Ломка

Тело ломит судорогой, когда Антон падает на кафель в ванной. Ломка. Снова. Он обещал себе что бросит, давал, черт возьми, слово, клятву, но что-то снова пошло не так. Как впринципе и во всей его жизни. Слезы текут по щекам, как яд, кислота, что разлагает его внутренности, сердце, его мозг. Парень сжимается на холодном полу, сжимает до посинения кожу на плечах, практически лежит на коленях, утыкаясь лбом в пол, надеясь сдержать дрож, вот только не получается. Да и в голове только: «Идиот, идиот, идиот.» Какой же он дурак. Скрип двери. Посаженный сигаретами низкий и хриплый голос, с явным иностранным акцентом, врывается в его сознание как лучик света в кромешной тьме. Такой желанный. Такой любимый. — Снова ломка… Шаги, совсем рядом, такие тихие, усталые. Антон только взгляд поднимает и шипит с таким ядом и ненавистью, чтобы не подходил, когда на самом деле хотел совсем другого. Хотелось спрятаться. Хотелось убежать чтобы не видели слез и боли. Хотелось быть для него тем, кто сможет сделать жизнь лучше, а не наоборот… Парень на себя с отвращением смотрит как будто со стороны, качая головой, а мужчина всё ближе. И вот руки его уже мягко касаются волос — перебирая спутаные пряди — спускаются на шею, плечи, спину. Его легким движением выпрямляют, в глаза заставляют смотреть и на душе еще тоскливее от этого становится. — Отстань, Кейл. Просто, блять, отстань. «Не смотри на меня когда я так слаб… Не смотри. Я хочу остаться светом в твоих глазах.» — Так и хочется сказать, но слова упрямо застревали комком боли, в кадыке, мешая не то, что дышать, а думать. — Ты же знаешь, что не могу. — Шепчет задыхаясь. Ему ведь и самому больно от вида настолько сломленного, любимого человека. Кейл мягко его щеки обхватывает ладонями. Поглаживает мягкую кожу да ближе наклоняется, даря легкий поцелуй в губы. — Я здесь для тебя, Антон. Только для тебя… И я хочу помочь… Ты разрешишь мне? Антон вместо слов выбирает действие. Сам тянется ради ещё одного прикосновения к губам. И сам садится на колени возлюбленного, цепляясь за него как за спасительную соломинку, прижимаясь только ближе и ближе, насколько позволят их тела. Внутренности всё ещё сжимает проволокой, скручивая в тугое нечно, от чего больно так, что хочется убиться, но в теплых руках Кейла легче. С ним всегда легче. — Прости