Единственное желание

Завтра я буду с тобой. Ее пальцы нежно скользили по небритому лицу, губы аккуратно коснулись влажного лба. Она продолжала целовать Мастера, как после долгой разлуки. Он стоял неподвижно, ощущая тепло ее прикосновений. — Маргарита, — шептал Мастер. Он на миг заглянул в ее глаза, болезненные, сочувствующие, нереальные. Этой встречи не должно быть. Предчувствие говорило вновь о скорой разлуке. Боль недосказанных слов таилась внутри обоих, и молчание слилось в унисон с яростно колотящимися сердцами. Сквозь тишину до Мастера доносилось эхо мужских голосов и сдавленного кашля. Он тревожно огляделся. Они с Маргаритой в царственном одиночестве. Так и должно быть. Должно быть всегда. — Останься со мной, пожалуйста, — умоляющий и невозможно далекий голос любимой звучал в голове. Их лбы аккуратно соприкоснулись, пальцы крепко переплелись. Единственное желание, оставшееся в истерзанной душе — застыть в этом мгновении, насовсем. Останься. Что-то кольнуло Мастера в руку. Он дрогнул, в растерянности осматривая ее. На нескольких пальцах не было ногтей, лишь тонкий слой ярко-красной крови, покрывающей розоватую плоть. Оставшиеся же ногти приобрели мертвенно-синий оттенок, фиолетовые дорожки от булавок с крошечными багровыми сгустками проглядывались под ними. Растерянность сменилась ужасом вперемежку с горьким осознанием. Мастер вспомнил, в каком он положении сейчас. И где окажется, когда откроет глаза. Он не хочет уходить. — Я не оставлю тебя, — шепчет возле самого уха Маргариты. Маргарита одаривает его пронзительным, печальным взглядом. Последний образ, отпечатавшийся в памяти. Последняя встреча. Эхо голосов невыносимо нарастало в голове. Как по щелчку, ладонь пронзила пульсирующая боль, словно кто-то клешнями усиленно пытался раздробить Мастеру пальцы. Дыхание перехватило. Стиснутые зубы яростно скрежетали. Теперь к шуму криков прибавился еще один. Его собственный. Лившийся отовсюду яркий свет померк. Непродолжительная тьма в секунду сменилась тусклым освещением кабинета. — Ну что, вспомнил своих дружков по революции? — рядом прозвучал уже осточертевший голос следователя. — Или может сразу чистосердечное подпишешь? Чекист в очередной раз прокрутил рычажок тисков, на что Мастер отозвался протяжным стоном. Голова обессилено упала набок. Еще пара оборотов и тиски беспощадно начнут дробить кости. Следователь раздраженно повторил вопрос. Но Мастеру нечего было говорить, поэтому мутным взглядом он осматривал присутствующих и надеялся, что если он потеряет сознание, то его оставят в покое и не будут пытаться привести в чувства для новой экзекуции. — Ты мне надоел! — разъяренно вскричал следователь и указал на правую ладонь Мастера, пока не тронутую. — У тебя есть еще пять пальцев и мне плевать, чем ты поставишь подпись. Хоть ногой, но ты ее поставишь! Следователь простодушно рассчитывал, что, сыпля угрозами, сможет вытащить признание, которого он безнадежно добивается уже долгое время. Однако в ответ он получил кривую из-за подрагивающего уголка рта, насмешливую ухмылку. Подобное нахальство обещало вытравить последние крупицы самообладания из следователя и заставить его взяться за допрашиваемого своими руками. Чекисты же рассуждали, не сошел ли допрашиваемый с ума, что порой случалось после недель бесконечных допросов. Но ухмылка медленно сползла с лица Мастера и он одарил присутствующих холодным, исполненным тихой яростью взглядом с толикой отвращения, что было красноречивее любых слов. Мастер неотрывно смотрел на следователя, словно проверяя, как долго тот сможет выдержать натиск испепеляющего гнева. Следователь сдался быстро, отведя глаза в сторону. — Уведите его, — бросил он двум чекистам. — Позже продолжим. Не помня как Мастер оказался в своей камере. Металлическая койка вынуждала без конца ворочаться, пытаться найти более удобное положение. Тело все еще ныло после утреннего допроса. Боль в изувеченной руке понемногу отпускала, но это было ненадолго. Скоро все повторится. Мастеру не будет покоя. Границы между днями стерлись, время перестало существовать. Мастер жил небольшими передышками между допросами, которые всегда заканчивались одинаково: его бесчувственного или едва цепляющегося за сознание волокли обратно в камеру. Неутешительный исход в виде ссылки ожидал Мастера. Или что похуже. Но будто его беспокоила дальнейшая судьба. Единственное желание, поистине невыносимое — увидеть ее хотя бы еще один раз, дорогую Маргариту. Отпустить возлюбленную было тяжелее всего. И даже будучи неверующим Мастер готов молиться, чтобы Маргарита поскорее его забыла. Не за чем ей омрачать свою жизнь мучительными мыслями о нем. Для утешения, как тогда, на допросах, Мастер пытался нарисовать в воображении эти изящные черты лица, густые длинные волосы, полные решимости глаза, представить ее легкие движения, но облик неумолимо стирался из головы. Измученное сознание отказывалось рожать фантазии, на них не осталось сил. Он слишком устал. Против своей воли Мастер провалился в бредовый сон, длившийся по ощущениям не больше секунды. Тонкими лучами свет боязливо проникал в камеру. Мастер приподнялся на локтях, что вызвало тупое покалывание в конечностях. Настал очередной день, не сулящий ничего… Входная дверь с грохотом отворилась. Без всяких церемоний двое чекистов подхватили Мастера, сопровождая в столь ненавидимый кабинет следователя. Все начиналось вспять. Сначала как по расписанию шли избиения. Били резиновыми дубинками. С легкостью можно было выбить всю дурь из арестованного вместе с признанием да еще и без следов. Но, как бы не увлекались чекисты своим делом, для Мастера эта часть допроса никогда не длилась слишком долго. Для большего убеждения следователь предпочитал использовать тиски, при этом приговаривая: — Самое драгоценное для писателя — это его руки. А без них и кончится писатель. Вот и сейчас тисками сдавливая Мастеру пальцы правой руки, следователь раздраженно заметил: — Я тебя предупреждал, — после пары витком рычажка он вновь задал свой излюбленный вопрос. — Ну что, сегодня я услышу от тебя признание? Мастер шумно вдохнул воздух, пытаясь подавить рвущийся наружу болезненный вопль. — Признаюсь, — сквозь зубы выпалил он. Удивление промелькнуло на лице следователя, которое он тут же постарался скрыть за маской обыденности. Неужели ему наконец удалось расколоть настолько крепкого арестанта? К сожалению, радость была мимолетной. — Признаюсь, — продолжил Мастер, — в том, что дьявол сгноит твою душу в адском огне. Кровь пульсировала в висках, безудержно стучала в ушах. То были ядовитые слова, они тяжело дались Мастеру, но он постарался вложить в них всю ледяную ненависть. Он хотел заверить следователя: тот может делать с Мастером все, что угодно, но вину Мастер на себя не возьмет. Чекисты, слегка ошарашенные беззастенчивой смелостью арестованного, вопросительно глядели на следователя в ожидании новых приказов. Его же лицо вмиг налилось краской. Он еще мог стерпеть первую дерзкую выходку, но такое грубое, наглое отношение вышибло его из колеи. От прежней сдержанности не осталось и следа. Поддаваясь чистой злости, покрывая Мастера всевозможными оскорблениями, следователь сам начал закручивать рычаг тисков, пока в ответ не донесся громкий хруст раздробленных костей. Последнее, что услышал Мастер — истошный крик, кажется принадлежащий ему. Кабинет провалился в пустоту. Бесформенное пространства простиралось перед Мастером. Маргарита снова предстала перед ним. Она все так же пристально глядела на него. Ее губы шевелились, но Мастер совершенно не мог разобрать сказанного, да и не придавал этому значения. Никакие слова ему не нужны. Лишь смотреть и любоваться любимой женщиной, даровавшей его скудной жизни какой-то смысл, озарившую вдохновением. Не расставаться с его нежной Маргаритой отныне и вовек. — Я всегда буду с тобой, — тихо произнес Мастер. Говорить было легко. Боль наконец покинула его тело. Теперь Маргарита молчит. Но она все еще прекрасна. Мастер медленно наклоняется и касается ее тонких губ своими. Если в реальности им больше не суждено увидеться, пусть же грезы станут новой реальностью.