Ты у меня есть (I Have You)

Долгое время спустя после официального разбора полетов — и его менее официальной встречи один на один с разъяренным и благодарным Лето — Гурни все еще потрясен. Все его тело трепещет от осознания, как близко он был к тому, чтобы потерять Пола Атрейдеса сегодня. Пустыня беспощадна. Они знали это, когда садились в вертолеты и отправлялись на плантации специй. Но это было нечто другое. Даже несмотря на свой страх, Гурни не может найти в себе сил злиться на своего герцога. Лето верил, что Пол будет следовать указаниям, как само собой разумеющееся. Он и подумать не мог, что сын может отойти от вертолета, не говоря уже о том, чтобы не вернуться к взлету. Он не собирался проверять, потому что Пол никогда в жизни не нарушал ни одного приказа. Лето доверял этой универсальной константе. Опрометчиво, но вполне объяснимо. Но Гурни ничему не доверяет. У него никогда не было такой роскоши, и кровь все еще бурлит от осознания того факта, что его параноидальное сердце старого солдата — единственная причина, по которой они не бросили Пола. Он чувствует новый прилив беспомощной паники, когда позволяет себе вспомнить, что он нашел там, на песке. Все его существо содрогается при воспоминании о своем молодом хозяине, неестественно сидящем рядом с массивными металлическими ступенями. Неподвижный, как статуя. Уставившись прямо перед собой в никуда, не обращая никакого внимания на громоподобное приближение Гурни. Ошеломляющая медлительность, казалось, продолжала тянуть Пола вниз, даже когда Гурни поднял его на ноги и приказал бежать. Теперь, в относительной прохладе охраняемого комплекса, шаги Гурни ведут его по неизбежному пути. Нет необходимости в том, чтобы воитель герцога наносил частный визит члену королевской семьи только для того, чтобы проверить его состояние. Другие, более квалифицированные люди позаботятся о том, чтобы Пол был цел и невредим. Но Гурни нужно увидеть все своими глазами, чтобы убедиться, что Пол не просто цел и невредим, но и что с ним все в порядке. Что, черт возьми, произошло сегодня там, в пустыне? Это не может повториться. Дом Атрейдесов не может потерять своего наследника. И Гурни Халлек не может потерять Пола. Он снова в привычной военной форме — никакого скучного официального костюма, когда подойдет обычная униформа, — благодарный за то, что на короткое время освободился от других обязанностей. Гурни пробирается по коридорам и контрольно-пропускным пунктам, стараясь не выглядеть сильно спешащим, когда приближается к подвальному крылу с личными помещениями. Он знает, какая дверь принадлежит Полу не только потому, что запомнил карты и планировки, но и потому, что настоял на том, чтобы самому пройти по этим коридорам, прежде чем хоть один Атрейдес ступит внутрь. Это не входило в его официальные обязанности, но он не хотел наступать Хавату на пятки: ему нужно было проявить должную осмотрительность. То, что его собственная проверка не выявила опасности, связанной с агентом Харконненов в стене… Гурни сомневается, что он когда-нибудь смирится с тем фактом, что Полу пришлось в одиночку защищать себя от такой опасности. Ловушка убила бы молодого человека с меньшим талантом и подготовкой. Сердце Гурни сжимается при этой мысли. Он оказывается достаточно близко к двери Пола, чтобы вздрогнуть, когда она распахивается, и появляется леди Джессика в легком шлейфе юбок и мантий. Ее лицо, сдержанное и прекрасное, не выдает никаких признаков удивления присутствием Гурни, хотя она, должно быть, не ожидала его увидеть. Даже ее пугающая интуиция не могла предвидеть, что Гурни настолько пренебрежет приличиями, чтобы прийти сюда, и ее ступор подтверждает это, хотя выражение ее лица остается бесстрастным. Нет смысла притворяться, что он здесь по официальному делу, поэтому Гурни не дает никаких объяснений. Он просто кивает в молчаливом приветствии, и остается на месте под ее смущающим взглядом. Как бы он ни восхищался Джессикой, он никогда не чувствовал себя комфортно в ее присутствии. Эта женщина замечает и систематизирует все, а Гурни не нравилось, когда люди видели за его бахвальством его поэзию и музыку. Даже сейчас он может сказать по тому, как дернулся уголка ее рта — ни улыбки, ни хмурого взгляда — что Джессика знает, почему он здесь. Потребность в утешении недостойна солдата. Но она не упрекает его. Она даже не обращает на него внимания, если не считать небольшого ответного кивка. Но Гурни видит небольшое напряжение, покидающее ее плечи, и он задается вопросом, рада ли она, что он пришел. Леди, должно быть, так же беспокоится за своего сына, как и Гурни. Он ждет, пока она скроется за углом, прежде чем постучать в дверь Пола. — Входи, Гурни. Гурни издает натянутый, почти беззвучный смешок. Конечно, Пол узнал его по характерному шуму или слабому постукиванию ботинок по каменному полу коридора. Гурни подносит руку к массивной двери, удивляясь тому, как легко она распахивается внутрь, и без колебаний переступает порог. Он уже зашел так далеко. Он не уйдет, не проверив Пола. Комната суровая и ужасная, такая же неприветливая, какой она была, когда Гурни проводил проверку безопасности. Просторное помещение выглядит достаточно элегантно, учитывая, что они живут в бункере, но с таким же успехом это может быть казарма. Здесь мало комфорта. Вся мебель большая и громоздкая, и кажется, что она вырезана прямо в стенах. Здесь нет даже стульев, которые можно было бы подставить к длинным каменным плитам, заменяющим столы. Где Пол хранит одежду, личные вещи и оружие? Как жизнь молодого человека вписывается в это гнетущее пространство? Пол не поднялся, чтобы поприветствовать его. Юный наследник сидит на краю кровати, опустив босые ноги на пол, сгорбив плечи в позе настолько сокрушенной, что у Гурни защемляет в груди. Он переоделся в мягкую одежду, которую предпочитает для тренировок и отдыха, — белую рубашку с открытым воротом для обеспечения свободы движений наряду с комфортом. Напряжение сковывает его узкие плечи, Гурни не видит его глаз сквозь растрепанную шевелюру кудрей. Руки Пола, крепко сжатые вместе, побелели в костяшках, хотя кожа остается красной и ободранной от дневного песка. Гурни закрывает дверь, уверенный, что Пол будет более откровенным, если они останутся наедине, но даже это не вызывает у него никакой реакции. Тогда он переводит шаги в более спокойный темп, гадая, может ли Пол читать его эмоции так же легко, как Гурни читает его самого. Возможно. Пол удивительным образом умеет общаться с людьми, а Гурни никогда не умел скрывать свое сердце от тех, кто для него наиболее важен. — Что там произошло? — спрашивает Гурни, останавливаясь прямо рядом с Полом. Попытка удерживать руки по бокам требует от него колоссальных усилий, несмотря на многомесячную практику сдерживаться, бежать от прикосновений к Полу вопреки всем инстинктам. Меньше всего ему нужно, чтобы кто-нибудь — и в первую очередь Пол Атрейдес — понял, насколько скомпрометирован Гурни, выйдя далеко за разумные пределы преданности и дружбы. Он старается говорить как можно мягче, но вопрос все равно звучит грубовато и сердито. Пол вздрагивает, плечи напрягаются еще сильнее, и Гурни жалеет, что не может снова попытаться говорить более мягким тоном. Что-нибудь, чтобы показать, что он не сердится — он так напуган, что едва может думать. Потребность Гурни в прикосновениях усиливается, когда Пол сворачивается калачиком, обхватывает руками живот и качается вперед, складываясь на коленях со звуком, похожим то ли на вздох, то ли на хныканье. Что не так? Гурни мучительно хочется спросить, потому что внезапно становится очевидно, что Пол тоже напуган. В ужасе. Дрожит от страха. — Мне очень жаль, — слова Пола с придыханием разносятся в пещерной тишине комнаты. Они звучат неправильно, в этих словах нет ни капли обычной силы Пола. — Пожалуйста, поговори со мной. Гурни не имеет права умолять об этом — просить о чем-то, чего Пол ему не предлагал, — особенно когда Пол так явно расстроен. Пол не просил Гурни приходить сюда сегодня вечером. Он не соглашался, чтобы его допрашивали о том, что, черт возьми, произошло на песке сегодня. Какие бы объяснения ни были у Пола, Гурни имеет на них не больше прав, чем на то, чтобы вторгаться в личные покои Пола. И все же он здесь. С болезненно бьющимся сердцем наблюдает, как Пол рывками поднимается на ноги и пересекает обширное пространство комнаты. Плюшевый ковер посередине пола не уменьшает суровость пространства. Пол выглядит неправдоподобно маленьким, занимая позицию перед одним из длинных плоских окон, которые никак не могут развеять ощущение, что он находится в бункере. — Ты мне не поверишь, — голос Пола теперь звучит тверже, но Гурни все еще слышит, как он дрожит. Он видит, как болезненно выпрямлена спина Пола и как он сжимает кулаки по бокам. — Доктор Юэ считает, что это была аллергическая реакция на специи. Осторожно — так осторожно, что едва можно дышать, — Гурни следует за Полом к окну. Он останавливается рядом и немного позади, чувствуя, что лицо Пола сейчас слишком похоже на открытое зеркало души. Если Пол намеренно отвернулся, самое меньшее, что Гурни может сделать, — это позволить ему защищаться. — Это не было аллергической реакцией, — говорит Гурни, и это тоже осторожно. — Нет, — соглашается Пол. В его голосе звучит обида. Желание Гурни помочь вызывает острую боль в груди, агонию наряду с его собственными сильными страхами. — Что тогда? — Гурни нажимает, когда объяснений не следует. Пол сглатывает, и Гурни отслеживает это небольшое движение. Ему хотелось бы увидеть лицо Пола за дикими кудрями. Ему нужно больше информации. Сомнения разбивают сердце Гурни, но в конце концов Пол отвечает. — Я вижу вещи. Видения. Будущее. Пауза, как будто он ждет, что Гурни возразит ему — не поверит ему, — но Гурни знает. Пол, возможно, мечтатель со слишком большим сердцем, но он никогда бы не сказал что-то настолько удивительное, если бы это не было правдой. — Спайс… что-то сделал со мной. Изменил меня. Все меняется, Гурни. И я не знаю, что делать, — голос Пола срывается на последнем слове, и сердце Гурни разбивается вдребезги. Он собирался положить руку на плечо Пола, успокоить его прикосновением, но не успевает даже напрячь мышцы руки, как Пол поворачивается. Гурни ловит взгляд, такой яростный, что дыхание перехватывает. Пол выглядит совершенно разбитым, и Гурни не может понять тревожности в его глазах. Я чуть не потерял тебя сегодня, кричит душа Гурни. Я чуть не потерял тебя, пожалуйста, скажи мне, как помочь. Скажи мне, как сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось. Слова застревают у него в горле. Ему не хватает воздуха, пока Пол вот так смотрит на него. Когда Пол, наконец, заговорил, кажется, что слова вырезали из скалы и оставили падать в бездонный океан. — Ты мог умереть сегодня. Я допустил ошибку, и из-за меня ты чуть не погиб. Грудь Гурни раскрывается настолько, что он может прохрипеть: — Я прямо здесь, милорд. Быстро, как падение мягких локонов, взгляд Пола устремляется обратно к окну, и Гурни снова теряет его из виду. Но этого достаточно, чтобы мышцы Гурни расслабились, и он возобновляет прерванное движение, поднимая руку, чтобы положить ее Полу на плечо. Он двигается достаточно медленно, достаточно обдуманно, чтобы этот жест никак не мог застать Пола врасплох. Но Пол держится идеально, тревожно неподвижный под ладонью Гурни, и Гурни виновато задумывается, не переоценил ли он границы между собой и своим юным учеником. Прежде чем он успевает отдернуть руку, Пол поворачивается к нему: внезапный, резкий порыв ветра, сопровождаемый сдавленным вздохом. Худые руки обхватывают широкие плечи, и Гурни обнаруживает, что обнимает Пола в ответ так крепко — объятие такое же инстинктивное, как биение его собственного сердца, — что он может поклясться, что чувствует каждую дрожь, пробегающую по телу Пола. Лицо Пола прижато вплотную, его дыхание обжигает челюсть Гурни. Длинные пальцы сжимают толстую форменную куртку, остается только вцепиться своими пальцами в тонкую ткань рубашки Пола. Пол Атрейдес всегда отличался физической привязанностью. В детстве он был склонен со смехом бросаться в объятия доверенных людей своего отца. Даже будучи молодым человеком, он открыт и щедр с людьми, которые ему небезразличны, на каждом шагу пренебрегая военными протоколами в пользу демонстрации тепла. Гурни сотни раз видел, как Пол бросается на Дункана Айдахо, испытывая головокружение от того, что его отрывают от земли. Их отношения более братские, чем положено, и Гурни восхищается легкой привязанностью между ними. Мать и отец — недостаточная семья для молодого человека с таким большим сердцем. Он искал любовь и поддержку, в которых он нуждается, находил их, возможно, в неожиданных местах, выбирал, кого держать рядом с бесконечным запасом искренней привязанности. Гурни дорожит осознанием того, что Пол выбрал его. Но это… Это что-то другое. Не только из-за ужасающего отчаяния, с которым Пол обнимает его — хотя ответный страх Гурни пробирает до костей, — но и потому, что есть что-то более глубокое, чем это. Что-то, о чем Гурни месяцами старался не думать. И когда эти игры разума давали сбой — когда он ловит себя на том, что наблюдает за Полом пристальнее, чем следовало бы, — он говорит себе, что ему только кажется, что Пол начал наблюдать за ним в ответ. Теперь Пол почти прижимается носом к его щеке, и у Гурни нет оправдания тому, как он наклоняет голову следом, как прикасается рукой к щеке Пола и целует его. Так мягко и неожиданно, что они оба застывают на месте. Сердцебиение прерывается и учащается, и Гурни отшатывается, в ужасе от того, что он натворил. Он отнимает руки от Пола, словно тепло молодого хозяина ошпарило его, и отступает назад нетвердыми шагами. — Простите, милорд, — переходит на грубый тон Гурни. — Не надо, — умоляет Пол, неуверенно приближаясь к нему. Гурни качает головой и бросается к двери, паника ускоряет его шаг. Он пересекает комнату, но не дальше. Пол слишком быстр. К тому времени, как Гурни достигает двери, Пол стоит прямо у него на пути, прислонившись спиной к массивному дереву. Подбородок Пола вызывающе вздернут, но в глазах нежность и мольба. Гурни замирает. Его рука уже на двери, готовая распахнуть ее, но он стоит так близко, что может разглядеть слабые карие искорки в зеленых глазах Пола. — Пожалуйста, не уходи, — Пол произносит эти слова тихо, и мучительно очевидно, что он пытается превратить их в просьбу, а не в приказ. Но, так или иначе, в словах приказ остается. Пол унаследовал слишком много инстинктивной и непринужденной властности своего отца. И будь то просьба или приказ, Гурни был бы бессилен отказаться. Он замолкает, побежденный, поворачиваясь спиной к Полу из страха повторить свои ошибки. Когда его ноги угрожают подломиться — непростительная слабость для солдата — Гурни снова и снова сетует на отсутствие мебели в этой ужасной комнате. Присесть негде, и он опускается в изножье кровати только тогда, когда понимает, что альтернатива — недостойная куча на полу. Пусть Пол упрекнет его и за это тоже. Это не может быть хуже, чем предыдущий проступок. — Гурни, — тихо произносит Пол, Гурни наклоняет голову вперед, как будто это самая тяжелая вещь в мире, и закрывает лицо руками. Чересчур драматичная демонстрация эмоций, особенно для человека, который гордится своим самообладанием, но он дрожит и все еще не может поверить в то, что натворил. Легкое дуновение воздуха сообщает Гурни, что Пол движется, за мгновение до более настойчивого: — Гурни, пожалуйста, — осторожные шаги босых ног не сопровождаются никакими звуками, но Гурни может отследить их приближение с помощью других органов чувств. Он не удивляется, когда через мгновение Пол опускается на колени прямо перед ним. Сквозь пальцы Гурни видит, как Пол склоняется к нему, что-то отчаянное и обнадеживающее написано на тонких чертах лица. — Все в порядке, старик. Ты у меня есть. Тебе не нужно прятаться от меня. Отчаянный смех Гурни — почти всхлип недоверия — заглушается его ладонями. Но в остальном он не отвечает. Что, черт возьми, он должен сказать? Он вздрагивает, когда Пол берет обе руки Гурни в свои, опуская их вниз и отводя от лица. Нежной силе невозможно противиться, и Гурни позволяет это сделать. Когда последняя линия обороны исчезла, бессмысленно игнорировать, насколько близко Пол расположился, встав на колени, чтобы оказаться в пространстве Гурни. Они почти идеально совпадают глазами, взгляд Пола неумолим. Гурни говорит себе, что не может расшифровать блеск искренних эмоций, но даже сейчас его сердце жестоко смеется над его ущербной способностью к самообману. Гурни задерживает дыхание, а Пол — все еще держа его за обе руки, как будто это что угодно, только не противоречивая странность — наклоняется еще ближе, медленно преодолевая расстояние; его цель безошибочна, но удивительно нерешительна. Их носы соприкасаются, щеки Пола заметно краснеют. Гурни отворачивается в самый последний момент. Он ждал так долго, что мог поклясться, что почувствовал прикосновение губ Пола к уголку своего рта. — Я не могу, — шепчет он. — Почему нет? — в вопросе Пола сквозит неподдельное любопытство. Вместо того, чтобы опуститься на пятки, он намеренно остается в пространстве Гурни, кажется, интуитивно понимая, насколько эгоистично Гурни хочет, чтобы он был там. Неважно, что у Гурни самые лучшие намерения, он прекрасно знает, что Пол воспринимает как поощрение тот факт, что Гурни отвернулся, не оттолкнув его. С трудом Гурни заставляет себя отпустить руки Пола и упереться ладонями в край матраса по обе стороны от него. Это пустой жест, учитывая, что он все еще сильно наклоняется вперед. Он не отступил ни на миллиметр, несмотря на свои протесты. Руки Пола на мгновение неуверенно зависают в пространстве между ними, прежде чем последовать примеру — смять постельное белье прямо у бедер Гурни — не совсем соприкасаясь, но дразняще близко. Есть много причин, почему нет, но Гурни не может воспользоваться ни одной из них. Вместо этого он слышит свой хриплый голос. — Ты целовался с кем-нибудь раньше? Пол пристально вглядывается в его лицо. — Ты же знаешь, что нет. Горло Гурни сжимается, и его следующие слова звучат натянуто. — Вы должны отдать меня под трибунал. — Я не собираюсь этого делать. — В голосе Пола слышится нотка презрительного юмора. — И если ты попытаешься заявить о себе за недостойное поведение, я скажу всем, что понятия не имею, о чем ты говоришь. Тебе никто не поверит. Ты будешь унижать себя ни за что. Гурни издает почти беззвучный смешок, несмотря на внутреннее смятение. — Ты чертов двуличный чертенок. Пол широко улыбается, всего на мгновение, и это похоже на восход солнца на Каладане. Когда выражение лица сменяется чем-то более сдержанным, огонь в нем все еще остается, и Гурни не должен удивляться, услышав, как Пол спрашивает с потрясающей искренностью. — Ты хочешь поцеловать меня снова? — Мой господин… — Гурни беспомощно замолкает, не зная, как аргументировать то, чего он на самом деле хочет каждой молекулой своего тела. — Потому что я хочу, — Пол наклоняется к нему, на этот раз не пытаясь сократить дистанцию, но желая, чтобы Гурни действительно посмотрел на него. Встретил его на полпути. — Боже, Гурни, я думал об этом так много раз. Он практически утыкается носом в бороду Гурни, и сердце Гурни распахивается настежь от этой горячей мольбы. Он снова позволяет своим глазам встретиться с глазами Пола и тут же теряется в зелени. — Почему я? — непрошеный вопрос вырывается у него из груди, и он тут же жалеет, что не может взять свои слова обратно. Но уже слишком поздно. Слова уже звучат в тишине спальни, неприкаянные и слишком честные, чтобы их можно было вынести. Выражение лица Пола смягчается, и он кладет руку на сердце Гурни, скользит ею выше, чтобы невероятно нежно обхватить подбородок Гурни. — Ты знаешь почему, старик. Гурни не уверен в этом. Теперь, когда он понимает, что это такое — признает, что ему не померещилось пристальное внимание Пола, — он знает, что эта взаимная искра росла между ними в течение нескольких месяцев. Может быть, и дольше, если судить по тому, где сидит Пол, хотя Гурни старается не задерживаться на этой мысли слишком долго. Мастер он или нет, благородный наследник или нет, Пол так молод, что у Гурни холодеет в груди при мысли об этом. Восемнадцать. Достаточно постыдно, что Гурни хочет его; он не может смириться с мыслью, что Пол, возможно, питал это увлечение еще в молодости, а Гурни этого не замечал. И ничто из этого не дает ему никакого внятного объяснения тому, как Пол — великолепный, любящий, умный, решительный молодой отпрыск благородного дома — может хотеть его. Седой старый солдат, в котором больше сердца, чем здравого смысла. Человек, который не может предложить ничего, кроме преданной верности, которая уже принадлежит Полу по праву рождения. Но Пол смотрит на него так пристально, что озвучить это недоверие невозможно. Невозможно отрицать, что Пол сражается искренне. В глазах, которые держат Гурни в ловушке, нет ни капли сомнения или импульсивности. — Ты уверен в этом? — Гурни слышит свой вопрос и понимает, что это означает его собственную полную капитуляцию. В этот самый момент он скатился в невидимую пропасть. Он сдался. Он никогда больше ни в чем не откажет Полу Атрейдесу, пока они оба живы. Улыбка Пола теплая и немного дразнящая, когда он опускает руку на бедро Гурни. — До тех пор, пока ты не будешь смеяться надо мной за то, что я понятия не имею, что я делаю. Его тон — не говоря уже о том факте, что он вообще произнес эти слова, — дает понять о безоговорочном доверии к Гурни. Конечно, Гурни не будет дразнить его за неопытность. Как будто в этом когда-либо была опасность, когда неопытность Пола — единственная причина, по которой Гурни так выбит из колеи тем, на что он только что согласился. — Господи, Пол, — стонет Гурни, закрывая глаза и чувствуя, как учащенно бьется его сердце. — Извини, — бормочет Пол, и в его голосе звучит огорчение. Его большой палец успокаивающе водит взад-вперед по ноге Гурни. — Я не должен был этого говорить. Но было бы неправильно, если бы Пол оставил эту мысль при себе. Через мгновение Гурни удается открыть глаза. На прекрасном лице Пола сияет уверенность, и нет ни малейшего признака того, что он сомневается в собственных желаниях. Если Гурни собирается сделать это, ему нужно перестать все переосмысливать и поверить, что Пол скажет ему, если он зайдет слишком далеко. Гурни делает длинный вдох, затем медленно выдыхает. Он прекращает борьбу. Напряжение в его плечах ослабевает, и он тянется к Полу, кладя пальцы под его подбородок и втягивая в поцелуй, который никак нельзя принять за случайный. Пол отвечает ему бессловесным вздохом удовольствия, и этот звук зажигает в животе Гурни что-то собственническое. В воздухе разливается тепло, и Пол с жадным энтузиазмом втягивается в поцелуй — все еще целомудренный, с сомкнутыми губами. Когда вторая рука Пола ложится на ногу Гурни — вторая точка соприкосновения, чтобы раздвинуть колени и подпустить Пола еще ближе, — Гурни позволяет этому случиться. Мгновение спустя он обхватывает лицо Пола ладонями, проигрывая растущему желанию прикоснуться. В поцелуе Пола есть безмолвные вопросы, но у Гурни есть свои собственные. Он проводит языком по линии губ Пола, ожидая немедленной капитуляции. Он удивлен, когда рот Пола остается упрямо закрытым. Нет и намека на сопротивление — напротив, Пол в ответ еще сильнее прижимается к нему: одна рука скользит по бедру Гурни, другая поднимается и сжимает в кулак форменную куртку, словно Полу нужно уверить себя, что Гурни не отступит. Когда они прерываются, чтобы глотнуть воздуха, Пол тяжело дышит, а от их взгляда может загореться даже самое сырое болото на Каладане. Теперь рот Пола приоткрыт, он втягивает воздух, с благоговением глядя на Гурни. Гурни решает рискнуть, проводя большим пальцем по припухшей от поцелуя нижней губе Пола и бормоча: — На этот раз откройся для меня. А затем, без дополнительного предупреждения, он снова целует Пола. От неожиданности губы Пола приоткрылись ровно настолько, чтобы Гурни мог легко делать все, что ему заблагорассудится. Он мог бы углубить поцелуй еще сильнее, уверенный, что Полу понравится эксперимент. Но он довольствуется осторожным движением языка. Предложением большего. И ждет, понял ли Пол его посыл. Его терпение вознаграждается с поощрительной скоростью, и Пол раскрывается шире, издавая слабый звук. Он прижимается к Гурни, приветствуя первый неуверенный толчок языка. Пол дрожит почти так же сильно, как и Гурни, но между ними нет и намека на сдержанность. Они обмениваются головокружительной энергией, и Гурни восхищается этими ощущениями. Близость Пола Атрейдеса, стоящего перед ним на коленях, неистово желающего прикоснуться к нему, отвечающего на потребности Гурни своим неоспоримым голодом. Из тех немногих партнеров, которых Гурни выбирал для себя на протяжении многих лет, ни один не вызывал у него таких чувств. Иной вкус наслаждения учащает пульс Гурни, когда Пол бросается в этот новый поцелуй со всей пытливой страстью, с которой он относится к каждому открытию. Первоначальная неуклюжесть быстро проходит. Пол скользит языком рядом с языком Гурни, откликаясь на каждый тонкий призыв, подталкивание и бессловесное указание. Пол Атрейдес всегда был быстрым учеником, но у Гурни до сих пор голова идет кругом от того, как быстро он это делает. Они оба задыхаются, когда этот долгий и грязный поцелуй наконец прерывается. Они почти не отрываются друг от друга, обмениваясь воздухом при сумасшедших глубоких вдохах. — Ты в порядке? — спрашивает Гурни, и единственным ответом Пола становится тихий, дикий смех, который отскакивает от каменных стен и попадает в сердце Гурни. Глаза Пола закрыты, его лоб прижимается ко лбу Гурни с беззастенчивой нежностью, их носы соприкасаются в этой упрямой близости. Гурни не может заставить себя отступить, и поэтому он смотрит на темную линию ресниц Пола, на румянец, выступающий на смуглых скулах. Боковым зрением он едва различает улыбку, приподнимающую уголки рта Пола. Он вздрагивает, когда Пол тянется к его пиджаку, расстегивая пуговицы — Гурни застегнул их с военной точностью для своего похода по поместью, — но любой вопрос, который он может задать, поглощается очередным поцелуем. И на этот раз Пол толкает его так сильно, что Гурни чуть не опрокидывается назад. Он удерживается на одной руке, всем весом продавливая матрас позади себя, когда его смех поглощается неутомимым ртом Пола. Пол наклоняется сразу за ним, не прерывая поцелуя, и звук, который Пол издает низким горловым звуком, одновременно умоляющий и совершенно непристойный. Когда последние пуговицы пиджака покоряются упорству Пола, Гурни смещает свой вес, чтобы проворные пальцы могли откинуть материал с плеч. Застёгивающиеся рукава застревают на запястьях, и ему приходится оторваться от поцелуя — опуститься на матрас, чтобы вернуть себе утраченный центр тяжести и протащить пиджак дальше. К тому времени, как Гурни отбрасывает одежду в сторону, Пол поднимается с пола и забирается к нему на колени. — Нетерпеливый мальчишка, — ворчит Гурни, но ухмыляется и не может остановиться, даже когда Пол хватает его за загривок и снова целует. В конце концов, он отталкивает Пола осторожным касанием. — Полегче, милорд, — Гурни проводит губами по щеке Пола, удерживая его неподвижно одной рукой — Спешить некуда. Это не совсем так. Гурни скоро придется уйти. Благоразумие и долг вынуждают его быть в другом месте, как бы ему ни хотелось остаться. Но у них достаточно времени, чтобы продлить это, даже если Пол полон решимости получить от Гурни сегодня вечером нечто большее, чем поцелуи. Пол ворчит, явно не одобряя оценку Гурни, и начинает стягивать через голову свою собственную свободную рубашку. Не успел он снять ее, как потянулся за облегающей серой рубашкой Гурни. В напористой настойчивости Пола есть что-то бесконечно приятное, и Гурни удивляется желанию, которое горит в зеленых глазах, когда он наконец заканчивает стягивать ткань. Взгляд Пола скользит по обнаженной груди Гурни, и в тот же миг с его губ срывается придушенное, голодное хныканье. Его рука поднимается, словно понуждаемая к движению, и Гурни вздрагивает, когда длинные пальцы Пола начинают обводить его шрамы. Гурни только и может, что сохранять неподвижность, поскольку срочность отступает перед этим странным и благоговейным исследованием. Не то чтобы желание исчезло. Вожделение в блуждающем взгляде Пола вспыхивает ярче, чем когда-либо. Но нарастает новое напряжение, сковывающее Гурни. Его руки легли на бедра Пола, где мягкие брюки для сна спускаются ниже, а глаза виновато скользят по новой обнажившейся коже. Годы тренировок, спаррингов, драк… Ничто из этого, похоже, не коснулось стройной фигуры. Мышцы Пола остаются жилистыми и компактными, его тело представляет собой худощавое сочетание частей, не предназначенных для сражений. У него мало шрамов, и все они настолько слабые, что Гурни мог бы их не заметить, если бы не запечатлел каждое место в своей памяти. Длинная линия поперек левого бока от небольшой травмы — падение слишком быстрое, чтобы Дункан Айдахо успел полностью перенаправить лезвие. Небольшой зазубренный рисунок возле грудины, источник которого Гурни не знает, но он видел его до того, как рана зажила. Едва заметный порез на правом плече, намеренно нанесенный, когда Гурни не смог найти другого способа преподать урок, который в реальном бою означал бы смерть. За время обучения Пол Атрейдес не раз истекал кровью, но остались именно эти шрамы. Когда пальцы, обводящие кожу Гурни, замирают, он возвращает внимание к лицу Пола. В ищущем взгляде Пола — открытая тоска. Гурни сглатывает внезапный комок сложных эмоций. В одно мгновение он осознает собственное физическое возбуждение и жар тела Пола, лежащего на нем. Ноги Пола плотно прижимаются к бедрам Гурни, и он гадает, заметил ли Пол, что он тверд, чувствует ли Пол его возбуждение, прижимающееся к нему. — Я хотел попросить тебя об этом, — тихо признается Пол. — Но я не знал, как. Я никогда не думал, что ты мне позволишь. Боже, Гурни… В голосе Пола слышится что-то слишком близкое к поклонению, и Гурни не может этого вынести. Он не может сидеть здесь под благоговейными взглядами своего молодого хозяина и принимать то, что им не только восхищаются, но и лелеют. Это кажется слишком невозможным, чтобы принять это за правду, и он рассыпается под неожиданным грузом такого отношения. Гурни прерывает внезапный вихрь движений, поднимая Пола и опрокидывая его на спину. Пол испуганно начинает: «Что за…» Но не сопротивляется, все его тело становится податливым, когда Гурни овладевает им с тщательно отрегулированной силой. Потребовалось совсем немного маневров, чтобы быстро, как один миг, уложить Пола на кровать под собой, темные кудри раскидались по чрезмерному количеству подушек. В течение нескольких напряженных ударов сердца Гурни может только смотреть, опершись на одно предплечье, замерев в этот момент вне времени. Он ловит себя на том, что пытается запомнить каждую деталь лица Пола — приоткрытые губы, кожу, раскрасневшуюся от лихорадочного жара, зеленые радужки, едва различимые вокруг расширенных зрачков, — и чувствует жуткую уверенность, что Пол делает с ним то же самое. Пламя разгорается вновь, и Гурни позволяет себе податься вперед, его руки по-хозяйски скользят по телу Пола. Настала очередь Гурни быть напористым и требовательным, а поцелуй, на который он претендует, граничит с грубостью. Он стонет в рот Пола, когда длинные ноги обхватывают его талию, и ох, теперь его голова кружится от трения возбуждения Пола о его собственное. Или, может быть, от восторженного скольжения языка Пола — или от того, как удивительно сильные руки обхватывают его — или от прикосновения твердой ладони между лопатками. Темные волосы невероятно мягко скользят сквозь пальцы Гурни, когда он, направляя угол поцелуя, прижимает Пола именно туда, куда нужно. Они движутся вместе с нарастающей интенсивностью, задыхаясь и взлетая все выше. Этот танец между ними должен быть неловким и неуклюжим, но каждый толчок и стон пронизан невозможным желанием. — Гурни, — задыхается Пол, зарываясь в шею Гурни. Движения руки Пола — вниз, в пространство между их телами — достаточно, чтобы на мгновение Гурни застыл на месте. Учитывая неопытность Пола, он не ожидал, что его попросят о чем-то более сложном, чем это небрежное трение. Теперь того факта, что пальцы Пола добрались до его ширинки, задержавшись там в немом вопросе, — достаточно, чтобы застать Гурни врасплох. С тихим стоном он приподнимается на локте, вглядываясь в раскрасневшееся лицо Пола. — Ты уверен? — Гурни откидывает вес назад, слегка приподнимая бедра. Давая себе свободу действий, если это действительно то, чего жаждет Пол. — Да. Я хочу. А еще я хочу… — вместо того, чтобы закончить словами, Пол берет свободную руку Гурни и опускает ее все ниже и ниже между их телами. Он заводит ее под мягкую ткань спальных штанов Пола и крепко сжимает раскрытую ладонь Гурни между своих ног. Гурни резко вдыхает, наклоняя голову вперед, чтобы коснуться лбом лба Пола. Хватка Пола ослабевает, и в его голосе проскальзывают неуверенные нотки. — Это… нормально? Гурни издает хриплый смешок, недоверчивый и потерянный, неспособный притвориться незаинтересованным в том, что предлагает Пол. Он отвечает без слов, держа руку точно там, куда ее положил Пол. Он запястьем отодвигает свободный пояс в сторону, достаточно далеко, чтобы Пол оказался на открытом воздухе. Его глаза открыты, но Гурни никак не может убедить себя посмотреть на то, что он делает. Он не может оторваться от неизбежного зрительного контакта, даже когда делает круговое движение и первый пробный взмах. Пол почти сползает с кровати, из него вырывается рваное ругательство, когда он возвращает внимание к ширинке Гурни. Нетерпение возвращается, и вскоре они снова двигаются вместе. Только без поцелуев. Пол издает потрясенные, задыхающиеся тихие звуки, уткнувшись в большое плечо Гурни. Они вместе тяжело дышат и вздрагивают, и Гурни удивляется наслаждению, захлестывающему его чувства. Пропасть обрушивается на него слишком внезапно, чтобы ее можно было избежать, но у него нет желания сопротивляться. Он кончает с рычанием, припав губами к шее Пола, едва сдерживаясь от желания укусить и оставить метку на уязвимой коже. Мгновением позже Пол переходит за грань, и Гурни приходит в голову сюрреалистическая мысль, что Пол сдерживался и ждал его. Он превосходит Гурни в упрямстве, и неважно, что Гурни — опытный старик по сравнению с молодостью и неопытностью Пола. Гурни следовало бы знать, что не стоит недооценивать Атрейдесов. Очевидно, даже в этом. Долгие, ошеломляющие минуты они держат друг друга, не отрываясь. Они не отодвигаются друг от друга. Полу, должно быть, не по себе, когда на него вдруг наваливается весь изможденный вес тела Гурни, но в данный момент это не имеет значения. Гурни бессилен что-либо сделать, кроме как лежать здесь, задыхаясь в тишине, дрожа от ответного теплого дыхания Пола над его челюстью. Когда Гурни наконец отстраняется, Пол приподнимается ровно настолько, чтобы последовать за ним — поймать его губы в ленивом поцелуе — и снова опустить Гурни вниз. В конце концов, после того как они нехотя расстаются, чтобы привести себя в порядок — после того как Гурни одевается, а Пол надевает свежие пижамные штаны, — они вместе садятся у изголовья кровати, в нелепом гнезде подушек Пола. Голая спина Пола лихорадочно горит под ладонью Гурни; он сонно прижимается к его груди, глубоко дыша. Гурни подозревает, что его юный лорд уже заснул в объятиях, и перед ним встает вопрос: разбудить его или попытаться улизнуть, когда наступит подходящий момент. Он настолько уверен в своем выводе, что удивляется, когда Пол с нерешительной мягкостью признается: — Я не ненавижу пустыню. Само по себе это заявление не является неожиданностью. Гурни всегда внимательно наблюдал за Полом Атрейдесом. Он видел, как тот искренне скорбит, прощаясь с Каладаном. Но он также был рядом и видел, как Пол очарован этим новым миром. Бесконечные пески, жестокое небо, сложные люди. — Нет? — бормочет Гурни, вместо того, чтобы высказать какое-либо из этих замечаний вслух. — Может, мне стоит. Особенно после сегодняшнего, когда нас обоих чуть не убили. — Это была не твоя вина. Теперь Гурни еще более уверен. Лето ни в коем случае не следовало брать Пола с собой на поля специй. Но тогда откуда он мог знать? Как кто-либо из них мог осознать последствия, которые за этим последуют? Пол издает нечленораздельный звук вместо того, чтобы признать правоту. — То, как все говорят об Арракисе… Я знаю, что должен презирать это место. Но это не так. Здесь я чувствую себя как дома. Как будто это то, чего я ждал всю свою жизнь. — Ты видишь здесь реальное будущее? — спрашивает Гурни, не уверенный, на что он надеется. — Мое сердце верит, — тихо говорит Пол. — Но мое видение не столь ясное. Есть опасность. Я могу сказать, что она близко, но я не вижу её, и это пугает меня. Гурни прикусывает язык, потому что расспросы Пола о его видениях не помогут. Опасность не уменьшится, путь не станет яснее. Они и так проявляют осторожность, разрабатывают так много планов и мер предосторожности. Больше всего на свете Гурни ненавидит то, что ему все еще кажется, что этого недостаточно. Он сделал бы почти все, чтобы защитить этот Дом. А что касается Пола Атрейдеса, Гурни сомневается, что есть такая мрачная задача, от которой он отказался бы, если это означает обеспечение безопасности этого невозможного молодого человека. Словно почувствовав его колебания, Пол прижимается лбом к подбородку Гурни и спрашивает. — Как долго ты можешь оставаться здесь? По его тону ясно, что он хотел бы, чтобы ответ был на всю ночь, но он не будет просить о том, чего, как он знает, у него не может быть. — Ненадолго, — Гурни хотел бы дать Полу то, чего он хочет. Но катастрофа, которая разразится, если их обнаружат вместе, — это только один аспект долга Гурни перед службой. — Я сегодня на смене. Мне нужно вернуться в казармы к своим людям. Сейчас он должен быть там, но кратковременное отсутствие не привлечет особого внимания, у Гурни сегодня были более важные приоритеты. Он вернется к своей койке и балисету. Он будет спать. А завтра Гурни придумает, как смотреть в глаза своему герцогу после того, через что он переступил сегодня ночью. Когда он, наконец, уходит — и из постели Пола, и из его покоев — это происходит с неоспоримым чувством, что он оставляет незаконченное дело позади себя. Они так и не поговорили об этом, не пришли к какому-то определенному пониманию, а Гурни никогда не терпел неопределенности. У него едва не случается сердечный приступ, когда он проходит мимо доктора Юэ в коридоре. Тот несет небольшой деревянный поднос со стаканом воды и двигается с грациозной легкостью человека, совершающего свой обычный обход. Но Юэ не окликает его. Он просто кивает Гурни в знак признательности, и если этот жест выглядит несколько натянутым, то это неудивительно. Может, Гурни и доверенный солдат с беспрецедентным доступом к королевской семье, но в этом крыле у него нет никаких законных дел. Его мысли снова обращаются к Полу. К беспокойному хождению взад-вперед, которое начнется, как только Гурни покинет комнату, если он вообще знает своего юного ученика. Но прямо сейчас он ничего не может сделать, чтобы успокоить тревожную энергию Пола. Какие бы вопросы ни остались без ответов, они откладываются до утра. Завтра будет достаточно времени, чтобы разобраться в том беспорядке, который Гурни устроил сегодня.