Наказ

       Серж не понимал, почему родители не целовали его, как остальных детей. Они обнимали его, говорили нежные слова, даже ни разу не поднимали руку на него. Единственное, что они не позволяли ему — это целовать кого-то. Строго глядели на него, с холодным голосом с едва заметной горечью твердили ему «держать себя в руках».        Но ведь он каждый день, оглядываясь на своих сверстников, видит их улыбки от забавного чмока в щеку. Да что уж говорить про сверстников — взрослые люди, обычно мужчина и женщина, могли сидеть совсем близко друг к другу, и дарили поцелуи уже друг другу в губы. И они были счастливы. Почему же тогда мама время от времени грустно на него смотрит, а отец и вовсе отталкивает от себя? Почему они уверены, что это опасно?        Лишь ближе к подростковому возрасту они объяснили, что он болеет крайне тяжелым, неизлечимым заболеванием. Но не оно губит его — лишь только коснётся он губами до любимого человека, как тот умрет. Серж не сильно верил в это — как его поцелуй может убить кого-то, если даже объятия или та же слюна (которую он в шутку плюнул с крыши дома, а в итоге попал в папу) никак ещё не убила его родных, которых он любит. Дедушка, любимый его дедушка, говорил, чуть ли не наказывал, что не должен он любить ту женщину, что ему подберут в жёны. Проклятье, как дедуля рассказывал ему, было наложено на него чуть ли не до рождения.        А почему именно он? За что ему это? Он ведь никому не хочет зла. За что?        Закрепив в себе «не хочу никого убивать, не хочу никому зла», он следовал родительскому закону: не возражал, когда ему запретили общаться с девочками; не возмущался, когда его, восемнадцатилетнего юношу, женили на женщине, ненамного старше его и совершенно не в его вкусе; не любил и не целовал жену, которая тоже не была в нем заинтересована — не раз говорила прямо в лицо, что её сдерживали брачный контракт и жалость к нему. Зачем обижаться на это, если он и так обречён.        Пожалуй, лишь работа и творчество скрашивали его нерадостную жизнь. Ну, или работа-творчество — преподаватель по музыке в той школе, где он когда-то учился. Ученики заменяли ему родных детей, которых у него никогда не будет. Все они были хорошими. Но бывали особенные кадры.        Дарон Малакян. Гитарист-самоучка, нелюбящий учиться и часто прогуливающий школу. Один плюс — он его классный руководитель.        Мальчик был намного сложнее других детей. Закрытый, малообщительный, неконтактный. Как-то раз пришлось однажды прийти к нему домой из-за многих пропусков. Родители, вполне приличные, были крайне удивлены отсутствием сына в школе: «Он каждый день ходил туда. И ваша подпись у него была. Как он мог не посещать?». К счастью, ничего не сказали про наказание, не угрожали — просто указали в его комнату, откуда через дверь доносилась красивая мелодия. Постучался — ноты стали еще громче. Постучался еще раз — обитатель комнаты произвел злобный трунь и хрипловатым недовольным голосом крикнул        — Да?!        — Привет, Дарон. Это твой классный руководитель, Серж Танкян. Можно войти?        За комнатой раздавались шум возни и недовольное дребезжание струн гитары, и вскоре мальчик открыл ему дверь. Синяки под глазами, масляные волосы и уставший взгляд — и Серж уже забеспокоился.        — Что с тобой? Ты болен?        — Нет. — Каким-то прокуренным голосом сказал он, потом отошел в сторону, впуская в комнату.        В отличие от её жителя, комната была аккуратна. Лишь кровать немного расправлена, где валялась обычная акустическая гитара. Сев на стул, Серж посмотрел на парня, подпирающего плечом дверь и с недоверием наблюдающим за преподавателем.        — Дарон, почему ты не посещаешь школу?        — Не хочу.        — До совершеннолетия ты обязан посещать учебное учреждение. — Всё также терпеливо и спокойно объяснял мужчина. — Ты ведь понимаешь, что тебя могут исключить и что своими действиями подставляешь родителей?        — И что?        Вопрос, полный безразличия к своему будущему, как-то поразило Танкяна. Он сцепил ладони в замок и нежным, мягким голосом заговорил:        — Дарон, у тебя всё хорошо?        — Нормально. — Отмахнулся.        — А на волосах у тебя масляная маска? — На губах растянулась теплая улыбка.        — А? — Мальчик провел по нескольким прядям. — Упс. Смыть забыл перед вашим приходом. — Последнее слова были произнесены со сарказмом.        — Понятно. Ты хорошо спишь?        — А какое тебе дело. — Резко кинул парень, сведя брови к переносице.        — Мне нужно узнать, почему ты не ходишь в школу. — Честно ответил Танкян.        — Не хочу.        Мальчик отошел к кровати, сев на неё и скрестив руки. Он долго смотрел на него, потом рыкнул:        — Ну? Чё?        — Дарон, что с тобой?        Серж медленно встал и так же подошёл к нему. Он присел на кровать рядом с ним и протянул руки к нему:        — Расскажи мне. Тебе плохо?        Мальчик недоверчиво глянул на протянутые ладони, затем на Сержа и снова. Потом протянул свои руки в его теплые, отчего юноша даже едва дрогнул. Он посмотрел своими грустными глазами на него.        — Мальчик мой, что происходит?        — Да так…ничего.        В больших глазах скопилась влага, и парень одним резким движением стер их рукавом. Но по мере говорения слезы все равно набирались, огромными каплями перекрывая мутный взгляд:        — Мне…мне в последнее время…плохо. — Дарон всхлипнул, зло стирая прозрачную пелену. — Я…я не могу сказать родителям, что…что я не хочу ходить туда…        — Почему? — Тихим, успокаивающим голосом спросил Серж. — Тебя там обижают?        — Просто…у меня нет желания туда ходить и…        Голос у мальчика подрагивал, слезы бесконтрольно уже лились по щекам, ладони сжимали нежные пальцы. Он опустил голову, как-то невзначай пододвинулся ближе к преподавателю, которому недавно всей сущностью угрожал выкинуть из комнаты. Танкян улыбнулся, сказав:        — Ты хочешь обниматься?        Юноша кивнул и сразу же двинулся в его сторону, обвивая руками и кладя голову на плечо. Поглаживая по спине, Серж говорил успокаивающие слова, которые дали обратный эффект — парень заревел, сжимая со всей силой аккуратную рубашку. Сидели они так долго: мужчина не прерывал истерику Дарона, давая возможность выразить скопившеюся печаль. Вскоре мальчишка успокоился, но не отходил, а покоился на подставленном твердом плече.        И лишь сейчас Серж заметил, что Дарон ласкался: прикладывался щекой к нему и поглаживал рубашку. Преподаватель, смущенный такими действиями, тихо сказал:        — Мальчик мой, тебе теперь легче?        Всхлипнув, парень закивал. Затем поднял свои опухшие, покрасневшие глаза, посмотрев на него, и отстранился, проговорив:        — Простите…        — Тшш. Не извиняйся. — Серж потрепал мальчишку по волосам, улыбнувшись. — Я рад, что ты доверился. Но всё же…возвращаясь к причине, по которой я пришел. Тебе нужно посещать школу. Хорошо?        Дарон сглотнул, опустил взгляд. Потом он кивнул:        — Хорошо. Ради вас буду ходить.        Юноша приподнял уголки губ, выражая неловкую, стеснительную улыбку. Это порадовало мужчину и захотел поцеловать в лоб мальчика, однако вовремя остановил самого себя, вспомнив наказ.        — Прекрасно. Тогда до встречи на занятиях, мой мальчик. — Серж встал и направился к выходу.        — До завтра. — Громко сказал Дарон, помахав ладонью на прощанье.        С тех самых пор они подружились. Удивительно, как это получилось: как оказалось, они двое — недолюбленные дети. Это укрепило их отношения, и за все это время он стал самым любимым учеником в классе. Не то, чтобы Серж завышал оценки ему или освобождал от занятий без отметки пропуска, а проявлял столько внимания, сколько бедный мальчик не получал от родителей. Однако это привело к неожиданному случаю.        Случай произошел под конец недели. День заканчивался, дети разошлись, Серж тоже собирался домой, но его прервал Дарон, мявшегося у дверей. Мужчина заметил его и сказал:        — Дарон, милый мой, что-то случилось?        — Нет…просто… — Мальчик помялся, прежде чем вдохнуть и выпалить. — Мне нужно вам кое-что сказать.        — Хорошо. Я слушаю.        Преподаватель посмотрел на юношу, который подошел к нему. От волнения парень был взлохмачен, щеки покраснели, а глаза (два глубоких темных омута) блестели. Затем он сказал то, что шокировало Сержа:        — Я люблю т… Вас.        Сердце подпрыгнуло от радости, но тут же заболело. О, нет-нет-нет!.. Почему именно так? За что? Мальчик не должен был в него влюбляться, а он…он тоже любит его, и не как ребенка, что просто отвратительно и невозможно…о боже, вразуми малыша и дай ему сил!        — Я тоже тебя люблю, мой мальчик. Ты хороший ребенок. — Выкручиваясь, Серж делает вид, что не понял и воспринял за признание как родственной любви.        — Я не это имел в виду. — Буркнул парень и повторил. — Я люблю вас. Не как отца, а как…человека, с которым я хочу быть.        — Дарон…мальчик мой, — Мужчина выдохнул. — Это…невозможно. Я — женатый человек, это раз. Во-вторых, ты несовершеннолетний, что по закону запрещено иметь с тобой отношения. В-третьих… — На момент он промолчал, увидев слезы в больших глазах. — Дарон, я не ругаю тебя и не отрекаюсь, но пойми…у нас ничего не получится…        «Потому что я проклят. Я опасен для тебя, малыш» — хотел бы так закончить, но парню не объяснишь: тот опустил голову и неожиданно сорвался с места. Это обеспокоило Сержа — мало ли, куда и зачем он убежал.        Первая мысль было о крыше дома, расположенного недалеко от школы. Дарон рассказывал, что это было любимое место для мыслей и творчества. Туда он и направился, и не прогадал: юноша сидел там и плакал, свернувшись в клубок. Серж подошел к нему и тихо спросил:        — Дарон…        — Уходи!        — Давай поговорим…        — Мы уже говорили. — Парень поднял взгляд. — Уходи…мне плохо.        — Я… — Мужчина замялся, не зная, как поступить. Но вскоре он собрался силами. — Понимаешь, милый мой, я…также люблю тебя. — Юноша замер, теперь смотрел на него. — Но…я не могу. Понимаешь, я проклят. Мое проклятие тянется со времен геноцида, я не могу прикоснутся к любимому человеку, иначе он умрет. Поэтому я женат на нелюбимой женщине, поэтому я не получил достаточно любви от родителей, поэтому я не могу ответить тебе взаимностью, хоть и хочу.        Дарон смотрел на него, о чем-то задумавшись о своем. Затем встал, подошел вплотную и сказал:        — Если твой поцелуй будет для меня последним, то я об этом не буду жалеть. Плевать, если я умру — я и так мертв внутри без тебя. Ты единственный родной и любимый человек для меня, ты единственный, кто меня выслушал. Меня не волнует, что будет дальше — ты мне нужен.        — Дарон…а как же я?        — Может быть, я тоже проклят. Иначе не знаю, почему родители меня не любили.        — Мальчик мой…тебе еще жить и жить. Неужели ты так хочешь прервать свою жизнь?        — Мне все равно. Ее нет без тебя.        Дрожащими руками Серж берет Дарона за щеки, глаза щиплет и скулы горят от взрывных чувств. Он наклоняется и тихо говорит:        — Я люблю тебя, мой мальчик.        — Я тоже вас люблю. — Мальчик обнимает его за шею и тянется к губам.        Долгожданный поцелуй ярким фейерверком горит между ними, но на минуту это не важно — последнее прикосновение слишком великолепное, лучшее, что они испытывали за свою жизнь. Но вскоре у парня ослабляются руки, он подкашивается и отрывается от учителя, который прижимает его к себе и плачет. Горькие рыдания и чувство вины разрывали его, он смотрит в небо и видит бабочку, порхающей над ними. Вскоре к ней подлетает другая, и они вместе кружат в танце. Также они могли быть…        Сердце неожиданно закололо, Серж делает вдох, но не может насытиться им. Он падает, сильнее сжимая мертвого Дарона, перед глазами темнеет так, будто выключили свет.