Истерика понарошку

      Очередная неспокойная ночь в аду была таковой и в башне «V», где, казалось, вообще никогда не гас свет. В личных покоях Валентино то и дело раздавался звон разбитого стекла, какой-то треск, глухие удары предметов разной плотности о стену, вот, какая-то очередная, наверняка неимоверно дорогая, ваза полетела в угол и разлетелась вдребезги, пока вслед ей летели испанские ругательства, которые, на самом деле, почти никто из персонала — или даже другие Ви, — не понимал.       — Perra! Cabron, hijo de la puta!       Мотылёк, что входит в состав трёх сильнейших грешников «V», снова не находил себе места в собственных покоях, что было далеко не в первый раз, ведь любая мелочь могла вывести истеричного Оверлорда из себя. Что же случилось на этот раз? Причину Вокс услышал ещё в коридоре, не доходя до расписной двери с инкрустированными в неё украшениями, по обе стороны которой стояли две миловидных прислужницы, которых, благо, их хозяин никогда не трогал. Даже приглушённый дверью, истеричный голос отскакивал эхом от стен коридора, вызывая раздражение у основателя VoxTech, будто каждое слово физически било его по голове, рискуя разбить экран к херам собачьим.       — Lo que es un bastardo! Maldito condón!       Пусть Вокс ни слова не понимал, было очевидно, что они там далеко не самые приличные. Что же случилось? Да хер его разбери: то ли кто-то пролил на мех на шее королевы драмы кофе, то ли он сломал каблук на новых высоких сапожках, то ли эти самые сапожки — новенькие, сделанные на заказ — остались без внимания на собрании Оверлордов… Гадать можно было долго, а итог один: истеричный мотылёк без разбору громил собственную комнату, параллельно выдыхая ярко розовый дым, образуя вокруг себя приторно сладкое облако.       — О, Люцифер, дай мне сил, — обречённо вздыхает Вокс, бросая взгляд на дверь, ведущую в самый эпицентр разгрома. Знает, что если не он успокоит разъярённого мотылька, то никто и в помине не сможет.       По мере приближения к злосчастной двери Вокс слушал не утихающую ни на минуту разносортную испанскую ругань. У Валентино это особая фишка. Только вот не ясно, с чем связанная, но, если быть честным, Вокса это не волновало от слова «совсем». У каждого упыря в этом месте свои тараканы в голове. Станешь разбирать — крыша съедет во второй раз.       Вокс не утруждает себя абсолютно ненужной вежливостью, приоткрывая дверь самостоятельно, без какого-либо стука, не дожидаясь даже, пока две горничных откроют её. Стоит ему заглянуть, как рядом в стену прилетает очередная хрупка безделушка, едва не царапая осколками экран. Он переводит взгляд с кучки теперь уже мусора, оставшегося от гранёного бокала, на истерящего в центре комнаты Валентино, понимая из его речи только пресловутое cabron— одно из немногих слов, что он смог запомнить на кратком экскурсе испанской матершины от Валентино.       Замахиваясь очередной вазой (боже, откуда их столько?), мотылёк готовится швырнуть её прямо в панорамное окно. Однако чужие руки с силой сжимают плечи, поворачивая назад, вынуждая остановиться.       — Какого чёрта, Вал?! — голос Вокса искажается, а дисплей на мгновение покрывается помехами. — Энджел опять не отвечает на твои звонки? Потому что я просто не могу, блять, понять, что ещё могло заставить тебя сотворить этот кромешный пиздец!       Мотылёк моргнул озадаченно перед тем, как медленно опустить занесённую над головой руку, ваза из которой едва не присоединилась к своим собратьям. Свет экрана телевизора приятно манил к себе даже через защитные розовые очки-сердечки, чёрт бы побрал ту часть его психики, которая отвечает за инстинкты и повадки мотылька.       Однако секунду погодя замешательство сменилось хмурым выражением и Вал не без усилия отстранился, пару раз цокнув каблуками, делая шаги назад, и выпрямился, отряхнув одной из свободных рук противоположное ей плечо, где только что была рука Вокса, будто это касание могло запачкать его пальто (читать как «прекрасные идеальные крылья»), а затем небрежно бросил вазу себе за плечо — та чудом не разбилась, упав на мягкий ковёр, однако всё же треснула.       — Что могло? Что могло?! Да всё, блять, и сразу, pendejo, no me jodas! Vete al diablo! Besa mi culo!       Одно изящное движение — и вот пальто развернулось в крылья, а тонкие пальцы выудили откуда-то из внутреннего кармана укороченной бордовой рубашки, что спереди соединялась подвязками и едва прикрывала тело, винтажный мундштук, пока параллельно с этим другая свободная рука потянулась в карман коротких тёмных шорт, чтобы достать такую же винтажную зажигалку с резными узорами. Вал часто выкуривал куда больше сигарет в неосознанной попытке успокоиться, и, кажется, это принесло последствия именно сейчас — очень не вовремя, ведь вскоре зажигалка в порыве ярости и раздражения с громким стуком встретила паркет прямо у ног Вокса, чудом не разлетевшись вдребезги, пока мундштук остался зажат между изящными пальцами одной из рук нижней пары конечностей. Не дала искру — видать, огниво уже всё, «отработало норму и даже выше», как иногда и говорил сам Валентино в контексте своих подчинённых.       — Mierda! Не день, а какой-то пиздец!       Предвкушая начало череды истеричных жалоб, Вокс флегматично посмотрел на бедную зажигалку, однако взгляд неосознанно задержался на гартерах, аккуратно сидящих на бёдрах, ниже которых ноги Вала стягивали чулки в сеточку, а после и высокие сапоги до колена. Валентино почти всегда носил что-то подобное, пусть чаще всего самое интересное было спрятано, но сегодня, видимо, исключение. Красиво… Зараза.       — …Сперва этот уёбок, что пролил мне мартини на сапог, el dumbass mas grande en el mundo! Он, блять, хоть знает, кто я?! Да эти сапоги стоят дороже, чем его мамаша в моём продакшене! Pedazo de mierda ciego! А эта шлюха, Энджел Даст, трётся вокруг какого-то, блять, пушистого алкоголика, который даже ему не платит нихуя! Пиздец! Jodido! Ещё и эта ебучая зажигалка, puta, да я выебу семью каждого, блять, кто не додумался принести мне запасную, idiota de los cojones! И тот гондон, el es una perra, полез своими грязными, блять, руками, к моему меху! А потом…       Постепенно для Вокса истеричные восклицания наряду с испанским ругательствами превратились в белый шум — главное, чтобы и на лице таковой не возник, иначе под раздачу попал бы и он, и пришлось бы снова посетить техобслуживание для замены разбитого в очередной раз экрана. Безразличный взгляд продолжал тупо сверлить точку перед собой — а точкой этой оказались те самые гартеры на бёдрах, которые чуть покачивались каждый раз, как Валентино делал очередной эмоциональный жест руками и менял позу.       Перед экраном несколько раз щёлкнули когтистыми пальцами, а затем и вовсе хлопнули в ладоши пару раз, чтобы привлечь внимание.       — Вокс? Вокс! Вокс, cabeza de mierda, ёб твою мать, ты вообще меня слушаешь?! Вокс!       Казалось, ещё немного и гнев Валентино настигнет даже его собственные розовые очки-сердечки — единственную защиту его чувствительных глаз от ярких вспышек света в различных уголках Пентаграммы, которые он посещал.       От чужого хлопка перед самым лицом Вокс пару раз моргает. Рот раздражённо искривляется, даже почти скалится. Бесит, блять. Больше Валентино головной боли создаёт только грёбаный Аластор. Когда Радио-Демон снова замаячил на горизонте, последнее, с чем хотелось бы разбираться, так это с истериками главного сутенёра всея круга Гордыни.       Воксу стоит огромных усилий не испортить это дьявольски красивое личико. Это всё же не в его стиле. Однако стоит только мотыльку на мгновение перестать источать вселенского масштаба гнев, его хватают за столь драгоценный мех, что у того глаза в миг округляются, и тянут на уровень дисплея Вокса. Он ядовито шипит прям в лицо напротив:       — Слушай, Вал, меня абсолютно не ебёт, насколько хуёвым был твой день, — пальцы сильнее сжимают меховой ворот. — Ни одна шлюха Ада не стоит твоей репутации Оверлорда. Если слухи о том, что у Валентино крыша едет, потому что он не способен удержать на привязи свою самую востребованную порно-звезду, что только и ищет момента сбежать в этот ебучий отель нашей сахарной принцессы, расползётся по Пентаграмме, какое мнение о тебе сложится, как думаешь?       Валентино ойкнул, а его глаз дёрнулся, когда чужие цепкие пальцы больно вцепились в чувствительный мех, а на манящем своим светом дисплее неизменно пестрела какая-то из гневных эмоций, привлекая своим ярким мерцанием. Очки съехали с широко раскрытых в удивлении глаз, а потому даже привычная защита в виде розовых стёкол не спасала от притягательного света.       А сутенёр и двигаться не смеет. По ощущениям, будто не дышит совсем. Вокс всегда злится особенно жёстко, выплёвывая острые словечки без разбора. Но это, по-странному будоражит, отзываясь где-то внутри. Стыдится ли этого Валентино? Ни в жизни.       — Так что прекращай этот цирк, иначе… — Вокс понижает голос, смотрит прямо в глаза. — Я выебу из тебя всю душу.       Больно, зараза. Когда вот так тянут за мех, удерживая от попыток продолжить крушить комнату, но так чертовски приятно вместе с этим, прямо будоражит и возбуждает то, каким иногда серьёзным и строгим может быть его телевизионный приятель. О, как же мотыльку нравилось, когда Вокс злился — его всегда было так легко раздразнить или вывести из себя, но вот такие моменты, как этот, отзывались где-то в глубинках чёрной души Валентино особым теплом, которое затем разливалось по всему тему, постепенно собираясь в одном небезызвестном месте.       Последняя угроза, однако, заставила сглотнуть любовно ядовитую слюну, а на лице медленно расплылась широкая хитрая улыбка, обнажая острый золотой клык наряду со всеми остальными. Вытрахает всю душу, да? Это интересно. С губ сорвался короткий смешок.       — …Правда?       Если бы чёртов телевизор сейчас дал заднюю, то Вал мог бы поклясться всеми своими порно-актёрами — он бы сам повалил того на диван, и сделал бы всё тоже сам. И чёрта с два у Вокса получилось бы избежать приторно сладкого розового дыма его сигарет, который до сих пор витал в воздухе, как замена кислорода.       — Что, не терпится проверить на собственной шкуре? — Вокс скалится. Так и хочется пальцами сжать эту тонкую шею до мелодичного хруста, чтобы перестал играть с его нервами в конце концов. Он бы фантазировал об этом целый вечер, однако осознание прошибает голову электрическим разрядом слишком внезапно. — Оу. Так ты, оказывается, такая же шлюха как и твои подчинённые грешники.       Догадка о том, что Валентино устроил весь этот погром не только из-за какого-то там паршивого дня, но и потому, что желание быть вытраханным до потери сознания оказалось сильнее его самообладания, заставляет Вокса ухмыльнутся. Оказывается, пасть ещё ниже для Валентино не такая уж и тяжёлая задача. Вокс с силой дёргает пышащего розовой дымкой мотылька ближе, чтобы вкрадчиво прошептать в самое ухо:       — Хочешь, чтобы я трахнул тебя до трясущих ног, Вал? — он чувствует как тело напротив напрягается. — Так, чтобы ты встать с кровати, блять, не смог? — Чужое дыхание учащается. Кажется, эта игра начинает по-настоящему доставлять удовольствие Воксу. В какой-то степени даже садистское. — Но ты ведь понимаешь, что это нужно заслужить, верно? — кончик языка очерчивает ухо, на что Валентино вздрагивает. Как мило. — На колени.       — …Оh, mierda…       Вал только и мог, что сглотнуть, да что этот ебучий телевизор о себе возомнил?! Он, Валентино, главный сутенёр всея ада, будет становиться на колени, как какая-то рядовая проститутка, даже не достойная сниматься в его самых дерьмовых фильмах?!       Да.       Чёрт возьми, блять, да, он поддастся и медленно опустится на колени, про себя усмехнувшись от осознания, что даже так его голова выше, чем «нужно» — где-то на уровне живота. Какого хера он вообще делает?       — …Qué cabrón eres, Vox…       От нарастающего возбуждения у мотылька начали подрагивать антеннки на его голове, когда он уже стоял на коленях, криво ухмыляясь, глядя исподлобья вверх, словно послушный пёсик, что ждал команды. Вот только пёсик этот громко лаял и кусался не хуже.       — Я выебу тебя и всю твою семью, понял? А потом всех твоих подчинённых, я их, блять, в клочья разорву, entendido, perra?! Да я тебе хер откушу, hijo de puta…       Угрозы сыпались одна за другой сквозь стиснутые зубы, и по мере того, как золотистые коготки режиссёра расправлялись с ремнём на чужих брюках, испанских ругательств в речи становилось всё больше.       А ведь дело в том, что Вокс был прав — и мотыльку это не нравилось. Какого хера он сам не заметил, в чём именно была причина его раздражения?! Он же, блять, эксперт в этом! Впрочем, даже если бы он заметил, он был бы слишком горд, чтобы идти к Воксу, дабы тот решил его «проблемку», к которой, нужно сказать, даже подготовился, но не раскрывать же карты в самом начале? Зато вот гордости подняться с колен и послать наглый телевизор куда подальше явно не хватило, а потому, фыркая и стрекоча, как самый настоящий мотылёк, от злости и раздражения, Вал продолжил чуть ли не срывать со своего коллеги по главенству над грешниками этот грёбаный ремень.       — Какой же у тебя грязный язык, — Вокс хватает его за подбородок, заставляя вздёрнуть голову. Наклоняется к нему, с нажимом проводит большим пальцем по нижней губе. — Так найди ему применение получше, чем бросаться бессмысленными угрозами.       Он небрежно отпускает его. Сейчас в глазах Вокса Валентино не более, чем нуждающаяся прелестная сука. Но он решает не озвучивать свои грязные мысли, а то риск остаться без члена, благодаря этим острым зубкам, значительно повысится. Вал гневно скалится, но всё же возвращается к грёбаному ремню, что всё же поддаётся его когтистым пальцам. Дальше пуговица. И, в конце концов, ширинка. Валентино медлит.       — Что такое? Смелее, — Вокс понижает голос, а у Валентино мурашки по телу бегут. — Ты ведь сам знаешь, как сильно этого хочешь. Постарайся, и тогда я обязательно помогу тебе. Только спрячь зубки, побудь послушным для меня.       Стоило брюкам сползти со стройных ног, острые зубы подцепили резинку нижнего белья, стягивая вниз, пока две из четырёх рук удерживали Вокса за бёдра. Избавившись от чужой лишней одежды, порно-режиссёр расплылся в подозрительной ухмылке, хищной и хитрой.       — Не думай, что ты тут главный, cabron.       Внезапно, даже и сам не поняв, как, ТВ демон оказался на полу, а копчик отозвался тупой болью — махровый ковёр был такой себе подушкой безопасности при падении. Руки мотылька, казалось, теперь всё держали под контролем, причём держали буквально: подхватив под колени, удерживая за бока, впиваясь немного когтями в серую кожу… На внутренней стороне бедра образовался немного кровоточащий укус, по которому тут же прошлись языком, оставляя на коже влажный след из розовой слюны — из неё Вельвет делает любовное зелье, а потому и Вокс почувствовал, как кровь, войдя в контакт с этим жидким феромоном, разгорячилась, и ему стало жарче, а в животе, казалось, бабочки запорхали. Ночные, видимо.       — Que, думал если я хочу трахаться, то сразу ты тут босс, а?! Не дождёшься, puta, нихуя подобного!       Хищно облизнув губы, Вал провёл языком опасно близко к особо чувствительной зоне, дразня, но не давая то, что хочется, стараясь взять ситуацию под свой собственный контроль, потому как Валентино самому хоть и хочется иногда, чтобы нашёлся кто-то сильнее, чем он сам, кто-то, кому он отдался бы с кайфом на трезвую голову, но порой кого-то столь сильного хочется приструнить и поставить на место — и тем самым «сильным боссом» был в данном случае Вокс, известный, как сильнейший из тройки Ви.       — Ну что, perra, херовый из тебя командир вышел, а? Думал, меня так просто укротить?       Самодовольная ухмылка цвела на лице мотылька, ледяные руки обжигали кожу, пока он продолжал оставлять дразнящие укусы по всей нижней половине тела ТВ демона, избегая главного, намеренно дразня ещё больше. Уж если Вокс и хочет вести себя, как босс, сперва нужно побороться за главенство с таким же строптивым истеричным Оверлордом, как и он сам.       Конечно, полагаться на то, что Валентино будет вести себя покладисто, словно верный щеночек, было чертовски наивно и глупо. Вокс понимает это, как никто другой. Теперь, когда он распластался на полу с бьющим по всему телу возбуждением, словно электрический ток, ему было просто необходимо придумать, как укротить такого непокорного мотылька. Между ног невыносимо ноет, а хитрый взгляд Валентино добивает сильнее. Мысль о том, чтобы взять его за горло, сжать покрепче, дабы стереть эту ебучую ухмылку, вновь мелькает в сознании.       Вокс приподнимается, смотрит с каким энтузиазмом Вал продолжает оставлять следы от зубов, не забывая зализывать, виляя при этом бёдрами. Позволив наиграться со своей кожей вдоволь, он сжимает чужую челюсть, заставляя посмотреть на себя.       — Для такого нуждающегося в чужой ласке мотылька ты просто невыносим, — Валентино дёргается, но вырываться не спешит. — Ничего другого я и не ожидал. Ты, конечно, можешь сказать, чтобы я катился отсюда к хуям, однако, кто же тогда позаботиться от твоей небольшой проблеме, м? — пальцы ослабляют хватку лишь для того, чтобы спуститься к мягкому местечку под подбородком, аккуратно почёсывая острыми коготками. Что ж, это действует на Валентино довольно неплохо: голова слегка задирается, словно у ласкового кота, а губы приоткрываются, позволяя неспокойному выдоху вырваться наружу. — Не думаю, что твоя гордость позволит первому попавшемуся грешнику прикоснуться к твоему драгоценному телу, — Вокс сокращает расстояние, слизывая собственную кровь с чужих губ. — Я ведь прав? Так что, разрешишь своему дорогому другу позаботиться о тебе?       Сука, как же это было горячо. Крылья сутенёра едва заметно трепетали а глаза прищурились. В очередной раз, Вокс был прав, и он точно знал, о чём говорит — Вал был слишком уж горд и брезглив, чтобы отдаться первому попавшемуся демону. Кончики пальцев плавно скользнули вниз вдоль чужих бёдер, дразня.       — Perra…       Мотылёк тихо ругнулся и отстранился совсем немного, только чтобы посмотреть на результат своих действий, сглотнув собственную вязкую слюну. Голова пошла кругом, уж очень трудно было бороться с желанием — и как чёртова коробка с картинками это делает?! Было тому виной весеннее обострение, или то Вал случайно сам себя приворожил собственными ядовитыми феромонами — хер его знает, но вот уже сейчас, глянув в последний раз на такой манящий своим светом экран, Валентино облизнул губы и опустил голову к чужому паху, проведя затем языком от основания до головки, будто дразня, едва ощутимо царапнул зубами, как бы намекнув, что Вокс здесь не главный. Ну, или пытаясь себя убедить в том, что ситуация всё ещё не полностью под контролем ТВ демона.       Он смотрел прямо в глаза сильнейшего Ви, когда неестественно длинный язык оставил дорожку розовой слюны на его члене, который тут вскоре пропал из поля зрения, скрывшись в недрах чужой глотки. Чуть погодя, выдержав намеренно паузу, мотылёк начал двигать головой вверх и вниз, медленно так, будто растягивая удовольствие или всё также стараясь держать удовольствие Вокса под своим контролем, хотя собственное уже с трудом держал в узде — хотелось больше, намного больше, чем просто ком-то отсосать, но нужно было ещё заслужить. А для этого нужно что? Правильно, ртом работать, что сутенёр и делал, постепенно ускоряя движения и беря глубже, обвивая основание языком то ли для пущей развратности, то ли чтобы не помогать себе руками — две из них держали бока теле демона, впиваясь коготками в кожу, но не оставляя ран, а другие две покоились на внутренней стороне бёдер поверх укусов, держа чужие ноги порознь.       Вокс знал, что Валентино сдастся. Так происходит всегда, и неважно, касается ли это дел организации «V» или постели. Дразнить его, выводить из себя пуще прежнего, чтобы в итоге он сам изнывал от желания, охотно потакая всему, что ему мог предложить Вокс, было своего рода прелюдией. Нельзя забывать, насколько этот властный мотылёк падок на похвалу. Кажется, он мартовским котом готов извиваться под чужими руками лишь бы приласкали, воркуя на ухо очевидную, но какую же приятную лесть. Не каждому предоставляется возможность лицезреть такого Валентино. Вернее, абсолютно никому, кроме одного Оверлорда. Нужно ли уточнять?       — О, блять… — вздыхает Вокс, когда Вал насаживается ртом на его член полностью. Удовольствие пронизывает тело насквозь, словно разрядами статического электричества. Дисплей начинает слегка глючить. Такое происходит исключительно в двух случаях: когда Аластор выводит его из себя до синего экрана смерти, и вот прямо сейчас. Сосёт Валентино чертовски хорошо. Приятно, что этот длинный язык способен не только на изощрённую испанскую ругань.       Вокс стягивает галстук-бабочку. Вообще, вся одежда сейчас кажется такой неуместной и жутко тесной. Особенно на теле Вала. Однако Оверлорд спокойно принимает то, что сейчас даёт ему мотылёк, позволяя тому почувствовать долю власти, не вырываясь из цепкого захвата на бёдрах, не позволяющего свести ноги вместе, когда горячая волна возбуждения оседает внизу живота. Внезапная мысль о Вельвет, которая может в очередной раз стать невольным свидетелем излюбленного Воксом способа успокоить вспыльчивый нрав их друга, вызывает короткую усмешку. Она ведь не глупая, использовать наушники не так уж и сложно.       Валентино выпускает член изо рта, проводя языком по всей длине, после вновь заглатывая целиком. Он движется быстрее, заставляя грудь Вокса вздыматься резче. Вокс не любитель издавать громкие и развратные звуки, чего не скажешь про Валентино, поэтому он позволяет себе лишь коротко постанывать в такт чужим движениям. Когтистые пальцы сжимают бока, поглаживают кожу на бёдрах, и как же эти прикосновения пиздецки быстро находят отклик в чужом теле. Вокс чувствует, что не продержится дольше, а ведь они к самому главному даже не перешли. Пересилив себя и своё эгоистичное желание получить необходимую разрядку, он обращает внимание Валентино на себя:       — Вал, хватит, — его голос звучит ниже и слегка искажённо. Валентино поднимает затуманенный взгляд, медленно моргает и всё-таки выпускает член изо рта. С губ тянется тонкая ниточка слюны. Глядя на это, Вокс чувствует, как микросхемы внутри сгорают к чертям. Пальцем он подцепляет его подбородок, тянет на себя. Валентино поддаётся манящему свету экрана. — Молодец, теперь ты получишь то, чего так сильно желаешь, — и целует. Даже не смейте думать, что в этом есть хотя бы доля романтики. Не то настроение. Языки сталкиваются друг с другом, словно собираясь пробраться глубже в чужую глотку, а зубы — разодрать. Они целуются мокро, развязно и громко. Валентино рычит, Вокс понимает — бесится, потому что осознаёт, что как бы не скалился, одержать верх сегодня не представится возможным.       На негнущихся ногах Вокс поднимается с пола и тянет за собой Валентино в сторону кровати. Теперь желания дразниться нет ни у одного из них.       Тихо, но от этого не менее развратно простонав от болезненного, но столь же приятного ощущения чужих когтистых пальцев, потянувших за мех вокруг шеи, мотылёк поддался желанию, следуя за пестрящим лёгкими глюками светом монитора, пока Вокс, запнувшись о массивную кровать, не упал на неё, утаскивая коллегу за собой и едва не утопая в матрасе мягкой перины, усеянной многочисленными подушками, будто Валентино был не сутенёром, а какой-то избалованной принцессой — что, впрочем, было недалеко от правды. Игриво облизнув губы, вышеупомянутый сутенёр припал губами к чужой шее, пока устраивался поудобнее, садясь сверху на чужие бёдра, оставил яркий, слишком уж заметный засос, а после и вовсе укусил — это что б каждая сучка знала, что у него было, с кем было, а заодно — чей он, этот неприступный на вид ТВ демон. За укусом последовал другой, третий, небольшие ранки, вновь кровоточа, контактировали со слюной мотылька, которая заставляла Вокса почти также отчаянно делать разрядки и близости, как желает того наркоман, мечтающий об игле в своей вене.       — Mía, sólo mía…       Довольно урчал Валентино, проходят языком по коже чужой шеи, зализывая ранки, оставленные клыками, и попутно медленно виляя бёдрами, развратно, каждым движением потираясь обтянутой тонкой кожей коротких шорт задницей о чужой член, снова дразня, всеми четырьмя руками бесстыдно лапая чужое тело, оставляя едва заметные следы царапин от когтей.       — Признай же, quierido, ты хочешь этого не меньше, чем я, ну же, vamos!       Сутенёр выпрямил спину изящно, всё также гордо, как на самом непристойном троне в мире, седлая бёдра ведущего, одна из рук перестала исследовать чужой разгорячённый торс, вместо этого беря за запястье и кладя кисть поверх пресловутой рубашки с подвязками, которая вот-вот рисковала развязаться и обнажить худощавый торс высокого демона, не позволяющего никому из его немногочисленных партнёров оставлять метки на своём идеальном — по его, разумеется, скромному мнению королевы драмы — теле, ведь оно — священный храм, даже смотреть не всем дозволено, не говоря уже о то, чтобы коснуться или, тем более, оставить что-то заметное после себя. Валентино направил чужую руку к собственному тощему животу, не прикрытому вульгарной блузой, позволяя коснуться лишь когтями и кончиками пальцев, собственноручно проводя чужую руку вверх под подол откровенного одеяния, но также быстро убирая её от себя, вместо этого поднося ближе к маленькому бантику, держащему всю конструкцию из подвязок в целом виде.       Зубастый оскал обнажил золотой клык, а хватка на запястье ТВ демона не ослабевала, по внимательному, проницательному взгляду розовых глаз без зрачков было невозможно понять, на что именно Вал смотрел — на чужой торс, на экран, пестреющий глюками каждый раз, как мотылёк как бы невзначай ёрзал и тёрся о чужую эрекцию, или, может, на собственный стояк, который едва был заметен под тонкой тканью обтягивающих шорт — но было очевидно, что этот взгляд, столь же манящий для Вокса, как и его собственный экран для Вала, не сулил ничего хорошего и содержал в себе столько намёков и ожиданий, сколько не хранил на своей карте памяти теле-демон оскорблений в сторону одного небезызвестного рогатого радио вещателя.       — Vamos, Вокси, я же не idioto, я всё вижу, я знаю — да мы оба, блять, знаем! — как сильно ты хочешь этого! И мы оба знаем, кто из нас теперь жаждущая сучка.       Теперь в позиции главного дразнящего был уже не президент компании VoxTech, а порно-режиссёр, который хотел отыграться за то, что его, самого, блять, Валентино, заставили сосать, как безмозглую нуждающуюся шлюху.       Теперь же он намерен заставить Вокса хотеть его так сильно, будто тот вообще никогда раньше не трахался, ограничиваясь лишь влажными фантазиями каждую ночь, а потому медленно наклонился к монитору, развратно выпячивая задницу и слегка виляя, намеренно задевая в очередной раз стояк, вместе с этим произнося вполголоса различные пошлости на своем грёбаном испанском, который Вокс не понимал от слова «нихуя», но, мать твою, как же возбуждающе это звучало вдобавок к эффекту от слюны и феромонов, когда полушёпот срывался на гласных на тихий дразнящий стон, который отзывался покалыванием лёгкого электрического разряда по всему телу, пока растрепавшийся мех приятно щекотал обнажённую грудную клетку.       — Ты хотел контролировать меня, да? Я не сдамся так легко. Me rogarás que monte tu polla.       Розовым языком порно-демон прошёлся по некогда чистому экрану, оставляя контрастирующие с голубым дисплеем разводы розовой слюны, пока одну руку всё также держали рядом с узелком подвязок откровенной рубашки, а вот с другой мотылёк сплёл пальцы, пока оставшиеся две руки всё также оглаживали бока и подтянутый серого оттенка торс — в этом было главное преимущество Валентино перед Воксом — четыре чёртовы руки, из-за которых мотылька было сложно обезвредить и укротить полностью. Его крылья порхали, а пушистые антенны на голове подрагивали. О, как же он наслаждался реакцией, отдачей — своего рода рецензией — на свои действия, хотелось больше: больше собственных вульгарных гадостей на испанском, больше касаний, больше реакций, внимания, глюков на чужом экране… Больше Вокса.       Оставить попытки взять такой желанный контроль над ситуацией для Валентино звучит как проигрыш. А он не проигрывает. Никогда. Воксу наблюдать за этим вдвойне интересно, он этого не скрывает, проецируя на экране зубастую ухмылку. Хочет показать, что мнимые порывы сопротивления лишь забавляют, не более. Ведь это далеко не Вокс притирается задницей к чужому члену.       — Сколько же в тебе самообладания, Вал, — смех Оверлорда моментами глючит, когда он принимает сидячее положение. Валентино не мешает, но и источать феромоны всем своим естеством не перестаёт.       Вокс высвобождает ладонь из плена чужих пальцев, чтобы пробраться под крыльями, уложить на оголённую поясницу и прижать к себе ближе. Вал подаётся. Что бы он там не рычал минуту назад, ласку, однако, принимает послушно. Цепкие пальцы тянут белую ленту, распуская бантик на вульгарной блузке. Хрупкая конструкция в миг рушится, раскрывая подтянутое тело. Чертовски красивое тело. Вокс пробирается под тонкую ткань, ведёт по груди, на особо чувствительных местах легонько царапая, заставляя Вала вздрагивать. Он расправляет плечи, из-за чего блуза съезжает на изгибы локтей. Вокс любезно помогает избавиться от неё полностью, отбрасывая куда-то в сторону.       — Как же ты раздражаешь, — «так же сильно, как и нравишься» остаётся не озвученным и вряд ли когда-либо будет, ведь это не более, чем просто секс. Ответить очередной колкостью Вокс не позволяет, затягивая Валентино в ещё один глубокий поцелуй. Мотылёк жмётся ближе, громко выстанывая в рот, и как же это, сука, заводит. А ещё в какой-то мере даже льстит.       Удобнее перехватывая Валентино под бёдра, Вокс одним резким движением подминает его под себя. Ни о каком контроле речи идти не может. Он спускается к тонкой шее, проходится по ней языком, нетерпеливо толкаясь меж разведённых ног, на что получает сладкий протяжный стон. Пара рук пробирается под синий фрак, начиная стягивать вниз, однако сидящая точно по фигуре ткань не сразу поддаётся резким движениям. Тогда Валентино шипит, тихо ругаясь под нос о том, что разорвёт его к хуям. Вокс усмехается и всё же помогает нетерпеливому мотыльку. В следующее мгновение на плечи ложится первая пара когтистых ладоней, вторая — на лопатки, словно паук, что старательно оплетает свою жертву липкой паутиной.       Вокс постепенно теряет самообладание. Тело под ним невыносимо жаркое и какое же, блять, желанное. Симфония тяжёлого дыхания Валентино вперемешку с протяжными стонами звучит лучше любого порно-актёра, находящегося под его крылом. Оверлорд вновь возвращается к чужим губам, стараясь на время заглушить, ведь такими темпами позорно кончить лишь от одних звуков несложно. Вокс спускается ладонями по груди, талии, а потом ещё ниже к обтягивающим шортам, поглаживая возбуждённый член через ткань. Валентино уже собирается свести бёдра, но тут свободная ладонь сжимается на его шее, а острые зубы смыкаются на нижней губе, предупреждая не злить.       Вокс не прекращает движений, при этом не позволяя стонать во всё горло. Сладкая пытка за всё сучье поведение. Когти полосуют спину, раздирая рубашку в клочья. Придётся попросить Вельвет о маленькой услуге в очередной раз.       — Сейчас кончишь, Вал? — воркует Вокс, наблюдая, как отчаянно выглядит мотылёк перед ним со съехавшими набок очками-сердечками, которые он любезно поправляет. Приятные ощущения накрывают с головой, поэтому не в силах выдавить из себя ни единого слова, Валентино удаётся лишь коротко кивнуть.       Он в предвкушении прикусывает нижнюю губу, что отдаётся острой болью после Вокса, чувствуя как приближается пик удовольствия, но всё обрывается слишком внезапно. Валентино сокрушённо выстанывает проклятия в сторону ТВ демона, старается толкнуться бёдрами в его ладонь, но тщетно. Ублюдок. Времени и желания на передышку у них нет, поэтому Вокс, наконец, пробирается под шорты, как можно быстрее стаскивая их вниз, совершенно не удивляясь тому, что белья под ними не оказывается. Оверлорд снова льнёт к губам, но не целует. Смотрит из-под прикрытых век.       — Уверен, без меня ты времени не терял, — когтями проводит по внутренней стороне бедра в опасной близости от чужого возбуждения. — Признайся, ты ведь более чем готов принять мой член в себя, верно?       — Oh, estimado, ты же меня знаешь. Я всегда для тебя готов.       Валентино ухмыльнулся, мутным взглядом сверля экран, свету невозможно было сопротивляться, даже в очках — нет, только не этому конкретному источнику синего света. Невольно в голове всплывают вычитанные где-то бесполезные научные факты о синих светодиодах, о том, как сложно было такой изобрести, бла-бла-бла, что было важно — такими диодами напичкана вся электроника, которая, если верить статистике, сильно ухудшает сон как раз своим свечением. Сине-голубым свечением, которое уж точно не позволит Валу сегодня уснуть, это точно. Всю науку мира изобрели для того, чтобы его смог трахнуть кто-то, вроде Вокса, ибо для чего ещё она могла существовать, если не для личных утех самого сексуального, главного, привлекательного, властного и важного, по его скромному мнению, человека в мире, а теперь и демона — в аду.       — А иногда… Я готов чуть лучше, чем всегда. Mira de cerca, cariño.             С этими словами Валентино прикусил нижнюю губу и похотливо развёл ноги, выставляя напоказ всё, что телеведущий ожидал увидеть под шортами, и всё, что не ожидал — тоже, а именно нечто блестящее, в чём Вокс безошибочно узнал подаренную им же анальную пробку с каким-то драгоценным камнем — настоящим, прошу заметить, он ведь может себе позволить, правильно? — инкрустированным в не замудрённую игрушку и подогнанным под форму сердца, совсем как очки высокого демона.       Теперь было неудивительно, что мотылёк себе места не находил — он уже сам себе создаёт поводы для срывов и истерик, лишь бы его принц в деловом костюме оторвался, наконец, от работы и занялся чем-то куда более приятным.       — Как тебе? ¿Te gusta? Не молчи, Вокси, я знаю, что сногсшибателен и всё такое, но, может, перестанешь смотреть такими голодным глазами?       И улыбается самодовольно, хитро, а лицо не трогает ни одна эмоция смущения или неловкости. Знает, зараза, что делает, равно как и знает, какой эффект оказывает на демона над ним — помехи на экране всё выдают.       Вал нарочно стонет неприлично громко, стоит Воксу цепкими пальцами извлечь игрушку и отбросить куда-то в сторону — обоим было уже похер, если та куда-то закатится и потеряется, ведь есть десятки таких же, целая коллекция. Две руки сжали плечи, другие же две продолжали слегка царапать спину, на которой ещё не до конца зажили следы их прошлого «сеанса успокоения нервов одной истерики».       Валентино что-то громко простонал на испанском, когда, наконец, почувствовал такое желанное тепло, толчком проникшее в его тело. Обвив ногами чужие бёдра, он льнул ближе, стараясь толкнуться навстречу, но ебучий телевизор не двигался, ухмылялся только, будто издеваясь.       — Ah, mierda, por favor… Какого хуя ты застыл, Вокс?! Блять… Пожалуйста…       Тело изнывало от желания, и Оверлорд начал ёрзать, желая получить, наконец, то, для чего и придумал причину, чтобы выйти из себя — чтоб в него вошли. Клыки впились в плечо телеведущего, а до слуха доносилось ворчание, состоявшее из одних только ругательств и выражения недовольства. Он сейчас походил на дикого котёнка, который кусал руку, что погладила против шерсти.       В глазах Вокса Валентино горячий, манящий, жадный. Непокорный мотылёк, как иронично, всем телом тянется к губительному голубому свету лишь бы почувствовать как чужие когти впиваются в обтянутые сеткой чулок бёдра, а грубые толчки проникают глубоко внутрь. Острые зубы оставляют на плече кровоточащие раны, когда Вокс сжимает горло Вала, пригвождая к подушке. Хватка становится сильнее, заставляя приоткрыть рот в попытке вдохнуть необходимый кислород. Оверлорд приближается к уху, начиная толкаться между бёдер.       — Ещё одно слово на ебучем испанском и я откушу тебе язык, — угрозы Оверлорда не вызывают у Валентино ничего, кроме издевательской усмешки. Из груди рвутся хриплые стоны в такт чужим движениям, а наружу показывается вышеупомянутый юркий язык и мажет по удобно подставленному к лицу экрану, что вновь переливается разноцветными помехами. Мотылёк дразнится, надеясь нарваться на гнев, что побудит Вокса двигаться быстрее и грубее. Вал — не хрупкая принцесса, не сломается. Более того — только такого исхода он и ждёт.       Вокс, не расслабляя хватку на шее, поднимается, чтобы посмотреть в глаза, наполненные всеобъемлющей похотью. Под пальцами бешено стучит пульс, а стоны отдаются вибрациями по ладони. Одна пара рук обвивает собственную, расположившуюся на горле. Так хочется прижать их над головой, но, к сожалению, лишней пары конечностей Воксу не досталось. Желание использовать до жути вульгарные пушистые наручники приторного розового цвета поселяется в голове, но отвлекаться прямо сейчас, когда в огромном количестве подушек навстречу призывно выгибается изнывающее болезненным наслаждением стройное тело, Воксу абсолютно не хочется. Проникая в внутрь по самое основание, ТВ демон протяжно выдыхает, в конце переходя на глухой стон.       — Ah cariño, я знал, что ты не сможешь устоять,— вкрадчивый хриплый от давления на глотке голос сорвался на очередной неприлично громкий стон, который тут же заглушила крепчающая хватка, отрезая лёгкие от кислорода до потемнения в глазах и закатывающихся глаз. От всего этого уже хотелось закончить сей процесс на мажорной ноте наслаждения и испустить дух, который явно святым на будет, но было рано, ещё не время — Вал поставил перед собой цель, и отступаться не собирается, как бы сильно не хотелось. И целью его было — заставить Вокса кончить первым. Это своего рода эстафета, соревнование, в котором мотылёк не намерен давать телеголовому фору, ведь больше, чем недотрах и неповиновение, он не терпит только проигрыш. Остаться ни с чем среди неудачников для Валентино было сродни провокаций тореадора для быка, а потому, продолжая царапать чужую спину и запястья, он, хрипя от удушья, старался двигаться бёдрами в такт ускоряющимся толчкам, принимая член Вокса как можно глубже, зря, что ли, он себя подготовил?       Расслабившиеся на горле ладони дали необходимый приток воздуха, чтобы не потерять сознание, а вместе с тем и оргазм, из-за которого мотылёк запачкал и себя, и подтянутое тело своего — делового, на минуточку — партнёра. Он уже был готов разочароваться: как так, неужели проиграл и сдался первым? Но с возвращением чувств в тело, а разума — в реальность, Валентино обнаружил себя заполненным, хотя Вокс уже отстранился. Более того, его расслабленная тушка, как тряпичная кукла, лежала сверху, а на мониторе пестрел экран перезагрузки системы, свет которого привлёк ещё больше внимания, и наличие коего здорово подпитывало эго короля порно-индустрии, который и сам с трудом мог отдышаться после такого. На шее останутся синяки, да, а на теле — царапины, но достаточно было глянуть на спину и бёдра Вокса, чтобы с уст сорвалось тихое:       — Ой, что-то я переборщил.       Тихий смешок сопровождался недовольным ворчанием вперемешку с помехами и глюками, пронизывающими экран монитора, озлобленный острый взгляд столкнулся с игривым самовлюблённым, оба были уставшими, но обоих друг к другу влекло, будто они было разными полярностями магнита, даже по палитре совпадают, ну что за адская шутка?       – Как же ты меня, сука, бесишь...       – Yo también te amo, Voxy.