Когда-то давно, мне пришло видение, как вещий сон спустился, цеплялся когтем за вуаль. Он вздергивал её, как тут же закрывал. И ветер волосы вздымал. И бризом океанов омывал. В чернеющем и безразличном космосе, где вакуум как пожиратель, засасывал в себя и растворял. Там была ты, там были мы и вместе утопали в море томном.
Мне не привычно видеть безразличие в глазах, где нет ни проблеска надежды, ни печали. В твоих глазах я вижу тело: а в нем я углядела смерть. Как бесконечные огни давно погасли, и даже угли прекратили щебетать.
Воспоминания хранить пристало мне давно. О каждой жизни я заведую и знаю. Не утаить от карт моих судьбы, тем более, я вижу след божественный. На каждом теле, в каждой клеточке, я вижу, глаз цепляется - не отпускает.
Но ты...
В тебе я вижу... Пустоту. Грот тёмный, жуткий, где таится
нечто.
Боги, мне не привычно чувствовать азарт, когда я вижу эту женщину из раза в раз.
Зал ограненный, тесный, душный. В нем дух поник, пока софиты оживить пытаются танцпол. Там музыка - прелестная, но до чего же скучная. Смердит бездарность в горне нот. Усталые оркестры, задыхаются, но продолжают трепетно играть: в кровь пальцы истирать, и губы напрягать до трещин и нарывов.
Так жаль их, видно парочку ребят талантом одарённых; как жаль, они обречены.
Ты смотришь в пустоту. Как долго? Как долго ты теряешь взгляд в раздумье, быть может, вспоминаешь что-то? Неважно. Сейчас мы лишь вдвоём, где нет нам равных здесь и мы вольны быть эталоном.
-
Потанцуем?.. - тянусь рукой к запястью, но вовремя ловлю себя, лишь наклоняюсь ближе, предлагаю всю себя сейчас.
Ты медлишь. Поднимаешь взгляд свой на меня, сверлишь, хотя, мне кажется, на самом деле...
Ох, уже? Ты за руку меня хватаешь и позволяешь увести себя из тени.
Стук каблуков расходится по полу. В нем трещины струятся паутинкой, как флёр минорный тени наши дополняет.
Легкий дым струится по рукам, дурманеще меня цепляет. Так ощущать приятно эйфорию, она меня всепоглотила. И кровь внутри меня густеет, в глазах стремительно темнеет, а тело, пребывающее в мире, забило пульс в висках и руки мои сами, орудуют и тело оппонентки оплетают.
Взгляд публики застыл:
о верно, да, они потрясены. Обескуражены, восхищены.
Рукой я прядь твою цепляю, проворачиваю, завиваю. За ширь твоих плечей кидаю, которая как лёгкий ураган, завивку мою собственную устраняет.
Я провожу ладонью по бедру, немного заношу вперёд, беру твою холодную ладонь. Ставлю вперед колено и на него же падаю перед тобою. Любовно прохожусь губами по костяшкам (одна из самых крупных, случайно, невесомо нижнюю губу оттягивает, открывая неприлично пошлую картину рейнджеру, что так потеряно сейчас свой взгляд впервые фокусирует на мне.)
Твое лицо сейчас мне кажется и вовсе не знакомым, столь прекрасно-красочно оно освещено: пурпурный блеск в глубинах глаз расплылся по белкам, а радужка освещена лимонным светом с потолка. Зрачка я не увидела, он кажется исчез и уподобился вселенной: бесконечно разливал края и радужку заполонял собой.
***
Свой монолог веду я долго, а ты лишь смотришь сквозь меня. Как голограмма, которую пронзали кровь и плоть, что вынуждали выстоять против меня. Я чувствую тепло, ладонь твоя в моей прелестно совпадают. Лишь вены острыми бороздами, как шрамы, руки нежные твои исполосили.
-... Герцог инфернального огня - мёртв. И его дети не явятся. - я жду ответа. -
Что же ты сделала, прекрасный "рейнджер"?
Я улыбаюсь, так привычно нежно. Немного опьянено. Ахерон, да, точно,
Ахерон сейчас прищурилась и вызов мне глазами бросила. Оценивающе, немного иронично, бровь вскинула и руку свою вырывает из плена мягкого. Она мне отвечает на игру и ждёт когда я правила её приму.
Мой свет, я с удовольствием приму любую сделку. Я соглашусь и прыгнуть с мостовой, и одолеть бессмертного с тобой. Я соглашусь железным принципам пренебрегать, всё лишь в угоду твоему желанию.
- Прошу прощения, ты обращаешься ко мне?
Как вдруг на теле выступает пот холодный, стоило ей лишь коснуться первой до меня. Я чувствую нутром и кожей тонкою стальные когти беркута. Они вонзаются в меня и кровь фонтаном испускают.
Её рука, теперь искажена. Во тьме и среди всполохов кроваво-красных огоньков. Она насмешливо касается груди и резкими движениями изгибает. Проводит ногтем по хребту и вырывает что-то: обрубки чёрных крыльев тенью падают. И тело разошлось по швам, и двадцать лебедей раскрыв ещё целехонькие крылья улететь пытались.
Их каждого поймала Ахерон и голыми руками растерзала. От каждого, как от пиньяты, отлетают перья, намоченные черной смолью.
И снова образ восстановлен, и снова он разорван.
В нашем танце хищник затесался, он рвёт на части разум мой, умело танцем он ведёт. Моё размякшее сознание не успевает все понять, когда ты скалишься и грозно тянешь прочь. По лестнице стуча
когтями каблуками несёшься прочь, неся меня в руках.
Ты дверь ногой вбиваешь в стену и делаешь бросок со мной. Я вижу, как мой головной убор упал и ты носком ступаешь по нему. Под ним ломался шёлк, что ныне показалось треском костной ткани.
Ты давишь своим весом на меня, вжимаешь томно в мягкость пелерин. Они мне бархатом своим прельстят и обволакивают плотно,
я утопаю в нем. И утопаю в страхе пред тобой. В твоих глазах я вижу холод лезвия, что мне направлен в горло. Ты режешь взглядом вдоль и поперёк, пока рука твоя хватает за плечо. Другая пальцами впивается под шею, жадно мня ключицу и грубо переходит сжатием на горло. Душит.
Губы беспомощно дрожат и молвят имя.
Ахерон. Ахерон. Ахерон.
Ты зажимаешь рот мой, прижимаясь губами и дерзко углубляешь
первый поцелуй. Не чувствую я более руки на шее, она слилась в водоворот. Лишь страсть, а не любовь, и боль я чувствую внутри.
Ты отстраняешься лишь для усмешки. Ты выглядишь возвышенно, когда сидишь вот так, на бёдрах у меня. Когда по тонкой кости скул ползёт румянец. Когда рука твоя лежит на рёбрах у меня. Проводишь вниз по животу и резко выпирающую тазовую кость рисуешь.
- Предпочитаешь словам действия? - кидаю в неё усмешку. Как просто было завести её. Как жаль, запал её весьма жесток.
Я чувствую губами онемевшими холодные, чужие. Весьма определённо предпочла она ответить. Её рука тем временем
ползёт стремительно протиснулась на внутреннюю сторону бедра. Неслыханная дерзость, с её стороны, в данной ситуации, было так трепетно и нежно пройтись от середины прямиком к промежности. И пальцами сквозь ткань прижаться к томно-напряженной точке между ног.
Ахерон решает отстраниться,
внезапно вспоминая о дыхании. Её из транса словно путеводная звезда выводит Лебедь, своим трепещущим и сладко-сладко бархатистым стоном.
Она так резко выдыхает, снова прижимаясь в поцелуе, в этот раз не углубляя. Лишь мажет по губам и тянется к молочной тонкой шее. Рейнджер почувствовала прикосновение на плечи: это мягкие ладони Хранительницы Памяти сейчас пытаются за что-то зацепиться, убедиться в том что происходит. На самом деле, или...?
Снова стон. Ещё более блаженный и от того сюрреалистичный. Ахерон прошлась рукой по скрытой груди, в этот раз одним и слегка нервным движением оголяет. Рукой проходится по напряженному соску, который притягает взгляд обоих. Лебедь смотрит и внимает, то как пара длинных тонких пальцев оплетает и оттягивает. Предпочитая в пыль стереть границу между болью и желанием.
И Лебедь думает: так от чего рассудок мой расплылся, и от чего мне голову настолько сильно алкоголь вскружил... Подождите, разве сегодня я выпила хоть маленький фужер игристого...?
Она додумать не успела, когда почувствовала холод на груди, другой, на этот раз он мертвенно пустой. Она взгляд фокусирует и видит как Ахерон ещё больше раздвигает её ноги. Сама при этом зверю уподобившись, плоский живот своей Хранительницы вылизывает жадно языком широким.
Безудержно она рывком срывает нижнее белье. Изумление и девственный испуг, так не свойственный ей, проник под кожу вместе с ощущением холодных губ на лобке.
А дальше всё размылось, как детские рисунки на песке пред океаном, чьи волны так бездушно смывали очертания. Слова
«Ах, Ахерон» теряют смысл с каждым новым вздохом, стоном, что рвётся бесконтрольно из груди.
Ты держишь руки под коленями, которые ещё в начале были так властно переброшены на плечи. Держишь слишком сильно, пока язык хозяйски по складкам мельтешит. Ты неожиданно с нажимом возле лона провела и расцарапав на бедре когтями, вынуждаешь провести оргазм в деспотичном, полном похоти, желания лиловом взгляде, провожающем меня за грань.
***
После полной ночи вздохов, всхлипов, а также столь внезапного откровения, что послышалось бурчанием куда-то в сторону.
«У тебя ничего не выйдет, даже не пытайся вновь, ведь я не помню ничего.»
«Я ведаю лишь чувствами, эмоциями. Единственное, что даровано мне ощущать, лишь ностальгию по касаниям.»
А дальше непроглядный мрак и пустота. Поистине, вся сущность эманатора Небытия раскрылась в этой ночи, после которой не осталось ничего. Даже Ахерон, чей след простыл, а простыни под ней остыли. Напоминанием о ней служило собственное воспоминание, в котором Лебедь не нашла иллюзий.
