Бесчувственный

Это началось как любой обычный день. И тут же покатилось к черту оттуда. Эррор просто выполнял свою работу — со скучающим видом разрывал на части очередную жалкую ошибку — когда в уже наполовину истерзанной вселенной открылся бурлящий и шипящий чернильный портал. — Снова разрушаешь? — послышался знакомый голос его противника, и в таком переходе сразу к делу не было ничего необычного, но что-то в чужой интонации показалось глючному странным. Не было ни радостного выкрика его имени, ни дразнящего тона, ни последовавшей за приветствием задорной болтовни. — Пришел остановить меня? Если так, то опаздываешь, кальмар, — хмыкнул Эррор, лениво обернувшись и привычно принимая боевую стойку, но не успел он вытянуть струны наготове, как Инк отошел от сценария: — Нет, — прозвучал сухой ответ, и разрушитель запнулся в своих движениях, теперь точно уверенный, что что-то не так. Едва начавшая формироваться на его кончиках пальцев атака умерла в зачатке, тогда как художник уже спешил приблизиться, сохраняя на лице иллюзию веселой беспечности, но его походка казалась такой же неестественной, как и его слова. Хранитель часто пытался сократить расстояние, как в бою, так и вне его, и в любой другой день это даже не стоило бы упоминания, однако сейчас Инк в прямом смысле бросился к нему, как будто спасаясь от невидимой угрозы и почему-то посчитав глюка безопасным укрытием. Стоило ему подойти, и это ощущение лишь усилилось, ибо Эррор вдруг понял, что его враг дрожит, не переставая то и дело оглядываться на свой же уже тающий портал, а хватка на его громадной кисти честно больше напоминала объятие, чем держание инструмента как оружия. — Ты проделал довольно хорошую работу, — внезапно похвалил художник, изучая окружающую разруху, а затем задал вопрос, заставивший усомниться, в правильной ли они реальности: — Не думаю, что мне осталось, что отвоевывать. Полагаю… помощь тебе не нужна? — При этом в его голос вернулась эта странная, почти застенчивая нотка, плохо скрытая за напускной непринужденностью, как будто на самом деле он спрашивал о… — Помощь. Ты хочешь помочь мне с разрушением, — хмуро повторил глючный, одним своим тоном указывая на всю абсурдность этого предложения. — Почему нет? — Хранитель попытался улыбнуться, но это выражение вышло еще более искусственным и натянутым, чем до этого. Инк никогда не славился искренностью своих эмоций, но Эррор был вынужден признать, что это самая жалкая имитация спокойствия, которую он когда-либо видел на чужом лице. — Мы коллеги, в конце концов. И раз уж я здесь, но защищать мне уже нечего, так ты хотя бы закончишь быстрее. В словах художника была логика, но это была не та логика, которую разрушитель когда-либо думал услышать от него. Он почти ожидал, что хранитель в любой момент переменится в лице, громко рассмеется и объявит, что это было каким-то извращенным розыгрышем, или может, новым способом застать его врасплох и заставить ослабить бдительность, если бы не тот факт, что Инк был прав. Глючный уже почти закончил с этой вселенной. Вмешиваться на этом этапе было бы пустой тратой времени и сил для них обоих. И ни один из этих вариантов не объяснял, почему страж выглядел таким… напуганным. Эррор никогда не видел его напуганным. Не так. И чем больше он медлил с ответом, тем более нервным художник становился. Наконец, поняв, что его противник абсолютно серьезен, и что он ничего от этого не теряет, разрушитель пожал плечами и кивнул, к чужому видимому облегчению. — Хорошо. Я всегда хотел посмотреть, что эта кисть может, когда ты не пытаешься размалевать ей меня. Но! — Глючный нахмурился и требовательно тыкнул в чужую грудь, явно указывая на пару опустошенных бутыльков, и далеко не тех цветов, на которые хранитель налегал обычно. — Я приму твою помощь, только если ты прекратишь этот цирк и скажешь, что, черт возьми, происходит! Я не идиот, и ты совершенно очевидно не в порядке. Ты трясешься как осиновый лист! Инк вздрогнул, как от удара, и шаткая улыбка сломалась, обнажив голубые зрачки и собирающиеся в уголках глазниц магические слезы. В его противнике как будто прорвало плотину, и он бы так и рухнул на пыльную землю, но Эррор среагировал быстрее, инстинктивно подхватив художника струнами. Дрожь стала крупнее, резче, а кончики пальцев сжались на кисти, оставляя в дереве глубокие царапающие бороздки. Хранителя метало между рыданиями и яростными криками, и глюк мог практически чувствовать истекающую из него разрушительную энергию, внезапно благодарный, что тот отказался от сражения и не направил этот шквал… чего бы это ни было на него. Так прошло несколько насыщенных эмоциональных минут, но конца этому срыву не предвиделось, и глючному быстро стало неловко просто стоять над ним и наблюдать. То, как Инк вцепился в его струны, предполагало, что они дарили ему некое подобие комфорта, но было болезненно очевидно, что этого недостаточно. Итак, пересилив себя, Эррор подошел ближе и обхватил свернувшегося на земле художника руками, впервые найдя что-то хорошее в чужой манере одеваться как капуста. По крайней мере с таким количеством наслоенной ткани контакт был относительно терпимым. Дрожь чужого тела смешалась с его помехами, но разрушитель проглотил свой дискомфорт, когда его решение доказало себя эффективным, и хранитель медленно начал затихать. Они сидели так еще какое-то время, пока водопад слез не превратился в нерегулярные отрывочные всхлипы, и глючный, изо всех сил пытаясь смягчить свой грубый скрипящий голос, уточнил: — Ты еще хочешь помочь мне? — Да. Пожалуйста, — уверенно закивал Инк, и его тон сквозил такой мольбой и отчаянием, что душа Эррора екнула. Разрушитель криво улыбнулся и встал, неохотно протянув художнику ладонь, чтобы помочь подняться. Было странно видеть своего противника с красными прицелами в зрачках и понимать, что вся эта ярость адресована не ему. Но в то же время это интриговало, и если бы хранитель не выглядел так, будто развалится от одного неправильного слова, глючный был бы честно в предвкушении от перспективы совместной работы. Он сделал приглашающий жест в сторону оставшихся немногих клочков пространства, и Инк впервые ухмыльнулся по-настоящему, с впечатляющей готовностью вскинув Бруми. То, что произошло дальше, было наполнено обрывками кода и задыхающимся злым восторгом. Призванием художника было создавать, но это также значило, что он мог взаимодействовать со вселенной на том же фундаментальном уровне, что и Эррор. Было несложно использовать привычные инструменты и способности более креативным способом, обратив их в смертоносное для самой материи оружие. Разрушитель так увлекся столь необычным зрелищем, что даже притормозил собственную работу, позволив своему противнику буйствовать, пока от вселенной не осталась лишь быстро угасающая память. Результат был грязным и беспорядочным, но глючный сдержал свой перфекционизм, как и привычку жаловаться по пустякам, ибо по окончании хранитель выглядел уставшим, но посвежевшим. Помогло и то, что краски несколько иссякли, потраченные, хотя они явно не выветрились полностью, и после шумной отдышки на его лице вновь промелькнули грустные черты. На что Эррор вновь оказался рядом. — Это было впечатляюще, — искренне похвалил он, медленно похлопав в ладоши для дополнительного эффекта, прежде чем сдвинуть брови и вернуться к своей прежней жажде ответов: — Но может, теперь ты объяснишь, с чего ты вдруг решил примерить мою профессию? — Прости, — фыркнул Инк, вжав голову в плечи и вновь будто приобняв себя. — Я был зол. И расстроен. И зол. — Это я заметил, — закатил глаза разрушитель, с досадой поняв, что его противник все еще не созрел для разговора, и потому попробовав другой подход: — Идем. Тебе явно нужно проветриться. Оутертейл? Художник тут же застыл, мертвенно бледный, а затем едко скривился. Вся краска сошла с его лица, и какой бы прогресс ни был достигнут вымещением его эмоций на мире, он был в одно мгновение стерт. Зрачки хранителя вновь сверкнули пылающим алым. — Нет! Куда угодно, только не туда! — не иначе как прорычал он, без шуток оскалив на глючного клыки. Однако ярость утекла из его слов так же быстро, как и появилась, когда он понял, на кого огрызнулся. Инк виновато заерзал на месте и застенчиво попросил: — Мы можем пойти к тебе?.. — И вновь это прозвучало как жалобная мольба. Эррор удивленно вскинул бровь, но решил не акцентировать внимание на внезапной враждебности к его любимой вселенной. Вместо этого он напомнил, старательно давя обеспокоенность в своем тоне: — Ко мне? Уверен? Ты плохо переносишь белый. — Плевать, — бесцеремонно отмахнулся художник. Он не хотел кричать на разрушителя, но у него не осталось сил заворачивать свои слова в красивые обертки. — Прямо сейчас я честно не хочу видеть никого и ничего, — практически выплюнул он, прежде чем вновь опомниться и в панике дополнить: — Кроме тебя! Я… Я хочу верить, что хотя бы ты не… Хранитель запнулся, и влага вновь заблестела в его глазницах. Он громко всхлипнул, так и не закончив предложение, но глючный решил, что это не лучшая ситуация, чтобы давить и выпытывать подробности. Он получил свой ответ и без дальнейших задержек открыл портал в Антипустоту, тем не менее, решив сжалиться над стражем и выбрав самый заполненный ее уголок. Это было самое сердце его вязаных джунглей, со множеством гамаков и даже полноценных закрытых коконов, один из которых Эррор спустил к ним, подтолкнув своего противника залезть внутрь и быстро присоединившись следом, после чего нити подняли своеобразный «домик» обратно ввысь. На протяжении всего подъема Инк молчал, не считая остаточных плаксивых звуков, лишь затем осторожно осмотревшись и обнаружив внутри уютного тканяного кармана множество подушек и плюшевых кукол. Пол был мягким и едва прогинался под его весом, но натяжение было идеальным, чтобы создать устойчивую поверхность — хотя она явно больше подходила для лежания, чем стояния. И именно это художник и сделал, быстро зарывшись в мягкие подушки. Нити пульсировали теплой магией, согревая его пустое существо, и хранитель наконец-то немного расслабился. Разрушитель больше не надоедал с расспросами, так что в коконе было тихо, пока Инк не повернулся, обнаружив глюка лежащим рядом, причем куда ближе, чем он ожидал. Его тело был больше и тяжелее, из-за чего пол прогнулся под ним сильнее, вынуждая художника скатиться и практически прижаться к чужому боку. Хотя их все еще разделял слой подушек, так что Эррор не возражал. Хранитель уткнулся в мягкую ткань и наконец что-то пробормотал, на что разрушитель повернул голову в его сторону, но чужой голос был слишком тихим, чтобы расслышать. — Тебе придется быть громче. И может быть, убрать подушку от лица, если только ты не хочешь выговориться ей, а не мне, — усмехнулся глючный, но присущая ему язвительность была куда менее выраженной, чем обычно. Было трудно не удариться в свою обычную манеру разговора, но он понимал, что ситуация, мягко говоря, неподходящая. И он пытался успокоить Инка, а не доломать его, каким бы странным это осознание ни было. Сам художник на это обиженно высунул голову из мягкой кучи, но ответной колкости не последовало. Он лишь послушно повысил голос и, стараясь вновь не сорваться в слезы, повторил: — Д-дрим признался мне. — Признался? — В любви, — уточнил страж, и единственное слово прозвучало с таким ядом, что Эррор невольно вздрогнул. Обычно не так отзывались о всеми воспеваемом чувстве. Хотя учитывая, что в деле был замешан солнечный хранитель, не сказать, что он был так уж удивлен. После того, что тот провернул с Кроссом, разрушитель до сих пор удивлялся, как Инк терпит его рядом. Но он воздержался от осуждений, основанных на личной неприязни, по крайней мере пока художник не выдаст больше подробностей о произошедшем. — Хах… Я заметил, что в последнее время он бегал за тобой больше обычного, но не думал, что ради этого, — как мог нейтрально сказал глючный, в основном чтобы поддержать диалог и подтолкнуть хранителя к продолжению. Тот лишь опустил взгляд, вновь уставившись в подушку, которую сминал под собой. Смотреть на нее было проще, чем на Эррора. — Я тоже. Так что когда он… Я просто… растерялся? Я думал, это была просто прогулка, хотя было странно, что он так резко отказался от предложения позвать Блу с нами. Но Дрим сказал, что у него опять трения со Стретчем, так что он не сможет прийти. Чего он не сказал, это что там будут буквально все остальные. — Инк процедил это не иначе как с презрением, вырвав из разрушителя еще одно вздрагивание, тогда как сам художник приподнялся на руках, в шаге от нового приступа гипервентиляции. Ладони дрожали, и он вдруг резко перевернулся на спину и сел, рывком достав из-под одежды блокнот, открыв его с конца и начав вырывать пустые страницы, яростно сминая их в плотные бумажные шарики. Но когда он замахнулся, чтобы выкинуть первый самодельный снаряд куда-то в белизну Антипустоты, на пути комка прямо в воздухе открылся небольшой глючный разрыв, поглотив его. В любой другой ситуации глючный накричал бы на хранителя за одну только мысль о замусоривании его обители, но прямо сейчас тому явно нужно было спустить пар, так что Эррор прикусил языки, ограничившись услужливым открытием портала в Андерфелл, но в остальном позволив ему продолжать. И отчасти он был слишком заворожен видом Инка, разрывающего что-то, чтобы остановить его. Конечно, уничтожение блокнота едва ли было сравнимо с его буйством во вселенной недавно, но он все еще привыкал к самой идее. — Мы пошли в Оутертейл, — выдавил художник сквозь стиснутые зубы, объясняя свою реакцию на упоминание звездного мира ранее. — И это было хорошо, в смысле, как обычно! Мы часто тусим в разных АУ, и я был рад, что он выбрал эту вселенную! Мы дошли до обрыва с самым лучшим видом, наше особое место, когда он… Он… Хранитель подавился, дрожа сильнее, но теперь, когда он уже начал, он буквально не мог остановиться, пока не выбросит это из своей системы. К счастью для разрушителя, не в виде липких чернил, ибо с более традиционной тошнотой Инк уже покончил незадолго до их встречи, так что плетеному домику-гамаку, в который они забрались, ничего не грозило. Но это не спасло глючного от неостановимого водопада слов. — Он сказал, что любит меня. И не просто эта фраза, это была целая речь о том, как много я для него значу, и как идеально мы подходим друг другу, и как много у нас общего, и как он хочет, чтобы я был с ним и только с ним, и какой прекрасной парой мы будем, и как вся Мультивселенная будет счастлива за нас, и как, как… — Художник громко вздохнул, набирая кончившийся воздух, и с этого момента чуть притормозил, но только потому, что его дальнейшие мысли были слишком бессвязными, больше как набор отрывочных восклицаний, чтобы его речь выходила так же ровно и последовательно: — Он наконец закончил, и я просто… Стоял там, не зная, что сказать. Ты должен был видеть его, Эррор! Он буквально светился, но не надеждой… скорее ожиданием. И я все еще не знал, что сказать! Это было так… Неправильно, мне не нравилось! Я так хотел уйти! Но просто сбежать без объяснений было бы грубо, и я не хотел его расстраивать, и… Все было так спутанно, я просто… Я просто не знал, что мне делать! Он беспомощно всплеснул руками, резко откинувшись назад и просто упав на спину, раскинув конечности в стороны, как очень грустная морская звезда. Его грудь рвано вздымалась, и по лицу все еще текли слезы, хотя их дорожки теперь пролегали по бокам головы, следуя ее изменившемуся положению. Одна из ладоней инстинктивно нащупала в стороне одну из подушек, и в следующее мгновение хранитель схватил ее и без раздумий шлепнул на свое лицо, только чтобы громко прокричаться в мягкую ткань. Хотя вместо фиолетовой смеси грусти и злости, в этот раз его захватило зелено-морское смятение и разочарование. Он честно хотел, чтобы его известная забывчивость проявилась и хоть раз доказала себя полезной, стерев этот ужасный момент и все связанное с ним из его сознания. Но к несчастью для него, эти воспоминания были слишком свежими, слишком сильными, слишком эмоциональными — и наотрез отказывались исчезать. И сколько бы Инк ни пытался думать о чем-то еще, ничего не выходило. Мысленно он все еще был там и переживал этот момент, пожалуй даже четче, чем в первый раз, ибо теперь он видел ситуацию целиком, со знанием, как далеко все зайдет. Каждое режущее ножом слово эхом отдавалось в черепе. Тон чужого голоса — как всегда радостный и позитивный, но в то же время слишком уверенный, как будто он не делал предложение, но ставил перед фактом. Собственная реакция — смятение и дискомфорт, и изначальное решение отмахнуться от них, попытка решить все мирно. Вот только эти усилия были напрасны, и все быстро стало хуже. Он помнил, как сам воздух стал липким, и это ощущение, будто вся вселенная наблюдала а ним. И тогда он не знал, но они и правда наблюдали! Художник не отрицал, что иногда хотел внимания, но не такого! То, как его окружили, и их было так много, и он даже не знал никого из них, и они точно не знали его, не по-настоящему, иначе они бы никогда… Горячее унижение прожигало его магию, и он точно запомнил момент, когда оно превратилось в страх. — Ты ответил что-нибудь? — осторожно спросил Эррор, вырвав хранителя из мрачной дымки, и тот проворчал что-то в подушку, только чтобы запоздало опомниться и сдвинуть ее с лица ровно настолько, чтобы его речь стала разборчивой, но все еще крепко прижимая ту к себе. — Эм… Да, но если честно, я не уверен, что именно. Я был слишком шокирован и потерян, чтобы понимать, что я вообще несу. Но думаю, я пытался как-то замять ситуацию и сменить тему? Из того, что я помню, я сказал, что польщен, но что я никогда с таким не сталкивался, так что… К тому же я не чувствовал, что мы достаточно знакомы для такого? Я доверял ему как другу, но… Извини, этот кусок правда смутный. И меня все равно перебили, кажется, как раз когда я начал говорить о дружбе. Откуда-то выскочил Санс — даже не знаю, который, но явно не принадлежащий тому миру — и за ним появились остальные, мне кажется, они заполнили весь астероид за секунды, и я без понятия, как они вообще… Дыхание вновь начало сбиваться, на этот раз с явными отголосками паники, и Инк уже который раз за разговор выдержал паузу, даже не надеясь успокоиться по-настоящему, но пытаясь собрать себя в кучку достаточно, чтобы продолжать диалог. К счастью, разрушитель не акцентировал на таких перерывах внимания, терпеливо пережидая каждый из них и давая художнику возможность вести рассказ в своем темпе, даже если внутренне он изнывал от болезненного любопытства. Наконец, хранитель тряхнул головой и кисло подытожил: — В любом случае, он прыгнул между нами и сказал, что я ничего не понял. Что это было признание любви, как… романтическое! Он спросил, знаю ли я, что это вообще такое! — А ты знаешь? — уточнил глючный, приложив все силы, чтобы это не звучало осуждающе. Лишь невинное любопытство и попытка лучше понять ситуацию, ибо, как он внезапно понял, стоило задуматься об этом, на его памяти Инк никогда не затрагивал тему романса до этой встречи. По крайней мере не начинал ее точно. Страж любил надоедать ему с самой случайной болтовней и делиться сплетнями, но самое близкое к обсуждению чьей-то любовной жизни между ними бывало лишь когда они вместе смотрели Андерновеллу, и Эррор ударялся в горячие распинания, что Ториэль должна дать Азгоро еще один шанс. И даже тогда художник в основном молча кивал и иногда поддакивал, но не имел своего сильного мнения. Тогда разрушитель не придал этому значения, полностью довольный, что хранитель хоть раз не пытался с ним спорить, но теперь понял, что отсутствие реакции само по себе было необычно. В конце концов, это был действительно непопулярный пейринг. — Теоретически? — Инк пожал плечами, явно незаинтересованный в вопросе. — Я знаю, что Создателям нравится включать такие отношения в свои истории, типа, очень нравится, и иногда за такими сюжетами забавно наблюдать, но я не представляю, какого испытывать это самому? Для этого нет краски, и я никогда не чувствовал, что мне это нужно. Н-но… Дрим… И о-остальные… Они стали кричать на меня и объяснять, как будто это должно было как-то помочь… — Серьезно? — нахмурился глючный, и любой намек на нейтральный тон вылетел в окно. Просто недопонимание было одним делом. Но агрессия? В сторону стража? Из-за такой тупости? Эррор поаплодировал бы за наглость, если бы не тот факт, что это каким-то образом сработало, и это ему пришлось собирать разбитого художника из осколков. Какого именно хрена ему наговорили? — Как я сказал, там были все! — с нажимом повторил хранитель, как будто сам до сих пор не мог в это поверить. — Все осведомленные о Мультивселенной персонажи, которых мы знаем, и еще куча народу, которых я никогда не видел! Ну, ладно, кроме Найтмера. И Блу. И… ладно, может не прямо все, но их было так много. Я даже не знаю, как столько людей смогло спрятаться на такой открытой местности! Они были там и хотели посмотреть, как мы станем парой! И когда я сказал, что мне жаль, но я не представляю, как это должно работать, они просто… — Инк вновь схватился за блокнот, но вместо того, чтобы и дальше вырывать страницы, с силой захлопнул его и просто выбросил целиком. Разрушитель едва успел закрыть разрыв, подозревая, что в отличие от пустых страниц, в заполненной части блокнота может быть информация, которую художник не захочет терять в рандомной вселенной. Вместо этого разодранная книжка вылетела через прорезь в коконе, служившую входом, хотя никакого шлепка или стука от приземления на «пол» не последовало. У Антипустоты было подобие гравитации, но технически не было материальной земли, так что такого рода звуков в ней просто не существовало. Факт, который хранитель, похоже, забыл, если судить по пристальному взгляду в окно белизны, где блокнот скрылся из виду, очевидно ожидая подтверждения об окончании его полета. Но конечно, звук так и не пришел, лишив Инка любого удовлетворения от запуска более крупного снаряда, и единственное, чего он добился, это лишил себя предмета, на котором он мог вымещать свое негодование. Глазницы уже в который раз заблестели от слез, и, не в силах остановить новый наплыв голубого, художник поджал колени и свернулся в себя, вновь разразившись рыданиями. Он до сих пор чувствовал на себе эти разочарованные взгляды, смесь неразборчивого перешептывания и очень четких выкриков, и хотя с его силами быть окруженным толпой едва ли считалось физической преградой, он все еще ощущал себя загнанным в угол. Хранитель не особо налегал на малиновый, так что редко испытывал подобное, но это было унизительно, и, стремясь сбежать от преследующих его образов, Инк уткнулся в свой шарф и закусил ткань, наполовину чтобы заглушить себя, и наполовину потому что ему отчаянно хотелось что-то укусить. Когда он вновь заговорил, его голос был не более чем дыханием: — Я думаю, Дрим плакал. Наверное. Я не уверен. Я просто не понимал, что происходит, а они продолжали кричать, что я разрушил их идеальный момент. Что я чудовище, раз я так ранил Дрима. И я не понимал и этого тоже! Это не я, кто влюбился! Не я, кто созвал эту, эту… Так почему это я виноват в том, чего не чувствую?! Вся эта концепция разбитых сердец дурацкая и сломанная! — Еще не закончив со швырянием вещей, художник слепо обшарил пространство и следующим запустил в воздух одну из подвернувшихся под руку подушек. Та врезалась в мягкие стенки кокона и отскочила обратно, тогда как хранитель громко всхлипнул и отчаянно взвыл: — Я не отвечаю за чужие эмоции! И разве любовь это не желание сделать того, кто тебе нравится счастливым? Ну, я не был счастлив! Почему мои желания никогда никого не волнуют?! Как это может быть правильным?! — Это неправильно, — хмуро прервал его глючный, решив, что он услышал достаточно. — Мечтатель не любил тебя, он хотел, чтобы ты любил его. Есть разница. Если бы он правда любил тебя, он бы признался в приватной обстановке, а не устраивал из этого шоу, и принял бы твой отказ, вместо натравливания на тебя толпы с мгновенным объявлением охоты на ведьм. Никто не говорит, что он не может грустить из-за этого, его чувства это его чувства, но все остальное в этой истории так мерзко, что у меня слов нет. — Вот! Ты понимаешь! Спасибо! Получив неожиданную, но столь освежающую поддержку, возмущение в Инке начало утихать, но за ним поднялась горькая тошнота. Потому что это было не все. Он рассказал о криках, но он не сказал, что они сделали после, когда стало очевидно, что слова и объяснения не помогают и лишь путают художника. Инстинктивно, хранитель вцепился в краски, свернувшись в комок еще больше, как будто пытаясь защитить их всем своим телом, а затем пробормотал то, от чего у уже взбешенного Эррора решимость застыла в жилах. — Они пытались отнять мои флаконы. О-они сказали, что после всего времени, что Дрим потратил на меня, я был ему должен, обязан, принадлежал. Как будто я не тратил время на него тоже! Это не односторонняя транзакция! Но это не было худшим, потому что когда я извинился и попытался объяснить, что это от меня не зависит, и я просто не могу почувствовать того, чего не чувствую, они… Кто-то из них вышел и сказал, что это глупость, и очевидно я могу. Мне просто нужно выпить правильные цвета. Как будто это самая нормальная вещь чтобы сказать. Да, мои краски управляют моим настроением, но оно все еще мое! Я не обязан подстраивать его под других! И они пытались отнять у меня это! — На этот момент Инк был откровенно истеричным, дрожа, задыхаясь, но продолжая говорить: — И конечно же, когда я не позволил, посыпались старые как мир оскорбления, что я бесчувственный, бездушный! Как будто это то, что я могу контролировать! — Я убью их. Позже дашь мне список, и я убью их, — пообещал разрушитель, его глазницы светились пронзительным алым в полумраке гамака. И он наполовину ожидал, что на этом художник проведет черту и попробует отговорить его, но вместо этого страж лишь дико и болезненно рассмеялся. — Пха! Я не уверен, поможет ли это, учитывая, что это было следующим, что он попробовал! — Что? — растерялся глючный, хотя это едва ли покачнуло защитную ярость в его тоне. — Что значит «попробовал»? — Видимо, мой отказ ранил Дрима так сильно, что если я не скажу «да», он собирался зарезаться у меня по дверью, — охотно изложил хранитель, откровенно издеваясь и в то же время звуча как никогда серьезно. Он поднял на Эррора взгляд, встретив его зрачки своими, и тот сглотнул от вида двух бледных сероватых точек. Не пустое состояние, как можно было подумать, Инк все еще был полон красок и эмоций. Нет, серый означал страх. — Это чертова цитата, Эррор! Я никогда так не жалел, что показал кому-то свой дом! Черт, я приглашал его переночевать! — Художника затошнило от воспоминаний, особенно когда его обычно забывчивый мозг подкинул нежелательных деталей о том случае. В том, что Дрим проснулся раньше него не было ничего подозрительного, но коммент о наблюдении за его сном определенно показался ему странным. Особенно учитывая, что это была двухэтажная кровать и он ночевал сверху. — Что?! — повторил разрушитель, и на этот раз краткое слово прозвучало не с замешательством, но ревом. — Ты сменил замки?! — немедленно потребовал он, готовый сорваться с места и самолично обложить место оберегающими кодами, если ответ его не устроит. — Это первое, что я сделал, до того, как пойти искать тебя. И тогда же напился красками, — слабо кивнул хранитель, голос хриплый и усталый от всех недавних срывов. — Я хочу переместить все измерение позже для верности, но суть даже не в месте, а в том, что он сказал, что убьет себя. Из ниоткуда! Перед всеми! И конечно же это я буду виноват в этом! В том, что лишу Мультивселенную возможности чувствовать позитив, если не соглашусь! И я почти сделал это! Как бы сильно я не ненавидел находиться там и слушать все это, я не хотел терять друга из-за чего-то такого глупого. — Был ли он еще другом к этому моменту? — усомнился глючный, не скрывая яда, что сочился из каждого его слова. Все это время он старался не давить на Инка своим мнением, зная, что тот в слишком уязвимом состоянии, но это было то, где он проводил черту. — Он сжег этот мост, когда сделал эту угрозу. Когда поставил тебе ультиматум как таковой, вне зависимости от условий. — Я знаю, — не стал отрицать художник, даже если признание этого ранило. Но не сильнее, чем то, что сделало столь жесткие заявления правдой. — Ну, я знаю теперь, когда ты сказал это. Тогда я просто… чувствовал, что что-то не так, но не обязательно осознавал. По крайней мере пока не начался шантаж. — Хранитель выплюнул это слово с еще одной порцией неверящего смеха, до сих пор в шоке от чужих действий, но как бы Эррор ни хотел разделить это его чувство, он не мог сказать, что удивлен — не после того, что мечтатель выкинул в прошлый раз. Впрочем, это не помешало ему придвинуться ближе, и, перешагнув через себя, положить подрагивающую руку настолько же дрожащему стражу на спину, втирая в позвоночник успокаивающие круги и позволяя Инку излить свое разочарование: — Д-дрим сказал, что раскроет все мои секреты, а он знает много секретов, потому что я черт возьми доверял ему. Опять же, это почти сработало. Я был в шаге от того, чтобы просто согласиться и покончить с этим, просто чтобы успокоить его, или выиграть время, или… не знаю! Я лишь знаю, что мне было страшно, я был в ужасе, и казалось, это единственный способ сохранить мир. Сохранить нашу дружбу. Художник громко шмыгнул и уткнулся лицом в колени, как никогда четко ощущая, как противоречивые порывы разрывали его изнутри. Даже если это было глупо, там были хорошие воспоминания. Была близость. Были драгоценные моменты откровений, теперь извращенные и использованные против него, как будто они никогда ничего не значили. Но они значили для него, и вот почему это было так больно. — Скажи, что ты этого не сделал, — взмолил разрушитель, уже зная, что его надежды на хороший ответ напрасны. — Я сказал, что люблю его, — хрипло выдавил хранитель, и слова ощущались грязными на его языке. Пустые, вынужденные и такие же неправильные, как и все остальное. — Точнее, выпалил в панике? Просто чтобы остановить это. Думал, что могу притвориться, хотя бы на время, достаточное, чтобы как-то разобраться с этим, но… В тот же момент, как я произнес это, я понял, что это никогда не сработает. Я не мог дать ему то, чего он хочет. И я так и сказал, снова. Не знаю, зачем, но я просто… Все еще хотел верить, что смогу достучаться до него. — Я так понимаю, это не прошло хорошо? — риторически хмыкнул Эррор, ставя личные рекорды по степени того, как сильно он может помрачнеть, не превращаясь в стихийную волну бесконтрольного разрушения. Его ладонь сгребла чужую футболку и с силой сжала, прежде чем он опомнился и вернулся к немного неловким поглаживаниям, благодаря глюки за отрезвляющие покалывания. Но там, где он удержался, Инк, казалось, получил последний нужный ему толчок и не иначе как взорвался: — Он заявил, что я его бросил! Что не имеет никакого смысла, потому что МЫ! НИКОГДА! НЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ! — Оглушающий крик прогремел на всю Антипустоту, и хотя в этом пространстве не существовало эха, казалось, даже у нее были сложности с тем, чтобы поглотить звук как обычно, из-за чего фраза задержалась в воздухе, полная боли и обиды. Эррор был вынужден отскочить и прикрыть череп, тогда как художник попытался задушенно вдохнуть, а затем просто рухнул и растянулся на мягком полу кокона безвольной грудой костей, расфокусированно уставившись в синий потолок. Что бы он ни вложил в этот срыв, это высосало из хранителя последние крупицы энергии. Завершающие историю слова вышли механическими и лишенными жизни, и если бы разрушитель убрал руки от головы лишь на секунду позже, он бы их не услышал: — Тогда я сбежал. А остальное ты знаешь. Между ними повисла звенящая тишина, более глубокая, чем краткие паузы до этого, но она тоже не продержалась долго. Глючный честно пытался оставаться спокойным и понимающим, но эта роль была просто не для него. Так что Эррор чертыхнулся и рывком высунулся из кокона, протянув руку наружу и призвав не нити, но громадный черный Гастер-бластер. Несколько хаотичных залпов в белизну Антипустоты ничего не изменили для его настроения, но по крайней мере потратили часть кипящей в нем гневной энергии, и разрушитель больше не чувствовал столь горящей необходимости стереть все в радиусе нескольких километров вокруг него. — Вау! — полубезумно выдохнул он, забив на всю эту сочувствующую и тактичную хрень и просто сказав то, что он на самом деле думал все это время: — Я знал, что он лицемер и манипулятор. Но это уже слишком! Это привлекло чужое внимание. — Хах?.. Подожди, ты знал?.. — неуверенно нахмурился Инк, хотя в нем не осталось сил пошевелиться, ограничившись скошенными в чужую сторону вопросительными зрачками. Глючный заметил сдвиг интонации и слегка стушевался. — Ну, скорее подозревал, — скривился он, передернув плечами. — Этот мечтатель хорош в ношении маски на публике, но меня таким не проведешь. Ты же в курсе, что он учудил с Кроссом? — Замешательство на чужом лице лишь усилилось, и Эррор внутренне проклял себя. Конечно, художник не знал. Или может, забыл. Но даже если второе, разрушитель с усилием напомнил себе, что это не его вина, вместо этого сосредоточившись на объяснении, даже если от пересказа тех событий его выворачивало: — Тогда у него была совсем другая песня, и это Кросс был неправ за то, что посмел влюбиться. Как я сказал, лицемер. Но что хуже, потом мечтатель обернулся и все равно попытался использовать чувства Кросса к нему в своих интересах. Вот почему наш крестик переметнулся к Найтмеру. И когда Дрим понял, что Кросс не будет слушать его, он наложил на себя одну из этих своих иллюзий, чтобы подружиться с ним как новый человек и переманить обратно на свою сторону. Спрашивал его о прошлых отношениях с ним же, пытался оправдать их, и все такое. Но даже это не самое дерьмовое. — Что может быть хуже? — сухо выдавил из себя хранитель, и лицо глюка исказилось в чем-то похожем на сожаление. — Он правда понравился Кроссу, оба раза. Но не так, как наш «ангелочек» того хотел. Конечно же, обман раскрылся в какой-то момент, и тогда это было просто грустно. — Я не знал ничего из этого, — шокировано пробормотал Инк, все еще тупо пялясь в плетеный потолок. Его краски почти исчерпали себя, так что он не мог показать интерес в той же мере, но внутри его мысли все еще мчались. Он уже выяснил, что не знал Дрима так хорошо, как он думал, но каким-то образом даже самые фундаментальные из его представлений о светлом близнеце продолжали ломаться. — Я думал, Кросс ушел к Найту просто потому что захотел? Мы с Дримом общались, но мы не команда, чтобы я знал, чем он занимается, когда не зависает со мной. И сделать это с Кроссом из всех людей?! — Его зрачки загорелись красным, и художник чудом собрал в себе достаточно энергии, чтобы шатко приподняться, хотя на этот раз в нем клокотал иной оттенок злости. Эррор тут же бросился к нему, чтобы поддержать, и позволил хранителю вжаться в него, несмотря на роящиеся лаги, пока тот изрыгал новую волну задушенного возмущения: — После того, как мы с тобой потратили вечность, пытаясь вытащить его из той пустоты?! Он самая преданная и самоотверженная душа, которую я знаю! И он был один так долго, как кто-то вообще посмел… Я не понимаю, почему Кросс не сказал мне об этом? Я мог бы помочь! И может быть не был бы сейчас… Инк подавился растущей внутри грязной смесью, и хотя он не собирался сводить все к себе, он едва ли мог это контролировать. Он уже был разочарован в себе из-за столь многого, но теперь к его активно прожигающимся краскам добавилась густая малиновая вина. Как страж, он мог вытерпеть многое. Но знать, что он даже не был первым пострадавшим, что это произошло раньше, и он не смог ничего сделать, чтобы предотвратить это… Каким ничтожным хранителем он был? И то, что разрушитель сказал дальше, не помогло с подавлением этой мысли, даже если было очевидно, насколько глючного воротило от собственных слов: — После всего, что ты рассказал, я начинаю думать, что Дрим подружился с ним только чтобы подобраться к тебе. Потому что знал, что ты заботишься о нем. Любовь в этот план не входила, но он все равно хотел держать его рядом — отсюда и все смешанные сигналы. А сам Кросс должно быть знал, что вы с Дримом близки, и когда все пошло к черту, решил, что ты на его стороне. — Но я не… Ох, мне нужно будет с ним поговорить и все объяснить! Я не могу в это поверить! — обессиленно взвыл художник, сильнее цепляясь за Эррора, который особенно неудобно заерзал, а затем тихо и неожиданно неловко выдал: — Прости. Я должен был сказать что-то раньше, но я думал, что ты уже знаешь, и что это не мое дело. Кросс твой друг, не мой. И если бы я знал, что следующим мечтатель провернет что-то похуже с тобой… — Он пытался сказать что-то еще, хоть как-то облегчить чужое бремя, даже если он не знал, как, но Инк резко замотал головой. — Н-не надо. Я не злюсь. В смысле, я очень злюсь, но не на тебя. Это не ты играл с его эмоциями. Или моими. Конечно, он был бы рад узнать раньше, но теперь думать об этом было поздно, и он не хотел, чтобы весь этот разговор превратился в бесконечное перетягивание каната вины между ним и разрушителем. Он лишь надеялся, что его отношения с мечником еще можно спасти, и он не потеряет двух друзей за раз. Хранитель вновь заворочался, уткнувшись в ткань чужой футболки, и его голос почти полностью потерялся в бушующих вокруг глюках, когда он жалобно проскулил: — Я имею право на свои чувства. — Конечно. — Или их отсутствие. — Тем более. — Я никому ничего не обязан. — Это уж точно. — И я тем более не чья-то собственность! — Я даже не должен комментировать это. С каждым заявлением и ободряющим ответом тон художника становился громче и увереннее, но затем вновь дрогнул и сорвался в сухой всхлип. — Я никогда не хотел ничего из этого, — устало процедил Инк, зрачки переливались между голубым и красным в контрастном вихре, и так же резко, как и раньше, уныние обратилось в решимость. — И поэтому я отказываюсь быть виноватым! — Он с силой схватил малиновый флакон и уже в который раз замахнулся, но в последний момент передумал и вместо этого протянул, практически всучил его глючному, пригвоздив его смертельно серьезным взглядом. — Эррор. Обещай, что ты никогда не влюбишься в меня. Между ними повисла тяжелая пауза, и лицо разрушителя сменило несколько сложных выражений, прежде чем он полностью осмыслил просьбу и медленно покачал головой. — Я не могу. — Почему?! — Мгновенная обида и почти предательство просочились в голос хранителя, но глюк неожиданно спокойно объяснил: — Остальные не способны выбирать свои эмоции, как ты, Инк. Мы можем выбирать лишь то, что мы делаем с ними. Это имело смысл. Художник ненавидел, что это имело смысл. Он надулся и изменил формулировку: — Тогда обещай, что если ты влюбишься в меня, ты не будешь требовать от меня того же. О-обещай, что… — Я не буду винить тебя, — немедленно заверил его Эррор, прижимая как малиновую склянку, так и всего стража к груди, слегка усмехнувшись. — Если я умудрюсь втюриться в такую кляксу как ты, это будет значить, что я крупно облажался. Но это будет только мой косяк, и разгребать его я тоже буду сам. Я не идиот, чтобы ждать от тебя невозможного, и у меня достаточно самоуважения, чтобы не заставлять тебя притворяться больше, чем тебе уже приходится. Я уже наступил на эти грабли однажды, и я не повторяю таких глупых ошибок. — Ты… был в такой ситуации раньше? — удивился хранитель. Такого он не ожидал, но это могло объяснить, почему разрушитель казался таким непривычно отзывчивым сегодня. Конечно, он пришел к глючному, чтобы сбросить лишнее напряжение, но Инк на самом деле не рассчитывал, что получит от него настоящие утешения. — Блу, — неохотно выдал Эррор, поморщившись, и в нем проступил отчетливый намек на стыд. — Это он в свое время объяснил мне разницу между любовью и желанием любви. И честно, если бы не он, я, наверное, был бы таким же придурком, как те, кто устроил тебе западню. — Ох?.. Это… Когда ты его похитил? — Я думал, что люблю его. Но оказалось, я просто хотел внимания от него. Блу вразумил меня раньше, чем я успел сделать что-то непоправимое, но его комфорт явно не был моим приоритетом во время всей той ситуации. — Разрушитель фыркнул — это было слабо сказано. И хотя он не был известен столь открытым признанием собственных промахов, почему-то здесь и сейчас это далось ему проще, чем он думал. — В общем, я извинился, Блу меня простил, и теперь мы вроде как ладим. Но… Это не то, чем я горжусь. Впрочем, я никогда не стыдил его и уж точно не натравлял на него толпу. Это низко даже по моим меркам, и я серьезно советую тебе пересмотреть свой круг друзей. — Думаю, я уже пересмотрел, — хмуро кивнул художник, смягчившись, когда он поднял взгляд на обнимающего его глюка и благодарно шепнул: — Я рад, что ты мой друг, Эррор. Можно я останусь тут сегодня? — Без проблем, — легко согласился разрушитель, внезапно польщенный. Это не совсем то, что он имел в виду, но он не жаловался. Задумчиво оценив состояние хранителя в своих руках и до сих пор чувствуя жжение там, где чужие когти впивались в его одежду, глючный вдруг улыбнулся и заговорщически предложил: — Кстати, если ты все еще злишься, у меня есть пара безнадежных вселенных в списке на уничтожение. Если ты заинтересован, конечно. — Он еще немного подумал, и как будто между прочим добавил: — И раз уж об этом зашла речь, если ты не в форме или просто не хочешь показываться в мирах какое-то время, мои умения кода могут выправлять структуры вселенных. — Т-ты… хочешь подменить меня? Если я подменю тебя? — ахнул Инк, чувствуя, как несмотря на недостаток красок в системе по его костям разливается мстительный восторг. — Это было бы честно, — пожал плечами Эррор, но несмотря на иллюзию незаинтересованности, его зрачки так и блестели затаенным коварством. — Обменяемся ролями на время и напомним этим выскочкам, что не им указывать, что делать стражам вроде нас. И если это сделает тебя счастливым, почему бы нет? — Мне нравится ход твоих мыслей, — рассмеялся художник, но как бы ему ни хотелось воплотить эту идею здесь и сейчас, он знал, что этому придется подождать. — Спасибо. Но, эм… Позже. Пока что я просто хочу отдохнуть. От всего. — Не против, если я позвоню Блу? — спросил разрушитель, укладывая обмякшего хранителя обратно на подушки и с облегчением стряхивая с тела кусачие лаги. Глючный сдерживал их, сколько мог, но он явно пересек несколько личных пределов в процессе и теперь чувствовал стремительно приближающуюся перезагрузку. — Он лучше во всей этой утешительной хрени. — Было бы неплохо… — издал звук согласия Инк, окончательно вымотанный, но наконец-то действительно спокойный. Это был ужасный, кошмарный, просто отвратительный день. Но хотя сейчас было больно, он знал, что будет в порядке.