути, Мик и был главным бальзамом для истерзанной души Вольффа: он относился к резервисту с отеческой заботой, что очень забавляло Хэма и, кажется, досаждало Расселу, тоже любившему внимание. В отличие от эгоистичного и немного высокомерного Джорджа, с которым у Льюиса отношения были больше рабочими, чем приятельскими, Мик производил впечатление скромного и немного неуверенного в себе парня. Может так сложилось потому, что он всегда находился в тени своего знаменитого отца, может потому, что от него ждали больше, чем положено ждать от других, а может, Льюис ошибался в своих предположениях. В любом случае, мальчишкой Мик был неплохим — талантливым, спокойным и рассудительным, а на Тото действовал как на кота валерьянка. А значит, Вольфф был в надежных руках, что позволило Хэму позорно сбежать, не испытывая при этом угрызений совести. Ему хватало досады. Она жгла изнутри хуже огня, жгла голову, в которой метались мысли - одна хуже другой. Жгла щеки стыдом, а душу - злостью. Как же его все это заебало. Проигрывать и злиться на себя, терпеть неудачи, учиться проигрывать - все это не про Льюиса Хэмилтона. Было раньше. Идти на закрытую парковку и забирать свою машину не хотелось. Хэм остановился. Прохладный ветер на секунду остудил пылающее лицо и гонщик, словно прозревая, осмотрелся. Он был не один. Среди всех автомобилей Италии, традиционно алых или официально-черных, неподалеку от Хэма неожиданным ярким пятном сияла аккуратно припаркованная машина. Желтый как солнце кайен - сложно не заметить, и еще труднее не засмотреться. Уголки губ Льюиса дрогнули, и, если бы удача была к нему сегодня чуть снисходительнее, он бы точно улыбнулся. Водительская дверь автомобиля приоткрылась, и оттуда показалось лицо рыжеволосой девушки - несколько удивленное и будто бы смутно знакомое. Где Хэм мог ее видеть? Вероятно, в паддоке. Может, она приехала посмотреть гонку, или работала здесь... Впрочем, неважно. — Что-то не так? — с приятным акцентом поинтересовалась она. В который раз оценив дружелюбие итальянцев, Хэм покачал головой: — Отличная машина. Глаз не отвести, — и, решив не упускать свой шанс поскорее уехать, добавил, — не подбросите до центра? Девушка оглянулась на вход в паддок, потом бросила взгляд на часы, будто ждала кого-то, но на парковке не было никого кроме них двоих. Льюис перебросил рюкзак с одного плеча на другое. В воздухе повисла какая-то совершенно нелепая неловкость. Когда ему показалось, что девушка вот-вот откажет, она махнула изящной рукой: — Поехали. В машине пахло женскими духами, не очень дорогими, но довольно приятными. Льюис глубже вдохнул легкий цветочный запах и посмотрел на его обладательницу. Она на него почему-то не смотрела. То ли узнала и засмущалась, то ли пожалела, что согласилась. Но даже если так, совесть его не мучила: в конце концов, никто же её за язык не тянул? — Спасибо, что не бросили, — сказал он, чтобы как-то скрасить повисшее неловкое молчание. Хэм не отличался излишней скромностью, но девушка за рулем выглядела грустной и какой-то молчаливой... Уверенно выруливая с парковки, она ответила, не отводя взгляда от дороги: — В Италии не принято отказывать гостям, - девушка щелкнула бардачком и достала оттуда салфетку. Промокнув глаза, она обернулась к Льюису и попыталась вежливо улыбнуться - Хэму на мгновение стало ее жаль, но внутреннее чутье и жизненный опыт подсказывали, что это не то же самое, что слезы его племянницы, разбившей коленку, и простым "у кошки болит, у собачки болит" здесь не обойдешься. Темные глаза Льюиса приобрели выражение сострадания, но не слишком явно - никому не нужна жалость. Луна заметила это и благодарно улыбнулась, прежде чем все ее внимание вернулось к дороге. Оба сделали вид, будто ничего не произошло, но атмосфера в машине вдруг стала немного теплее. Две души, которым сегодняшний день доставил столько боли, уезжали все дальше от праздника жизни, и обоим становилось чуточку легче от осознания того, что рядом малознакомый, но понимающий человек, которому тоже не было места в шумном и веселом паддоке. Общая, пускай и разная боль, всегда сближает. — Льюис, - без лишних слов представился Хэм, чуть подавшись вперед, чтобы перехватить еще один красивый взгляд печальных глаз. — Луна, - ответила девушка, и Льюису показалось, что она стала чуть менее печальной. — А если гость страны попросит показать ему пару красивых мест в центре, сработает ваше итальянское гостеприимство? Льюис обернулся к ней насколько позволял ремень безопасности и нахально улыбнулся. В свете закатного солнца волосы Луны отливали бронзой — даже здесь Вселенная насмехалась над ним. На мгновение в горле у Льюиса запершило. Неужели Небесная канцелярия настолько сильно не любила его, что во всем виделись отголоски сегодняшнего поражения? Стало тошно, как будто до этого он весь день провисел вниз головой на центрифуге. Льюис опустил стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха. Луна все заметила, но тактично промолчала. Только тряхнула волосами под его пристальным взглядом. Льюис моргнул и наваждение прошло. Он снова стал старым добрым Льюисом. — Кажется, вы нагло пользуетесь моим итальянским гостеприимством, — сказала она, однако щелкнула поворотником, сворачивая на Виале Брианца. — Позвольте мне эту маленькую шалость, — глаза Льюиса по-детски озорно сверкнули. На душе стало свободнее. Луна скосила на него быстрый взгляд. Уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. Наверное, это можно было считать хорошим знаком. Льюис смутно знал дорожные развязки миланского пригорода: это была его черт-знает-какая Монца, и много разного случалось после гонок, но шумные вечеринки слепили своим размахом, их яркость привлекала больше, чем сдержанная красота итальянской природы. Хэм воспринимал ее как само собой разумеющееся, отворачивался от окна, чтобы присоединиться к шумному празднованию. И в этот раз природа не занимала его мыслей: сделав вид, будто занят созерцанием аккуратных домиков, он незаметно смотрел на Луну. Та была сосредоточена на дороге, но все же успевала вежливо рассказывать о том, что происходит вокруг. — Это Вилла-Реале, великий памятник классицизма, - Луна опустила взгляд на лежащий у нее на коленке телефон и голос ее на секунду дрогнул. Перевернув айфон экраном вниз, она с чувством бросила его в бардачок. Хэм неслышно хмыкнул, в глубине души догадываясь, что ей звонит причина ее слез, - и смутный укол какого-то неприятного чувства шевельнулся в душе. Будто хотелось отомстить незримому обидчику этой девушки, которая продолжала рассказывать о классицизме: умно, тонко, с толикой юмора. Луна была необычной. Рыжеволосой, с россыпью веснушек, которые отличали ее от темноволосых итальянок, но, когда она говорила о чем-то настолько увлеченно, что загорались глаза, от неё невозможно было оторвать взгляд. Была ли она учительницей, которая решила расслабиться на выходных с подругами, или искусствоведом, которую позвал на гонку парень, фанат «Формулы»? Может, она работает в музее? Несмотря на внешнее изящество, она уверенно вела машину, и Хэм легко мог представить ее под высокими сводами галереи Уффици, перед группой туристов, даже не подозревающей, что все они смотрят вовсе не на «Рождение Венеры». — Что-то не так? — вдруг спросила она, резко затормозив. — Нет, с чего вы взяли? — Льюис резко скосил взгляд в окно, как школьник, которого застукали на месте преступления. — Тогда почему Вы пытаетесь прожечь во мне дыру своим взглядом? — она едва слышно рассмеялась, но этого было достаточно чтобы понять, что смех у неё был красивый и звонкий. — Не пытаюсь - небрежно оправдался Хэм и первый вылез из машины, вспоминая, что Британия славится этикетом, и было бы неплохо открыть перед девушкой дверь. Но та оказалась проворнее, и уже разминала затекшие от поездки ноги, слегка покачиваясь взад и вперед. Хэм смущенно кашлянул, чувствуя себя олухом в своем желании угодить девушке. — Давайте прогуляемся. Я люблю это место, - Луна осмотрелась и в ее глазах мелькнула печаль: видимо, холеные газоны и величественные архитектурные ансамбли, наполнявшие пространство светом гирлянд, хранили какие-то неприятные воспоминания. Льюис поспешил отвлечь ее, сделав это самым банальным вопросом, который нашелся в его голове: — Так вы итальянка? Сиеста, паста, моцарелла? - они не спеша пошли по красивой тропинке, вымощенной плиткой, по направлению к самому красивому из зданий. Луна тихо рассмеялась и легко кивнула: — Ваши представления об Италии не слишком разнообразны. У нас есть еще просекко, Данте Алигьери и оливки.. И много всего прекрасного. — Тогда откуда такой английский? - Хэм предпринял осторожную попытку узнать о Луне чуть больше, не желая задавать вопрос в лоб. Луна задумалась на секунду и уклончиво ответила: — Я много путешествовала по работе. Льюис пристально посмотрел на неё, как будто хотел заглянуть в душу и узнать, о чем она все-таки думает, а потом все также осторожно предположил: — Вы турагент? Брови Луны забавно подскочили вверх. Она как-то странно посмотрела на Льюиса и закашлялась, скрывая звонкий смешок. На секунду Хэм почувствовал себя глупым школьником, впервые увидевшим девчонку в короткой юбке. — Нет. А что, похожа? — Не знаю даже, — он сделал вид, что задумался. Только лукавый огонь в темных, почти черных глазах выдавал, что Льюис что-то задумал. — Ну-ка повернитесь. Луна послушна покружилась из стороны в сторону. Её волосы, словно пожар взметнулись вверх и искрами рассыпались по худым острым плечам. В тот момент Луна показалась Льюису необыкновенно хрупкой и беззащитной. — Ну как? — лукаво спросила она, — на кого я по вашему похожа? Льюис моргнул, когда Луна смотрела на него по-лисьи хитро сощурившись, она больше не выглядела слабой и хрупкой, какой казалась еще секунду назад. — Ни на кого не похожи. И от этого прекрасны, - галантно, в тон окружавшему их замковому ансамблю, произнес Льюис. Можно было, конечно, зачитать Эминема или Снуп Дога, но здесь хотелось говорить поэтично и возвышенно. И Луна выглядела мечтой поэта - красивая, сотканная из лучей заходящего солнца. Хэм посмотрел на нее очарованным взглядом, но быстро отвел глаза. Ему уже поздно по-мальчишески влюбляться в первую встречную. — Выглядит впечатляюще. Кто здесь жил? Короли? — Совсем нет. Здесь жил один граф, он был послом в Англии, и привез сюда часть этой страны. Английский сад, к примеру. — Кусочек родины, - Льюис негромко рассмеялся, пока они шли дальше, и деревья расступались, окружая ухоженную дорожку, полную гуляющих людей. На обочине, окруженный туристами, расположился гитарист: итальянская кровь отразилась в его чертах, и низкий бархатный голос заставил Луну и Льюиса замедлить шаг. — Что это за песня? - Хэм поморщился, пытаясь разобрать слова, но наречие итальянца вовсе не было похоже на итальянский.. — Это неаполитанская песня. Она о молодом парне. Он пробрался в окно любимой лишь затем, чтобы услышать слова ее сестры: Неннела умерла. «Уста, что прежде были краше розы, теперь мертвы. Прощай, окно, в тебя моя Неннела уже не выглянет теперь». — Грустная песня. — Да, наверное, — пожала плечами Луна. Снова эта печальная улыбка, как в машине - словно у нее разрывается сердце, а она пытается заклеить его пластырем. Хэму вдруг стало жаль её, девчонку, которую он видел первый и последний раз в своей жизни. Где-то в районе сердца от осознания этого факта неприятно кольнуло. Странно. Льюис думал, что сердца у него давно уже не было — вместо него тяжелый холодный булыжник, покрывшийся ледяной корочкой. Тогда что это? Фантомные боли? Неужели такое возможно? С ним? Льюиса трудно было назвать человеком эмпатичным — спорт закалил его, сделал более черствым, грубым, готовым идти по головам напролом. А тут в душе появилось непонятное, необъяснимое чувство, которого он сам испугался, потому что знал, ни к чему хорошему оно не приведет. Он посмотрел на Луну, она же, словно прячась от его взгляда, подняла голову и посмотрела на небо. Забавно, что еще пару минут назад на нем не было ни облачка и солнце нещадно плавило асфальт. Погода издевательски напоминала то, что было у неё в душе. И никуда от этого было не скрыться. — Что-то не так? — спросил Льюис. Луна молча махнула головой, а он не стал лезть с расспросами дальше. Вместо этого Хэм поднял взгляд в небо, затянутое серыми, до жути тяжелыми тучами. Вот-вот прольется противный моросящий дождь. Луна не двигалась с места, позволяя первым особо крупным каплям упасть на благородный нос. Вы танцевали когда-нибудь под дождем? — хотел спросить Льюис, но вместо этого с языка сорвалось сухое: — Нужно возвращаться. Он схватил Луну за руку и повел, сквозь дождь, в обход тропинки - прямо по ухоженному газону, наплевав на правила и таблички. Она, вцепившись ногтями в его руку, побежала следом, резво перепрыгивая лужи. Следом за ними несся свист охранника.

*** Они промокли до нитки. Капли стекали с мокрых волос Луны и падали на плечи. Хэм поднял голову к небу, надеясь, что вода смоет все разочарование этого долгого дня. Они стояли так несколько минут - горячее плечо Льюиса касалось ее хрупкого плеча, один дождь на двоих падал на разгоряченные лица, дыхание сбилось, и все вокруг казалось сном. Но пора просыпаться. Грянул гром рингтона, и магия развеялась под голосом Вольффа: — Где тебя, черт возьми, носит??