Леди из Л’ювера

— Миша? Миша, где ты?.. Ты почему не отвечаешь? Он повернулся так резко, что локтем смахнул блокнот и карандаш, которым секунду назад строчил свои неусыпные видения. Наталья Саввична — она же мама — стояла в своей излюбленной позе — скрещенные руки подпирали круглую грудь; фирменный взгляд бывшей учительницы биологии и нынешнего завуча производили известный эффект — щеки вспыхнули от стыда и вины — вины за все, что она надумала. Миша чувствовал, что уже не может, физически не может выдерживать на себе эти глаза, но не находил смелости отвернуться. Нужно было срочно придумать какие-то слова — хоть какие-то. — Прости. Я не слышал. Правда. Она помолчала. Это плохо. — Чем ты занимался? — Ничем. — Как же? А это что? Она кивнула на упавшие принадлежности. Сердце громыхнуло, в желудке заурчало. Вот как всегда. — Так. Д-дела на день. Ерунда. Прости, что-то случилось? — Пришли результаты экзаменов. Миша тут же спохватился. — Как?? Когда?? И что там? Что там? На лицо ее надвинулась туча. — Сомневаюсь, что тебе это интересно. Он потупился на закрытой двери. В груди еще глухо барабанило и по ребрам мучительно медленно, извиваясь, скатывался пот. Который час? Кажется, он не смотрел на время с тех пор как проснулся. Если мама дома, а не в школе, время уже позднее — минул обед. Миша вспомнил, что еще не завтракал, и легкая радость всколыхнула ему сердце, пока он не вспомнил и то, что ночью слопал стаканчик мороженого в шоколадной глазури с арахисовой крошкой. Сразу сникло. Но почему же ему не интересно, что же там с экзаменами? Весь год трясся, еле дышал, а теперь ведет себя так, будто ничего важного не произошло и его это не касается. А ногти всё скоблили кутикулу на пальцах ног. Видно, не так уж он и равнодушен. Задержав дыхание, содрал с корнем заусенец и с отвращением стиснул подушечку большого пальца: в ободранном уголке выступил алый бугорок. На ноге тоже пульсировало. Неприятно, конечно, но какое облегчение!.. Правда, мысль о рваных розовых пятках, изуродованных ногтях, запекшейся крови и гное напугала его, — так напугала, что он отщипнул еще немного у мизинца. Теперь достаточно. Нервный зуд успокоился. Миша развалился на стуле и вытянул ноги: суставы благодарно заскрипели. Перед глазами замелькали лесистые равнины, ультрамариновые реки, отражающие безоблачное небо, разноцветные поля и заливные луга. Он прикрыл веки и увидел еще больше: маленький город на холме, его жители, все друг на друга похожие крестьяне, улочки, вымощенные брусчаткой, каменные домики, бархатные сады и стены, увенчанные виноградными лозами. Миша услышал запах влажных простыней, пышного теста для пирожков и сырости в проулках; вот мимо пробежали дети, заикаясь от смеха, кто-то резко распахнул газету, сидя на крыльце, пока нарочно открытая дверь выпускала густые пары тушеных бобов и запеченной в травах птицы; мощные копыта ретивого коня месили жидкую землю, хозяин ругался на жеребца за отсутствие смирения и грозился сварганить из него кровяную колбасу; две молодые девушки, дочери местного гончара, заплетая на ходу косы, обсуждали грядущий фестиваль искусств и ремесел, на котором пройдет традиционная поэтическая битва и танцы. Миша улыбнулся сквозь грезы: он знает, он там будет — и она тоже.

«Во сне дано...»

— При чем здесь Грибоедов?.. — Прошептал Миша вслух, и красный дым заволок его зрение. Он вновь почувствовал свое тело, ватные мышцы в ногах и ноющую боль в ягодицах от слишком долгого сидения на неудобном стуле. Вот и вернулся. Как же тут жарко, потно и липко!.. Миша снял футболку и тут же встал, чтобы пройтись по комнате. Пол прохладный и приятный на ощупь. Если бы только было возможно подойти поближе и разглядеть ее лицо, понять, встречались ли они когда-нибудь в реальном мире… Кажется, эти глаза действительно ему знакомы, и этот рот в форме печального полумесяца, родинка на подбородке, широкая шея в ободках и гусиная грудь… Он поёжился. Нет, не она. Мама. Даже здесь. Даже у него в голове. Опять вмешалась. Ладно. Ничего не поделаешь. Соберись, хлопни по щекам — они у тебя для того и созданы, — сделай вдох. Вот так. Иди. Нет! Сначала футболку надень. Вот. Иди! Минуту спустя Миша стучался в дверь, ведущую в комнату матери. Ему не ответили, поэтому он робко заглянул внутрь и спросил с трудом: — Можно войти? Наталья Саввична сидела к нему спиной за компьютером и на просьбу не отзывалась, лишь кратким кивком она выразила приглашение сесть рядом. — Паспорт взял? Да вот он. Ну, открывай. Боишься? Миша пожал плечами. Он был почти уверен, что мама уже давно узнала его результаты и теперь лишь изображает любопытство. Он искоса взглянул на нее, чтобы проверить, так ли это, но по суровости ее красивого профиля мало что было понятно. Миша отвел глаза к монитору, чувствуя, как комочек страха скользит по его внутренностям, кувыркается и прыгает по сердцу, вызывая тошноту. И тут никак не загрузится! Да и ладно, ему не срочно — ему вообще не важно. Эта неделя была так прекрасна — без экзаменов, школы и ежедневного стресса... Зачем ему теперь сидеть здесь, в этом полумраке чересчур просторной для женщины ста шестидесяти двух сантиметров комнаты в ожидании цифр, которые в безумных масштабах вселенной совершенно ничего не значат? Нет, не правда. В начале года они договорились: если Миша успешно сдаст экзамен по выбору матери в девятом классе, то ему предоставят полную свободу в одиннадцатом. Миша согласился. Он согласился почти сразу же и без опаски. Мама сложный, но честный человек — в этом не было сомнений. Сомневаться он мог лишь в своих способностях. Для подкрепления мотивации Миша поднимал взор к учебнику литературы и думал: «Я делаю это ради тебя. Видишь? Я делаю это ради тебя. Ради нас. Так ведь? Погоди, я тебя добьюсь.». И он зубрил. Скрепя зубами, заливаясь мятным чаем (это не играло никакой роли, но помогало романтизировать сие мучения), жертвуя сном (потому что в жизни его существовало сольфеджио) и общению с друзьями, — Миша зубрил. И все это во исполнение желания, то есть... — Четверка. Миша потупился на этой уродливой фигурке, чувствуя, как редко бьется его сердце. Бьется ли вообще? — Что ж, — выдохнула Наталья Саввична, массируя затекшие плечи, — это неплохо. Миша настороженно выдержал минуту ее молчания. — Конечно, — продолжила она, будто кто-то тянул ее за язык, — на большее я и не рассчитывала — боялась, будет хуже. Обществознание на отлично и четвероклашка сдаст, а вот английский… Он тебе и в начальной школе не давался. Было бы глупо надеяться, что ты сумеешь всего лишь за год подготовиться на высший балл. Но это не страшно, — она повернулась к Мише, — я видела, как ты трудился. Да, не получилось, но старался же. Надеюсь, в одиннадцатом классе ты меня не подведешь. «Так я подвел тебя?» — А что… — У него пересохло во рту. — А что насчет нашего уговора? Наталья Саввична посмотрела ему в глаза: казалось, так ей было легче вспомнить, о чем он говорит. Потом она промычала что-то неразборчивое, усмехнулась и сказала негромко и медленно: — Ах, да, уговор… Как я могла забыть? «Английский в девятом взамен на литературу в одиннадцатом». — Так ты не против? — А ты не передумал? — Нет. Никогда. Наталья Саввична задумчиво нахмурила брови. Весь мир для Миши остановился на мгновение и подставил ладонь к уху — что же она скажет, эта маленькая, но властная женщина, от которой зависит благосклонность его судьбы? — Хорошо. Но учти — с тех пор, как ты сделаешь окончательный выбор, дальнейшая ответственность за будущее целиком и полностью переходит в твои руки. Только от тебя будет зависеть, как ты сумеешь пристроить этот бесполезный опыт в своей жизни. Мое мнение как матери — это все несерьезно и я против. Мое мнение как завуча — делай, что велят тебе интуиция и… — Слово не нашлось. — Все равно точные науки тебе никогда не давались и вряд ли… — Спасибо! Спасибо, что разрешила. В порыве безудержной радости он едва ли не обнял ее, однако сумрачный взгляд матери, как обычно, охладил его пыл. — Мне надо в школу не надолго, — сказала Наталья Саввична, поднимаясь со стула, — чем заниматься будешь? — Работать. — В каком смысле? — Я нашел работу на лето. — Выпалил Миша. — Сказали, могу приступать в понедельник. Наталья Саввична растерянно уставилась на сына. — Как это? Где? Когда ты успел? — На этой неделе. В книжной лавке на проспекте. Помнишь, я как-то принес всю Войнич в рюкзаке рублей за двести? Помнишь? Так это оттуда. Никакую Войнич, а уж тем более книжную лавку, о которой восторженно щебетал Миша, Наталья Саввична не помнила, но сделала вид, будто в уме ее вырисовывается нужная картинка. — Почему ты говоришь об этом только сейчас? Впрочем… какая разница. — Она села на место, положила руки на колени и пытливо посмотрела на сына. — Ты писал заявление? Работа официальная? Ты будешь продавцом-консультантом или все-таки помощником? Кто там главный? Дай мне… Впрочем, — тряхнула она головой, — впрочем, нет, глупо. Отрадно, что ты так повзрослел. По настоянию матери Миша поведал ей всю историю, опустив нарочито ее романтическую составляющую. Она все равно не поймет и даже не постарается. Наталья Саввична упрямо отказывалась верить в то, что ее сын получился таким женственным — ну, какой мальчишка будет так обожать литературу, сочинять стихи или что там, зачитываться бестолковыми романами и гулять в одиночку под дождем? Пожалуй, оно и хорошо, что Андрей Андреич, отец его, не особо-то интересуется внутренностью сына, иначе бы его морской берет слетел вместе с головой от потрясения. — А с какой целью ты это делаешь? На что тебе не хватает денег? — Нет, — смутился Миша, — я делаю это не ради денег, я… — А ради чего же? Миша отвернулся и, не найдя правильного ответа, сказал правду: — Ради работы. Просто хочу… поработать?.. Наталья Саввична недоверчиво изогнула бровь и усмехнулась. — Что ж, труда тебе не хватает, правильно я поняла? Ладно, ладно, не продолжай. — Она встала. — Так, я сейчас в ванную, потом в школу. Не забудь поиграть на пианино сегодня. Впрочем, ты наверняка записал это в «список дел». Чувствуя себя безнадежно глупым и смешным, он отвечал про себя: «Ага, и главное дело на сегодня — провалиться сквозь землю.».