Останься со мной

— Встревать не следует тебе. Не тебе решать тут. Оби-Ван замедлил свой шаг, прикрыл глаза. Когда-то давно — в другой будто жизни — он бы прислушался к этим словам. Когда-то давно так оно и вышло. Слова, разумеется, прозвучали другие, но смысл и сейчас был всё тот же, что и тем злосчастным днём: бросить Анакина. — На этот раз подчиниться я не смогу, магистр, — прошептал Оби-Ван. Он открыл глаза и, не дрогнув, встретился с Йодой взглядом. — Однажды я уже отвернулся от Анакина и с той самой секунды об этом жалел. Снова я эту ошибку не совершу. Выражение лица у Йоды ничуть не изменилось. Но волны неодобрения и обречённости шли от него всё равно. — Остановить тебя не смогу я, — сказал он, и уши его поникли. Оби-Ван слегка улыбнулся краешком рта. Счастливой эту улыбку он не назвал бы. — Нет, — тихо, но решительно произнёс он. — Не сможете. ***** В конечном итоге Анакин перестал цепляться за жизнь с удивительной лёгкостью. И непонятно, что её вызвало: вряд ли его сознательное решение, скорее успокаивающее присутствие сына и льющаяся из него чистая, беззаветная и простая любовь — любовь к нему, вопреки всему, что Анакин сотворил, с галактикой в целом и с Люком в частности. Отпускать Анакину… всегда было тяжело. Отпускать свои страхи и гнев, которые казались неотъемлемой частью его самого, частью любви. Особенно любви. К матери. К Падме. К Асоке. К Оби-Вану. Любви не беззаветной, не свободной от страха утраты. От сомнений и ревности. Любви, похожей скорее на стальную цепь, чем на ласковое объятие. Его любовь — хоть он и держался за неё изо всех сил — сберечь не удалось. Удалось только разрушить. После… Мустафара и возрождения в огне оба эти чувства: и страх, и любовь стали ему чужды. Остались лишь ненависть, и ярость, и почти удушающее одиночество, которое изъедало самую сердцевину его существа, медленно превращая в пустую оболочку. Возможно, поэтому он хватался за Палпатина, даже после того, как увидел его истинную сущность: чёрную дыру злобы и вероломства. Желающую только больше власти. Теперь он больше не один. Пусть его жизнь стремительно приближалась к концу, Анакин наконец-то — наконец-то! — почувствовал, как тепло любви просачивается в части его души, которые он давно считал омертвелыми. Посмотрев на сына в последний раз, Анакин ощутил, что по-настоящему улыбается. Он и забыл, каково это — улыбаться, когда маска скрыла его лицо в первый раз. Он много чего забыл. Чего уже никогда не вернуть. Но он вернул себе сына. И часть себя, которую утратил давным-давно. По-прежнему улыбаясь, Анакин смежил веки и перестал цепляться за жизнь. ****** Он открыл глаза и снова увидел привычную картину: искажённое мукой лицо Оби-Вана. Почувствовал, как гравий проскальзывает сквозь пальцы, пока сам он тщетно пытается уползти от обжигающего пламени позади. Ощутил, как в венах полыхают предательство и ярость, ненависть и страх. Он знал, что последует потом. Огонь и боль, ужаснее которой он ещё не испытывал. Всё это было неправильно. Анакин в этом не сомневался. Ведь это он уже пережил. Сгорал в этом пламени, рыдал и выл, только лишь затем, чтобы родиться заново. Он же умер. Совершенно точно. Жизнь выскользнула у него из рук. Он ей это позволил. С радостью даже — с последним чувством, которое ему полагалось испытать. Ему полагалось наконец-то отдохнуть. А не попасть снова на Мустафар, беспомощно глядя, как один из самых важных людей в его жизни предаёт его, оставляя сгорать заживо. Грудь Анакина затопила волна гнева и ослепляющей ненависти, безжалостной в своём стремлении уничтожить. Он открыл было рот, готовый исторгнуть терзающие горло ядовитые слова, как вдруг осёкся, когда сцена перед ним — такая знакомая, так часто вспоминаемая и в сновидениях, и наяву — неизъяснимо изменилась. Оби-Ван сделал шаг. Но не к предательству. Наоборот, он приблизился, спотыкаясь и соскальзывая, и упал возле распростёртого Анакина на колени, но уже без муки, обречённости и отчаяния на лице. Их сменили настойчивость и… что-то ещё. Чувство, похожее на только что виденное у Люка. Но не столь чистое и простое. Даже в самые лучшие времена связь между ними — любовь их друг к другу (а это точно была любовь, Анакин слышал признание Оби-Вана, когда оно больше не имело значения, когда ему было уже наплевать) — была запятнана секретами и ложью, пропиталась горечью и стала невозможной из-за обетов перед Орденом. Во всяком случае, из-за того, как они предпочли истолковать эти обеты. — Возьми меня за руку, Анакин, — слова прозвучали и приказом и просьбой. — Позволь помочь тебе. Анакин смотрел на протянутую ладонь, и его раздирали противоречивые порывы. Хотелось протянуть руку в ответ и обхватить подрагивающие пальцы. А ещё хотелось сдавить руку напротив металлическими пальцами, пока от неё не останется только месиво из костей и разорванной плоти. Оби-Вана он любил. Но ненавидел дольше. Пусть даже ненависть эта произрастала из любви. Любви искажённой и исковерканной, почерневшей и обгоревшей, как и тело Анакина, и сама его душа. — Прошу тебя, Анакин, — прошептал Оби-Ван, и в голос его закралась нотка отчаяния. — Прошу, не заставляй пройти через это снова. Перед мысленным взором Анакина мелькнуло лицо Люка. Лицо, преисполненное любви и принятия. Преисполненное надежды. Все эти чувства отражались сейчас — пусть и затенённые скорбью и виной — в глазах Оби-Вана. Когда языки пламени лизнули его кожу, Анакин поймал Оби-Вана за руку. И мир вокруг него вспыхнул сверхновой. ***** Анакин прерывисто вздохнул, в несколько притуплённом замешательстве глядя на собственные руки. Из плоти и крови. Он больше не был искалеченным куском обгоревшей плоти, жизнь в котором поддерживалась технологиями и пылающей преисподней его гнева и ненависти. Он вновь стал целым. И он был уже не на Мустафаре. Нет. На Мустафаре не было их обоих. Оби-Ван перенёсся вместе с ним. Анакин ещё острее, чем прежде, чувствовал его присутствие. Спокойное, светлое, успокаивающее. Совсем как тогда, много лет назад. Анакин тяжело сглотнул, с усилием оторвал взгляд от своих рук. Надо бы выяснить, где именно они с Оби-Ваном находятся. И не отвлекаться на привычную потребность, которая вновь начала распускаться в груди. Место, в котором они очутились, казалось просторной и пустой комнатой. Хорошо освещённой, хотя и без окон, зато с двумя массивными дверями напротив друг друга. Анакин глубоко вздохнул и малой частью своего сознания едва не впал в эйфорию от того, насколько хорошо было снова дышать самостоятельно. По большей же части его волновало то обстоятельство, что он дышит вообще. Он же умер. Это несомненно. Но он всё равно остался собой. Со всеми чувствами. Воспоминаниями. Желаниями. — Где мы? — хрипло спросил он, и звук собственного голоса показался незнакомым даже ему самому. За долгие годы Анакин отвык и от него. У Оби-Вана слегка приподнялся уголок губ. — Ты ведь и сам знаешь ответ. Анакин сузил глаза. — Я не в настроении снова выслушивать твои снисходительные замечания. Я и падаваном их не терпел. А уж сейчас не стану тем более. — Я вовсе не отказываю тебе в уме, — мягко ответил Оби-Ван. — Но я знаю и то, как сильно ты любишь перечить, когда захочешь. — Помедлив, он развёл руки в стороны, и глаза его весело заблестели. — Считай, что ты в неком проходе между физическим миром и Силой. Примерно об этом Анакин думал и сам. Но решил не гадать, к чему может привести это осознание. Или дать ему отразиться у него на лице. Вместо этого он решил обратить внимание на другое. На то, что резало глаз своей неуместностью. Он хмуро обвёл Оби-Вана рукой. — Почему ты сейчас выглядишь вот так? Как в последнюю встречу. Когда Анакин… сокрушил его. Оби-Ван и сейчас предстал старым и измождённым, преждевременно состарившимся в суровом климате Татуина. Да и то, что случилось до его добровольного изгнания, не могло не сказаться тоже. Оби-Ван невозмутимо пожал плечами. — Потому что я такой и есть. — Он склонил голову набок, поймал взгляд Анакина своим. — Тебя беспокоит, как я выгляжу? Причин для беспокойства не должно было быть. Но они были. Глядя на Оби-Вана каждый раз, Анакин видел, как лазер клинка проходит сквозь него. Оставляя лишь меч да старый плащ. Анакин по-прежнему чувствовал горечь в горле. И ужасную, невыносимую боль, рвущую на части то, что осталось от его израненного сердца. Но и победу над Оби-Ваном омрачило воспоминание о его прощальной улыбке и предостерегающих словах. И собственная неспособность отпустить Оби-Вана даже после смерти. Прежде Анакин этого не понимал — не хотел понимать — но всякий раз сталкиваясь с Люком, он искал в том следы слов и учений бывшего учителя. Ради чего, кто знает. Даже сейчас, когда гнев и ненависть его больше не ослепляли, Анакин не сказал бы наверняка, почему искал в Люке Оби-Вана, а не Падме. Не то чтобы он собирался делиться этими досадными истинами с Оби-Ваном. — Почему я здесь? — спросил Анакин вместо этого. Губы Оби-Вана дрогнули в понимающей улыбке, но, как ни странно, он не воспользовался лазейкой, которую ему оставил Анакин. Редкое явление. Вопреки своему внешнему спокойствию, Оби-Ван иногда проявлял беспощадность. Беспощадность нечастую, но отнюдь не менее опасную. Недооценивать его не стоило, последствия могли привести к катастрофе. Уж кому, как не Анакину, это знать. — Потому что ты взял меня за руку, — ответил Оби-Ван, и глаза его лучились весельем. Анакин отвёл на мгновение взгляд, сражаясь с волной подступающих воспоминаний, которые грозили его затопить. Вспомнился смех, разделённый на двоих, и пальцы, зарывающиеся ему в волосы. Тепло и уют, найденные в общих палатках на войне. Чужое присутствие в голове, ровное и успокаивающее. Счастливые ли это были воспоминания? Теперь уже и не скажешь. Счастье казалось чем-то чужеродным. Сказочкой для наивных глупцов, которые верили, что в жизни есть что-то помимо боли, страданий и одиночества. Нет. Неправда. Счастье существовало. Анакин только что его ощутил. За мгновения до смерти, глядя сыну в лицо, когда красные линзы больше не искажали его видение мира. — И зачем ты протянул мне руку? — почти невольно вырвалось у Анакина. Слова, окантованные мириадами разных чувств, спутанных друг с другом, и каждое из них рвало сердце на части — сердце, которое не должно было больше биться. Не должно было больше болеть. Почему сейчас? Почему не тогда? Анакин — Вейдер — годами думал о той минуте, когда Оби-Ван отвернулся от него и ушёл, бросив умирать ужасающе мучительной смертью, пока пламя сжирало его кожу и плоть. Пока ненависть разъедала каждую частицу его существа, поглощая все до единой искры света, которые ещё освещали его душу. Но в какой-то момент — теперь-то уж можно это признать — быстрее молнии мелькнула мысль, не попросить ли Оби-Вана о помощи. О спасении. Как бы тогда поступил Оби-Ван? Отвернулся бы? Или остался бы глух к его мольбам? Ответ ему требовался… не так уж и сильно. — Мне хотелось тебя увидеть, Анакин, — ответил Оби-Ван так тихо, что ещё немного, и тон вышел бы нежным. — Я соскучился. Внутри двумя змейками свернулись гнев и тоска и стиснули грудь так, что стало трудно дышать, хотя все проблемы с дыханием остались у Анакина в прошлом. Он снова впился взглядом в Оби-Вана и стиснул руки в кулаки. — Я командовал атакой на Храм. Убивал и истязал джедаев. Убил тебя, — почти шёпотом произнёс он, подходя вплотную. — На мне несметное количество смертей. Боль и страдания тех, кого ты назвал бы невинными. Оби-Ван спокойно следил за его приближением, ни на секунду не отводя глаз, которые остались единственной знакомой чертой у него на лице. — Ты искалечил меня и оставил сгорать заживо. Забрал моих детей и прятал их долгие годы, — продолжил Анакин, и голос его сочился ядом. Умер он или нет, остался ли Анакином или Вейдером, гнев ещё жил в нём. И, быть может, будет тлеть в нём всегда. — И всё же ты заявляешь, что соскучился. Лгал ты всегда отменно, Оби-Ван. Но без причины, без высшей цели — никогда. Губы Оби-Вана на мгновение тронула слабая улыбка. Отнюдь не счастливая. Анакин едва не отступил на шаг от бремени печали, которая пропитала сам воздух вокруг Оби-Вана. Но не сдвинулся с места, парализованный пристальным взглядом бывшего учителя. — Ты не сказал ни слова неправды, но полной картиной это не назовёшь. Анакин стиснул зубы, в груди его заворочалась некая острая боль. — И какова же полная картина, Оби-Ван? «Не всё ли равно теперь?» — В двенадцать лет ты сломал правую руку, потому что хотел подарить мне редкое растение, растущее только в горах Ио. Выиграл нелегальную гонку и потратил большую часть выигрыша на экзотический сорт чая, который мне не особенно понравился. Анакин растерянно моргнул, сглатывая горечь в горле. Он уже и забыл об этом. А теперь вдруг вспомнил: с каким предвкушением он вынашивал эти планы, как гордился и радовался, когда всё же добился от учителя осторожной, но настоящей улыбки. Тогда Оби-Ван был для Анакина центром вселенной, самым важным человеком в его жизни. Мать жила далеко, а Падме оставалась недостижимой мечтой. Оби-Ван же, напротив, был при нём неотлучно и стал для Анакина всем. Нежное прикосновение пальцев к щеке вернуло Анакина обратно в реальность, и мёртвое сердце его бешено заколотилось. — Ты был моей гордостью, Анакин. Важнейшей частью моей жизни, — произнёс Оби-Ван, прослеживая линию его подбородка большим пальцем. Анакин не сумел с собой совладать: подался навстречу тёплому прикосновению. — Я любил тебя и тогда и люблю до сих пор. Анакин закаменел, и проникнутый мукой крик Оби-Вана из давнего воспоминания громко отдался эхом у него в сознании. «Ты был мне братом, Анакин. Я любил тебя». Страстно желаемое годами признание, полученное слишком поздно. И в прошедшем времени. Прощальные слова, сказанные, пока Анакин исступлённо кричал, выплёскивая свою боль, ненависть и ярость. Анакин считал Падме любовью всей своей жизни, но часть его сердца принадлежала только Оби-Вану. Любовь невозможная, нелепая, слепая, волю которой он никогда не давал. Ну, почти. За исключением одного единственного раза. Одного необдуманного поцелуя, рождённого в равной степени из отчаяния и облегчения. Желания удостовериться в том, что они оба выжили, когда кровь Оби-Вана ещё оставалась на дрожащих пальцах Анакина. На неловкий горячечный поцелуй Оби-Ван не ответил. И даже ни разу его не упомянул. И Анакин, уже женатый на Падме и пристыженный собственным порывом донельзя, с радостью позволил тому кануть в небытие, скрыться под грузом прошедшего времени — порыву ни разу не упомянутому, но до конца так и не забытому. А теперь, в этом невозможном месте, пока слова Оби-Вана ещё звучат в воздухе между ними, хотелось узнать правду. Хотелось отчаянно. Но сперва. — Можешь сменить свою внешность? Оби-Ван нахмурился, убрал руку с его лица. — Могу, — ответил он, внимательно глядя на Анакина. — Тебе этого хочется? — Да, — выдавил Анакин сквозь ком в горле, и у него сбилось дыхание. Ну не забавно ли: ему всё ещё почти верилось в то, что он жив. Уж гораздо живее, чем когда-либо в том ненавистном костюме. Оби-Ван по-прежнему хранил молчание. Не двигался. Смотрел непроницаемым взглядом. Анакин почти ощущал на языке собственную отчаянную тоску, медленно закипающую в воздухе между ними. — Оби-Ван, — услышал Анакин собственный шёпот. Не совсем мольба, но и далеко не приказ. Оби-Ван вздохнул, смежил веки. Анакин завороженно смотрел, как меняется бывший учитель: как с лица исчезает отпечаток прожитых лет, улетучиваются морщины и седина. И вот так запросто, между двух ударов сердца Оби-Ван вернулся. Его Оби-Ван. А не состарившийся, побитый жизнью незнакомец, который дал Вейдеру себя сразить. — Так лучше? — подняв бровь, спросил Оби-Ван. Хотелось рассмеяться и выругаться. Ударить Оби-Вана и обнять его. Молить о прощении и требовать извинений. Но выбрал он лишь короткое: — Да, учитель. У того дёрнулся уголок рта, сложился в печальную полуулыбку. — Я тебе не учитель уже много лет. И по многим причинам. Одна из которых — твой собственный выбор. Анакин ощутил, как внутри шевельнулся стыд. Быстро сменившийся тем, что он не испытывал уже очень давно: желанием пойти наперекор. — Тогда зачем ты пришёл за мной сегодня? Мог бы и оставить. Я уже был готов слиться с Силой. Оби-Ван кивком указал на двери позади Анакина. — Ещё не поздно. Только и нужно, что войти в эти двери. Анакин нахмурился. Он обернулся через плечо, снова взглянул на Оби-Вана. — Вот так запросто? Оби-Ван кивнул. — Ни ловушки. Ни испытаний. Нужно только выбрать. Тебе выбрать, Анакин. — И между чем же я выбираю? — Слиться с Силой или остаться, полностью осознавая себя, — серьёзно ответил Оби-Ван. А потом помедлил, и взгляд его посуровел. — Но активно вмешиваться в дела живых ты не сможешь. Анакин выразительно посмотрел на него. — И это, по-твоему, сила, которую я и представить себе не могу? Пассивно наблюдать за физическим миром? Не особенно заманчивая перспектива. Оби-Ван оставил подначку без внимания, уголки его губ тронула слабая улыбка. Наполовину жалостливая, наполовину сочувствующая. Анакин снова стиснул зубы. — Зависит от того, как на это посмотреть, — мягко ответил Оби-Ван и обошёл Анакина. — И как сильно ты ценишь возможность и дальше общаться с сыном. Анакин закрыл глаза. Он и страшился этой возможности, и страстно желал её не упустить. Побыть отцом он не успел. В основном, из-за собственных действий. Но не только. Вмешательство Оби-Вана определённо сыграло свою роль. А теперь ему дали второй шанс. Шанс остаться частью жизни сына. Шанс познакомиться с дочерью. Иметь семью. Оставить Вейдера навсегда, окончательно и бесповоротно. — А как же ты? — спросил Анакин через плечо. — Тоже останешься? Оби-Ван не ответил, мысли его и чувства скрывали толстые щиты. Анакин развернулся, безуспешно стараясь не обращать внимания на то, как неровно забилось сердце, когда он увидел Оби-Вана перед дверьми, ведущими к слиянию с Силой. Так сильно хотелось подойти и оттащить его от этих дверей, заставить остаться, что Анакин еле сдержал себя. — Мне больше незачем здесь оставаться, — с бесконечной усталостью отозвался Оби-Ван. — Я сделал всё, что в моих силах. Которых больше нет. — А как же я? — выдавил Анакин сквозь стиснутые зубы, и сердце по-прежнему с перебоями стучало у него в груди. — Неужели просто бросишь меня и всё? После всего? — Я тебе больше не нужен, Анакин, — тихо, но твёрдо произнёс Оби-Ван. — И не был нужен уже очень давно. Анакин сделал к нему два шага, прежде чем сумел себя остановить. — Нет, нужен. И сейчас, и всегда. Я же… люблю тебя, эгоистичный ты ублюдок. У Оби-Вана округлились глаза, но сузились в следующую же секунду. — Это я-то эгоист? — с тихой угрозой в голосе произнёс он и приблизился к Анакину на шаг. — Ты ради своих треклятых интересов галактику спалил дотла, но эгоистом смеешь называть меня. Анакин резко втянул в себя воздух, все тело его завибрировало от совокупной силы гнева и леденящего кровь ужаса. — Не надо было тащить меня сюда, если с самого начала собирался опять бросить. Оби-Ван резко выдохнул. — Я тебя никуда не тащил. А просто предложил выбрать. Не больше и не меньше. Анакин и не понял, как пришёл в движение. Как схватил Оби-Вана и крепко его сжал. Вот только именно так он и поступил. — А что если мой выбор включает и тебя? — хрипло сказал Анакин, невзирая на предостережение, явно читаемое в крепко стиснутых зубах Оби-Вана и напряжённой линии его плеч. — Говоришь, что любишь. Так докажи. Останься сейчас. Останься со мной. Оби-Ван долго ничего не отвечал. А потом он протяжно вздохнул, и плечи его слегка опустились. — Ты меня даже ещё не простил за то, что случилось на Мустафаре. Не до конца. — Когда Анакин хотел было возразить, Оби-Ван заставил его замолчать, положив два пальца ему на губы. — И не пытайся это отрицать. Мы оба знаем, что я говорю правду. Анакин мимолëтным поцелуем коснулся его пальцев, и сердце замерло у него в груди от проблеска желания, тенью мелькнувшего в лице Оби-Вана за мгновение до того, как тот убрал пальцы. — Тогда дай мне восстановить то, что я разорвал. Дай нам обоим шанс всё исправить, — взмолился Анакин, касаясь лба Оби-Вана своим, прижимаясь теснее. — Останься. Не бросай меня, Оби-Ван. — Анакин, — вздохнул Оби-Ван, но отстраниться не попытался. Анакин взял его лицо в ладони, почти опьянëнный надеждой, заструившейся в венах. — Скажи, что останешься, — не то мольбу, не то приказ произнёс Анакин, быстро целуя Оби-Вана в щëку. — Прошу тебя. Я без тебя не смогу. «Я без тебя не хочу». Прошло мгновение. Потом ещё одно. И ещё. Пока Оби-Ван наконец не задвигался, не обхватил его несмело за плечи. — Я останусь, — услышал Анакин. — Пока я тебе нужен. Он улыбнулся, целуя Оби-Вана в уголок губ. — Значит, навсегда.