Прости, что пялился на тебя, как идиот, но кажется, я как идиот и влюбился. Не буду писать номер и всё такое, я все-таки не настолько девчонка, но ха-ха, если что, ты приходи в парк
И честное слово, он уже пять минут стоял как идиот, перечитывая и перечитывая одно и то же. Он сразу понял о каком парке шла речь, на самом деле, на этом маршруте он был всего один, но мозг соображать все равно не стремился. — Блять, — вырывается у мужчины, после которого он, немного раздражённый на самого себя, всё же идёт в противоположную от дома сторону. До парка ему пешком идти минут двадцать, а погода на улице как раз располагает к тому, чтобы потратить это время на свежем, ну или почти, воздухе, а не в автобусе, и что самое интересное, он и вначале пешком идти собирался, просто прошёл мимо остановки как раз в тот момент, когда подъехал нужный автобус. На Серёже обычная серая футболка, которую он купил где-то уже лет пять назад и такого же года чёрные шорты, но он всё равно чувствует себя слишком открытым, как будто все вокруг про него знают и шепчутся за спиной. Понятно, конечно, что никто таким кроме как в школе заниматься не будет, но неприятный осадок с того времени есть до сих пор. Серёжа уже на входе в парк, когда видит сидящего мужчину на одной из ближайших к выходу скамеек. Тот, казалось бы, был в расслабленной позе, но его беспокойство без остатка выдавали постоянно прочесывающая беспорядочные кудряшки рука и то и дело постукивающая по земле нога с татуировкой. И Сережа испугался, замирая на достаточном расстоянии, чтобы его не было так заметно, потому что брюнет в пёстрой рубашке и появившихся непонятно откуда жёлтых очках на переносице выглядел для Серёжи слишком ярко, открыто, да что там, он сам никогда бы не решился вот так написать увиденному впервые человеку и встретиться с ним в тот же день, даже если бы он очень ему понравился. Он и сейчас решиться не может, наблюдая за тем, как встаёт со скамейки мужчина и, пиная невидимый, а может невидимый только для Серёжи, камень, идёт к выходу с опущенной головой, давая буквально минуту на решение. — Привет, — Серёжа делает неуверенные шаги, вставая на пути у брюнета и заставляя того чуть ли врезаться в него, — прости, я долго. — Максим, — выпаливает брюнет, растерянно глядя в чужие глаза, на солнце чуть отливающие янтарным, — ой, я…привет. — Серёжа, — он сам волнуется ужасно, но когда видит, что мужчина, который оказывается немного выше, волнуется тоже, то почему-то становится спокойнее, понятно, что не он один боялся всё это время. Карие глаза под очками и с падающим на них солнцем кажутся чуть зеленоватыми. Красиво. — Красивый, — снова вырывается быстро, раньше, чем Макс успевает обработать само слово в голове, от чего смущается ещё сильнее прежнего и прячет лицо в руках, — прости, обычно мой речевой аппарат меня так не подводит. — Это получается, я страшный? — смеётся Серёжа, чуть щуря глаза и улыбается. — Нет, я, это, я хотел сказать, что, а-а-а, — он наконец расслабляется немного и улыбается в ответ, — понял. А у Сережи откуда-то крылья выросли, он забыл в какой-то момент, что боится, потому что хотелось подкалывать, ему нравилось то, как, он почему-то в этом уверен, смелый обычно парень, теряется рядом с ним и путается в словах. — Не девчонка значит? — улыбается ярко, открыто, не подумаешь, что пару минут назад сам мялся, боясь подойти. С Максом с первой секунды легко, хочется говорить и не страшно, если будет что-то не так. — Ну типа, — очки скатываются на нос и Максим тут же снимает их вовсе, задумывается на секунду, а после надевает на Серёжу будто ободок, — тебе идёт. Шатен фыркает, вспоминая во что он одет, но не протестует, оставляя небольшой подарок на голове. — Я настолько серый, что ты решил разбавить? — Серёжа смеётся, наблюдая окно загрузки в чужих глазах, — ну типа… — Не-не-не, — тут же машет руками Макс, — никогда не объясняй свои шутки, я долго загружаюсь на каламбуры, но я понял! Он смеётся так заразительно, мужчина даже не задумывался над тем, что смех может так зацепить, и потому плывёт в глупой улыбке, пытаясь понять, как мог такой человек попасться в обычном автобусе. — Давай в парк! — резко, но от того не менее радостно восклицает Максим, поворачивая голову в сторону громких звуков и пестрых аттракционов, — сто лет там не был. — Старикашка, — бросается детским обзывательством шатен, но деваться некуда, потому что его тянут за локоть даже не дождавшись ответа.***
— Вы знаете, что сидите как два дебила, да? — Горох смотрит на друзей с явными смешками в голубых глазах, но докопаться ведь всегда хочется, внимания, правда, на него никто не обращает. — Эй, там бабка зашла! На самом деле, удивительно, но в утреннем троллейбусе кроме них четверых — Артем снова уткнулся в книжку, рассчитывая узнать очередной невероятный факт, который где-то потом да пригодится — бесконтактного терминала и водителя никого нет. Сережа разрывает с Максом зрительный контакт и обеспокоенно оглядывает салон, а потом с хмурым взглядом оборачивается на блондина. — Ну у вас такие гляделки интересные, я может тоже хочу, — смеется Серый. — Тебя тоже засосать? — выгибает бровь Заяц и чуть привстает со своего места, а потом одновременно слышит возмущенно-смеющееся шевелевское «Эй!» и теряющееся в смехе гороховское «Даже не думай!». — Дурачье, — фыркает Шевелев с дурацкой улыбкой, пиная ногу сидящего напротив Максима. — Зато твое, — гордо выдает Заяц, зажимая чужую ногу между своих, после чего с довольным видом откидывает голову на сиденье. — А то чье же. Сережа в очередной раз разглядывает острые черты лица мужчины напротив и улыбается своим мыслям. Никогда бы не подумал, что может так сложиться, не реши он запрыгнуть в уезжающий с остановки автобус. Ой, да, они много спорили, потому что Макс никак не мог разобраться с тем, где и какие вещи его, но в конце они просто пришли к тому, что не так уж и важно, кто чью одежду наденет, если она ему нравится. Да Заяц для Шевелева иногда был слишком быстрым, но при крайней необходимости просто хватал за руку и тянул за собой. А если это была просто быстрая речь, то за руку брал Сережа. Они в такие моменты обычно сидели дома, разгоняя какие-нибудь шутки или обсуждая какой-то вопрос, сидели на диване или на кухне. Если на диване, то Сережа, замечая очень уж быстрый темп, тормозил поцелуем в губы, успокаивая клокочущего во всех смыслах Зайца, если на кухне, то вставал со стула или спрыгивал со столешницы, садясь на колени и проделывал тоже самое. В обоих случаях простым поцелуем могло не закончится. Да, Макс мог быть шумным, когда Сереже нужно было сосредоточится на работе, так что пару раз он на него даже кричал, за что Заяц предъявлял. В голове сразу всплыл не самый приятный момент.***
Шевелев сидел за ноутбуком, разбираясь с очередным сценарием, завязка никак не шла, а нужно было придумать, как вписать продукт в рекламу, а придумать еще и быстро, он и так сильно не вписывался в поставленные собой сроки, не любил отдавать работу день в день. Максим на фоне, как назло, снова включил Алису практически на максимальную громкость, и отголоски громкой музыки выбивали последние мысли из, итак, пустой головы. — Макс, ты задолбал со своим грохотом! — голос слишком резкий, мужчина понимает это позже чем нужно, голова уже плохо соображает. Максим выходит из соседней комнаты, с явной претензией во взгляде. Ой не так должен был закончится этот день, совсем не так. Хочется извиниться за резкий тон, но Заяц успевает открыть рот раньше. — А что я должен делать, если ты сидишь с этим ноутбуком как приклеенный, сидеть в гробовой тишине всю неделю, пока ты пишешь эту идиотскую рекламу? — Максу в моменте почему-то становится очень обидно за то, как отзываются о его любимых исполнителях и грубые слова вылетают сразу, как обычно забыв пройти в голове обработку. — Заяц, — Шевелев прикрывает глаза, собираясь сформулировать предложение спокойно, но знает, что сейчас уже мало что получится, — ты можешь сделать тише? Это звучало уже мягко, без претензии, но вспыливший Загайский уже плохо различал интонацию, так что и это принял на свой счет, не задумываясь. — Алиса, стоп. — режет по ушам жесткий голос. Макс залетает в комнату, накидывая цветастую кофту, снова выходит в коридор, надевает любимые поношенные и побитые жизнью чёрно-белые Найки, накидывает поверх такую же яркую, как и он сам, теплую джинсовку и вылетает из квартиры. Сразу становится очень тихо, шумит только оживший на кухне холодильник. Такую тишину совсем, оказывается, не хотелось, отчего сделалось еще грустнее. Ну не хотел Сережа, чтобы вот так было, просто вспылил из-за нервов. А это, на самом деле, исход был вполне ожидаемый, он знал, что Макса на эмоции, не только позитивные, вывести очень легко, поэтому обычно сразу вставал и подходил вплотную, кладя руки на чужие плечи, чтобы донести безобидность и простоту просьбы, а сейчас…заработался. — Алиса, включи мои любимые, — чуть грубоватым голосом говорит мужчина. — Окей, Сережа, люблю песни, которые вы любите — слышится мягкий механический голос из соседней комнаты. — Нет, Алиса, включи мои любимые, — повторяет Шевелев, надеясь на другой результат. — Хорошо, плейлист с вашей любимой музыкой. Мужчина чертыхается, ругается под нос и открывает избранные сообщения, чтобы найти одно очень нужное сейчас. Для этого приходится встать, оторвавшись от ноутбука и выключая свет в зале, все равно сейчас ничего уже не напишет, и пройти-таки в другую комнату, включая Алисе голосовую с чужим голосом. «Алиса, включи мои любимые», — голос в телефоне чуть грубее сережиного, как бы он не старался его скопировать. — Хорошо, Заяц, включаю ваши любимые треки — соглашается механическая девушка и в комнате раздается мелодия последней добавленной в плейлист песни. Сережа бесится на себя, бесится на Макса, засевшего в голове со своей улыбкой, и бесится на так и не написанную рекламу. Ночевал Заяц точно не дома, но написал хотя бы, что будет у Гороха. Горох — это хорошо, он с Максом давно, он знает его лучше, потому что, Шевелев морщится от осознания, несмотря на то что они встречаются, тот все же ближе. Но и извинятся первым уже не хочется. Алиса давно молчит, голосовую в действие он не приводит, чтобы не капать себе же на мозги. А не извиняется, потому что про рекламу тоже обидно. Это его работа, она ему нравится, и Макс прекрасно знает насколько. Хочется покричать в подушку, но он думает, что взрослому человеку такие слабости уже не канают. Ключи в дверном замке под вечер звучат как что-то родное, даже с учетом пролетевших мимо двух недель. Шевелев в этот момент стоит на кухне, оттирая от плиты засохшее пятно непонятного происхождения. Реклама написана, но нужного облегчения это совсем не принесло. Он слышит, как шуршит куртка на вешалке, слышит чужое громкое дыхание — поднимался пешком — пока Макс снимает кроссовки. Но на кухню, как хотел бы Сережа и как видел в куче дурацких мелодрам, никто не заходит, шаги удаляются в сторону комнат, а может зала, там уже не так слышно. Пятно он давно оттер, но идти в комнату не тянет, даже с учетом позднего времени и желания лечь и закрыть глаза. На столе дымящийся чай стоит больше, как реквизит. Заяц на кухне через какое-то время все же появляется, идет к раковине и наливает в пустой стакан воду из-под крана. — Сколько говорил — наливай из кулера, в этой непонятно что намешано, — на автомате говорит мужчина, распластавшись по табуретке и немного по стене. — Ага, мам, — холодно бурчит брюнет, в его сторону даже не поворачиваясь. Выпивает залпом, споласкивает и ставит на коврик для посуды. — Спать идешь? — карие глаза все же поворачиваются и смотрят устало. — Чуть позже, — бросает он, вспоминая все же о чае и отпивает немного. — Ладно, — больше для формальности отвечает и снова уходит. Притворяться долго не особо уставшим все равно не получается, так что приходится подняться, выливая практически полную кружку в раковину. В комнате уже темно. Алиса молчит, хотя Сережа знает, что обычно Заяц всегда включает какую-нибудь ерунду на фон, чтобы проще заснуть, а может так засиделся, что она уже и доиграла, выключившись в обозначенное время. Опускается на кровать осторожно, чтобы не разбудить, широкая спина с черной звездой ближе к шее показательно повернута к Шевелеву, даже если Заяц еще не спит, вряд ли подаст признаки жизни. Одеяло как обычно почти все в ногах, потому что «Сереж, ну жарко же!». С легкой улыбкой он натягивает его обратно и накрывается краешком сам, Заяц снова утянул все на себя. Макс может и не поворачиваться, но хватает и теплой спины, чтобы вдохнуть чуть спокойнее. Сережа вздрагивает, когда сзади начинается движение, а после его накрывают одеялом целиком, затягивая в нагретое чужим телом пространство и притягивают к себе, накрывая руку, лежащую на животе, широкой ладонью и сплетая пальцы. Шевелев жмется к чужой груди и чувствует, как рука сразу же прижимает к себе еще сильнее. Это пока не прости и извини с их стороны, поговорят они завтра, но знать, что все снова хорошо обоим хочется немного раньше. — Доброе, — мягкий голос совсем рядом, а еще Сережа чувствует прикосновение чужого носа, — просыпайся, покажу комарика. Мужчина глаз не открывает, но улыбается. Макс, обычно встающий рано, как ребенок малый, сейчас остался лежать, чтобы дождаться пока встанет Шевелев. — Из тебя слишком красивый комарик, — Сережа открывает глаза, смотря в слившиеся в один карие глаза, — доброе утро. — Прости, я перегнул, знал же, что ты уставший с этой рекламой, еще сверху добавил, — хмурится, поджимая губы. — Не ты один накосячил, давно обещал из-за этого не срываться, но переработал, видимо, — ему хорошо от того, что они все решили, — люблю тебя. — Люблю тебя, — Заяц целует нежно: в губы, в нос, в щеку, куда-то в скулу, заставляя Сережу улыбаться. Он где-то увидел, что нельзя отвечать «и я тебя», потому что оно как будто бы ненастоящее, а просто в ответ, поэтому теперь всегда проговаривает все целиком, ему для Сережи ничего не жалко.***
— Сереж, все в порядке? — Макс наконец привлекает внимание мужчины, легонько касаясь сжатой в кулак напряженной кисти. Тот не сразу, но фокусирует взгляд на взволнованных карие глазах, видимо вид у него был и правда слишком хмурый, даже Гаус оторвался от книги, с волнением глядя на друга. — Да, прости. Те. — тушуется Сережа, и для верности сжимает широкую максову ладонь, которую тот так и не убрал. — Рокировка, — заявляет Загайский, прогоняя Гороха с места рядом с Шевелевым. Тот даже не вставляет обычной шутки, замечая состояние друга. Макс, оказавшись рядом и, на всякий случай, еще раз окинув салон на наличие пассажиров, садится ближе положенного и переплетает пальцы, второй рукой накрывая другую руку и начиная невесомо гладить. — Что случилось? — он устраивает подбородок на чужом плече и тыкаясь носом в шею. Горох с Гаусом для верности пересаживаются пока на другие места. Им не сложно, они знают, что Шевелев у них может иногда уйти в себя, но знают, что Макс его откуда угодно всегда вытащит. — Вспомнил, как мы поссорились из-за громкой музыки и сценария, — шепотом выдает Сережа, прижимаясь к Зайцу и сжимая руку чуть сильнее. — Давно и неправда, — бурчит Максим, целуя того в шею. — Но оно ведь было, — жалобно тянет шатен. — Было, — тихо отвечает Максим, — но мы же все решили, помнишь? — Помню. — Тогда я все равно тебе напомню, ладно? — он чуть подается вперед, чтобы была возможность дотянуться не только до шеи или уха и целует в губы, задерживая поцелуй намного дольше, чем можно было бы даже в пустом автобусе. — Спасибо, — Сережа с человеком рядом расслабляется снова, он рад, что нашелся такой терпеливый, с его загонами не всегда трудно справится, у Макса получилось лучше всех, поэтому он рядом. Там и останется, куда он его такого отпустит?